Встреча выпускников

Я всего ожидал от Фанг, кроме минивэна. Мне всегда казалось, что ей нужен мотоцикл или гоночная тачка с черепами на радиаторе — что-то стремительное, дикое и жуткое, как она сама. Но она приехала на японском минивэне. Правда, его делали, насколько я помню, для дорог в России, так что тачка выглядела так, как будто бэтмобиль трахнул танк. Но все-таки я охренел, когда эта штука подкатила к нашей заправке и оттуда выбралась Фанг — в спортивных штанах и майке на тонких бретелях, с руками, забитыми аж до самых плеч. — Привет, Алекс! — сказала она мне, и я почувствовал себя так, будто вернулся в школу. — Как ты нас нашла? — спросил я, даже не поздоровавшись. Фанг ухмыльнулась. — Наняла частного детектива. — Серьезно? — Нет, конечно, — фыркнула она. — У меня нет лишних бабок, зато есть мозги. Баг дома? — Уехал за покупками. — А ты, значит, на хозяйстве, миссус. Я вздохнул. — Что тебе надо, Фанг? — Пожить у вас пару дней. Посмотреть, не обижаешь ли ты моего милого братика. — В смысле — не ломаю ли ему нос, как это делала ты? Она смерила меня холодным взглядом своих жутких кошачьих глаз. Потом потянулась и полезла в машину. Выбралась оттуда уже с рюкзаком в руках, захлопнула дверь. — Так что, пойдем в дом или дальше будем торчать на этом пекле? Я взглянул поверх нее — на раскаленную Мать Дорог, вокруг которой расстилалась рыжая аризонская пустыня. Небо было почти белым, воздух дрожал, как будто готовился исторгнуть из себя стаю одуревших от жары и безделья призраков. — Заходи, — я отступил в сторону, давая ей пройти к дверям заправки. — Надеюсь, тут есть кондей, — проворчала Фанг, проходя мимо, и меня обдало запахом духов и пота. Я еще раз взглянул на дорогу. Баг никак не мог там появиться, но я так этого хотел, что был согласен на мираж. Внезапный приезд Фанг выбило меня из колеи. Я чувствовал себя примерно так же, как когда очнулся в палате Оак-Вью после наркоза с зашитым животом и живой — очень много ужаса. Я потер лицо руками — они стали мокрыми от пота — и выматерился, вспомнив, что выскочил на крыльцо с руками в смазке. — Боже мой, да ты собираешься воевать с Хищником! — без улыбки заметила Фанг, когда я вошел. Ее рюкзак валялся на полу, в руке стаканчик из кофейного автомата. — Иди за мной, — бросил я и пошел быстро в жилую часть заправки — туда, где мы с Багом обретались почти год и не чувствовали ни малейшей потребности в гостях, спасибо большое, мэм. Я слышал, что Фанг идет за мной, двигается за моей спиной, и меня это нервировало — но в конец-то концов, я не собирался устраивать истерику из-за того, что сестра моего парня приехала его навестить. Пусть я даже отдаленно не понимал, как она нас нашла, пусть она все еще походила на королевскую кобру, которую я знал по школе, пусть она напоминала мне об ужасных вещах и я не чувствовал себя рядом с ней взрослым человеком двадцати пяти лет, каким вообще-то и являлся. Какая разница? Я все равно взрослый. И должен вести себя соответственно. У нас была одна комната, она же спальня — и здоровая кухня, где можно было принять всю нашу школьную компашку посмертных детей. Собственно, когда Баг был дома — так оно и получалось, и я пару раз пытался шутить про это, но Баг слишком трепетно относился к тому, что внутри него нашли последний приют жертвы Ривертонского потрошителя. Так что я заткнулся. Кто я такой, чтобы спорить, особенно если учесть, что это я убил их всех и бедную маму Бага впридачу. То есть — технически это был я. Фактически это сделал психопат, который в меня вселился, но давало ли это мне право шутить? Или забирало? Сложный вопрос, леди и джентльмены, очень сложный вопрос. — Садись туда, — я мотнул головой в сторону дивана, который мы с Багом купили на распродаже в прошлом декабре. Цена была фантастически низкая, но как мы втаскивали эту штуку в дверь... — Я сейчас умоюсь и приду. Ты хочешь есть? — Я хочу душ. У вас тут есть душ? — Есть, но я не уверен, что с утра осталась вода. Зато есть сплит — можешь включить, пульт где-то на столе. Фанг промычала что-то в ответ. Я захлопнул дверь ванной, проверил воду в душе — все-таки немного еще оставалось — и принялся отмывать рожу, задыхаясь от сочетания машинного масла и шоколадного мыла. Надо будет все-таки сказать Багу, чтобы больше не покупал эту хрень. Когда я вышел, в кухне было довольно прохладно, а Фанг раскинулась на диване с банкой пива в руке. Вторая, запотевшая, стояла на столе. — Я достала тебе, — сказала она так, будто ей пришлось ради меня сгонять за сто миль, а не дойти до моего же холодильника. — Спасибо. — Я сел рядом, открыл пиво и сделал глоток. Господи, как хорошо. — Так... как у тебя дела? Чем занимаешься? Фанг пожала плечами. — Служу в пожарной охране. У меня вывалилась челюсть. — Ты шутишь? Она вдохнула и вытащила телефон — из новых, со здоровым экраном. Потыкала там что-то и протянула мне. Я взял — на фотографии была Фанг со своей хищной улыбкой, в светло-коричневой форменной куртке и каске. Рядом стоял кто-то пожилой и с челюстью Берта Рейнольдса, светил зубами что твой прожектор. На куртке Фанг была какая-то медаль. — Ого! — сказал я уважительно. — Так тебе дали «Пурпурное сердце» или что-то вроде того? — Это не «Пурпурное сердце», придурок, а медаль штата «За мужество». Херня, когда получаешь такое третий раз. Посмотри лучше... — Третий раз?! — ... на рукав. Я посмотрел. И обалдел. — Ты дослужилась до лейтенанта? — И собираюсь стать командиром батальона — или капитаном. Когда-нибудь, когда наверху окончательно дойдут до мысли, что пожары тушат не яйцами. Я был действительно потрясен. В моем представлении, Фанг должна была создать что-то вроде якудзы и управлять ею при помощи огня, пуль и Божьего гнева, а потом сесть лет так на тридцать. Но это явно было не то, что сейчас стоило говорить. — Охренительно, Фанг. Серьезно, я в восторге. — Давай выпьем за твой восторг, — ухмыльнулась она и потянулась ко мне с банкой в руке. — Давай выпьем за его причину! — Но ты не замужем? — спросил я после того, как поставил на стол еще по одной. — Достаточно того, что ты замужем, сладкий. — Фанг потянулась за банкой. Я напрягся, осознав попутно, что слишком расслабился. Нельзя было расслабляться с сестрой Бага, она была безумной коброй тогда и осталась ею сейчас. А я ведь все еще не знал, зачем она явилась. Но, кстати, мой вопрос был бестактным. С другой стороны, Фанг и тактичность. Ха. — Можно и так сказать. — Я пожал плечами. — И вот там вы трахаетесь? — Она похлопала рукой по стене, отделявшей кухню от нашей спальни. — Когда не слишком устаем. Надеюсь, ты не захочешь посмотреть. На лице Фанг появилась гримаса отвращения, и я мысленно себе поаплодировал. Один ноль — хотя, возможно, мне вообще не стоило начинать игру и тем более открывать счет. — В душе все-таки есть вода, — сказал я, откупоривая бутылку. — Если хочешь, иди. Я могу дать чистое полотенце. — Спасибо, у меня свое. — Не притронувшись к пиву, она встала, подхватила рюкзак и прямо с ним ушла в ванную, хлопнув хлипкой дверью. Я покачал головой и включил телевизор. Пощелкал каналами, пытаясь отвлечься: новости, новости, бейсбольный матч, «Закон и порядок»... в конце концов мне попался какой-то эпизод «Сверхъестественного» и я остановился на нем. Это было единственное шоу, которое мы с Багом могли смотреть вместе. Видите ли, все сериалы - они в основном либо про врачей (а я ненавидел больницы после тех месяцев в палате, когда был пристегнут к кровати наручниками), либо про полицию (без комментариев), либо про проблемы в семейной жизни (мой отчим и без того снился мне слишком часто, большое спасибо), либо про любовь (снова без комментариев), либо про все это вместе. А «Сверхъестественное» было про двух парней, которые ехали хрен пойми куда, сталкивались со всякой ужасающей хренью и выживали только благодаря друг другу. Это как если бы Крипке узнал про нас с Багом и творчески переработал историю, добавив туда «Импалу», расширив весь пиздец и сделав нас братьями. Слава богу, что мы ими не были. Мне было бы как-то неловко любить родного брата с тринадцати лет — хотя, если честно, я вообще не помню времени, когда не любил Бага. В тринадцать я просто осознал, что хочу с ним целоваться. Представляете мой шок, да? Быть геем в штате Вайоминг, хотеть своего лучшего друга... если бы в тот момент ко мне явился сам дьявол и предложил забрать эти чувства, а в комплекте мою душу и двадцать лет жизни, я бы не думал два раза, прежде чем согласиться. Со временем оказалось, что все не так страшно: можно дрочить по вечерам, а днем набирать материал для дрочки: как Баг облизнул губы, как покраснел, как посмотрел… Все это в основном на Британи, но были и другие девчонки, которые ему нравились. А я просто держался рядом и старался не думать, что будет, если однажды его мама решит переехать. Или мой долбанутый отчим решит переехать. На последний случай у меня был план побега: я собирался обустроить себе бункер под корнями дуба у старого моста и скрываться там до последнего, а к зиме перебраться в какой-нибудь заброшенный дом. До сих пор уверен, что у меня бы получилось: в конце концов, ради Бага я выжил после удара ножом в сердце. Ну, конечно, тут еще постарался сам Баг: Потрошитель наверняка выбрал меня, зная, что сын Абеля Пленкова родился с кривыми руками и точно не всегда попадает, когда идет поссать. Я сказал ему это в наш первый раз. Мы лежали в кровати дешевого мотеля в Иллинойсе, где-то за окнами пульсировала шумом Мать Дорог, Баг целовал меня, я гладил его задницу и собирался попросить его дать мне в рот — когда Баг поднял голову и сказал: «Я хочу тебя трахнуть». А я ответил — «Бога ради, только не промахнись». С другой стороны, мне-то на все жаловаться? Все ведь сложилось наилучшим образом. Я отхлебнул пива, глядя в экран — черно-белый, кстати, мы с Багом любили эту серию. Черт, может, он сам пригласил сюда Фанг? Это выглядело идеальным ответом на все мои вопросы — но почему Баг не сказал мне? У нас не было секретов друг от друга — ну, у меня так точно. Однажды я даже рассказал Багу, почему сбросил отчима с лестницы, когда мне надо было потерпеть до совершеннолетия еще совсем чуть-чуть, и можно было бы, наконец, свалить из этого дома. Довольно мерзкий рассказ, и я до сих пор испытывал дикий стыд, вспоминая, что этот ублюдок заставлял меня делать... хуже всего было лицо моего отчима в тот момент, когда он швырнул в меня мой дневник и сказал «Я всегда знал, что ты педик». Там было не отвращение — а радость. Предвкушение. Как будто он очень давно этого хотел, а я дал ему такое право. И знаете что? Где-то в глубине души я все еще думаю, что так и есть. И даже об этом Баг в курсе. Почему он мне не сказал? В ванной закрыли воду. По телевизору началась реклама. Я решил, что мне пора выйти обратно на заправку — если бы кто-то приехал, я бы услышал, конечно, но торчать тут с Фанг у меня не было никакого желания. Я встал — и в этот момент раздался звук китайских колокольчиков над входной дверью. Сунув недопитое пиво в холодильник, я поспешил на звук — и увидел Бага, нагруженного кучей пакетов. — Ты вовремя, — пропыхтел он, обливаясь потом. — Сходи забери из кузова остальное, там такая жара, что все наверняка протухло, пока я гнал обратно. — Ничего, потерпит еще минуту, — я подхватил сумку, из которой что-то стеклянное готовилось навернуться на пол. — Спасибо, — выдохнул Баг. — Ты как тут, сидел без работы, пока я добывал консервированного мамонта? — Умирал от жары, пока ты прогуливался в дивных прохладных залах «Костко». — Я пропустил его вперед в узком коридоре, который вел от помещения заправки к нашей квартирке. — У нас гости. Баг остановился — и я чуть не налетел на него. — Гости? — спросил он почему-то шепотом. — Твоя сестра. Фанг. — Как она нас нашла? — Я думал, ты пригласил ее. — Нет. Я сказал бы тебе. — Баг отмер и, добравшись до двери, толкнул ее плечом. — Привет, братик, — сказал Фанг. Подошла к нему и поцеловала в щеку. На голове у нее было накручено полотенце, из-под которого выбивалась длинная черная прядь. Дорожную одежду она сменила на легкий сарафан. Я вдруг подумал, что Фанг красавица. Когда мы учились в школе, эта мысль никогда не приходила мне в голову. И еще я подумал, что они с Багом все так же совершенно не похожи. — Привет. — Баг неловко переступил ногами, как мультяшный жираф. — Дай-ка я избавлюсь от этого. Она молча отступила. Баг сгрузил покупки на стол и повернулся к нам. Я прочитал в его глазах искреннее потрясение — такое же, как то, что испытал я. Значит, он и правда был тут ни при чем. Интересно. Но еда в кузове точно испортится, если я не схожу за ней прямо сейчас. Вернувшись, я обнаружил их разбирающими покупки: Фанг потрошит пакеты, задница Бага торчит из холодильника. Чудесная, волшебная задница с родинкой на правой ягодице, которая сейчас., разумеется, скрыта штанами. Если бы мы были одни, я бы загнал Бага в душ и потом целовал бы эту родинку сколько угодно. Но мы были не одни, а вода в душе на этот раз точно закончилась. — Я принес вам дополнительную работу. Фанг сунула нос в один из пакетов, которые я бухнул перед ней. — Если ты намекаешь, что надо пожарить эти стейки, то я совсем не против. — Разве погода не тяжеловата для мяса? — спросил я. Она усмехнулась и отложила в сторону упаковку со стейками. — Слабак. Баг, он и в постели такой? — Господи, Фанг! — Можно подумать, ты забыл, что из себя представляет твоя сестра, — заметил я. — За столько лет — неудивительно, — откликнулась она и сунула Багу в руки три пакета молока. Он взял — и остался стоять перед открытой дверцей. И задал тот же вопрос, что и я: — Как ты нас нашла? Фанг пожала плечами. — Ты прислал мне открытку из Толсона на Рождество. Очень старомодно. — Я много откуда их присылал. И там не было точного адреса. — Да, но города всегда менялись примерно ко Дню благодарения, а до него еще полтора месяца. И ты написал «С приветом из Радиатор-сити, от Матери Дорог» — так что я сделала вывод, что ты живешь в какой-то глуши. В маленьком городишке, или на заправке, или еще что-нибудь в этом роде. Так что я взяла отпуск и просто... — Просто поехала от Толсона, заезжая на каждую заправку? Она пожала плечами. — Мне нравится путешествовать. Баг помолчал, потом повернулся, чтобы пристроить в холодильник молоко. И спросил оттуда: — Алекс, как думаешь — ты достаточно меня любишь, чтобы приготовить моей сестре барбекю? Я посмотрел в окно, которое недавно отмыл до блеска неизвестно зачем — пыль и песок благословенных аризонских равнин не оставляли шансов и не брали пленных. — Я способен на любые подвиги, но только после захода солнца. Баг посмотрел на Фанг. Она кивнула и присосалась к пивной банке. А я ушел за стойку заправки, предполагая, что им и без меня есть о чем поговорить. Примерно через пять минут подрулил красный «паджеро», из которого выбралось целое семейство: отец, мать и трое детей в возрасте от десяти до пяти. Все они хотели кофе, а младший еще и пыльную плюшевую собаку с лиловыми ушами, которая жила на стойке еще до нашего здесь появления. По моим подсчетам, этой игрушке было лет семь, и шансы на то, что она когда-нибудь обзаведется хозяевами, были нулевыми по причине ее редкостного безобразия. Серьезно — у нее даже глаза были разные, коричневый и синий. Но рыжий пацан вцепился в «мистера Бобби» мертвой хваткой и явно не собирался уходить без него. Мать, худая темнокожая женщина с усталым взглядом, спросила, сколько это стоит - и я из милосердия скинул доллар. Мистер Бобби перекочевал к счастливому владельцу. Его старшие сестры толклись у стойки с чипсами и палпом, и я услышал, как они обсуждают Джимми, который опять выпросил себе какую-то херню, потому что приемный, и меня, потому что я похож на красавчика-маньяка. Я едва не фыркнул, но тут они зыркнули в мою сторону, и я сделал вид, что совершенно не в курсе их разговора о том, что в фильмах то и дело показывают маньяков, живущих на заправке, «вспомни «У холмов есть глаза!». Не знаю, вспомнила ли девчонка — я точно вспомнил, и меня передернуло. Ненавижу это кино. Выпустить людям кишки — еще куда ни шло, но жрать их... Когда машина уехала, я достал бутылку колы из холодильника, жвачку и поудобнее устроился в кресле. Кондиционер гудел успокаивающе, воздух за окном дрожал от жара и пыли. Я думал о том, что к ночи не будет лучше, и что устраивать барбекю в такую погоду — это все равно что добровольно опускаться в котел с кипящей смолой. А потом — потому что тогда было вот так же жарко — я вспомнил детектива Сарчи и его друга-священника, и хотя я не любил о них думать, сегодня мне почему-то не захотелось бежать от этого воспоминания со всех ног в сторону чего угодно, от прослушивания Нирваны на предельной громкости до мультиков Диснея. В конце концов, это ведь благодаря им я был свободен — во всех смыслах. Они были парой, я это понял, как только их увидел. То есть — они не бросали друг на друга никаких ТАКИХ взглядов, но мой радар просто орал в голос, что эти двое, оставаясь наедине, засасывают друг друга, как самолетные турбины чаек. И дело совсем не в том, что я был озабоченным подростком — потому что к тому моменту я был подростком, четыре месяца как прикованным к кровати и обвиняемым в шести убийствах. Мне было совершенно не до того, даже мысли о Баге заставляли меня только выть. Это в хорошие дни, когда гребаный Потрошитель не приходил терзать остатки моего разума — я, разумеется, не помнил всей херни, которую он творил, но после его ухода мое сознание возвращалось буквально на пепелище: боль во всем теле, кровотечения, один раз сломанное запястье... ну, вы видели фильм «Экзорцист». И тем не менее, когда отец Мендоса сказал, что собирается изгнать из меня злого духа — я решил, что он ненормальный. Или это какой-то полицейский трюк. Или я сошел с ума. Но тут детектив Сарчи сел на стул рядом с моей кроватью — а туда никто не садился, чтобы я, то есть Потрошитель, нечаянно не перегрыз ему горло — и сказал: «Я знаю, что ты говоришь правду, сынок. Ты не убийца». Он сказал это как-то так, что я сломался. До этого единственный человек, который верил мне и не считал чудовищем — был Баг. А его ко мне не пускали. Я рассказал им все. Про отчима, про Бага, про эти гребаные убийства. Про то, как в первый раз очнулся у реки весь в крови, с ножом в руке — рядом с мертвой собакой, висящей на дереве. Про то, как мне было страшно, как я пытался бороться, но у меня ничего не получилось. Про то, как Потрошитель пообещал мне оставить в живых Бага — если я буду слушаться и не буду сопротивляться. Это было перед убийством Брэндона, который травил нас с Багом все время, что мы учились — и я убеждал себя, что он небольшая плата за жизнь Бага. Детектив слушал и кивал, иногда подбадривал, когда я плакал... а отец Мендоса читал молитвы, когда я возвращался в свое тело, и гладил меня по голове, потому что, видите ли — я ведь был не один, и Потрошителю не очень-то нравились мои откровения. Когда отец Мендоса спросил меня, согласен ли я на ритуал экзорцизма, я сказал «да» еще до того, как он договорил. А потом Потрошитель едва не откусил ему хозяйство, но промахнулся и вырвал зубами кусок куртки. Это было настолько ужасно, что я, вернувшись, истерически захохотал и сказал, что это в нем от меня. В смысле — я все время хочу что-нибудь в рот. Ну, я плохо понимал, что несу. И тут отец Мендоса сказал: «Алекс, в нем абсолютно ничего нет от тебя. Ты хороший, любящий парень. А он чудовище». Я решил, что пора напомнить об отчиме, но тут детектив Сарчи заявил, что, если бы этот мерзавец был жив, он бы не отделался сломанной шеей: «То, что ты сделал, называется самообороной, Алекс, и суд оправдал бы тебя». «Но мы ведь этого уже не узнаем, да?» — спросил я, и отец Мендоса ответил, что у него прямая связь с Богом. И он УВЕРЕН. Я не люблю вспоминать о них, потому что даже Баг не видел меня таким голым. Но если бы не эти парни, я бы убил себя еще до того, как меня поместили бы в дурдом или камеру. К стоянке подрулил «Харлей». Я был полностью уверен, что сейчас ко мне вломится огромный волосатый байкер, но это оказалась симпатичная девчонка-мексиканка. Выпила кофе, потрепалась со мной насчет адской жары. Я очень не советовал ей снимать шлем ни при каких обстоятельствах, она ответила, что бы разбила себе голову, чем так мучиться, но родители в Каса Гранде убьют ее, если она не доберется живой и радостной на юбилей бабули, «просто достанут с того света, если я не приеду, потому что в нашей семье отмазки типа «я сдохла» не принимаются, понимаешь?». Я кивал. Я еще как понимал. Наша с Багом семья, если это можно так назвать, началась как раз с того, что он отказался признавать меня сперва убийцей, потом покойником, потом психопатом, потом чуваком с перспективой пожизненного дурдома, потом чуваком с перспективой просто пожизненного. Это он нашел детектива Сарчи, я говорил? Девчонка уехала, прибыл «Грейхаунд», полный измученных жарой, но все равно слишком активных туристов, я слегка задолбался их обслуживать, но был доволен — у нас тут нечасто бывает много гостей в такое время, когда жара превращает человека в плавленый сыр за три минуты. Когда автобус уехал, я вытер салфеткой свою вспотевшую рожу и решил проверить, как там Баг. Потрясения хреново на него влияли, а визит Фанг, как ни крути, был тем еще колыханием земной коры. И не успел я подумать об этом, как услышал громкие голоса со стороны квартиры — ну один в один как лаялись мои предки. Мне даже захотелось прижать уши и стать невидимкой, как в те времена, но я не мог — я ведь был теперь взрослым мужиком и нес ответственность за своего партнера, которого вот сейчас его гребаная кобра-сестра явно доводила до ручки. — Эй, что случилось? — крикнул я, сунувшись в дверь, которая вела в коридор. В квартире моментально затихли. Потом грохнула дверь и я увидел Бага. Сердце у меня ухнуло в пятки. — Эй, чувак, — позвал я осторожно. Он посмотрел на меня пластиковым взглядом — тем, который бывал у него перед уходом или после возвращения. Черт. Я подумал о том, что с удовольствием сделал бы барбекю не для Фанг, а из нее — и плевать на мою нелюбовь к каннибалам. Я же не собирался ее жрать, в конце концов. Только убить достаточно немилосердным способом. — Баг, — снова позвал я, пытаясь понять, с кем все-таки имею дело. Он моргнул — и его глаза наконец-то ожили. — Алекс? Я опять... Я просто обнял его. Даже на ощупь он был потерянным — с опущенными руками, в сильном ознобе, как будто тело превратилось в блендер. Или коробку, внутри которой бились ошалевшие птицы. Он тоже был птицей, мой Баг. Но он был и коробкой, которую клевали и ломали все, кому не лень, включая его самого. — Чшшшшш. — Я начала круговыми движениями гладить его по спине. — Все хорошо. Ты здесь. Я с тобой. Все хорошо. — Не хорошо, Алекс, нихрена хорошего, — прошептал он срывающимся голосом. — Этого так давно не было! Я все контролировал! — Ничего страшного. Я напишу отцу Мендосе. Ты же не против того, чтобы смотаться в город Ангелов? Погуляем по Голливудским холмам... — Мы там уже были. — И что? Посмотрим еще раз. Поболтаем с Сарчи насчет того, как написать книжку и разбогатеть, а? Нам с тобой ведь есть о чем поведать миру. Конечно, не обо всем подряд, но про Ривертонского потрошителя точно. Чем мы хуже той красотки, Гейл Уэзерс? Попросим у Сарчи адресок его агента... Мы часто говорили об этом во время приступов Бага — хотя идея с книгой родилась в те времена, когда успокаивать надо было меня. Мы проговаривали друг другу какие-то воспоминания, потом начинали ржать, подбирая особенно таблоидное и тупое название. Книга была чем-то вроде иллюзорного выхода. Знаете, как с самоубийством: лучший способ не покончить с собой — это признать, что прыгнуть с крыши реально хороший вариант и реально решает все проблемы, но один раз. Так что стоит отложить его на потом, а сейчас подумать насчет каких-то других способов разобраться со всей случившейся херней. Это мне объяснил мой психотерапевт в тот год принудительного лечения, к которому меня приговорили за убийство отчима. В качестве самообороны, как и предсказывал Сарчи. Мне до сих пор интересно, кто оплатил моего адвоката — он был и правда хорош. Похоже, сегодня звезды сошлись над нашей заправкой в надпись «Сумеречная зона». Видит бог, я всеми силами избегал туда соваться. Мне было достаточно реальной жизни здесь и сейчас, я не нуждался в том, чтобы перебирать все эти чертовы воспоминания. И уж тем более я не хотел, чтобы в эту гребаную дверь снова засосало Бага. — Мы со всем этим разберемся, любовь моя, — сказал я тихо и поцеловал его в висок. — А теперь скажи мне, кто это был. — Пенелопа. — Вздох Бага был больше похож на всхлип, но трясло его уже намного слабее. — Вывалила на Фанг целое море цитат из Библии, и все как на подбор о грехах и адском пламени за гордыню. И что-то там про глаза и бревна. Ну, ты же ее знаешь. — Фанг или Пенелопу? — улыбнулся я. Баг отстранился, пряча глаза. Мне это не понравилось. — Что она тебе наговорила? — Фанг или Пенелопа? Он явно пытался протянуть время. Явно не хотел отвечать. Я опять подумал об удовольствии, которое могу получить от барбекю, несмотря на жару. — Баг, посмотри на меня. — Я его слегка встряхнул. — Кондор, Кондор, вызывает Ворон, как слышно? — Слышу тебя хорошо, Ворон. — Баг улыбнулся. Улыбка была такая бледная, словно вот-вот скончается, но все-таки лучше, чем ничего. — Она спросила, сколько еще я буду прожигать свое будущее в этих тупых поездках по стране... — Договаривай, — попросил я мягко. Алекс опять отвел глаза — и тут из-за спины раздался холодный голос Фанг: — В компании клоуна, который убил нашу приемную мать и использует тебя как подстилку и жилетку. Лицо Бага остекленело. Я было попробовал снова обнять его — но он шагнул назад и сказал ясным, чистым голосом Британи: — Ну ты и сучка! Вообще не изменилась. Фанг подняла брови — и тут я сообразил, что она не понимает. Вообще. Что и естественно — это я мог за секунду опознать Британи или Пенелопу по интонациям, а Фанг наверняка забыла даже то, как выглядела одна из ее верных приспешниц. — Я как раз изменилась, малыш. Несмотря на ту задницу, в которой я оказалась, я кое-чего добилась и не собираюсь останавливаться. А вот ты... просто посмотри на все это! — Она обвела рукой помещение заправки, которое и впрямь выглядело довольно паршиво. — И вот в этом ты собираешься прожить — сколько? Еще год, три, десять, до самой смерти? Господи, да я удивлена, что ты все еще не спился! — Ты не знаешь, о чем говоришь, — попытался вмешаться я. Фанг развернулась ко мне — стремительная и ужасная, спутанные темные волосы взметнулись вокруг ее головы, как змеи. — А ты заткнись! Все в Ривертоне знают, что ты гребаный убийца — даже если верят в сказочку про то, что ты был одержим! Ты поехал крышей, а потом выкрутился благодаря вот этому тупому теленку, который не в состоянии проявить десятой доли упорства и настойчивости для собственной пользы, но зато своротил горы ради тебя, ублюдок! Нашел этого полоумного копа и его дружка-священника, которым не хватало материала для новой книжонки о всяком паранормальном дерьме! Твою мать, я до сих пор не понимаю, как люди могут быть настолько тупыми, чтобы поверить в это, как, мать его, СУД мог поверить в это?! Но я-то знаю, что ты за тварь, Алекс Данкельман. Ты... И тут Баг бросился на нее, вытянув вперед руки с пальцами, согнутыми, как когти. Он явно целился в лицо Фанг, и я едва успел вцепиться в его футболку и дернуть на себя. Если бы не это, Фанг наверняка осталась бы без глаза. — Отпусти меня, — завизжала Британи, — отпусти, я покажу этой корове, как доставать нас! — Ты совсем рехнулся рядом с этим ненормальным, — с сожалением сказала Фанг. Если честно, в этот момент меня посетило искушение разжать руки и позволить Британи осуществить все свои желания. В конце концов, не так-то часто она получала такую возможность. Но это вряд ли понравилось бы Багу. Так что я оттащил Британи за стойку — и как оказалось, вовремя, потому что как раз в этот момент в дверь вошла пожилая азиатская пара. Они моментально отвели глаза — двое парней за стойкой, один крепко прижимается к другому сзади, оба очень красные — но я поймал выражение негодования на их лицах. Если кто-то будет говорить вам, что азиатские лица неподвижны и все такое прочее — не верьте, это тупой расистский стереотип. Я знаю, о чем говорю, я достаточно повидал людей, пока мы переезжали с места на место. — Британи, — шепнул я, наклоняясь к уху Бага (терять уже все равно было нечего), — давай ты успокоишься и поработаешь немного. Тебе ведь это всегда нравилось. Можешь даже подежурить до вечера, если Баг будет не против. На лице Бага расцвела кокетливая улыбка. — Правда? — Конечно, Брит. А я присмотрю за вами обоими, если ты не против. Она энергично закивала — и я выпустил Бага с облегченным вздохом. Боюсь, наши гости истолковали его превратно, потому что быстро вышли, ничего не купив. Через минуту я услышал шум отъезжающей машины. Баг повернулся к Фанг, которая стояла с приоткрытым ртом и сведенными бровями. Выглядело очень глупо. — Посмотри, что ты наделала! — сказала Британи. Фанг перевела взгляд на меня. Потом снова на нее. И спросила хрипло: — Какого хрена тут творится? Я устало потер лицо руками. — Я тебе объясню все попозже, окей? Баг вернется, мы сядем и поговорим. — Что значит «Баг вернется»? Он же здесь! — Его здесь нет, тупая коза, — ответила Британи и кинула в рот подушечку «Ригли». — И скажи спасибо, что здесь я, а не Брэндон: он ненавидит свою жизнь, просыпается редко, и когда выходит на свет божий, бывает еще большим мудаком, чем раньше. Глаза Фанг были уже размером с блюдце. Она попятилась и уткнулась задницей в дверь. Я покачал головой, вытащил из холодильника бутылку воды, открыл и протянул ей. Фанг не взяла. Она на меня даже не смотрела. Так что пришлось мне добиться ее внимания, плеснув водой в лицо. Фанг зафыркала, как кошка, затрясла головой. — Выпей,— сказал я мягко. — Честно, Фанг, я сейчас очень хочу выволочь тебя отсюда, затолкать в тачку и пинком отправить аж до самого Толсона. Фанг взяла бутылку, как сомнамбула, глотнула воды. Закашлялась. Ее глаза, полные ужаса, смотрели мне за спину. Я оглянулся: Баг устроился на стуле, положив ногу на ногу, и смотрел на нас, покручивая пальцем у щеки. Как если бы на эту щеку падал золотистый длинный локон. — Он... болен? — прошептала Фанг. — У него раздвоение личности? Или он думает, что у него... — О господи! — Британи завела глаза к потолку. — Брит, хватит! — рявкнул я и повернулся к Фанг. — Это не болезнь. Это души Ривертонской семерки. Вернее, шестерки — ведь я-то здесь. Фанг заморгала. — Ты рехнулся. Вы оба рехнулись. Я невесело усмехнулся. Если бы. — Фанг, у меня просьба. Пожалуйста, иди в квартиру и постарайся отдохнуть. Посмотри телевизор, вздремни, можешь хоть мебель переставить, если тебе захочется. Я не могу оставить Брит и Бага, и я должен быть рядом, когда он вернется. Когда это случится, он будет дезориентирован и напуган, и у меня нет возможности возиться с тобой. Иди. А мы поработаем еще час, я все закрою и — не знаю, может, мы сможем все тебе объяснить. Если ты захочешь понять, конечно. Я думал, она меня не послушает — Фанг никогда никого не слушала, а женщина, в которую она превратилась, могла заставить ходить по струнке толпу пожарных, по уши накачанных тестостероном и чувством собственного превосходства. Но Фанг медленно кивнула. И ушла. Тогда я вытащил складной стул и устроился на нем в углу неподалеку от Британи. — Посмотрим «Топ-модель по-американски»? — спросила она, включая компьютер и поворачивая ко мне монитор. — Лучше «Глазами квира». Там тоже все становятся красивыми, но никого не унижают. Брит хмыкнула и щелкнула на вкладку «Нетфликса». — Господи, да они собираются переодеть бомжа! — Никто больше так не говорит. И он даже не бездомный, у него есть работа и комната. Кстати, по-моему, в этом весь прикол — топ-моделью может стать любая красивая девчонка, а можешь ты представить в качестве модели этого жирного чувака? — Ты сказал «жирный»? — Один-один. Мы прервали просмотр только один раз — как я и говорил, народу тут летом негусто. Но я был рад, что Британи удалось поработать. Странно, что именно она оказалась самой не затихающей из всех пяти. Хотя... нет, не странно. Женщины вообще отлично умеют выживать. Вон, на Фанг посмотрите: в три года лет стать свидетельницей того, как отец убивает мать и пытается вырезать ребенка из ее чрева... Я, конечно, много чего видел, но уверен, что от такого точно бы рехнулся. — Ты прав, — вздохнула Британи, когда серия закончилась и счастливый Мохаммед встретился с друзьями, а команда программы двинула в свою штаб-квартиру. — В чем? — Круто, когда никто никого не унижает. Я бы хотела жить в таком мире. — Он совсем не такой за пределами передачи. — Но передача-то есть, значит, люди могут думать в эту сторону. Вспомни — в нашем детстве в любом сериале все ходили на каблуках и жили в шикарных домах, а теперь можно посмотреть, как толстый бомж налаживает свою жизнь. Я грустно усмехнулся — не потому, что Британи была не права, мир действительно стал во многом лучше. Просто то, как она сказала «в нашем детстве»... ей ведь так и не исполнилось восемнадцать. С этой точки зрения мне было даже немного стыдно за то, что Брэндон после моей пламенной речи не появлялся пять лет из прошедших восьми. — Я устала, — сказала Британи. Я моментально встал и подошел к ней, положил руки на плечи. — Мне было очень приятно с тобой поболтать. Иди, Брит. — И больше не возвращайся, да? Что я мог на это ответить? Я взял ее руку — руку Бага, с обкусанными ногтями, со ссаженной костяшкой на большом пальце. Она посмотрела на меня его глазами. — Мне жаль, Брит. Губы Бага коснулись моей щеки. Его тело обмякло, и сжал его крепче. — Алекс? — Да, любимый. Это я. Я здесь. — Она чуть не убила Фанг. — Ты преувеличиваешь. Она даже щеки не смогла бы расцарапать толком, потому что у тебя нет ногтей. Баг засмеялся глухо. Я слышал, что он плачет. Господи, да я и сам плакал. Какого хрена это случилось именно с нами? Почему из всех людей на свете — мы семеро? Если так подумать, даже Брэндон мог со временем перестать быть говнюком. Джером наверняка бы писал какие-нибудь книжки для детей на брайле — и в его мире добро всегда побеждало бы не потому, что так положено, а потому что Джером в это верил. Ну, может, Пенелопа подалась бы в какую-нибудь секту — но господи ты боже мой, кто сказал, что для жизни обязательно нужно быть идеальным? — Пойдем, поговорим с моей сестрой. Если она еще не сбежала, проломив стену. — Ты уверен, что достаточно хорошо себя чувствуешь? — Нет.— Баг выпрямился. — Но она все-таки моя сестра. Я не могу держать ее в таком состоянии, не могу свалить все на тебя и не могу позволить ей оскорблять тебя. Я как-никак собираюсь жениться на тебе. — Что?! Он пожал плечами. — Я подумал об этом, пока вы с Брит смотрели шоу. Подумал о том, что она сказала. О другом мире. В конце концов — почему нет? Если однажды с тобой или со мной что-то случится, мы будем друг другу не чужими людьми. По закону, я имею в виду. Я кое-как протолкнул вниз ком в горле. — Это все очень романтично, чувак. Всегда знал, что моя свадьба состоится из-за того, что я могу сесть в тюрьму. — О господи, Алекс. Он придвинулся ближе — хотя мы и так практически влипли друг в друга — и поцеловал меня. А потом сказал: — Я очень сильно тебя люблю, а нам все равно ехать в Лос-Анжелес. Скажи «да». — Да. Он поцеловал меня снова. Фанг сидела на диване с ногами и яростно что-то тыкала в телефоне. Когда мы вошли, она смерила Бага таким взглядом, будто намеревалась просветить его насквозь, до тонкой кишки и астрального тела. Я не был удостоен внимания — что, в общем, и к лучшему. Я все еще пребывал в охренении от того, что Баг предложил мне женитьбу. Мы были вместе восемь лет, из которых два года он приходил ко мне в тюрьму и больницу, а еще год пытался со мной переспать — и я вообще не понимал, как идея брака пришла ему в голову. Безусловно, в нашей паре не только я был насквозь проблемным, мы стоили друг друга, и все-таки... все-таки я чувствовал сейчас, как изумление внутри меня перерождается в теплое счастье, похожее на пяток толстых сытых щенков. Больше всего на свете я хотел не вести сложные разговоры, а утянуть Бага в нашу постель и отлюбить до полного умопомрачения. Этого просто требовал момент. А последнее, чего я хотел — это чтобы Фанг заметила мое состояние и что-нибудь ляпнула по этому поводу. Я не обиделся на ее предыдущие выкрики, потому что мне давно и прочно было похрен, что обо мне думают посторонние люди. Но несколько минут назад Баг слегка повредил мой панцирь, и я не очень-то хотел показывать этой стерве торчащее оттуда нежное мясо. — Гуглишь раздвоение личности? — спросил Баг, усаживаясь рядом с Фанг. — Как и говорил тебе Алекс — это не оно. — Откуда ты знаешь? Ты обращался к врачу или слушаешь этого... — Если ты еще раз обидишь моего парня, я вышвырну тебя отсюда пинком под зад, сестренка. — Баг чуть улыбнулся. Вид у него был такой усталый, что смотреть больно. — Прошли те времена, когда ты была королевой школьной мафии, а я твоим робким ботаном-братом. Все изменилось, ты права. Мы взрослые люди, так давай поговорим как взрослые, без попыток мной командовать или открывать мне глаза на то, как я неправильно живу. Договорились? Она, помедлив, кивнула нехотя. Баг откинулся на спинку дивана и закинул руки за голову. — Так. Что ж. Раз мы с этим разобрались... черт, это довольно сложно начать. — Давай начнем с того, обращался ли ты к врачу, — сказала Фанг таким тоном, который явно показывал: сдаваться она не собирается. Баг поморщился. — Нет, это не совсем то. Пожалуй, я начну с того момента, когда убили Джея. Он был первым, если ты помнишь. Это была ночь, я ничего не знал, но он как бы... явился мне. Тогда я так думал. Я увидел Джея в зеркале, услышал его голос. Это было похоже на глюк — я и решил, что это глюк, ну, знаешь, от нервного напряжения. А на другой день мне сказали, что Джея убили ночью, я сопоставил время — и понял, что он явился мне уже после своей смерти. А еще потом — я стал слышать его голос. Однажды он помог мне написать эссе. — Баг усмехнулся. — Я получил за него А, кто бы сомневался... Следующей была Пенелопа. — И она тоже помогала тебе делать уроки — скептически сказала Фанг. — Нет, — ответил Баг спокойно. — Она показала мне свою смерть. Как и все остальные. И потом, в ту ночь... помогла мне понять, что в доме... кто-то есть. Он не смотрел на меня, и от этого мне еще больше захотелось выбежать из этой комнаты с воплями. Не то чтобы я вовсе не вспоминал о том времени, когда делил свой разум с психопатом, одержимым жаждой крови. И не то чтобы я все эти годы не видел кошмаров, где не было никакой выдумки — только прошлое, в котором я бежал в маске и балахоне, охотясь на беднягу Джея. Звук, с которым нож взрезает мягкую плоть и ударяется в кости грудины, до сих пор стоит у меня в ушах. В том, что говорил Баг, не было ничего нового для меня — я был там, на задворках собственного рассудка, загнанный в самый дальний уголок мозга, связанный и избитый. Я там был. Но сейчас весь этот ужас опять встал передо мной, и руки казались липкими не от пота, а от крови. Я убил своих одноклассников и маму Бага. Я мог убить самого Бага. Господи. Ноги не держали меня. Я взял стул и устроился на нем так, чтобы мое лицо не было слишком-то сильно видно им обоим. — Здесь мы подходим к главной причине, по которой у меня нет никакого раздвоения личности, — продолжил между тем Баг. — При раздвоении человек ничего не помнит, его личность как бы исчезает, замещается другой. Когда ко мне приходит кто-то из ребят, я никуда не деваюсь. Я помню, что они говорят, знаю, что они делают. Честно говоря, это довольно жутко, и я предпочел бы отсутствовать совсем. Это как будто... смотреть на все в окно. Если ты мне не веришь, Фанг, я могу рассказать тебе все, что говорила Британи прежде, чем ты ушла. — Не пойдет. Тебе мог пересказать он. — Фанг мотнула головой в мою сторону. — Тогда могу рассказать про Пенелопу, — пожал плечами Баг. — Ты же не подумала, надеюсь, что это я так охренительно знаю Библию? Фанг на мгновение замерла, переваривая. — Так, значит, это была... Господи. Нет, это бред. — Она вскочила, заметалась по кухне. — Это просто какой-то бред. Но она верила. Я видел это по ее лицу. Фанг была упертой, но она была умной. И поэтому... — Это не бред, — сказал я, решив, что справлюсь. Ради Бага я был еще и не на такое способен, а ради того, чтобы его сестра наконец все поняла и оставила нас в покое, готов был горы свернуть. — Ты все видела сама. И Баг был у врача, очень хорошего. У нас есть выписка — согласно ей, у Бага нет никакого раздвоения личности. Тот врач, который его обследовал, говорит, что такого вообще никогда ни с кем не было. А отец Мендоса... — Господи, то есть ты был у этого безумного шарлатана! — Он не шарлатан, — сказал Баг. — Как минимум, он хороший человек и хороший священник. Он очень мне помог, и продолжает помогать. И ничего не взял за это, если тебе интересно. — Чем? — Что? — Чем он тебе помог? Изгнал демонов, как из этого... из Алекса? — Как раз в этом-то и есть главная проблема, — вздохнул я. — Отец Мендоса и его друг избавили меня от Потрошителя и отправили его в ад. Если б не их обряд, мне осталось бы только повеситься, чтобы этот мудак больше никогда не вернулся в наш мир. И ты можешь мне не верить, Фанг, но я проклинал Бага за то, что у него тогда рука дрогнула. Ваша мама... я не хотел этого. Клянусь, я не хотел, но я ничего не мог поделать — он почти вытеснил меня из моего же тела, я был как будто заперт в подвале. И я дрался с ним, я хотел ему помешать, но... ничего не вышло. Черт, я все-таки сделал это. Разнюнился и перетянул одеяло на себя. Фанг смотрела с ненавистью, сложив руки на груди и вцепившись пальцами в татуированные предплечья. Я потер рукой лоб. — Я пытаюсь объяснить тебе, что Потрошитель был злом. Он захватывал тела, собирал урожай из душ и исчезал на какое-то время. В нем не было ничего человеческого. Я не уверен, что он был демоном — но отец Мендоса вышвырнул его обратно в ад. С ребятами... так не получилось. Потому что они были просто люди, понимаешь? Просто школьники, у которых был общий день рождения и которых убили ни за что ни про что. Их нельзя изгнать. И в этом смысле Баг — тоже уникальный случай. Как и в медицинском. Фанг перевела взгляд на брата. Потом на меня. Потом снова на него. Она хмурилась. Она сомневалась. Это было нормально — история-то дикая, как ни крути. — Если все это правда,— произнесла она с явным усилием. — Если правда. То почему они все приклеились к тебе? Почему их не собрал Потрошитель, раз уж он брал в плен чужие души? — Потому что я ривертонское чудо, — ответил Баг устало. — Я родился от мертвой матери, весь такой невинный, как Гарри Поттер. И поскольку мы все были связаны тем, что родились в одну эту проклятую ночь — ребята остались во мне. Потрошитель предложил мне сделку — свалить все на Джерома, стать героями, но я знал, что потом он все равно убьет меня. Потому что ему нужны были эти души. Убьет меня, а потом убьет Алекса. Я не хотел, чтобы он умер... так. Поэтому я воткнул в него нож, Фанг. Не потому, что я защищался. Я просто знал, как ему плохо. Он ведь был уже почти мертв. Его душа была почти мертва, понимаешь? И я знал это. Вот и все. Наступило молчание. Гудел холодильник, гудел кондиционер, за окном выл усилившийся ветер, перекатывая красно-желтый песок через темные полосы асфальта. Солнечный свет тускнел, будто теряя напряжение. Мы молчали. Потом Фанг глубоко и судорожно вздохнула — и вышла, хлопнув дверью. Мы посмотрели ей вслед — и, отвернувшись, снова уставились в широкое окно. Потом Баг спросил: — Как ты? — Паршиво, — ответил я — мы никогда друг другу не врали. — А ты? — Как ржавая банка с червями. Хочу спать. — Так иди. Серьезно, Баг — ложись. Тебе только третьего припадка за день не хватало. — Это вряд ли — по-моему, ребята чувствуют себя не лучше. Еще бы, подумал я. Столько воспоминаний. Самая крутая встреча выпускников в мире! — Все равно. Может, она уехала. — А если нет? Ты ведь тоже не железный. Не хватало только, чтобы моя сестра выносила тебе мозг. — В канун свадьбы. Баг хмыкнул. — Именно. Мы снова замолчали. Сумерки становились все гуще, длинные тени на полу были похожи на клыки. Потом хлопнула дверь, и Фанг прошла мимо меня. От нее разило сигаретами, причем я был уверен, что она взяла их не в своей машине. И что мне придется завтра чинить стойку у стола. — Алекс, ты говорил что-то про барбекю, — заявила она, как ни в чем не бывало. Наш задний двор, если это можно было так назвать, был ничем не огорожен, там не было ни травы, ни кустов — впрочем, их тут не было на мили вокруг. В почти потемневшем небе то тут, то там мигали звезды — как будто кто-то прокалывал небо с той стороны и быстро вытаскивал обратно кончик иглы. Я сидел у самой жаровни и смотрел на угли, которые переливались всеми цветами золота. Мясо на решетке тихо шипело, от его запаха меня подташнивало — хотя пахло аппетитно. Я не хотел есть. И не хотел вставать, чтобы передвинуться в сторону, хотя весь уже пропитался дымом и потом от невыносимого жара пустыни и этой чертовой жаровни. Фанг и Баг сидели поодаль на раскладных стульях, склонив головы друг к другу. Я не слышал, о чем они говорят — я вообще не был уверен, что они разговаривают. Но и на это мне было наплевать. Я очень хотел вымыться, забраться в кровать и проспать сто лет. Я чувствовал себя грязным. И все благодаря гребаной Фанг, которая приперлась сюда через полстраны и принялась ковыряться в прошлом ржавым штопором. Слишком много вины. Слишком много воспоминаний. Баг встал и подошел к жаровне, наклонился над ней, проверяя мясо. Мягкий алый свет лег на его лицо — самое прекрасное из всех, которые я знал. Это так и не изменилось, хотя я понятия не имел, почему. Мы должны были устать друг от друга бог знает когда. Но мы ни разу толком даже не поругались. Возможно, потому, что Баг умел жалеть — и научил этому меня. Он много чему меня научил. — Как думаешь, готово? — спросил я. — Наверняка. Извини, что... — он поморщился. — За все это. — Да ладно, чувак, по-моему, нам сегодня поровну досталось. — Нихрена подобного. И клянусь, я тебе все компенсирую. Он коснулся моих волос. На всем свете, наверно, только Баг так умел: это не было обещание, или торг, или просьба о прощении. Это было «я хочу любить тебя». Именно этими словами. — Я бы растаял, если бы уже не превратился в лужу, — проворчал я. — Напомни, на кой хрен мы сюда приехали? — По-моему, мы хотели покончить с собой наиболее мучительным способом, — усмехнулся Баг. — Фанг поверила хоть во что-то? — Она в стадии торга. Боюсь, с минуты на минуту начнется депрессия, ее обуяет чувство вины и она предложит мне переехать к ней. Я фыркнул. — Кто, Фанг? Не смеши меня. — Ну, — Баг пожал плечами, — люди меняются. Я вот, например, влюбился в тебя, хотя даже не думал ни о чем подобном. — Как по мне, это отличная перемена. — Я поймал его пальцы, которыми он убирал взмокшие пряди с моего лба, и поцеловал. Его кожа была соленой. Его вздох был тихим. Мы оба устали. Аппетит у меня все-таки проснулся, и я сожрал половину стейка Бага. Фанг уговорила всю свою порцию практически молча, потом потянулась и сказала, что хотела бы лечь. Баг отправился устаивать ее на диване в кухне, а я набрал ведро воды, выкопал пластиковый таз в закутке для швабр, кое-как вымылся при все еще тлевшей жаровне и побрел в спальню. Бага не было долго — а без него я не мог заснуть. Лежал, смотрел в потолок, слушал гудение кондиционера, потирал время от времени замерзший кончик носа — в жару я всегда выставлял сплит на максимум, пытаясь выстудить спальню настолько, чтобы хватило до утра. За стенкой слышались голоса — просто звуки, разобрать было ничего нельзя. Да я и не пытался. Я устало дрейфовал между дремотой и явью, которую то и дело вспарывали куски воспоминаний. В какой-то момент я увидел лицо своего отчима — такое, каким оно было, когда я бросил его умирать у подножия лестницы. Забавная штука: я всегда испытывал вину за убийства, которых по сути не совершал — зато за убийство, когда действительно было делом моих рук, никогда не испытывал раскаяния. Даже во время исповеди я отказывался признавать это грехом — так что отец Мендоса не стал давить. И кстати, именно поэтому я ему поверил. Я был потрясен, когда отец попросил меня во время обряда просто цепляться за мой нераскаянный гнев: «В этом разница между вами, Алекс, ты убил, защищаясь, он убивает ради забавы». Никто никогда не говорил со мной так, и эта фраза определенно входит в топ всего, что я услышал за свою жизнь вообще и от отца Мендосы в частности. Круче был только его ответ на то, захочет ли Бог заступиться за меня, если я гей. «Бог создал всех нас — и не оставит никого из нас», — сказал мне отец Мендоса, затягиваясь сигаретой. Мы сидели с ним во дворе больницы, куда меня выпустили по настоянию детектива Сарчи — все-таки я никогда не устану удивляться тому, какое впечатление производят на людей знаменитости, чьи книжки они прочитали. Никогда бы не подумал, что начальник нашей полиции такой поклонник всякой дьявольщины — и тем не менее, это было так, поэтому Сарчи обедал с ним в качестве ответной любезности, а я дышал свежим воздухом и любовался тем, как курит отец Мендоса. Не поймите меня неправильно: я любил Бага всей душой, но черт побери, люди ведь смотрят на Сикстинскую капеллу и не хотят трахнуть все, что там нарисовано! Если бы вы видели, как отец Мендоса держит сигарету, как дым путается в его кудрях — вы бы меня поняли. Так вот, он сказал: «Бог создал всех нас и никого не оставит». Потом затянулся и добавил: «Я скажу тебе больше, Алекс. Даже дьяволу стыдно быть гомофобом. Просто представь себе, как он является к людям и орет: «Вы трахаетесь с людьми своего пола!!!» А на него смотрят, как на идиота, и спрашивают: «Ну и что?» Я действительно представил себе это — и засмеялся первый раз за очень, очень долгое время. Отец Мендоса улыбнулся тоже, снова затянулся и сощурился на изгибы дыма. А потом добавил: «Дьявол не любит выставлять себя идиотом. Он ведь полон гордыни, как ты, возможно, помнишь. Но если вдруг во время обряда ты услышишь от него, что Бог ненавидит тебя за то, что ты гей, — можешь просто вот так же рассмеяться прямо в его мерзкую рожу. Потому что Бог — это любовь, Алекс. Наша способность любить и есть часть Его». Не удивительно, что я выдержал обряд, да? Он, правда, мало походил на те ужасы, которые показывают в фильмах — то есть я не говорил на языке змей, не изгибался так, как будто у меня нет позвоночника, не бегал по стенам и все такое. Но Потрошитель чуть не выгрыз мне кусок плеча (как только дотянулся, ублюдок!) так что у меня до сих пор там шрам. Как говорит Баг — «напоминает о моем мужестве». Баг все время говорит мне что-то вот такое. — Господи, ну и холодрыга, — услышал я тихое бормотание в темноте и подскочил на два фута над постелью. — Боже мой! Мужик, ты меня убьешь, нельзя же так пугать! — Я думал, ты спишь, — ответил Баг виновато и влез под одеяло. — Черт, тут просто как на Северном полюсе. — Зато к утру опять будет чертово пекло, — вздохнул я, нашаривая пульт, чтобы выключить кондиционер. — Фанг наконец-то уснула? — Да. И ты был неправ — она все-таки пытается затащить меня обратно в Ривертон. — И что ты думаешь? — Ни за что на свете, — отрезал Баг. А потом, помолчав, добавил: — Хотя есть вещи, в которых она права. — Например? — Например, что жить на заправках довольно рискованно и когда-нибудь нас пристрелят какие-нибудь «Ангелы тьмы». — До сих пор не пристрелили. — Нам везло. — И как мы с тобой знаем, в городах совершенно безопасно. Там нет маньяков, грабителей, потрошителей... Он повернулся на бок, положил руку мне на грудь. — Не злись. — Я не злюсь. Я просто... — Мне очень не хотелось это говорить, но я много раз думал о том же, о чем говорила Фанг. — Я пытаюсь представить себе место, где с нами все будет в порядке. У тебя на примете нет какой-нибудь заброшенной деревни или забытой декорации из голливудского фильма? — Нам не обязательно жить именно так, Алекс. Я говорил тебе много раз — ты за меня слишком беспокоишься. Я все контролирую. — Ну да, а потом случается какая-нибудь стрессовая херня, и вот ты снаружи лесоруб, а внутри библейская принцесса! — Я стиснул его ладонь. — Баг, я знаю, что такое психушка. Я не могу позволить, чтобы ты оказался там! И потом: ты правда неплохо управляешься с теми из ребят, кто еще не затих — но откуда мы знаем, что однажды на свет божий не вылезет Брэндон и не начнет все крушить, потому что не хочет быть, цитирую, чертовым гомосеком? Или Джером — ты помнишь, что с вами обоими стало, когда выяснилось, что он и в твоем теле слепой? — Конечно, помню, — ответил Баг, и я слышал раздражение в его шепоте, и опять проклял Фанг, без которой мы не ссорились на эту тему примерно года полтора. — Но блин, Алекс — мы же не можем вечно прятаться. — Почему? — Потому что я этого не хочу. Больше не хочу. Я помолчал, пытаясь как-то освоиться с ощущением рухнувшей на меня крыши. Глаза Бага блестели в темноте, лицо казалось плоским — привычное зрелище, которое сейчас показалось мне жутким. — И какой план? — спросил я в конце концов. — Вернуться в чертов Ривертон? — Ни за что в жизни, — твердо ответил Баг, и только тут я понял, как меня напугала эта перспектива. — Поедем в Финникс. Или в Лос-Анжелес, или во Фриско. Куда угодно, где нам не будут давить на мозги из-за того, что мы пара. — Финникс отпадает, и весь Техас тоже. — Не вопрос, в Америке дохрена места. Я могу закончить курсы электриков, вступить в профсоюз. Это хороший заработок, Алекс. А ты... ты можешь стать писателем. — Ты точно рехнулся. — Почему? Мы говорили об этом сто раз, сегодня был сто первый. — Но это же бред! Кому нужны старые истории, которые даже нельзя рассказать полностью! Баг вздохнул. — Что-то я не видел, чтобы популярность Вудсборо пошла на спад. — Да потому что там каждый год происходит какая-то херня благодаря помешавшимся фанатам! — Ты слышал что-нибудь о популярности тру-крайм подкастов? — Господи, минуту назад речь шла о книге! — Я помню, Алекс. Я просто хочу сказать, что такие истории, как наша, всегда востребованы. И еще... это способ почтить жертв и избавить тебя от кошмаров. — Сейчас это звучит как наихудший кошмар. — Боже мой, чувак! Да каждый год в Ривертон приезжает кто-нибудь из журналистов и выпускает статью. Я читал их все. — И не говорил мне? — Нет, потому что тебе это принесет только вред! — А тебе, значит, это как бальзам на раны. — Не мне, — ответил Баг тихо и ткнул себя пальцем в шею. — Им. Я опешил. — В смысле? — Они... хотят быть услышанными. Они хотят, чтобы их помнили. Тогда они, возможно, найдут покой. Я сел на постели. Всю усталость вынесло из меня порывом адреналина — и ужаса от мысли, что Баг играет очень, очень грязно. — Они сказали тебе это? Или ты придумал сам, чтобы я согласился на твой план? — И то, и другое. И еще отец Мендоса. — Что «отец Мендоса»? — Я говорил с ним об этом в прошлый раз, когда мы приезжали. Мы молились вместе, потом он говорил с каждым из ребят — ну, ты знаешь, как это бывает. А потом, когда все они затихли, он спросил меня об этом. Не хочу ли я рассказать всем о них, и о том, что случилось, и о том, какими все они были, о хорошем и плохом... чтобы не только я знал их. Чтобы они могли действительно... жить где-то еще. Я не знал, что ответить. На меня будто на полной скорости несся грузовик с включенными фарами, а я окостенел посреди дороги в ожидании неминуемой гибели. Я был уверен, что слова Бага — правда, и я знал, что отец Мендоса не стал бы говорить такие вещи, если бы не был в них уверен. Пусть даже это не сработает — они оба считали, что это сделает лучше. Два человека, которым я доверял больше, чем себе, считали, что нашли выход. И на пути к нему стоял только я, потому что просто не мог сделать то, что они хотели. Не мог. Не мог! — Давай спать, — сказал я, кутаясь в одеяло на другом краю кровати. - Что-то я устал. Этим тоном я не обманул бы даже человека, который видел меня первый раз в жизни. Баг придвинулся ко мне и обнял, и держал мое трясущееся тело, пока я не повернулся в его руках и не уткнулся ему в грудь. — Мне придется рассказать о себе, — прошептал я. — Ты ни в чем не виноват. Так решил суд. — И кто мне поверит? Ты хоть представляешь, сколько безумных убивают людей, потому что им якобы так сказали голоса в их башке? — Но ты не сумасшедший. Ты совершенно нормальный человек. И у нас есть Сарчи, отец Мендоса, свидетельства тех, кто присутствовал при обряде — господи, даже детектив Паттерсон был на твоей стороне, хотя Потрошитель чуть не убил его. Я хмыкнул — мысль о Фрэнке Паттерсоне, который теперь был, насколько я знал, капитаном полиции Ривертона, много лет утешала меня. Он был единственным, кого я все-таки спас: когда Потрошитель пытался его прикончить, я пытался вышвырнуть его из моего тела. Нихрена не вышло, но руки у мудака дрогнули. — Я не смогу, Баг. Не проси меня. — Это из-за твоего отчима? Я не ответил. Баг гладил меня так же, как я его — круговыми движениями по спине, успокаивая, утешая. Он так и заснул, обнимая меня. А я лежал, слушал его мерное дыхание — и вспоминал, как мы первый раз поцеловались. Меня тогда уже месяц как отпустили из больницы. Вернуться в Ривертон я не мог бы даже под угрозой линчевания, так что с горем пополам добрался до Шайена и устроился в местный супермаркет таскать ящики и мыть полы за двенадцать долларов в час плюс возможность брать продукты с истекающим сроком годности и спать в каморке на складе. Я экономил на всем, откладывая деньги, и при этом меня терзал постоянный ужас, что их кто-нибудь украдет. Я редко мылся и ни с кем не разговаривал. Неудивительно, что меня никто не любил — я выглядел и вел себя как конченый псих. А потом к стоянке супермаркета подрулил синий «шевроле» с побитым левым крылом и из него вылез Баг. Я увидел его — и сразу спрятался. Сердце билось как безумное, меня трясло, словно потрошеную лягушку, которую подключили к электрическому току — и собственно, я и был этой лягушкой. Я не мог устоять перед зовом жизни. Так что я вышел из-за ящиков с бананами и засеменил вдоль полок, стараясь не попадаться Багу на глаза и надеясь, что никто не окликнет меня — потому что если бы супервайзер увидел, как я, вонючий, сутулый и с дикими глазами, шляюсь по торговому залу без дела, он бы вышвырнул меня в ту же минуту. И угадайте, что случилось? Да-да, все вышло еще хуже — потому что меня окликнули. А Баг оглянулся. Я прочел потрясение на его лице — и захотел провалиться сквозь землю, и дело было даже не в том, как я выглядел. Просто я все еще его любил, и это открытие уничтожило меня. Видите ли, в больнице я принял решение, что должен забыть обо всем. Что моя привязанность будет мешать мне жить дальше, что чувства, которые возникают в шестнадцать лет, остаются в тех временах, когда вам было шестнадцать лет. И вот — мне со дня на день девятнадцать, я смотрю на своего лучшего друга и чувствую себя так, будто выкопался из могилы. «Труп невесты» — помните такой мультик? Вот представьте себе Эмили в униформе «Костко», с курчавой спутанной бороденкой и полными света глазами, обращенными на ошалевшего Виктора в джинсах и красной футболке с надписью «Ходячие мертвецы». Забавно, правда? Мы смотрели друг на друга сто лет. Потом Баг шагнул ко мне и сказал почему-то шепотом: «Сукин ты сын, даже не попрощался!» Тут на нас налетел Мик Комарек, буквально протаранив меня пузом, и сказал, чтобы я НЕМЕДЛЕННО шел работать. Я закивал — боже мой, я был в таком шоке, что не мог даже говорить! И тут Баг сказал: «Сэр, вы не могли дать моему брату перерыв?» У Комарека буквально вывалился глаз, потому что на братьев мы были похожи меньше, чем он на Джей Ло. А Баг вывалил на него какую-то слезоточивую историю, которой я теперь и не вспомню, потому что очнулся я только на стоянке от крика Комарека: «И сделай так, чтобы он помылся, парень!». Баг покивал, пятясь к машине, потом схватил меня за руку и поволок за собой. Я даже не понимал, куда он меня тащит, пока не увидел перед собой открытую дверь тачки. Тут у меня наконец включились мозги: я вспомнил про работу, про перевернутую страницу - но Баг рявкнул «садись» — и я послушно сел. Я вообще приучился слушаться за эти два года. Какое-то время мы ехали молча. Я смотрел вперед, туда, где у горизонта из зелено-серого подножия вырастали белые зубцы гор, и думал, как начать разговор. Но Баг опередил меня. — Почему ты меня бросил? — спросил он, и я чуть не подавился воздухом. — Я тебя не бросал. Я просто уехал. Баг промычал что-то невразумительное и прибавил скорость. — Куда ты меня везешь? — спросил я. Он не ответил, только плотнее сжал губы, и хотя его профиль никогда не был, что называется, хищным — он сейчас очень походил на кондора. Минут через десять на дороге показался мотель, и Баг затормозил возле него. А я вдруг вспомнил про те деньги, которые откладывал, работая четыре недели без выходных, похолодел от ужаса и схватился на пояс штанов, в которые зашивал заначку. Все было на месте, и я перевел дух. Баг вернулся и открыл дверь. — Пойдем. — Зачем? Он пожал плечами. — Тебе и правда не помешает помыться. Я вспыхнул и вылез из машины. Вдвоем мы забрались по железной лестнице на второй этаж мотельных домиков, зашли в номер — он был лучше, чем я думал. Там пахло лимонным «проппером», белье было чистым — а я не видел чистого белья с того момента, как вышел из больницы. Взял полотенце, пошел в душ и стоял там, пока не кончилась вода. А когда я вышел, Баг разглядывал мою одежду, которую я аккуратно сложил на стуле. Судя по его лицу, все это надо было сжечь. — Тебе надо вернуться в Ривертон, — сказал Баг, и я от неожиданности чуть не выпустил полотенце, которым прикрывался. Надо было, конечно, надеть трусы, но, блядь, они были грязными, а я хотел хоть ненадолго почувствовать себя человеком. — Чтобы меня там вздернули на дереве? Спасибо большое. — Никто не будет тебя вешать, Алекс. Я обозлился. — Ты ради этого меня искал, что ли? Вернуть меня в этот ебнутый город, где я убил кучу народу, чтобы я там съехал крышей — потому что тебе одному как-то скучновато? Не хватает лучшего друга, чтобы одеваться в костюм кондора и блевать в прохожих? — Все не так! — Он выставил вперед руки. — Послушай меня. Я начал не с того, но... — Да иди ты нахуй, Баг! — заорал я, и этот крик доставил мне наслаждение. Почти как оргазм — только круче, потому что оргазмов я сто лет не испытывал, а освобождение, которое принес с собой гнев, было до одурения прекрасным. — Я никуда не поеду с тобой, блядь, верни меня на работу и оставь в покое! И кстати — сколько стоит этот номер? Я заплачу половину, ты зря думаешь, что я не в состоянии! Так что давай просто... Баг ссутулился и спрятал лицо в ладонях. Он выглядел таким несчастным, потерянным, что моя злоба враз схлынула, и я почувствовал себя ужасным мудаком. Затянув полотенце потуже — я так отощал, что мог бы сплясать в нем на городской площади без риска попасть под арест за публичное обнажение — я сел на кровать рядом с Багом и осторожно тронул его за плечо. — Эй. Чувак. Прости. Я... я не хотел. Я рад тебя видеть. — Не рад, — глухо ответил он. — Херня. Просто это было слишком неожиданно. Я-то, видишь, был уверен, что больше никогда не встречу никого из той жизни. Он поднял голову. — И меня тоже? — Нет... вернее... Баг, мне жаль. — Перестань, это я должен просить прощения — набросился на тебя, хотя видел, что ты не в себе. Но я просто был так рад... и так зол. — Я поднял брови, и он пояснил: — За то, что ты меня бросил. — Я тебя не бросил, — терпеливо вздохнул я, чувствуя, как возвращается раздражение. — Я просто уехал. Ну да, я не пришел к тебе попрощаться, и это было свинство после всего, что ты для меня сделал, и после того, как ты приходил ко мне в тюрьму и в больницу в каждые дни посещений. Но я думал написать тебе. Или позвонить. — Но не позвонил. — Просто у меня все еще нет телефона. Баг вздохнул и потрепал меня по плечу. Лучше бы он этого не делал. Я отвык от прикосновений, за которыми не следует осмотр, укол или удар дубинкой по башке. Я вздрогнул. А он заметил это — и отодвинулся, пряча глаза. — Извини. Я понимаю. Я захлопал глазами, понятия не имея, о чем он бормочет. — Я же чуть не зарезал тебя, — сказал Баг тихо. — Я понимаю, что ты меня боишься. И вот тут меня опять накрыло, как лягушку электростанцией. Во сне вскипело буквально все, от крови до костей — я дернул Бага на себя и прижался губами к его губам. Мне было наплевать, что он сделает или скажет, мне было бы наплевать, даже если б его стошнило прямо на меня. Но он ответил. Его язык скользнул по моим зубам, коснулся моего языка... кажется, я застонал, потому что все во мне плавилось и тянулось, как раскаленное стекло. А потом я оттолкнул его. И сказал: — Вот поэтому я уехал. Баг не выглядел счастливым — но и потрясенным не выглядел. Если честно, его лицо было застывшим, как у пластиковой куклы. И все-таки он взял меня за руку — а я не смог найти в себе силы, чтобы вырваться. Вместо этого я вывалил на него всю историю своих пиздостраданий, начиная с младшей школы, в которой у меня не оказалось друга ближе, чем Баг, и заканчивая тем фактом, что я не должен отягощать его будущее, которое наверняка прекрасно и точно гетеросексуально. Закончил я на том, что у меня тоже есть будущее, и пусть оно выглядит покамест не лучшим образом, но все впереди, и мне не больно, и... — Я люблю тебя, — перебил меня Баг. — Бога ради, скажи то же самое. Тогда я еще не умел отличать Бага от Пенелопы. Но я не жалею, что послушался. Потом Баг обнял себя руками и свалился на кровать - не совсем та реакция, которую ждешь от человека в ответ на признание в любви. Но мне было не до сомнений, я испугался до усрачки. Притащил ему воды, уложил, сняв кроссовки, и готов был бежать за помощью в любой момент в одном клетчатом полотенце хоть до Аляски. Но Баг ухватил меня за руку и сказал, что ничего делать не надо. А потом — вывалил на меня свои собственные пиздострадания по поводу того, что в нем живут души пяти наших одноклассников, что он чувствует себя гребаной общагой, что Сарчи помог ему пройти обследование — оказывается, весь последний год мы занимались одним и тем же: таскались по мозгоправам. И что только что рядом со мной был не совсем он — но эй, Алекс, все в порядке, я просто не знал, как это сказать, а Пенелопа решила, что кто-то тут должен принять решение. — То есть это она меня любит? — спросил я в ужасе. — Нет. Это я тебя люблю, — ответил Баг, утыкаясь лицом мне в грудь. — Я не сразу это понял, но ты же меня знаешь, я тормоз. — Ты не тормоз, а медленно ползущая невинность, — вздохнул я. — Баг, серьезно. Если ты думаешь, что чувствуешь ко мне что-то такое, потому что мы друзья и тебе страшно меня потерять — то... — Господи, Алекс, я что, совсем дебил, по-твоему? Я бы в жизни так с тобой не поступил — и с собой тоже! — Но тогда... ты серьезно? — Я очень серьезно — если только тебя не пугает перспектива быть в отношениях с гребаным кукольным домиком. Они не часто вылезают наружу, только когда у меня сильный стресс. И не остаются надолго. И я чувствую, когда это случится, и Сарчи говорит, что есть четкие признаки, которые можно различить, а отец Мендоса говорит, что помогают молитвы, и они правда помогают, и... — Баг, Баг! — Я взял его за плечи и слегка встряхнул. — Это все звучит пиздец как крипово, и я не уверен, что не получу психическую травму, если вдруг вместо тебя окажусь в постели с Брэндоном — и физическую, кстати, тоже. Но мы что-нибудь придумаем, окей? — Ты правда хочешь? — прошептал Баг. У него слезы были на глазах, да и я вытирал щеки ладонью. — А вдруг у нас ничего не получится? Вдруг мы сделаем друг другу только хуже? Я пожал плечами. — Я живу в супермаркете и пытаюсь не вспоминать, как зарезал кучу народу. У тебя внутри целый отряд скаутов. Куда хуже-то, чувак? Я так и вижу, как вы кричите, что хуже есть куда, и что ни один нормальный человек на нашем месте не стал бы, а пошел бы к мозгоправу и провел остаток жизни в попытках построить те самые здоровые отношения, о которых столько шума. Но мы не были нормальными. Нам было едва девятнадцать лет, и у нас никогда не было никого, кто понимал бы нас — кроме друг друга, разумеется. Может, мы и могли потерять друг друга в результате нашей попытки. Но если бы мы не попробовали, точно свихнулись бы — во всяком случае, Баг. За себя-то я был более-менее спокоен, мне, по крайней мере, не приходилось больше делить тело с Чужим. Так что... мы целовались до самой ночи. Плакали и целовались, и больше ничего не делали. Не очень-то по-мужски, да? В смысле, всем же известно, что мужики, дорвавшись, трахаются как кролики, а если нет — то с ними что-то не так... Господи. Я спорю с воображаемым миром, доказывая ему наше право быть такими, какие мы есть. Что же будет, если я стану писать эту чертову книгу? Баг всхрапнул рядом и повернулся на другой бок. Я тихо встал — мне хотелось пить и отлить. Но потом я вспомнил, что в кухне спит Фанг, которую я совершенно не хочу разбудить из сострадания к самому себе. Так что я поссал на улице, а воду взял в магазине. Эта сучка действительно выломила замок из стойки с сигаретами, и я не удивлюсь, если голыми руками. Я включил свет и кондиционер, устроился на стуле за прилавком. Голова была тяжелой, как все эти чертовы воспоминания. Я подумал, что хочу обратно к Багу — и остался сидеть на месте. На меня нахлынуло черное одиночество, как в те времена, когда мы с ним уже были вместе, но никак не могли переспать, потому что я блевал от каждой его попытки потрогать меня ниже пояса. Что интересно, сам я трогать его не боялся, и даже радовался, что уроки отчима по минету пригодились, чтобы осчастливить парня, который этого действительно стоил. Но когда Баг пытался сделать что-то для меня... Однажды мне было особенно худо. Паническая атака, трясучка, мигрень — весь набор. Баг закутал меня в одеяло, лег рядом и сказал: «Мы будем делать только то, что ты хочешь. И я никуда не уйду. У тебя море времени. Я люблю тебя, помнишь?» Я засмеялся, стуча зубами, и ответил: «Пенелопа, ты что, одобряешь секс до брака?» А Баг состроил жуткую рожу и сказал, что тут нет никакой Пенелопы, тут только Калиман-Балиман, которого Индиана Джонс выжил из любимых пещер и вот теперь приходится жить про чертовым мотелям. И это сработало. Не конкретно это — у нас ушел год на то, чтобы починить все, переломанное моим ублюдочным отчимом. Терпение Бага сработало, и наша вера друг в друга, и то, что мы оба представляли собой просто лютый пиздец. Я, кажется, уже упоминал о том, что Брэндон не появлялся последние пять лет? Это потому, что однажды он вылез в тот самый момент, когда Баг позволил мне взять его. Естественно, у меня тряслись руки, естественно, Баг тоже немного переживал — и вот я достаю смазку, а Баг с диким воплем вскакивает с кровати и начинает орать, что не педик. Как меня не хватил удар, я не знаю до сих пор — но я был так зол, что сразу сообразил, в чем тут дело. Ну, и описал Брэндону в подробностях, что и как я собираюсь делать с Багом до конца времен, и если он не хочет, чтобы это происходило типа с ним — пусть немедленно уебывает и не показывается больше никогда. После этого Баг упал в обморок, а Брэндон появлялся только в разговорах с отцом Мендосой. Не сказать, что меня это расстраивало. И не сказать, чтобы очень что-то испортило: мы с Багом истерически хохотали всю ночь, разыгрывали пантомиму тройничка и шутили самые тупые шутки на свете, а под утро все-таки трахнулись. И это было прекрасно. Теперь я сидел в миллионе световых лет от супермаркета, в котором Баг нашел меня. От Ривертона, где все еще стоял розовый дом моей матери — правда, жили в нем теперь другие люди. Если я за кого и готов молиться в этой жизни, кроме Бага, Сарчи и отца Мендосы, так это за кэпа Патерсона, который нашел мне адвоката и помог уладить все дела с имуществом. Сам я не понимал, что оно у меня вообще есть. Мотель, где мы с Багом впервые поцеловались, снесли. Между мной и прошлым лежали тысячи километров и миллиарды минут, которые уже нельзя было вернуть — и слава богу. Но у меня было ощущение, будто мое время вышло. Будто оно утекает по капельке прямо сейчас, с каждым вздохом, и у меня ничего не останется уже к утру. А потом заскрипела дверь и на пороге появился заспанный Баг. Прошлепал мимо меня на улицу в резиновых тапках. Потом вернулся, вынул из пачки на столе влажную салфетку. Вытер руки. Заглянул в бутылку воды у меня в руках, забрал и допил в несколько глотков. Обнял меня и сказал: — Пойдем спать? И я пошел за ним. Если бы он позвал меня плясать в кактусах под луной, я бы тоже пошел. Мы закрыли за собой дверь спальни, и Баг поцеловал меня, поглаживая по спине. Меня пробрало дрожью — в комнате все еще было прохладно, и в заправке работал кондиционер, а Баг был горячим со сна, и его руки были нежными, а тело — мягким. Я задохнулся. Толкнул его на постель, лег сверху, стянул трусы. Стал покрывать поцелуями грудь, путаясь языком в светлых волосках, и живот, и бедра. Он часто дыша открытым ртом, стараясь не стонать — а я знал, каким Баг был громким, и взбесился от того, что он вынужден ограничивать себя, потому что за стенкой, видите ли, кто-то есть. И сколько раз это случалось? Сколько раз он, черт возьми, не мог закричать в полный голос от того, что был счастлив? И справедливо ли это? Я вылизывал его пах, я целовал его колени, я взял в рот его член и ласкал до техпор, пока Баг не заскулил в кулак, тонко и жалобно. Он не мог больше терпеть — и я не мог тоже. Я целовал родинку на его заднице, целовал ямочки на пояснице и трогал дырку кончиком языка. Баг сжимался в смущении — он всегда смущался, когда я так делал, и я все целовал, и растягивал, и брал, и нежил его, и нежился в нем, в его горячем неистовстве, которое давало нам обоим покой. Давало нам чувство защищенности, которого мы не узнали бы друг без друга за всю нашу жизнь. — Алекс? — позвал Баг тихо, когда я уже почти заснул. — А? — Мы не должны все менять прямо сейчас. Я глубоко вдохнул его запах — наш запах: пота и спермы, дезодоранта и зубной пасты, смятого белья и прокаленной дороги за окном. — Я не знаю, справлюсь ли, Баг. — Я тоже не знаю, справлюсь ли. Но до сих пор у нас ведь получалось. — Это другое. — Не уверен. Посмотри на нас — разве тут было что спасать? Только это и стоило спасать, подумал я, гладя его пальцы. — Так какой план? — спросил я. — Для начала проводим Фанг. Кстати, ты знаешь, что я теперь тоже богач? — В смысле? — Она продала дом и хочет поделить все поровну. Это чуть больше ста штук. — Ого! — Было действительно неплохо. Большая часть тех денег, которые получил от продажи дома и прочей херни я сам, ушла на покупку трейлера, в котором мы колесили по стране, и за это время он порядком поистрепался. — Да. Думаю, этого хватит, чтобы починить нашу «Фуриосу», на аренду и на учебу. — Мне тоже не помешает профессия. — Почему мне кажется, что тебе тоже нравится электрика? — Ну, да. Еще я могу научиться отделочным работам, заработаем больше. — Неплохая идея. — Я перевел дух. Мне казалось, что Баг откажется. — А когда мы закончим обустраиваться... я знаю, что сейчас тебе не нравится эта идея, но, возможно, потом... и я не настаиваю, Алекс. Я всегда буду с тобой, что бы ни случилось. Я вздохнул. — Я знаю. Это не в твоем характере — сперва сделать девушке предложение, а потом трахнуть и бросить. Баг засмеялся. Я засмеялся тоже. Он укутал меня в одеяло, поцеловал в замерзший кончик носа. И я подумал, что, хотя время и несется через нас прямо сейчас и мы никогда его не догоним — оно остается в нас. Оно здесь. И его сколько угодно. — Я завтра напишу Сарчи, — сказал я. А Баг нежно погладил меня по щеке и сказал: — Господи, как все-таки круто, что ты сбрил ту ужасную бороду.