Акт снисхождения

      Кажется, больше всего на свете Опалин ненавидит, когда Мисти начинает плакать. Тщеславная и надменная, она предпочитает наслаждаться звуками собственного голоса или внимать восхвалениям в свой адрес, но уж точно не слушать всхлипывания и нытьё. И Мисти, её приёмная дочь, прекрасно об этом знает. Знает, а потому старается лишний раз не раздражать и не разочаровывать Опалин. Очень уж боится, зная вспыльчивый нрав женщины, да и искренне не хочет доставлять ей неудобства. Опалин ведь для Мисти всё: семья, единственная подруга, самый близкий человек… у Мисти, в общем-то, и знакомых больше нет. Опалин приютила её много лет назад, Опалин дала ей дом, Опалин вырастила и воспитала в тепле и достатке... Мисти очень хотела верить, что это было искреннее милосердие, а не какая-то корыстная цель. Опалин экспансивная, и её легко разозлить, но она родная…       И Мисти ни за что не может и не хочет подвести её!       Девчонка нечасто позволяет себе расплакаться в присутствии Опалин, но каждый раз, когда это происходит, женщина едва сдерживается, чтобы не дать приёмной дочери хорошую пощёчину дабы привести в чувство. А может быть потому, что всхлипы и рыдания действуют ей на нервы и доводят до головной боли. В любом случае, обычно Опалин лишь с лёгким оттенком брезгливости бросает в сторону своей воспитанницы: «Я любезно приютила тебя, а ты смеешь выражать мне своё недовольство? Возможно, Мисти, ты хотела бы провести свою жизнь, бесцельно скитаясь по улицам?». Мисти, услышав это, лишь мотает головой, спешно вытирает слёзы и бормочет извинения. Спешность, суетливость её движений тоже не по нраву Опалин. Она привыкла к комфорту и спокойствию — тихие и безмятежные дни, когда Мисти здесь ещё не было, приходились ей по душе куда больше.       С появлением девчонки дома стало куда более оживлённо — это уж точно. Раньше-то как было… Тихо, гулко, только ветер завывает где-то под крышей в особо промозглые осенние дни. А потом появилась Мисти — тогда совсем ещё ребёнок! — и всё изменилось: то в одном крыле замка раздастся торопливый топот, то в другом звучит заливистый детский смех. Маленькая Мисти была другой, не очень похожей на повзрослевшую себя. Она была открытой и очень живой. А сейчас готова тихо проводить время где-то наедине с собой, пока Опалин сама не позовёт её, ведь не хочет попасть под горячую руку. Впрочем, она всё такая же рассеянная, наивная и несдержанная… Но Опалин прекрасно помнит, как девочка в свои девять лет — возможно, она была младше, какая сейчас разница? — постоянно требовала внимания к себе, приставала с просьбами провести с ней время, что-нибудь почитать вместе или поиграть во что-то. Опалин нечасто опускалась до подобного времяпрепровождения. А когда Мисти врывалась к ней посреди ночи, проснувшись от кошмара, женщина лишь мягко, но настойчиво отталкивала девочку от себя изящной рукой. Со временем Мисти привыкла к этому, как привыкла и к холодному отношению приёмной матери. Всё ещё такая же неуклюжая и иногда несдержанная, она теперь старается лишний раз не привлекать к себе внимания, хотя, говоря откровенно, ей это удаётся с некоторым трудом.       Опалин готова полюбить свою приёмную дочь, а в каком-то смысле она действительно любит её. Преградой является лишь бескомпромиссность и нежелание мириться с неудобствами. Мисти пытается подстраиваться под характер Опалин, а Опалин не считает нужным менять хоть что-то в своих взглядах на жизнь. Она не считает нужным быть мягче с девчушкой; не спрашивает, чего бы та хотела — что вы, она сама прекрасно знает, чем Мисти может довольствоваться! А больше воспитаннице и не надо. Опалин искренне любит её настолько, насколько может любить, не изменяя при этом своим принципам. А безответная, благодарная и очень преданная Мисти с жадностью принимает даже такую любовь.       Со стороны и вовсе трудно поверить в то, что они — одна семья. Опалин — очень красивая, высокая, грациозная и изящная. У неё благородные черты лица, большие выразительные голубые глаза. И длинные, пышные, практически белые волосы с изумрудными прядями, уложенные в довольно незамысловатую, но очень идущую ей причёску. Женщина неизменно производит впечатление на окружающих — уверенно и достойно держащаяся в обществе, ухоженная, в дорогих одеяниях, она как никто другой подходит под определение: «аристократка». Мисти рядом с ней просто-напросто меркнет и выглядит словно бледная тень или неинтересная декорация, на которую едва ли обратишь внимание. Невысокая и худая, смуглая и веснушчатая девчушка с крашенными в синий волосами, которые рассыпаются по плечам мелкими кудряшками. И одежда куда более скромная. Единственное, что хоть немного, по мнению Мисти, приближает её образ к Опалин — такие же пряди. Она впервые покрасилась, когда ей было тринадцать, а потом показалась Опалин в надежде, что та оценит: «Смотри, теперь у нас с тобой есть хоть что-то общее!». Но женщина тогда лишь бросила на неё незаинтересованный взгляд и сказала: «То, что ты использовала мою краску для волос, ещё не делает тебя похожей на меня. Не будь такой наивной, Мисти, а то мне за тебя стыдно». И отвернулась к зеркалу, чтобы с самодовольным видом осмотреть своё отражение и поправить волосы.       Ни о каком взаимопонимании и речи не идёт, но ведь и ничего страшного! Мисти уверена, что всё это совершенно нормально для семьи, а Опалин, скорее всего, и вовсе не заботят подобные мелочи. И судя по тому, что годы идут, а отношения их не становятся хуже, сложившаяся ситуация — лучший способ взаимодействия, который устраивает их обеих.       Но ведь когда-то эта сомнительная гармония должна нарушиться…       Это было какое-то поручение, выполнения которого так ждала и требовала осуществить Опалин. И бедная, неуклюжая Мисти не справилась. А ведь это было что-то очень важное для приёмной матери… Гораздо более важное, чем Мисти, откровенно говоря, подумала сначала.       Опалин не просто разозлилась, узнав об этом — она была просто в ярости. Кричала, практически срывая голос; называла девчонку бесполезным ничтожеством, не способным выполнить даже самые простые поручения; обвиняла в том, какая же Мисти неблагодарная и жалкая, не способная в силу своего скудного ума осознать, что до конца жизни будет обязана Опалин за всё, что та для неё сделала. Издевательски спрашивала о том, может ли доверять дочери — а может быть она решила отвернуться от неё, и это после всех поблажек? Мисти было стыдно, правда! Она и не думала отворачиваться от своего самого близкого человека, даже мысли такой допустить не могла. Но стало совсем страшно, когда Опалин резко подняла руку и замахнулась для удара — Мисти тогда в ужасе отступила, бросила в свою комнату, увернувшись от пощёчины, закрыла дверь и обречённо разрыдалась.       Мисти плачет. Плачет, пусть и прекрасно знает, что Опалин это не нравится. Но ведь Опалин и не должна узнать! Она никогда не заходит к Мисти. Если бы заходила… Если бы ей было интересно, как её воспитанница чувствует себя… Конечно, подло требовать этого, ведь Опалин и так уже сделала бесконечно много, но ведь можно хотя бы помечтать…       Она всхлипывает, очень тихо, но так отчаянно, что у любого человека при взгляде на неё сжалось бы сердце. Хрупкая девочка, всего семнадцать лет, с виду совсем беззащитная и ужасно несчастная. Зажмурившись, крепко обняв подушку, словно единственную защиту, она мелко дрожит, забившись в угол кровати. И даже как будто бы не обращает внимания, когда дверь тихо скрипит, а в проёме возникает высокий силуэт. В любой другой раз Мисти бы уже попыталась прийти в себя… Не сейчас. Сейчас не может. Она слишком напугана, слишком потрясена внезапным гневом Опалин, её безудержной яростью и горящей в глазах ненавистью. — Замолчи! — требует женщина. Практически приказывает. Для неё это обычная манера речи. Мисти едва ли слышала от неё ласковые слова. Если, конечно, они не были произнесены в издевательском, подчёркнуто ироническом контексте.       Раздражённая, Опалин наблюдает за тем, как Мисти испуганно поднимает голову и бросает на неё взгляд, полный ужаса, как дрожащими ладонями пытается вытереть слёзы со смуглого веснушчатого личика. Голубые глаза женщины, кажется, прожигают насквозь, и под этим взглядом Мисти только и мечтает провалиться сквозь землю. Тогда Опалин со вздохом подходит ближе и грациозно садится на кровать своей воспитанницы — далеко не такую шикарную, как у неё самой, — а девочка словно готова вот-вот отшатнуться, сорваться с места и броситься прочь. Такая близость приёмной матери совсем не успокаивает её. Опалин наклоняется ближе, практически осторожно берёт Мисти за подбородок, приподнимает ей голову и смотрит ей в лицо. Зелёные, полные слёз глаза несколько секунд не отрываются от холодных голубых, а потом Мисти, не выдержав, с тихим всхлипом отводит взгляд.       И затем Опалин обнимает её. Её объятья цепкие, не очень умелые, не самые нежные и любящие — совсем не такие, какими принято одаривать свою семью. Но и их хватает, чтобы Мисти замерла, поражённая. Только где-то глубоко-глубоко в душе она позволяла себе мечтать о подобном жесте со стороны приёмной матери, но и подумать не могла, что такое действительно может случиться. Опалин была скупа даже на одобрение и похвалу, что уж говорить о поддержке и объятиях. Мисти кажется, что она находится во сне — в каком-то очень прекрасном и нереальном, ведь наяву она и представить не могла ситуацию, в которой Опалин — сама Опалин! — решила бы обнять её. Женщина оказывается на удивление тёплой, её прикосновения согревают, словно огонь, и доверчивая, открытая Мисти жмётся к ней как можно плотнее, всхлипывает и задыхается от рыданий, уткнувшись лицом ей в плечо. Дрожащими руками в панике хватает то за ладони, то за одежду, очень крепко, боясь отпустить — так цеплялся бы утопающий за соломинку. Допускает мысль о том, что это всё жестокая насмешка, что Опалин сейчас брезгливо оттолкнёт её и продолжит оскорблять и кричать, вот прямо сейчас, вот в следующую же секунду… но этого не происходит. Опалин хранит гордое молчание, в котором легко угадываются надменность и высокомерие, но зато Мисти чувствует, как женщина сдержанно гладит её по волосам своей изящной рукой с длинными тонкими пальцами. Наивно боится, что сейчас её больно схватят за волосы в качестве наказания — но не происходит и этого. Опалин, наверное, впервые за долгие годы позволяет девчушке успокоить эмоции, выплакаться и прийти в себя. Когда-то в детстве такое было, очень давно, но Мисти, оказывается, уже и позабыть об этом успела.       В движениях, во взгляде Опалин всё ещё остаётся холодная жёсткость и властность, но она несильно прижимает к себе приёмную дочь, согревает и одним лишь своим присутствием успокаивает. Девочка так не хочет, чтобы это прекращалось! Она закрывает глаза, прерывисто дышит, заставляя себя перестать плакать, потому что так боится, что совершит хоть одно неправильное движение, даже лишний вздох или всхлип — и этот чудесный момент прервётся.       Конечно же, это не значит, что грядут перемены. Мисти и мысли не допускает о том, что Опалин когда-то будет с ней добра и вежлива...       Но ведь это хоть что-то!       Что-то гораздо большее, чем Мисти могла мечтать.