Пустой

— Много-много лет назад, еще до эльфского мятежа… На чердаке пахнет сухим деревом, скипидаром и пылью от сушеного лука, но из окна, за которым на пригород опускается ночь, тянет весной, распустившимися цветами и молоком. В углах клубятся мягкие, лиловые тени, а сумерки сгущаются незаметно, ползут на мягких лапах по двору, по крепостной стене и по деревянным настилам улиц в городе. Беллтейн наступает на пятки, но тут, в Аэдирне, по ночам еще холодно — и зябкий сквозняк с улицы затекает в щели, затапливает чердак липкой темнотой. Внизу горит одинокий масляный фонарь, разбавляя тени — здесь, на чердаке, вязкие сумерки едва позволяют различить колышущуюся белую ткань, то тут, то там подвешенную к потолочным балкам, и два маленьких темных силуэта. Двое мальчишек сидят на покрытых пылью досках в старом амбаре, у маленького оконца без стекла. Совсем скоро, наверное, будет ужин. — Эльфский мятеж был всего пятьдесят лет назад, — фыркает Дел, — мне Дарка-травница рассказывала, а мамка говорит, что она умная. — Да цыц ты со своей Даркой, — злится Кар, — так вот. Тогда забрали ведьмаки одного мальчишку. Делвин поводит плечами и снова поправляет сползающую рубашку. — И сделали с ним все те ужасные нечистые штуки, которые человека в ведьмака превращают, отвернули от Вечного Огня. Мальчик демонстративно зевает, вздрогнув от холода. Может, стащить с балок пару кусков ткани и завернуться в них? Тогда станет потеплее, а еще он будет похож на призрака. Кар зловещим тоном продолжает: — Но этого колдунам было мало, и они позакрывали всех мальчишек в клетках. А там огро-о-омный-преогромный замок, весь каменный, на костях стоит, — он понижает голос и второй мальчик заинтересованно подается вперед, — и высокие-высокие стены вокруг, и глубокие-глубокие подвалы. И там стоит много-много клеток из такого железа, которое никакой здоровяк не сломает. Проворное воображение тут же дорисовывает картинку. В темном-темном подвале — гигантском, почти пустом, каждый шаг по каменному полу слышен четко и ясно — свет проникает только через узкие окошки под самым потолком, дробится острыми лучами, высвечивая вековую пыль, танцующую в воздухе, врезается в серый холодный камень стен высоко-высоко, не спускаясь до пола, где стелется темнота. Тишина шуршит, когда много проворных, но почти обездвиженных в клетках существ меняют позу, тихо-тихо дышат, едва заметно движутся ребра под тонкой кожей, оплетенные плоскими мышцами. Вот заходит чародей — свет принесенного им с собой факела разбегается по металлу прутьев. Чародею нет смысла бояться. В его руках власть, в его руках жизни тех, кто может убивать чудовищ. Они об этом знают — сверкают, отражая свет, звериные зрачки, приподнимаются тонкие губы, показывая заостренные клычки, волной проходят под кожей сокращения мышц, когда будущие ведьмаки движутся, отползая от света, от огня, от чародея подальше в углы. — А зачем чародеи их туда закрыли? — тихо спрашивает Дел, внутренне ужасаясь силе тех, кто мог закрыть ведьмака в клетку. Кто мог контролировать того, кто убивает чудовищ. — Чтобы они им не мешали, — тут же находится с ответом Кар. — Так если они мешают, зачем чародеи их сделали? — Не перебивай! — Чепуху ты рассказываешь, — Дел отворачивается, разглядывает слабо движущуюся от сквозняка белую ткань рядом, на расстоянии вытянутой руки, — совсем не страшную. Он воинственно приподнимает острые плечи, пытаясь одновременно защитится от холода и подступающего липкого страха. Кар усмехается. — Они им мешали, — голос крадется, как кошка, — потому что с ними что-то было не так, внутри. И чародеи убили всех ведьмаков, чтобы посмотреть, что же у них там, в животах. Ткань за спиной двигается от сквозняка и невесомо касается спины, заставляя вздрогнуть. Кар, зрение которого уже попривыкло к темноте, видит широко раскрытые глаза друга и недоверчиво приоткрытые губы — но тот молчит, слушает, затаив дыхание и обхватив себя тонкими руками. — Брали из клеток по одному, — он продолжает тягучим, тихим шепотом, — и вот взяли этого мальчишку, привязали к столу и разрезали живот тонким-тонким ножом! — Зач… — И потом они начали доставать изнутри все-все! — больше Кар не даст себя перебить, — они достали изнутри кишки и размотали. Потом достали желудок и печенку. А мальчик был ведьмаком, поэтому лежал и смотрел на них желтыми-желтыми глазами! Дел чувствует, как колотится в висках пульс. Конечно, он знает, что у скотины внутри. Мама и ее сестра забивают кур и кролей, потрошат их. Вот легкие, вот кишки — из них выйдут потом сосиски, вот печенка — ее отлично пожарить со сметаной и луком. Наверняка, у него внутри все то же самое. И у мамы, и у папы, и у всех людей на свете. При одной мысли об этом — и особенно о том, чтобы увидеть свои собственные внутренности, — тошнота подступает к горлу и сердце колотится сильнее. — Последним они достали его сердце. И тогда, когда внутри больше совсем-совсем ничего не осталось, он закрыл глаза и чародеи подумали, что он умер. Тогда главный чародей достал большую иглу и зашил его черными-черными нитками, как баба Мира зашивает на Йуле фаршированного гуся. Покачиваются в сарае на Саовину пустые свиные туши. Белые ребра белеют в темной полости. Пахнет кровью и холодом. С улицы слышно, как дед точит длинный мясницкий нож. Мягкий, зловещий голос Кара возвращает его обратно в жуткий серый замок на костях. — Чародеи отнесли его туда же, где лежали другие мертвые ведьмаки. И тогда, когда они ушли, Пустой открыл глаза и улыбнулся. Дрожь бежит вдоль хребта, поднимая маленькие волоски. — Его сердце не билось, потому что оно лежало там, у чародеев. Он был совсем-совсем пустой. А все пустое хочет наполниться. Кар выдерживает паузу и облизывает пересохшие губы. В приглушенном свете это выглядит особенно зловеще. — И он съел сначала всех вокруг себя, а потом пошел и убил всех чародеев. Но этого не хватило, и Пустой ходит по миру, пытаясь как-то заполниться, а узнать его можно просто — у него длинный-длинный шов отсюда, — Кар пальцем указывает на ямку между своих острых ключиц, — до сюда, — тыкает пальцем в самый низ живота, — но если ты это увидел — уже поздно. Знаешь, как он находит себе жертву? — Ну? — Дел старается держать лицо, потягиваясь, пытаясь стряхнуть с себя липкий ужас. — Пустой ходит по городам, и ходит по деревням, и зовет с собой мальчишек чьи потроха он мог бы положить себе в живот. Он заманивает тем, чего ты больше всего хочешь — предлагает деньги, славу, самую вкусную еду, самые сладкие сладости! А потом, когда ты уже пошел с ним добровольно, Пустой снимает свою рубаху, достает острый, как бритва, нож, и раскрывает тебя, как свинью, от горла до пупа! Но ты в жизни не догадаешься, что это Пустой тебя забрал. — Ну и кто тебе рассказал эту историю? Дел изо всех сил делает вид, что не впечатлен, но Карон видит, как трясутся у него поджилки, поэтому ложится на спину, подкладывает руки под голову и раздумывает — говорить или не говорить? Если не сказать, Дел скажет, что он все придумал. — Рик-полукровок, — нехотя признает он. — О-хо-хо! Ты с ним дружишь? — ну да, Дел, похоже, забыл про страхи и вовсю веселится. — Нет! — возмущенный Кар яростно сверкает глазами. Дел мило ему улыбается, почти скалясь. — Дру-ужишь, рассказал же он тебе. Полукровкин дружок. — Да я подслушал! — Ай-ай-ай, — качает головой Дел, — нехорошо-о. — Но страшная же история! — оправдывается Кар, — ты же испугался! — Я не испугался, — медленно произносит мальчик, глядя на друга, — и вообще, я бы сразу узнал этого твоего Пустого, и никуда бы с ним не пошел. — Да бес с тобой! В тишине апрельского вечера звонко звенит колокольчик. Делвин подрывается с места. Карон знает, что это значит — мама Мерфи созывает всех своих многочисленных отпрысков домой. — Ну, пока. Младший Мерфи неловко слезает с чердака, цепляясь штаниной за гвоздь, царапает себе икру и шипит, потом бежит, спотыкаясь, босыми ногами по белой пыли к дому. Дома тепло. Мама накладывает в тарелки аэдирнское рагу — картошка, морковка, пастернак, немного мяса и очень много подливы. Почуяв запах, Дел понимает, насколько проголодался за день беготни и тут же забывает о всех ужасах. Страшный Пустой, которого наверняка и на свете-то нет, сменяется вполне реальным страхом того, что мама увидит, что он снова порвал об гвоздь штаны, и Дел быстро забирается в угол, между двумя младшими братьями, ловко цепляя одну ногу за другую, чтобы не видно было дыры. И нет никакого Пустого. Все хорошо. Все снова хорошо. ____________ Дел просыпается от того, что солнце бьет в глаза и сразу понимает — что-то не так. Никто не растолкал его поутру пасти коз. Кровати вокруг пусты — все братья и сестры разбежались, кто куда. Почему же его не разбудили? Судя по тому, как светит солнце, минуло уже часа три после рассвета. Дел пробирается меж спутанных одеял и пледов, шлепая босыми ногами по дощатому полу. С улицы слышен разговор. Дверь внизу распахивается и голоса становятся громче. — Еще раз повторяю, Брэндон Мерфи, через мой труп! — говорит мать голосом, после которого обычно следует порка. — Райла, — мягко гудит отец, — Предназначение есть Предназначение. Его там хоть грамоте научат… — Если он останется жив! — мать срывается в крик. Сердце ухает вниз. Ведьмак! Вся деревня знала, что Делвин Мерфи обещан ведьмаку. Когда он еще не родился, а отец только построил ферму и потому не имел ни гроша, ведьмак спас ему жизнь. Отец устало пересказывал эту историю, наверное, тысячу раз, а воображение услужливо дорисовывало мальчишке картинку. Храбрый убийца чудовищ, в красивой дорогой одежке, с красавицей-лошадью, стоившей, наверное, как вся их деревня. Два меча за спиной, загадочно блестящие зелья в перевязи через всю грудь… — Скажи этому убийце выматываться к чертям собачьим! — бушует внизу мать. — Успокойся, Райла! — рявкает отец. После этого вдруг становится тихо. Отец поступает так очень редко. — Шутки с Предназначением плохи. Кто знает, а как оставим его дома, спрячем — а завтра я не проснусь? Да и этот ведьмак — хороший человек, честный. Ты видела, как он одет, а? Какая у него лошадь? Да я бы сам с ним поехал, кабы он меня с собой брал. Мать бормочет что-то на границе слышимости, но больше не спорит. Под ногой скрипит половица. — Дел! — голос отца, — спустись-ка сюда. Он идет вниз, не до конца даже понимая, как себя чувствовать. Скользит взглядом по раскрасневшемуся от слез и крика лицу матери и тут же понимает, что смотреть будет только на отца. — Пойдем. С кем-то тебя познакомлю. _______ Ведьмак стоит, привалившись спиной к забору левады и что-то читает. Изящный, высокий, одетый в роскошную броню. Как бы Дел ни пытался себе его представить, в реальности ведьмак все равно оказался другим. Но ошибки, конечно, быть не могло — за спиной два зловещих меча с длинными рукоятями, на длинной белой шее блестит цепочка медальона, спрятанного под одеждой. Отец, громко топочет по грязи и крепко держит Делвина за плечо своей медвежьей рукой, пока они идут вперёд через двор. Ведьмак захлопывает книжку и сует ее за пазуху своей диковинной, перевитой серебристой кольчугой бронированной куртки. — Значит, Делвин? - спрашивает ведьмак, прищурясь, — славно. Наверняка, ты знаешь, кто я, поэтому давай-ка пропустим эту часть. Дел кивает. Что тут ещё делать? Глядит, конечно, исподтишка на ведьмака, избегая смотреть в страшные желтые глаза. Неужели и у него скоро такие будут? — А можно я попрощаюсь с ребятами? Ведьмак вопросительно смотрит на отца. Тот едва заметно качает головой и зыркает глазами в сторону дома. Ведьмак кивает. — Думаю, будет лучше, если мы уедем прямо сейчас. “Так быстро?” — думает Дел, - “но я же…” Огромная теплота наваливается со всех сторон. Ноги отрываются от земли, ребра чуть слышно хрустят. Когда отец ставит его на землю перед собой и слегка встряхивает, чёрные глаза его влажно блестят. — Возвращайся, Делвин Мерфи. И учись хорошо. Знай, что мы всегда ждем тебя здесь. Любым. Все происходит слишком быстро. Ведьмак как-то слишком стремительно жмет отцу его широченную лапищу, слишком стремительно и по-кошачьи перемахивает через ограждение левады. Будто во сне, Дел идёт следом, по подсохшей на солнце грязи и ярко зеленеющей майской траве. Два длинных меча зловеще подрагивают на спине ведьмака в такт легким шагам, темные и очевидно тяжелые, в окованных серебром ножнах. “Он ими убивал кучу чудищ,” — думает Дел, — “и, наверное, людей. Ведь один меч для чудищ, а другой для людей.” Как это на самом деле — убить человека? Интересно, а этот желтоглазый дядька все же кого-то убивал? Дел знает, что какие-то ведьмаки убивают людей, а какие-то нет, но никак не может припомнить разницу. Неужели Кар узнает о том, что он уехал, от кого-то еще? А как же Мара и Киллиан? Интересно, а братья и сестры уже знают? Тогда почему никто его не провожает? И мама, он же не обнял на прощание маму! — Подожди, я… — он пытается обратиться к ведьмаку, но тут видит лошадь, к которой они подошли. Шелковистая шерсть переливается на солнце, как атлас. Через тоненькую кожу ноздрей свет проходит насквозь и от этого они окрашиваются в ярко-розовый цвет. Бешеные темные глаза стреляют во все стороны, на точеной лебяжьей шее с коротко остриженной гривой ходят литые мышцы. Поверх поджарых, слегка выпирающих ребер надето черное, как смоль, седло с серебряными вставками. Очень острые черные копыта на тонких ногах-кинжалах роют землю. Ведьмак потрясающе похож на эту лошадь. — Нравится, а? — усмехается он. Делвин с открытым ртом пялится на кобылу, потом бестолково кивает. Ведьмак почему-то вздыхает — кажется, немного устало. — Иди сюда, Делвин Мерфи. Цепкие, неожиданно сильные руки подхватывают его и сажают в седло. Кобыла тоненько ржёт, жуёт трензель и недовольно стрижёт ушами. Абсолютно игнорируя ее выкрутасы, ведьмак легко, как кошка, вспрыгивает в седло. Он очень горячий и от него пахнет специями, мятой, каким-то крепким алкоголем - и еще чем-то странным, будто бы мелом. Лошадь трогается. ________ Спустя каких-нибудь восемь часов Делвин глазеет по сторонам, сидя на лавке и приоткрыв от удивления рот. За день пути на спине волшебно красивой кобылы он увидел так много никогда не виданного, что, казалось, вот-вот должен лопнуть от переизбытка впечатлений. Но вместо этого он крутит головой на тонкой шее, пытаясь и в таверне увидеть все-все-все. И спросить все-все-все. Замолкать ребенок явно не планирует. Ведьмак уже два или три раза назвал свое имя, терпеливо вздыхая, когда мальчик его коверкал, но Дел так и не запомнил — слишком непривычное. Слишком много вокруг того, что еще надо рассмотреть, о чем спросить, что увидеть. Он в упор не видит, почему должен бояться того, кто перед ним сидит. Ведьмак же совсем обычный, если в глаза не смотреть, высокий, как мальчику и рассказывали, ловкий и быстрый. Чего тут бояться? — А можно меч потрогать? — Нет. Дел вздыхает, глядя в спину уходящему к барной стойке ведьмаку. Быстро зыркает по сторонам — на него никто не смотрит — и воровато тянется рукой к лавке напротив, туда, где лежат снятые мечи в ножнах. — Я же сказал — нельзя. Дел ойкает и тут же шипит от боли — дёрнувшись, он приложился затылком о грубые доски стола. Ведьмак смотрит на него внимательно — у мальчика каждый раз захватывает дух от вида желтых звериных глаз на вроде бы человеческом лице — и, наконец, садится на свою лавку, когда Дел выпрямляется на своей, потирая затылок. — А как ты видишь глазами? Рука, уже поднявшая было кружку, замирает на полпути. Дел зевает, зажмурив свои обычные, серо-зеленые глаза, подтягивает под себя ноги, кладёт локти на стол — вопрос явно поставил ведьмака в тупик. — Глазами, — бросает он, наконец, — не задницей же. Вижу как вижу. — А слышишь хорошо? — Дел опирается на локти, лежащие на столе, подается заинтересованно вперед, пальцами убирая падающую на глаза челку за уши, — если шепотом говорить — услышишь? Ведьмак недовольно цыкает — расспросы его утомляют. Шум в зале тоже не способствует хорошему настроению, и с каждой минутой он становится все напряженней и злее. Дел, тем не менее, и не думает умолкать. — А как зовут твою лошадь? — Никак. — А ты можешь ее поднять? — Ешь молча, Делвин Мерфи. Мальчик глотает пару кусков, не задумываясь, что именно он ест. Его вниманием завладел шумный стол, за которым, громко бранясь, играют в какую-то игру крепкий чернявый краснолюд, недовольно кривящийся эльф и пара людей. — А что они делают? — Дел тыкает ложкой в их сторону. Ведьмак закатывает глаза. — Играют в гвинт. — А что это? — Как-нибудь потом узнаешь. Дел расстроенно надувает щеки и вытягивает шею, пытаясь подглядеть за игрой, но люди снуют по залу туда-сюда и мешают. Но ведьмак, сидящий напротив, всё равно интереснее. Например, сейчас он с непроницаемым лицом смотрит куда-то в стол, подперев щеку ладонью. — А что ты можешь наколдовать? Прямой взгляд желтых глаз с вертикальным зрачком — Дел мог бы и испугаться, если бы ему не было так до дрожи интересно, если бы не притягивал так взгляд и руки длинный меч, лежащий на лавке напротив него, если бы не стучались в голове вопросы о том, что в пузыречках, которые закреплены в специальных петлях на странном кожаном поясе, почему-то идущем через грудь наискось. — Могу тебе подзатыльник наколдовать. И наколдую, если ты сей же миг не замолкнешь к бесовой матери. Дел ест быстро, не чувствуя вкуса, и неотрывно смотрит на ведьмака. Узкие ладони, длинные пальцы, аккуратные рукава рубашки и куртки — у Делвина в жизни не было таких чистых рукавов. И такой одежды. Возраст определить не выходило - мальчик щурит то один глаз, то второй, будто целится из рогатки, разглядывая лицо ведьмака, пытаясь поймать звериный взгляд. В прошлый раз показалось, что на дне черных кошачьих зрачков вспыхнули зеленые искры. Но ведьмак упорно рассматривает свои руки. На шее у него цепочка. Интересно, как выглядят те самые ведьмачьи медальоны. Вроде бы на них какой-то зверь должен быть изображен. — А лошадь правда никак не зовут? Ведьмак хлопает ладонью по поверхности стола — так быстро и неожиданно, что Делвин вздрагивает. — Довольно, — он ожидал, что сейчас на него наорут, а то и вовсе отходят хворостиной, но ведьмак говорит неожиданно тихо и спокойно, — как же удачно, что я смог снять две комнаты. Сидишь в своей до утра и хоть на голове там стой — чтобы я тебя не слышал. Он прекрасно знает, что Дел не станет никуда деваться — это видно по горящим глазам, круглым, как у котенка. И очень хочет отдохнуть от бесконечной болтовни. ___________________________ В комнате под крышей таверны жарко. Очень жарко — так, что на сосновых досках стен выступают капельки смолы. Дел слышал, как ведьмак повернул ключ, когда оставил его здесь на ночь. Чтоб не сбежал и не натворил дел - что ж, возможно, он и прав, Дел бы точно отправился исследовать все — да хотя бы волшебную кобылу, или попытался бы стянуть и посмотреть меч — так, хотя бы мельком. Потому он не особенно расстроен тем, что его заперли здесь. К тому же, в комнате тоже можно найти кое-что интересное. Дел находит под половиком люк, точно такой же, как в погреб в своем старом доме. Открыто — пыльная створка со скрипом поддается, когда он тянет ее на себя, напрягая все мышцы. Затхлая прохлада из темного провала бьет в лицо, но вниз ведет не обычная прогнившая лесенка, а большие каменные ступени. Он не задумывается, как нечто подобное могло поместиться на втором этаже таверны, и осторожно спускается вниз, в покалывающую кожу прохладу, навстречу загадочному подземному ветру и запаху влажной пыли. Вот он спустился уже достаточно глубоко - и вдруг огромный камень скрежещет от камень. Дверь наверху захлопывается, будто могильная плита, и Делвина Мерфи прошивают липкие мурашки. Фонарь в руке — откуда у него в руке появился фонарь? — отбрасывает на серые, шершавые и холодные камни стен неровный оранжевый круг света. Он делает шаг. Потом другой. Шарканье отдается в густом мраке. Дел слышит свое участившееся дыхание, потом замирает и прислушивается — есть здесь кто-то еще? Вроде бы нет — кажется, что живая тьма сама чуть слышно дышит, будто в ней скрыто много-много невидимых существ. В любом случае, остался только один путь — вперед, и Дел идет дальше маленькими шажками. Рваный оранжевый круг света раскачивается из стороны в сторону, выхватывая из темноты высокие ступени лестницы, уходящие по спирали вниз. Ему кажется, что за ним кто-то идет - неслышные шаги по каменному полу оседают за спиной — но каждый раз, когда Дел оборачивается, позади никого нет. Наконец, лестница заканчивается. Огромный зал тонет в темноте — больше нет ступеней, вокруг просто чернота и зернистый каменный пол. Дел бежит вперед, стараясь не глядеть по сторонам, но улавливает металлический блеск справа и слева. Прутья клеток. Пустых. Маленькие шажки дробным эхом разлетаются по залу, где, кажется, нет никого, кроме него. Дел едва успевает затормозить, когда перед ним неожиданно всплывает еще один круг света от факела, установленного в держателе на стене гораздо выше его роста. Неестественно неподвижное пламя освещает каменный стол как раз чуть выше его плеч, мальчик упирается в плиту ладонями и лбом, глубоко вздыхает. Пальцы и лоб пачкаются в чем-то холодном и липком. Дел пищит от неожиданности, отскакивает от стола, лихорадочно трет лоб - липкость стягивает кожу, осыпается сухими чешуйками, остается на пальцах темным, красно-рыжим. Сердце в груди стучит, как заведенное, кровь пульсирует в голове, иголки страха растекаются по каждой клеточке тела. Едва заметное движение воздуха за спиной, будто сквозняк колыхнул подвешенную к потолочной балке простыню. Дел рывком оборачивается. Взгляд тут же цепляется за две ярко-алые точки. Они круглые и светятся высоко, намного выше макушки Делвина. Огоньки неторопливо приближаются — шагов совсем не слышно. Он замирает, как увидевшая змею мышь, не может пошевелить ни рукой, ни ногой - даже не может оторвать взгляд от этих светящихся алых точек. А они всё приближаются и приближаются, неторопливо — заставляют отступить, стукнуться плечами о каменную плиту, прижаться к ней, не замечая, что рубашка липнет к коже. Заставляют задрать голову. И смотреть. Смотреть, как из темноты выступает чужая длинная, костлявая фигура, обтянутая серой кожей. Тени лежат между ребрами, забиваются в обрывки того, что когда-то было штанами, а через тощий, прилипший к позвоночнику живот, через впалую грудь с ямами от сходящихся ребер, бежит жуткий, длинный-длинный окровавленный шов с торчащими из него черными нитками. Звериные красные глаза с вертикальным зрачком пристально смотрят на свою жертву и скуластое, костлявое лицо с провалами обтянутых кожей глазниц все надвигается и надвигается на мальчишку. Руки беспомощно скребут по камню, нащупав за собой стол, липкий холодный пот льется ручьями, пропитывая рубашку. Дел не может оторвать взгляда от длинного шва — воспалённого, красного, истекающего серым гноем и перетянутого грубыми чернильными стежками черной нити. Свет факела бликует на острых, как иглы, зубах, когда Пустой открывает рот. Дел вжимается спиной в каменный стол, зажмуривается и кричит изо всех сил. И просыпается. ___________ Отменно наточенная опасная бритва скользит по щеке, счищая в таз с теплой водой клочья пены, перемешанные с короткими волосками щетины. На красивом молодом лице застыл яркий прямоугольник утреннего света. Ведьмак слышит, как внизу, в кухне, хозяйка скребет котел. По полу шуршит веник. Парочка в комнате сбоку что-то воркует. В конюшнях шевелятся лошади, пережевывая свой завтрак. Закончив с одной щекой, ведьмак проводит лезвием пару раз под носом и поворачивает другую щеку под свет. Кажется, придется все же будить парня — молоть языком он, конечно, горазд, но если не пнуть, то спать будет, похоже, до полудня. На щеке остаются последние клочки мыльной пены. Тихий гомон утренней таверны прорезает пронзительный мальчишеский вопль. — Bloede! На челюсти сбоку расцветает тонкая красная полоска. Ведьмак оглядывает масштаб повреждений, смывает остатки пены и кровь водой из таза. Подкрашенная красным вода все равно струится вниз по подбородку, на грудь и ниже. Рубашку пока не наденешь — запачкается. Впрочем, хотя бы мелкий бездельник проснулся. Ведьмак откладывает бритву, одной рукой поднимает еще один таз — пустой, — и кувшин с теплой водой, и открывает дверь комнаты. ____________ Узкая мальчишеская грудь ходит ходуном, пока Дел, судорожно сжав простынь в кулаках, полусидит в постели. Широко распахнутые в ужасе глаза шарят по приветливой, залитой солнцем комнатке, отыскивая следы кошмара. Вдруг из-за шкафа сейчас выберется Пустой? Вдруг из теней под кроватью сейчас сложится костлявая фигура? Дел вздрагивает, краем глаза заметив что-то высокое и будто состоящее из палок рядом с дверью. Но нет, это просто вешалка для шляп. Похожая была в сельской таверне. Он выдыхает, но тут же напрягается снова, соскальзывает на пол и пристально смотрит на полосатый вязаный половик. Под ним дверь в ужасный подвал. Дел задерживает дыхание и пинком ноги отбрасывает половик в сторону. Под ним только чистые, покрытые лаком доски пола. Волна ужаса отступает. Дел закрывает глаза и выдыхает окончательно. Сон. Всего лишь сон. Это просто таверна, куда он приехал вчера с ведьмаком. Маленькие лужицы света лежат на деревянных досках пола, на заляпанном свечным воском сундуке, который заодно играет роль стола, на окованной железными полосами двери, на стенах. В острых золотистых лучах танцуют мелкие пылинки. В замке поворачивается ключ. — Что за вопли, Делвин Мерфи? Дел смотрит на того, кто вошел в комнату. Вроде бы все как обычно. Белая, гладкая кожа, золотистые искорки света рассыпаются по коротким медно-рыжим волосам. Темно-золотые, почти карие кошачьи глаза смотрят на него сосредоточенно. Только вот из уголка тонкогубого рта, пересеченного белым шрамом, бежит по подбородку на грудь струйка крови. Она спускается ниже и ниже. Стрела холода прошибает желудок и тут же хватает его костлявой рукой. Дел, затаив дыхание, отступает на шаг. Толстая, шириной с мужской палец, розово-белая полоса измятой, изуродованной кожи тянется через все туловище, от ключиц и до пояса ведьмачьих штанов. Следы от вросших когда-то ниток пересекают уродливый шрам, как ножки гигантской сколопендры. Он совсем не мертвый. Кожа вокруг шрама живая — светлая и слегка розоватая, мягкая, разве что мышцы на поджаром животе чуть искривлены жутким разрезом. Нет жутких красных глаз. Острые полуэльфьи уши выглядвают из-под коротких рыжих прядей. “Ты в жизни не догадаешься, что это Пустой тебя забрал,” — в памяти всплывает голос Карона. Первобытный крик, полный ужаса и отчаяния, рвется из легких, пытается перебороть ужас стоящей в дверном проеме смерти, отогнать острые зубы, которые сейчас пронзят плоть. Его забрал Пустой.