***
Небольшое фале из пальмовой древесины, сокрытое под плотными копнами длинного сухого сена, теперь стало нашим временным пристанищем. Днем - море, ночью - тоже море, но тогда становящееся спокойнее, словно все волнения ему передавала активная жизнь дневных существ. Мы пробыли здесь пока что только один день и одну ночь, вместе, постоянно о чем-то разговаривая. Днем на второй день нам (ну, то есть мне) надо было искать нужный остров, ждущий своего наблюдателя, проплыв через мелководье на приспособленном катере. Утром этого дня мы ходили по периметру пляжа, ища нужный пирс и подготовленную нам (мне) лодку. Ходить по этим теплым местам, прогреваясь под лучами по-тропически приятного солнца и слушая песнь морских волн, в одних длинных бежевых шортах, разноцветных майках-гавайках и травяных шляпках... было приятно. Особенно после изнуряющей зимы со снегом в родной стране. Я знал, как Венти не любит надевать на себя слишком много вещей, поэтому во время холодов ради своего комфорта жертвовал даже своим здоровьем. Я всегда недовольно бурчал под нос что-то о его беспечности, пока прижимал компресс к горячему лбу и помогал запивать безвкусные противовирусные водой, держа граненый стакан с принтом какой-то пустынной гиены. Это его любимый. Я подарил ему еще в университете, чтобы взбодрить и развеселить. Мы шагали по влажному песку, куда время от времени заскакивали волны, куда во время прилива по щиколотку прибывала вода. Соленая на вкус. Шагали, хлопая резиновыми шлепанцами через палец о собственные пятки, и Венти о чем-то безудержно мне рассказывал. О предвкушении, об отдыхе, о красоте данного места. Да, в действительности... оно красиво. Но даже оно не сравнится с Венти. Просторный и невероятный океан, вздымающий где-то там на высокие высоты пенистые волны!.. не сравнится с бирюзой глаз Венти. По глубине своей Тихий океан не сравнится с глубиной взгляда Венти. Шумящий тропический ветер среди пальмовых листьев не сравнится с безудержностью Венти, с бурей его души. Этот мир - так, безделушка, когда на его фоне стоит Венти. Грустный, радостный, веселый Венти. Рассудительный, взбешенный, спокойный Венти. Строгий, злой, ответственный. Никакой мир не сможет затмить весь спектор моего Венти... потому что он богоподобен. С горем пополам, когда один из моих тапков порвался и мы сняли всю обувь где-то в непонятном месте, мы все же отыскали пирс. Такой коротенький, созданный из обрубков красивых пальм и держащий на себе новенький и блестящий катер, шатающийся на волнах. Совсем недалеко в этом безлюдном месте в тени широченных листьев похрапывал седой мужчина, прикрыв лицо соломенной шляпой и сложив широкие, покрасневшие от работы на солнце, ладони на небольшой, но выпуклый живот. Я тихо подошел к нему и аккуратно похлопал по плечу. - Извините, - начал на английском я. - Это орнитологический катер? - Отдернутым большим пальцем указываю к себе за спину, ровно туда, где на фоне ярко-голубого неба и синего океана в ожидании чахнет бедный катер. Проснувшийся мужчина, нахмурившись на мою речь, утвердительно кивнул. Я знал, что владею английским хорошо, но мужчина, скорее всего, говорит только на креольском/французском, или на диалекте английского (честно, не знаю, имеется ли такой на Вануату). Я молча показываю мужчине удостоверение личности и нужные документы, бумажная волокита преследует даже на "островном отдыхе", под такое же молчание получаю все свое нужное обратно и вместе с тем еще ключи от катера и карту с путем на нужный остров. Путь не короткий, остров отдален от основного архипелага. Вообще, меня охватывают сомнения о том, что это нужное место принадлежит этому государству. На мой вопрос смотритель лишь незнающе пожимает плечами, смотря куда-то в строну далеко расположенных домиков-фале для туристов, и отвечает на ломаном английском "Недавно вообще обнаружили". Значит, я буду первооткрывателем? Я польщен. Когда мы быстро катились по волнам на громко гудящем катере, уверен я, Венти чувствовал себя невероятно свободно. Еще бы, просторы без видимой границы, скрытой за далеким и словно потонувшим в тумане горизонтом, дают невероятное окрыление. Это как выйти из четырех стен собственного дома, взобраться на самую высокую гору за городом и оглядеть все вокруг. Тогда-то ты и увидишь невероятную и замкнутую шарообразно безграничность этой планеты. А еще, бывало, впечатляло ночное небо, усыпанное ванильной крошкой далеких звезд. Иногда, глядя на них, пока лежал на холме в загородной темени, я будто бы слышал их шепот. Однако одергивал себя и заставлял верить, что это ветер, бегающий меж поникшей от ночного холода в 19 градусов травы. Острова с берега не видать, так же как и с острова берег. Отдаленное от цивилизации место... но по-райски наполненное уповающими звуками красивой живности, пока не тронутой человеком. Хочу надеяться, что это место сделают защищенным заповедником... Босыми ногами ощущаю прохладу тени, - это весь остров покрыт исполинскими пальмами и закрыт от тропического светила их массивными листьями. Глаза Венти светятся, светятся в радости, в бесконечном восторге, и я, не жалея о его поездке, в однократный раз позволил себе улыбнуться, пока Венти не видит... пока взор его направлен на райских птиц, сидящих на ярко-коричневых ветвях не пальм, - тропических деревьев. На разных попугаев... которые, кстати, не подошли под сравнение. - Надеюсь, тут будет та неизвестная науке птица, которую ты нарисовал! - Весело проговаривает мой Венти и садится на растущий по земле ствол пальмы, пока я расположился на траве рядом и стал разбирать свой походный портфель. Мобильный штатив, камера для видеозаписи, настраиваю их так, чтобы видны были и полные птицами ветки, вытаскиваю блокнот и овальные акварельные карандаши, которые под тяжестью времени и лезвия кухонного ножа источились больше, чем наполовину, и некоторые из них уже походили на забавные обрубки, на пять минут ухожу дальше, вглубь острова, но возвращаюсь со словами "остров огромен, не буду уходить далеко", а то еще потеряюсь. С самого обеда мы там пробыли до самого заката, все припасы были съедены, пресная вода выпита, а часть острова - исхожена. Я все сидел и рисовал-рисовал-рисовал. Новых видов тут не было, но я составлял план видовой популяции и зарисовывал необычные окраски обычных птиц, чтобы по истечении рабочей смены съездить в офис и заняться моделированием. И еще, спустя час нашего пребывания здесь, Венти ушел куда-то вглубь и прогуливался, иногда я даже слышал его радостные возгласы по типу "Какой невероятный красный ара!" или "Боже мой, какой милый маленький болванчик... ой, бакланчик". Я слышал многоголосые крики птиц и орущих чаек, и весь этот бесячий шум составлялся в бесячую композицию. Вскоре мы покинули остров, собрав все свои вещи, плыли под по-оранжевому алевшим небом, затянутым в закатных лучах. Я был воодушевлен и мечтательно смотрел вдаль на появляющийся за горизонтом остров, до которого, казалось бы, рукой подай. Но когда мы прибыли, на землю уже спустилась мгла, и ночные птицы начинали заводить свои колыбельные песни. Венти вновь рассказывал мне все, что произошло, будто бы меня в те моменты не было рядом. Но я слушал и внимал каждому слову, будто познаю эту историю впервые. Старичок, все еще сидевший у пирса, позволил нам оставить катер на береге рядом с нашим фале, но поднять выше на песок, туда, где приливом его не унесет в бесцельное путешествие по океану. - Венти, я тебя безумно люблю, - вырвалось у меня в порыве вдохновленной мысли, прервав его быструю речь. И без того радостная улыбка растянулась после этого сильнее, выражая теперь безграничное счастье. Венти замолчал, просто поняв, что дальше его рассказы будут не к месту, и просто шел рядом, по-детски улыбаясь. Но он и не обижался, я знал это. Я знал Венти как самого себя, даже больше, и всегда был уверен во всем, что касается его... В один из университетских дней, когда Венти стабильно появлялся на пороге нашей аудитории, стоило только паре кончиться, и выбирал, мол, "с кем мне сегодня сесть?", я обратил на это сильное внимание. Он садился в компании, в пары или к одиночкам, о чем-то разговаривал, иногда смеялся, а иногда лицо его становилось сочувствующим и погрустневшим. Я всегда наблюдал со стороны, невольно подслушивая темы разговора. Кто-то обсуждал приколы в социальных сетях, кто-то делился историями из жизни: грустными, веселыми, и Венти всегда слушал и внимал так же, как сегодня внимаю ему я. Я смотрел на них, и, кажется, в груди моей зарождалась зависть. Венти садился ко всем, иногда окидывая меня взглядом, и будто бы желая присесть ко мне, но быстро отмахивался от этой мысли и менял направление. Моя нелюдимость отталкивала даже его... его, способного разговорить даже тихого Альбедо, не любящего тратить слова попусту. А мне, может, поговорить хотелось больше его. Просто поговорить. Ведь друзей у меня в университете не было. Однажды я решил написать ему в личные сообщения, впервые заведя с ним разговор. "Почему ты никогда не садишься ко мне?" - и мне даже плевать было на то, как выглядело это жалобно. Прочитал Венти это сообщение сразу, а вот ответа не печатал долго. Настолько, что я успел уверить себя в его намеренном игноре и выключить телефон. Эти минуты без ответа дались мне с трудом, я чувствовал себя неудачником и что со мной поступили несправедливо. Пришедший вскоре ответ удивил меня оповещением. "Просто ты кажешься таким злым!!! Боюсь нарваться, если сяду рядом..." - сообщение с сотней бессмысленных смайликов. Либо Венти формулировал мысль, либо был немного занят, но все же он ответил. И ответ этот тогда вызвал на моем лице слабую улыбку, и даже моя старшая сестра Ху Тао удивилась такому порыву, без умолку расспрашивая о причинах. Я отнекивался, продолжая пальцами набирать сообщение. Жалею сейчас, что не проводил с ней больше времени. "Тогда за неверное суждение ты поплатишься... целым разговором завтра", - поставил я самый жестокий ультиматум и намеренно вышел из чата, не принимая никакого отказа... И правда, после того, как первая пара прошла и мы перешли в другую аудиторию, номер которой Венти в очередной раз спросил у ребят в группе, он сел ко мне. Весь такой лучистый, но явно переживающий, впервые сев за стол рядом со мной. - А разве у тебя самого нет учебы?.. - Вместо приветствия озадачился я. По юношескому взгляду видел, как он растерялся. - Ох, ты первый, кто спрашивает о таком, что я даже не знаю как объясниться... отец обеспечил меня полноценной работой, так что дальше средней школы я не ушел. После этого разговора я ходил с мыслями о том, что Венти оптимистичен и на вид глуповат именно из-за своего образования... не знаю почему я решил, что после средней школы он остался недалек, ведь вполне имел возможность обучаться самостоятельно и когда хочет. Про деятельность он так и не сказал, нагнав едва ли видного тумана вокруг тайны и сообщив, что про настолько личную жизнь его еще никто не спрашивал и к таким разговорам он не готов. Некая лиричность его фраз и философский лад настраивали на не очень оптимистичную историю. В следующий раз Венти сел к одному из парней группы, и тогда я стал прислушиваться к их разговорам. А потом к другим. И еще одним. В общем, после нашего разговора слушал все, о чем Венти сказывал, и однажды на паре, записывая какой-то биологический термин, зацепился за мысль, что роль его во всем этом - исключительно слушатель, и о себе он говорит действительно редко. И это едва ли было заметно, когда он пускал пыль в глаза, мастерски используя какую-то поверхностную личную информацию. После окончания этой же пары, когда на меня снизошло озарение, пришел Венти и я попросил его сесть ко мне. Удостоверившись, что все заняты своими делами, я повернулся к нему и бессовестно и прямолинейно спросил: - Выходит, в университет ты приходишь только для того, чтобы послушать чужие истории? А о себе молчок? Я знал, что звучу грубо и резко, но не умел по-другому. И вместо ожидаемой растерянности я получил лишь небольшое удивление, отразившееся на чужом лице. Оказалось потом, что он непредсказуем. - А тебе хотелось бы послушать? Думаю, будет скучно, - ответил он мне тогда. И ведь я правда хотел. С того дня я слушал. Внимал. Любимое мое слово. С того разговора и завелась наша... дружба. А сейчас я, затащив с ним напару лодку с воды, зашел в фале, прежде отряхнув свои ноги, включил желтый слабый свет керосиновой лампы у входа и кинул походный рюкзак куда-то к плетеной корзине для чего-то. - Так устал, - в удовольствии шепчет мне Венти, пока заводит свои руки мне на талию, обнимая со спины и утыкаясь в мои лопатки. Когда-то в университете он был выше меня на пару сантиметров, но потом я по каким-то причинам перерос его на целую голову. А раньше так переживал, что так и останусь метр-шестьдесят. - Еще бы, - отвечаю я таким же шепотом, который после недолгого молчания показался мне очень громким. Ушным молоточком отдающимся в мозг сильнейшими вибрациями. Голова готова была взвыть от усталости. Я развернулся, положив ладони на теплую поясницу Венти, в свою очередь нежно переместившего свои ко мне на плечевой пояс. - Ездишь по таким красотам, и без меня... - и впервые я не могу понять: завидует он или это игра? Не могу понять: стучится мое сердце от такой непосредственной близости, либо от невыносимой усталости и нужде в большом количестве кислорода. Хотя рядом с моим Венти это одно и то же... Я не даю ему встать на дистальные фаланги ног, наклоняюсь к его губам сам. Не помню уже когда в последний раз за эти пару дней целовал его. С тактильностью у меня были проблемы, но Венти никогда не поднимал эту тему. Так что, смею предположить, ему с этим нормально. Сначала я касаюсь его губ аккуратно, не предпринимая лишних движений. Мне нравится, когда первые решения в этом деле делает Венти. Когда он сам прижимается ближе и заставляет меня приоткрыть губы, касаясь своим языком моего легко, как на пробу. Я переложил одну из ладоней, нежно проведя по чужим выпирающим позвонкам пальцами, на его затылок. Эти волосы слегка влажные от пота (вы попробуйте не вспотеть, бегая по острову на экваторе, а потом вытаскивая металлический катер на песок, да так, чтобы его дна едва ли касалась морская вода), и меня посещает мысль о душе. Такой простенький, он находится в отдельной комнате в этом маленьком фале, и вдвоем мы там едва ли поместимся (мы мылись там вчера, и были вынуждены по отдельности). Не хочу мыться и оттягивать момент. Настойчиво я инициативно углубляю поцелуй, касаюсь теперь языком чужого неба и вслушиваюсь во ставшие тяжелыми вдохи через нос. Мой Венти. Прекрасный Венти. В какой-то из дней на университетских каникулах я заставил его поделиться тем, как прошел его день. Я конечно не думал, что ему это настолько чуждо, я аж с трудом расставил все его новости в хронологическом порядке. Сначала в нашей дружбе было сложно, все тянулось медом, едва стекающим с ложки. На холоде. Общение перемещалось медленным слизнем, которому нужно перейти на другую сторону дороги, но даже так не имело почти никакого внятного смысла. Наш диалог состоял только из "привет, как дела". Мы будто бы учили Венти отвечать на этот вопрос. - Ты невероятен, - между поцелуями шепчу я ему в губы, ощущая собственный невозможный трепет, и не даю сказать ему ни слова, надавливая на его затылок и притягивая к себе для нового поцелуя. Люблю его, так люблю... не могу ни выразить словами, ни действиями, но даю что могу.***
Я сильно удивился, проснувшись рано утром, часов в 8, но когда солнце уже било своими лучами сквозь пальмовую листву, а волны пенисто шумели прибоем, и не обнаружив рядом Венти. Да, дома он обычно так и уходил, - рано-рано, до моего подъема, не попрощавшись. Обычно на работу, но тут же он на отдыхе? Так что я не смог понять причины его ухода: вещи, варварски вытащенные из белого чемодана, выпотрошены, вывернуты наизнанку, так Венти обычно ищет себе одежду, а потом не убирает за собой бардак. Но, знаете, постепенно привыкаешь к этому, и глаз раскиданные вещи за объекты не воспринимает, начинаешь обходить баррикады на автомате... Я, сидя на низкой кровати и укрывшись легким пледом, пересчитал обувь у входа и ту, что была выложена вместе с одеждой. Вроде не не досчитался, все на месте. Быть может, он босиком ушел прогуляться по пляжу, но в таком случае я не возьму его с собой на остров. Я привык быстро собираться и быстро привыкать к обстановке для собираний, так что на новом месте ориентировался быстро: достатый в полночь дневник, мешок с карандашами, ластиками и канцелярским ножом, тарелка, ложка, к ним - хлопья и бутылка молока, хранящегося в маленьком холодильничке этого фале, - все полетело в рюкзак, но перед тем я успел вырвать листочек из блокнота исключительно с записями и ухватить в воздухе карандаш, внепланово выпавший сквозь дырку потертого мешочка. "Я уплыл на остров, станет скучно, - съездишь в город. Деньги знаешь где", - наскоро написал я, глотая последние капли газированной воды, которую вытащил вместе с молоком, и накидывая на голову светлую шляпку, не волнуясь о расстегнутой гавайке. Солнце ярко светило, но не пекло. Да и утро только начиналось. Муссон приносил на сушу благоприятную температуру и обдувал мои лицо, шею, проникал под распахнутую гавайку. Почему-то в сердце волнение, и учащается дыхание. Быть может, подобная погода обманчива, и сквозь шляпу я получил солнечный удар? Вот он, катер, стоит не тронутый ни суточным приливом океана, ни каким-нибудь заблудшим туристом, вандалом или просто вором. Неосознанно осматриваю песок - следов нет, смыты волнами. Корма и нос сияют, отражают лучи прямо в мое лицо и заставляют пожмуриться на подходе. Выталкивать на воду транспорт одному оказалось даже легче, чем вдвоем на сушу. Низкие волны голубой воды бились о мои ноги, убегали на обмокший под их напором песок, мочили и возвращались, с озорством вновь меня ударяя. Катер слегка покачивался на них, и в воде он будто расцвел. Засиял интенсивнее, и я, выпрямившись, устремил взгляд в голубо-синий горизонт, стараясь отыскать там причину такого хорошего дня. Но отыскал только редкие перистые облака, едва ли разглядел их, и в возмездку за недоверие к доброй природе получил по ушам громким криком пролетевшего мимо фазана... что же его так напугало? Я небрежно кинул рюкзак на борт катера, который оттолкнул от берега и, бултыхаясь ногами в толще воды по колено, все же забрался туда тоже. Мотор завелся и я поплыл, рассекая волны. Конечно, одному без Венти не так круто, как с ним, как когда он восхищается поездкой прямо у меня над ухом, но тоже ничего. Все вокруг ярко. И это не в глаза с интенсивностью бьют лучи, а, наверное, мое настроение хорошее. Ведь когда тебе хорошо, то все красочно, а когда нет - серо. Банально, конечно, но я не профи в философских высказываниях, об этом надо спрашивать знакомого Венти - Син Цю, это он у нас этой специальности, а я простой орнитолог. Венти знаком с ним, так как однажды они столкнулись в стенах университета. И юный философ, увидев кислое лицо незнакомца, сказанул: "Настроение отличное, идем на дно". И ведь заставил улыбнуться. А еще одна из его цитат Камю, сказанная просто внезапно, и, на первый взгляд, в неподходящий момент. Запомнил я ее слово в слово от того, что была она о птицах. "Днем полет птиц всегда кажется бесцельным, но к вечеру движения их становятся целенаправленными. Они летят к чему-то. Так же, может быть, с людьми, достигшими вечера жизни". Цитата, сказанная для Венти в приободрение, в контексте об ушедшем отце. Никто из нас с ним в тот момент и не задумался над смыслом, была более интересная тема для разговора. Но, смею предположить, чуть позже или через пару дней, через неделю Венти все понял. Думаю, моя поддержка и поддержка Син Цю помогли ему справиться с горем в короткие сроки. Короткие настолько, что иногда я сомневаюсь о том, что смерть отца его как-то вообще задела... Я слегка щурюсь, пока в лицо дует встречный ветер и брызгают небольшие капли воды. Шляпа, привязанная снизу на веревочках, уже слетела и мертвым грузом болталась из стороны в сторону на моей шее. Приятный день, без сомнений должен войти в тройку самых лучших дней в моей жизни. Первым считается день нашей с Венти любви, а остальных просто нет. Этот будет вторым. За раздумиями быстро достигаю острова, быстренько за нос затаскиваю катер на берег и иду по вытоптанной вчера дорожки. Красивые и широкие бутоны вдоль моего пути, словно красные дорожки, я смотрю лишь на них. Смотрю и дивлюсь их красочности и желании распуститься пуще других. Но когда прихожу - млею, поднимая голову. Спереди мне навстречу вылетают десятки птиц, да еще и разных видов. Попугаи, фазаны, цветастые голубиные. Их крылья пролетают за секунды рядом со мной, я слышу их хлопанье, но оно едва ли перебивает птичьи вскрики своих хозяев. Но все это ничего... Они разлетаются словно хлопушки во все стороны в Новый год, раскрывая виновника этого сборища. Венти сидит среди вычищенной поляны в окружении сотен птиц, выкрикивающих по округе. Он сидит, и с его плеч невероятно неестественно стекает накидка, сродни такой, что раньше носили в древнем Риме. Сзади него, за его спиной, таились огромные белоснежные крылья. Точно как у полярной совы, но только в разы больше. Я не поверил. Сначала подумал, что это шутка, но не вымолвил ни слова, просто стоял и тупил взгляд об эти твердые картины. Пока крылья не пошевелились и Венти не поднял взгляд на меня... я облился потом. Такой спокойный, едва ли живой, его взгляд прошелся по окружению, и он улыбнулся. Я чувствовал как сердце едва ли не выпрыгивало наружу через горло, билось и желудок. Не сложно догадаться, что от волнения меня начало тошнить, но я стойко стоял и с непонятным выражением лица смотрел... на нем смешалось все, словно художник просто так, завершив работу, смешал все краски с палитры. Удивление, страх, непонимание, злость... откуда же злость, я не знал, но моя гримаса была похожа на цвет говна на палитре. Внезапно я услышал, что рюкзак мой беспардонно открывают, и с испугом оглянулся, - красный ара уже достал мой блокнот с рисунками и полетел с ним к Венти. Меня окатил страх, непонимание, и они возрастали вместе с количеством плотных рядов цветастых птиц вокруг и яркостью лучей, падающих на божественный вид Венти. Венти прекрасен. И мне все больше кажется, что это сон, щипаю себя - тщетно. Он похож на ангела... хотя нет, он и есть ангел. Бог. Венти - бог, снизошедший аж до меня... Не замечаю, как медленно подошел ближе к моему богу, как робко посмотрел своим испуганным взглядом в его, спокойный. Ничего не понимаю... Это все так нереально. Усидчивость всех этих особей и бесстрашие фазанов - неестественно, пугающе. У меня даже тремор начался. Непонятно, непонятно... странно... Подкашиваются колени и Венти просит меня присесть. Падаю прямо на них, ощущая резкую боль в чашечках, но даже не мощусь от неприятных ощущений. Он завораживает и заставляет отторгать подобную реальность... Он заводит руку за спину, что-то там копошится. Дух захватывает... этот образ, этот свет солнечных лучей... это дуновение муссона, развивающего слегка эти короткие косички... живописно, вдохновляюще... ошеломительно, когда Венти показывает мне неизвестную птицу. Особи вокруг трубят, голосят, воспевают, машут крыльями и шумят, но я не обращаю внимания. Птица в его руках - та самая, которую на кануне перед отъездом я нарисовал в блокноте. Живая, реальная... Я от удивления раскрыл рот и все еще был нем. Что сказать? С чего начать? Он раскрывает мои ладони, и "ерзающая" птица не смолкает ни на секунду даже когда приземляется ко мне. Оказалось, что это все особи подпевали ей. Это Венти. Птица, олицетворяющая Венти... вот она, передо мной, пляшет и чирикает звонко и голосисто, как будто бы как обычно на квартире Венти играет на арфе и поет. Красиво, плавно, божественно... Вот уж это все реально божественно, я все смотрю на птицу, а моргания мои становятся все медленнее, и в сон клонит интенсивнее... даже стоящий от птичьих возгласов гул не пробуждает, и я почти не слышу его, пока окончательно не засыпаю с красивой птицей в руках... Но в ту же секунду просыпаюсь и вскакиваю. Нет, без учащенного сердцебиения и обильного потовыделения, без испуга, но с застывшим на устах вопросом "что все это значит?" И даже не знаю, озвучил я его или нет... И я в своем пляжном фале. Конечно же это был сон, настолько нереальный, что я это понял еще в нем... Детали его постепенно забываются, пока я осматриваюсь. Часы на телефоне показывают без трех минут будильник, под боком тихо дышит Венти, и все вещи, которые во сне валялись по полу, сейчас убраны в чемодан, поставлены сбоку от светлого деревянного комода. Приходящий с океана муссон слабо развивает прозрачный тюль через стоящую на окне сетку от москитов, завывает сквозь нее какую-то мелодию и словно играет по струнам. Вчера на меня отпечатком наложились впечатление от острова птиц и проведенный рядом с любимым человеком вечер. Не помню даже сколько раз я подумал о том, что Венти бог, но явно немало, раз уж это отразилось в моем сне... невозможном сне. Я готов был влюбиться в тысячный раз, и если бы не оцепенение, то, смирившись бы с невозможностью, вскочил на пригорок к Венти и расцеловал бы его светлое лицо, вслух сравнивая его с принцессой и заставляя его улыбнуться. Сейчас смотрю на него: глаза закрыты и редко подрагивают, но я даже так смогу вспомнить синеву красивого взгляда, тем более вот только что видел ее во сне, он укрыт нашим общим пледом с принтом физических формул и химических веществ на розовом фоне. Он неряшлив, но волнует это только придирчивого человека, что мог бы начать причитать о том, что совмещать на розовом пледе голубыми знаками физику и химию - бред. Плед красив, а еще он не дает легкой прохладе ночи охватывать наши спящие тела. И пускай ночь давно уже отступила и светит солнце, вставать из-под него не хочется совсем... сон пленил меня в клетку лени, и потому я ложусь обратно на спину, молча смотря на улицу через сетчатую дверь. К моему удивлению она сама по себе раскрывается, выдутая муссоном наружу, стучит о перекладины деревянного крыльца и хихикает тихим скрежетом своей фурнитуры. Мимо входа пролетает кричащая птица, похожая на фазана из сна. Я снова сел, когда телефон зазвонил будильником. От меня требуется строгое выполнение плана, в котором, конечно же, есть время на личные дела, поэтому нечего филонить и прохлаждаться в фале, когда птицы на новом острове ждут своего пересчета и систематизации популяции. Только я собрался тихонько разбудить Венти и спросить его о поездке со мной, уже наклонившись к его лицу и коснувшись своими запутанными прядями волос его щеки, услышал странный птичий возглас. Оставшись в таком положении, повернул голову ко входу: на пороге сидит особь. И снова я облился потом дважды, когда осознал, что позабыл сон, а вид птицы определить не смог... конечно, не трудно догадаться - птица из сновидения. Новый и не открытый вид, - это радует, ведь я люблю изучение новых видов, но от того и пугает, что эту птицу я нарисовал еще до ее открытия, а до этого момента она мне приснилась. Опушенная цевка, пышные хвост и туловище, забавные перья на загривке, яркий красный клюв и темно-синие глаза, окруженные белой кайомкой пуха. Именно то, что на этой неделе я зарисовал в блокноте! Я подрываюсь с кровати, но максимально тихо и аккуратно, чтобы не разбудить Венти и не спугнуть птицу. Блокнот валяется на тумбе, слетает с нее со скрежетом металлических колец по дереву, когда я хватаю его и принимаюсь искать нужную страницу. То, что сейчас происходит, будоражит меня, волнует, а может и пугает. Нечто необъяснимое, невероятное... Я вижу, как трясутся мои руки, когда, подергиваясь от волнения, медленно подхожу к птице, сажусь на корточки и поднимаю блокнот в воздух, сравнивая с рисунком. Особь не боится, поворачивается ко мне то правой, то левой стороной головы и выглядывает во мне что-то своими глубокими глазищами. Такая узорчатая, пышная, с длинным хвостом, будто райская птица. Но десятикратно определенно и безусловно красивее, лучше, невозможнее. По моим босым ногам проходит прохлада муссона, что чуть позже донес до меня тихое хихиканье за спиной. Обернувшись, я не увидел, чтобы Венти проснулся, но, зуб даю, хотя бы слабая улыбка непременно коснулась его до этого спокойного лица...