Новый сентябрь

— Спать хочется. — В следующей жизни выспимся... — Ты и в прошлой жизни так говорил.

Превосходное эльфийское вино, некогда обожаемое Беллой, пролилось между ребрами и пропитало иссиня-плотную ткань. Северус не почувствовал вкуса, только поводил языком по кривоватым зубам, снова ощутил пустоту на месте «четверки» и пожевал песок, застрявший в кариозных дырах. Наверное, от него несло как от Флетчера или как от целой «Кабаньей головы», но унюхать вонь ни ему, ни кому-либо из присутствующих все равно не удалось бы. Обоняние, последнее из пяти чувств, начало подводить Северуса недавно, много позже зрения и слуха, будто все его существо боролось за самое главное, за то единственное, в чем он был лучшим — умение различать запахи. По привычке сунув нос в емкость с вином, и разочарованно его оттуда высунув, он отступил на шаг назад, жестом пригласил Минерву к столу и первым заговорил: — Ты вроде ненавидишь корпоративы. — Отдаю дань Альбусу; он от них в восторге. И не называй это корпоративами. — А как еще назвать мероприятие, где все пьют, едят, играет скверная музыка и куда пускают только сотрудников? Минерва оставила вопрос без ответа. — С чего ты взял, что музыка скверная? Северус кивнул сначала на четверых доходяг с поломанными скрипками, затем на Люпина. — Волчонок поморщился, когда они притащились, как еще подвывать не начал… Он гаденько ухмыльнулся. В начищенной до блеска посудине отразился оскалившийся череп, который обтянула лопнувшая местами кожа. Северус поскреб оголенную лобную кость. Не ковыряй, сказал он себе, как мать в детстве по поводу разбитой коленки. Доходяги считались известной музыкальной группой, но растеряли популярность лет сорок назад, когда один за другим поумирали от старости. Струны их скрипок торчали в разные стороны, как усы побитого жизнью кота, смычки кое-где обгрызли мыши. Иногда Северус подозревал, что эти же мыши были причастны и к побоям кота. В общем, была в этом какая-то связь. Или ее не было вовсе. Люпин заметил, что на него смотрят, и подошел. — Мы тут до которого часа? — Как Дамблдору надоест, так и закончим, — фыркнул Северус, отсалютовав бокалом. Бокал немного треснул и протекал. Вино медленно исчезало без участия Северуса. — На месте не сидится ему, а притворяться, что мы друг друга любим и рады видеть, приходится нам. И так каждый год. — Я действительно рад, — дипломатично сказал Люпин. Минерва поправила волосы, чтобы прикрыть залысины. — Не ворчи, Северус. У тебя нет поводов испытывать ко мне неприязнь. — Ты меня из окна вышвырнула вообще-то. — Вообще-то ты сам прыгнул. Странно, но, несмотря на глухоту, они прекрасно понимали друг друга. Северус невозмутимо поманил домовика желтовато-костлявым пальцем и поставил бокал на принесенный им поднос. Туда же упал жук-могильщик, поселившийся в подмышечной впадине около полугода назад и успевший выжрать плоти до самой ключицы. «Nicrophorus interruptus», — машинально пробормотал Северус, с трудом разглядев оранжевые пятна на надкрыльях. Он помнил то, что уже никогда не пригодится. Зачем ему знать, кто именно его жрет? — Минерва, дорогая, вы восхитительно выглядите! Сразу видно, что Гораций давно ослеп, чуть было не ляпнул Северус. Они виделись раз в год, первого сентября, и каждый год в опустевшей левой глазнице Слагхорна копошились новые жители. На этот раз, кажется, мясные мухи. Простенько, без затей, словно он решил сегодня не наряжаться — или, скорее, растил опарышей к Рождеству. Северус знал его всю жизнь, и всю смерть, и помнил даже с обоими глазными яблоками, и то, как одно из них выпало и болталось потом на зрительном нерве, точно новогодняя игрушка на елке. Слагхорн не умел быть будничным и очень страдал от невозможности сменить мантию, поэтому нашел другой способ эпатировать коллег: даже Северус с его незаурядным талантом легиллимента никогда не угадывал, кого разведет в собственной глазнице Гораций к следующему… (он покосился на Минерву) корпоративу. — О, благодарю, Гораций, — сухо поблагодарила Минерва и мстительно добавила: — Но мне далеко до Сивиллы. Все головы повернулись к Трелони. Позвонки скрипнули на разные лады. Ей проще всего было стать скелетом, она и при жизни на него смахивала. Нос Сивиллы истлел так же быстро, как малое количество мяса на костях, и очки пришлось приклеить к черепу заклятием. Шали сползали с плеч, но она изобретательно привязала их кончики к ключицам. Смотрелось как плащ. — Где она взяла этот венок? — спросила Минерва. Северус приметил пару сухих веток, которые Сивилла вставила между локтевой и лучевой костями и прижала к ребрам. — Подарили? Лили бесшумно появилась из толпы гостей и, аккуратно избежав встречи с мухами, поцеловала Слагхорна в скулу. Северус поежился, он никак не мог привыкнуть, что здесь принято дарить не букеты, а венки. Хотя сам он давным-давно не дарил ни того, ни другого. — Подарили? — эхом повторил Северус за Лили. — Джеймс всегда дарит мне венки с нашей могилы, — та пожала плечами. — Внуки приносят. — Лили, дорогая, но что… что вы здесь делаете? Неужели я упустил момент, когда вы успели побывать профессором? — всплеснул руками Слагхорн. Фаланга среднего пальца отвалилась и покатилась по полу. Грязноватая шкура Миссис Норрис с визгом бросилась за ней. — Я — плюс один. Она поглядела на Северуса и улыбнулась серыми губами, обнажив ровные зубы с абсолютно белыми деснами. Северус улыбнулся в ответ. С детства он находил Лили красивой, красивым был и ее труп. Лили хорошо сохранилась, особенно ногтевые пластины и волосы. Говорят, они разлагаются в последнюю очередь. — Не смотри на меня так, Люпин, — огрызнулся Северус. — Ничего такого мы не делаем. Ни ты, ни я, ни Гораций. Но мы все любим Лили и рады ее видеть — не самый худший выбор, а? Помона, например, сына привела. Мальчишке лет восемь. — Не знал, что ты разбираешься в детях, — съязвил Люпин. — В детях я мало смыслю, я по зубам определил. Люпин уставился на ребенка, что вертелся у стола с едой. Северус, кстати, ни разу не интересовался, отчего умер сын Спраут, а сама она никогда не рассказывала. Череп мальчика смотрелся отвратительно, весь, от подбородка до нёба, заполненный зубами. Зубы беспорядочно толпились, выпихивая молочных соседей вон, но смерть прервала процесс, и теперь все они теснились в верней и нижней челюстях. — Хоть кому-то нравится местная еда, — сказала Лили, недоверчиво потыкав пальцем в курицу, покрытую слизью времени. — Я хожу сюда исключительно по привычке. — И ради Дамблдора, — поддел Северус. — И ради Дамблдора, — согласилась Минерва. Дамблдор поднялся с места и распахнул объятия точь-в-точь, как он делал каждый год, будучи директором Хогвартса. И каждый год после того, как перестал им быть. Кишечник, который Альбус обычно придерживал руками, вывалился на блюдо с гнилыми овощами, но никто не обратил внимания. Так происходило всегда, стоило Дамблдору отвлечься. После смерти кишечник становился втрое длиннее и едва помещался в брюхе, но можно было обмотать его вокруг тазовых костей или крестца разными способами. Примерно как галстук завязать. Минерва стыдливо прикрыла лицо рукой, словно ей пришлось покраснеть за Дамблдора, и почувствовала шевеление под фалангами. — Северус, можно тебя попросить?.. Он увидел, что над ее переносицей образовалась крохотная дырочка. Северус подцепил показавшегося наружу червя указательным и большим пальцами и резко потянул. Червяк порвался. Минерва задумчиво почесала червоточину. Как будто на ранку ему подула. — Что ж, прише-е-л, — нараспев объявил Альбус, — новый сентябрь. И сегодня мы приветствуем профессора Лонгботтома, оставившего Хогвартс в прошлом учебном году. Невилл, где ты, мой мальчик? Лонгботтом, не тронутый еще тлением, помахал полноватой рукой. Парадная мантия, в которую его облачили для похорон, была новой, и, когда он опрокинул в себя пару порций вина, осталась сухой. Северус ощутил легкую зависть. Все похлопали. Надо же, как время идет, подумал он, вот и ровесники Поттера начали умирать от старости, а не от шила в заднице. — Думаю, в следующий раз к нам присоединится Ханна, — прошептал Лонгботтом Люпину. — Она была совсем плоха, когда я уходил. — …на столах нас ждет угощение… — Сейчас он скажет: «Да начнется пир», — скептически предупредил Северус. — Я первая хотела это предсказать, — обиделась Трелони. Но тут Альбус воскликнул: — Ничего не трогайте! «Почему?» — подумал Северус. Все тревожно замерли. — Это на Рождество! И Дамблдор от души рассмеялся. Январь 2017