ora damnati

это было смутное время. ветер сгущал краски и небо почти всегда казалось черным. люди боялись выйти на улицу. обглоданные, полусъеденные или только что умершие тела лежали по всему маленькому городку, где людей было так же много, как трупов на улице. на этой же самой улице воняло трупами, духотой и тухлой рыбой. ветер не помогал, а лишь усугублял ситуацию, распространяя трупный запах по всему городу и близлежащим деревням. — ну и вонь, сразу чувствуешь родной город, — говорит парень, вдыхая полной грудью воздух. — да, не говори, парень, в этом городе неизменно только одно, — говорит мужик рядом, который, скрючившись, сидел над трупом. — наши боги. парень улыбается, кивая, мужику. и правда, родной город, странные люди, трупы и запах, хоть убейся. пока сынмин был в столице, здесь ничего не поменялось. если только его лучший друг, что работает в местной маленькой церкви, что проводит по воскресеньям праздники. небольшые и странные, но жителям нравятся. это помогает им не думать об окружающей суете, какой бы она не была. а суета здесь была постоянной и уже считалась обыденной. где-то люди громко пели молитвы, где-то торговались и спорили о том, подорожает ли рыба в этом году и стоит ли закупить круп на этот год побольше. кто-то выносил трупы, кто-то их складывал. в общем бытность, от который сынмин успел отвыкнуть. в столице, конечно, тоже суетливо, но в этом городе все было иначе, даже время здесь текло по-другому. сынмин цокал дощатой улице своей обувью в сторону церкви, продолжая думать о своем лучшем друге. — надо будет к нему зайти, — стонет сынмин, потому что стыдно, что он бросил его вот так, хотя тот изначально сам никуда не решился уйти. он был слишком привязан к богам. сынмин идет по улочкам, которые были не таким уж и большими, а наличие трупов, их делало в два раза меньше, потому что только наименее брезгливые люди ходят по костям, или же те, кто верует, они не считают людей, чем-то великим, для них уже есть… нечто великое. идти было недалеко, но пока ким оглядывался и шел, рассматривая свой городок в созании всплывали воспоминания, которые сынмину не давали спокойно идти, немного пошатывали его и делали чересчур уязвимым. осень. листья. школа. сынмин бежит с уроков к дому своего лучшего друга, который ласково его зовет «мини», а сынмин его звал… — эй! блять, аккуратнее, — удерживает сынмина от наступления прямо на череп какого-то бедолаги какой-то парень шипя и фыркая. — тебя вообще под ноги учили смотреть? ты вообще тут жил? приезжий? ты к кому? — много вопросов, отвали, — сынмин не любил распинаться перед чужими, хоть они и из одного города. поэтому он сбрасывает с силой руку парня, и оступается прямо на тот самый череп. сынмин плюется, но продолжает свой путь, только с человеческими стухшими мозгами на ногах. — странный, — незнакомец фырчит на сынмина, но кима давно уже простыл след. — хотя чего это я, тут все такие. сынмин продолжал свой путь до маленькой церквушки, в которую ходили только те, кто еще не уверовали в настоящих богов. сынмин фыркает в сторону, потому что считал свой родной город слишком набожным, слишком верующим и слишком всепоглощающим. его город просто был одним сплошным «слишком» … сынмину было не страшно ни за свою семью, ни за себя, еего пугало одно… когда придет его час. его час смерти. ведь умереть тут можно когда угодно. даже прямо сейчас. сынмин вдумывается и забывает про дорогу, которая после церкви вела на кладбище городское, на котором уже не было мест для могил, на котором хоронили по несколько человек в одной могиле. кладбище… откуда всегда веяло более приятным воздухом, нежели в самом городке. как только сынмин чувствует запах свежести осекается и осматривает просторы. — я и забыл про то, что у нас еще есть кладбище, — сынмин со вздохом улыбается, вдыхая воздух полной грудью, — и чище тут. прямо как в столице. — тут чище, чем где либо, — говорит рядом парень с чертовски знакомым голосом. — тогда бы и возвращался бы в свою столицу. — хенджин, — сынмин поворачивает голову, — джини. — мини. — мимолетная улыбка соскальзывает с лица. — сынмин. «эти двое… отдельная песнь. хенджин не отходил от сынмина, а тот в свою очередь никогда не отпускал хенджина от себя. им пророчили, что всю жизнь они вместе проживут рука об руку, что сынмин никогда не бросит хенджина, что хенджин никогда не отпустит сынмина» — ты вернулся. надолго? — хенджин сжал челюсти, сынмин же ярко улыбался. — навсегда, я понял, что столица не для меня, — ким продолжал улыбаться, а хенджин морщит лоб. — уезжай, — хенджин морщится, разворачиваясь, почти уходя с кладбища прочь. — подожди, джини… — не называй меня так, ты просто не имеешь права, — у хенджина почти срывается голос. — сынмин, ты один раз уехал, лучше бы ты и не возвращался вообще… тебя здесь никто не ждет, особенно твоя семья. у сынмина спирает дыхание, в голове бьет ключом один вопрос «что?». хенджин еще минуту смотрит на кима опустошенными глазами, а затем разворачивается и уходит прочь. сынмин смотрит в спину уходящему хенджину, сглатывая порыв слез. ким смотрит еще минут пять на кладбище, а затем идет к церкви. он заходит туда, сразу направляясь за свечкой, и, покупая ее, он идет внутрь к иконе иисуса христа, который тут стоял в последнем ряду. — ты преследуешь меня? — хенджин огрызается, показывая сынмину зубы. — нет, решил помолится богу за свое благополучие. — не тем молишься. — это ты не тем служишь. сынмин вышел из церкви опустошенным, выжатым и с поганым настроением. хенджин впервые все испортил, а когда-то было все по-другому. когда-то их было не разлучить и они носились по городку, как умалишённые, ели всякие ягоды и с чужих огородов воровали огурцы и малину. а теперь хенджин выгонял сынмина из города. из их места. сынмину становилось хуже, он не мог идти, что-то крепкое его держало за горло и тянуло в церковь, будто какой-то долг был не исполнен, будто сынмин что-то забыл. но ким ничего не забывал. ближе к дому у сынмина веки стали тяжелеть и идти стало еще труднее, он не мог сообразить, где вход, пока один парень ему не подсказал. — эй, ты чего?! ты точно не местный, — хрипит парень, ловя сынмина, удерживая его за плечи. ким еле держался, держал равновесие только благодаря парню рядом. они стояли около невысоких одноэтажных и двухэтажных домиков. — местный, дом №5. — но его же не существует… — существует, пару домов в глубь и мой №5, — сынмин был уверен, что парень просто шутит. — просто держи меня, я покажу. сынмин еле шел, ноги были чересчур ватными, он готов был отрубится прямо около дома его соседей чхве, вот их дом, он видит знакомые углы, но дома правда нет… его нет и будто никогда не существовало. у сынмина трясутся колени, он наконец падает, а парень, что не смог удержать его, летит вместе с ним. — как же так, — сынмин держится руками о землю и воет протяжным звонким голосом, будто взывая о помощи, но помощи нет… в этом городе сынмина и правда никто не ждал, совершенно никто. сынмину страшно и слезы льют ручьем, ему впервые стало страшно за себя в этом городе, потому что он попросту не знает, куда податься. соседи чхве его вряд ли помнят, а хенджин его не примет, после всего… после всего, что случилось, ведь в критические моменты ты вспоминаешь все самое ужасное, вот и в голове сынмина открываются старые воспоминания, которые успели позабыться. «— ты ужасен! ты бросаешь меня, ты как все! ты всегда бросаешь меня. ты, как минхо. — нет. НЕТ! НЕ СМЕЙ МЕНЯ СРАВНИВАТЬ С МИНХО, — кричит сынмин, пока хенджин захлебывается в своих слезах, в слезах горечи, обиды и ненависти. — ты и есть минхо, во плоти! — хенджин выпаливает в лицо сынмину с такой ненавистью, что сынмина бросает в дрожь.» у кима выступают слезы, парень же, что сидел рядом пытался поднять сынмина, но тот как к земле прирос. — куда мне идти? — вдруг спрашивает сынмин. — вот куда? — я не знаю, могу предложить хостел у дедушки ли, он неплохой и дешевый, — парень наконец поднимает сынмина. — я тебя провожу. сынмин согласно кивает. у него больше нет семьи. его точно теперь никто не ждет. никто, кроме богов. — хенджин был прав, надо возвращаться в столицу, я теперь неместный, — с какой-то некой досадой в голосе произносит сынмин. — хенджин? тот парень из церкви? странный он, болтает целыми сутками о каких-то богах, читает молитвы странные, даже знаешь, по воскресеньям праздников стало реже, — начинает свою тираду парень. — меня, кстати, чан зовут. — чан? я где-то уже слышал это, — признается ким. «- кристофер чан… ты бог проклятий.» — не думаю, что мы знакомы, я приехал сюда к дядюшке ли, он меня очень ждал и постоянно про двух парней разговаривал, скучает по ним больше, чем по мне, — чан обиженно дул губы, а сынмин издал смешок. — мои родители любили хенджина больше, чем меня, а его родители, наоборот, — теперь очередь чана издавать смешки. — я помню дядюшку ли, если мы, конечно, об одном говорим. — я не знаю, я приехал сюда пять лет назад, а ты? — я уехал отсюда пять лет назад, — сынмина передернуло от пробегающей мысли, но эта мысль быстро исчезла из головы, когда чан улыбнулся, сказав: — мы пришли. — о, боги, это же дом дядюшки ли, а это его сад и, боже, там его малинник, — сынмин оглядывал просторы вспоминая свое былое детство, в котором было хорошо и уютно, и так по-настоящему свободно и безопасно. — так все-таки об одном говорили, — ким кивает. — ладно, зайдем к нему утром, видимо он о вас с хенджином говорил, а теперь тебе нужна комната, тебе чанбин поможет. — а это кто? — парень, работающий на дядюшку, — отвечает чан, чуть улыбнувшись, — чанбин дружит только с дядюшкой, с другими вообще не разговаривает. — а где он? — так вот, — чанбин появляется неожиданно возле сынмина, глаза его были наполнены мраком и тьмой, сынмина бросало в дрожь. «со чанбин… бог дождя и смерти» — насколько сюда? — кивает чанбин на сынмина. — на пару дней. а дальше гробовая тишина, сынмин даже перестал слышать свои шаги, пока его не привели в чувства скрип двери в комнату. в комнату сынмина… с теми же обоями, плакатами и его кошельком, что забыл тут ровно пять лет назад. — что здесь происходит? — спрашивает сынмин, оборачивая голову, но след чанбина давно простыл. именно с этого момента сынмину стало в разы страшнее. было ранее утро, кричали петухи, но у дядюшки ли никогда не было петухов, вот у семьи кима были, а у дядюшки не было. ким разлепляет глаза еле-еле и идет к окну, там он видит маму, папу и хенджина… они так мило беседовали. а еще дом на месте и никаких чанов и чанбинов не было, и дядюшка ли никогда не сдавал комнаты. ким сглатывает, обегая весь дом, он был таким же, как и пять лет назад. точно таким же. — что происходит? — спрашивает сынмин, выходя во двор к своей семье. — вы ненастоящие? вы мне снитесь? я в бреду? «слишком много вопросов, отвали» — что, мам? «такого дома не существует» — что ты несешь, мам? сынмин перестал понимать, где правда, а где вымысел. его кидало из стороны в сторону, он не мог понять, что происходит с ним, его тошнило, живот крутило, а кости ломались изнутри, легкие будто закупоривались. сынмин умирал. ему никто не поможет? где он? у дядюшки? у родителей? в гробу? «— давай неси его, — брутальный мужской голос. — тяжелый падла, нахуй он сюда лез? — а его хенджин предупреждал, наш этот местный сумасшедший, — ему отвечает хриплый прокуренный голос. — тот, который язычник-то? — типун тебе на язык.» сынмин вновь распахивает широко глаза, он лежал на земле, весь потный. перед ним сидел чан, а рядом стоял чанбин и как коршун глядел на сынмина. — где я? — ты ходил во сне, малыш, — чан ласков, но взгляд чанбина окрыляет и делает сынмина бодрее и напряжение. — я хочу обратно в комнату, я забыл, где она отведите, пожалуйста, — сынмина бросало в дрожь. сынмин вновь ложится в кровать, закрывает глаза, и снова проваливается в глубокий сон. теперь сынмин точно знал, что это сон, потому что только во сне сынмин счастлив с хенджином, где они вместе бегают, держась за руки, где хенджин кормит его, где появляется минхо… — минхо! минхо! — зовет хенджин, но минхо не откликался. эта была глубокая ночь, сумерки настолько сгустились, что тьма была хоть глаз выколи. это был обычный вечер в компании хенджина и сынмина, но в тот день они познакомились с мальчиком, таким милым, маленьким, он был на пару лет младше них, звали его ли минхо, они гуляли этот вечер вместе, ели вместе купались вместе, и даже пробовали поцеловаться, мимолетно в щечку, но целоваться! но потом они пошли в лес, глубоко в лес, очень, если сынмин и хенджин прекрасно ориентировались на местности, то минхо нет. он забрел так далеко, что не нашелся. весь их городок искал минхо в лесу, весь. пока минхо сам не вышел и не сказал: — я думал мы играли в прятки, — и улыбается. — я выиграл! — ты ушел! ты кинул нас, — начал кричать тогда хенджин, но сынмин среагировал по-другому. — минхо, ты выиграл! ты умничка! — сынмин обнимал парня, а потом, поцеловав щеку, сказал, — но больше так не делай. минхо согласно кивает, а через пару лет пропадает, прощаясь с сынмином и хенджином навсегда. сынмин снова просыпается, а рядом уже лежал хенджин и крепко обнимал сынмина. кима вновь трясет, он снова лунатит? когда он вообще начал? сынмин тормошит хенджина потихоньку за плечо, тот разлепляет глаза и сразу подскакивает от страха. — сынмин, мини, как ты тут оказался? — хенджин стоял ошарашенный. — что такое? хенджин, почему ты удивился? чему? — сынмин сидел с невозмутимым лицом, стараясь понять, что происходит с ним и его головой. — ты умер, мини. я тебя на днях отпевал. — каким богам ты меня отпевал? — иисусу христу спасителю. улыбка растягивается на лице сынмина. это уже была подобие оскала, глаза наливались красным оттенком, а улыбка походила все больше на оскал. — джини, решил, что может изменять свою веру? — сынмин не понимал почему так делает, но ему явно хотелось отомстить хенджину за инцидент на кладбище, за своих родителей. — сынмин, мини, прости меня, — хенджин чуть ли не плача, начинает читать на латыне строки, ким смотрел с болезненным взглядом прямо на хенджина, прожигая в нем дыру ненависти. — я убью тебя, — цедит сынмин, пока не открывает глаза. — о, боже, что творится в моей голове с момента приезда? сынмин сидел на кровати боясь пошевелится от страха за себя и за окружающий мир. — мини, не хочешь прогуляться по городу? — вдруг забегает чан. — подышешь воздухом, а то вон какой бледный весь. — хорошо, а мы зайдем к хенджину? — сынмин с надеждой спросил ким. — конечно, зайдем к этому сумасшедшему. «наш этот местный сумасшедший» — и на кладбище! — слишком громко произносит сынмин. — обязательно, а потом будем пить чай у дядюшки ли. сынмин гулял за руку с чаном, приятный воздух обдувал лицо, сынмин и забыл, что в этом городе бывает иногда свежо, когда мэр все-таки открывает глаза на город и прибирает трупы, увозит их и уничтожает. жители, конечно, были против, но против власти не пойдешь, тем более хоть раз вздохнуть не трупный воздух. вечерело. сынмин начал сильнее оглядываться по сторонам, они так и не зашли к хенджину, хотя сынмин хотел его увидеть, хотел взять за руку, но вместо этого они шли к дядюшке ли. — дядюшка! — кричит радостно чан. — к нам гости, ты его давно ждал! — дядюшка, — спокойным голос говорит сынмин, садясь рядом с ним, — я по вам скучал. — мини, радость моя, в этот раз ты выиграл, — дядюшка смеется, а чан ярко улыбается, накрывая на стол. — давно ждал тебя, а то джини негодник треклятый совсем забыл старика. — ну, какой вы старик, — сынмин гладит дядю за плечо, пока в руке не начинает колоть. — да. я все еще тот самый ребенок, — дядя улыбается по-кошачьи, а у сынмина мурашки, это же… — узнал-таки. я думал не признаешь. да, я минхо, тот самый малыш, который пропал. я так скучал по тебе, мини. наконец-то ты со мной навсегда. сынмину стало страшно, руки задрожали, глаза округлились и ноги стали неметь. — что происходит? — сынмин, ты умер! — сынмин вскрикивает от резкой боли в сердце. хенджин сидел за столом, ожидая своего молодого человека, он загадочно улыбался, представляя, как будет дарить кольцо на их годовщину. их отношениям сегодня ровно пять лет, джин мечтательно пускал слюну, пока его парень опаздывал. хван привык к этому, ну, он его и не торопил, у них было больше времени, чем с… ладно, забудем. хенджин не хочет это вспоминать. хвани слишком много плакал тогда. — джини, — радостно кричит минхо. — прости, я снова опоздал, который раз уже за пять лет. — я уже привык, милый, — джини кутается в объятия минхо, даря поцелуй возле шеи. — я заказал нам покушать, ничего страшного? — я думаю за пять лет мои вкусы не изменились, особенно в парнях, — минхо мило смеется, а у хенджин триггер. «- мини, такой милый! — хван щелкает по носу сынмина, а тот в свою очередь мило смеется. — хей!» — джини, ты чего? — у хенджина туманится голова. — пойдем умоемся, вставай. минхо уводит под руку своего парня в туалет, там же он его умывает, пытаясь успокоить, нежно поглаживая по голове, целуя его в нос. — он снова в моей голове, он снова преследует меня. — кто, джини? — сынмин. ким сынмин не был миражом или выдумкой. он был настоящим. и с хенджином дружил и с минхо тоже, а потом исчез, не сказавшись, как мираж. хенджин тогда много слез пролил, ведь хенджин привязан к сынмину судьбой… а он взял и уехал. исчез. а потом вновь приехал. вернулся. только вот не сынмин вернулся. точно не он. хенджин, когда увидел его сразу понял, что кима подменили, это был уже не сынмин… это уже был не его сынмин. он был злым божеством, что жрало людей. вот почему трупов на улице было хоть отбавляй. вот поэтому труппный запах стоял невыносимый, но сынмин был не единственным, поэтому и привыкли люди к этому всему, потому что деваться не куда. они молятся им на свое благополучие минхо долгое время был в деревне, там же и учился, в город вернулся после окончательной смерти сынмина. он умер на руках у хенджина, отпевал тоже хенджин. тогда-то и вернулся минхо, приголубил, приласкал джина и теперь является стоп-краном его, ведь хенджину все еще мерещится сынмин. он все еще в его голове. — ты убил меня! — кричит сынмин. — теперь моя очередь мстить, ты не сможешь с ним жить! ведь он станет таким же как я, ты погубишь их всех! звонкий голос эхом звучал в голове хенджина, минхо крепко прижимал к себе, целуя все лицо. — джини, милый, я люблю тебя, очень, сладкий, хороший мой, — шептал минхо, пока хенджин успокаивался. — это был сынмин, — говорит хенджин дрожащим голосом. — ничего мы справимся с ним, — минхо прижимает к себе хрупкое хенджино тело. — ты главное молись правильным богам. — что? — у хенджина животный страх, а в глазах минхо блестят черти. — я люблю тебя, — минхо моргает и хенджин вновь видит любящий родной взгляд. — а я тебя, — только вот одно не знает хенджин. ведь он и есть проклятье.