*** повествование, 11 лет назад***
Чонгук с Юнги познакомились в университете. Они встретились на третьем курсе, при расформировке, и с того дня не расходились. По началу все вокруг них думали, что это та самая, на редкость крепкая дружба, в это свято верил и сам Мин, ровно до того момента, когда на четвертом курсе, ровно через год, не услышал четкое и вбившееся в голову: — Он — мой омега. — Не понял, чудик. Рядом с Юнги стоял их одногруппник, который пару недель за омегой настойчиво ухаживал. Срывал цветы, дарил подарки, платил за него в буфете, прямо перед носом Чонгука, которому Мин за эти недели плотно присел на уши с рассказами о том, какой невероятный оказывается Дохён, и видимо за эмоциональными выплесками, так и не замечал как каждый раз Чон гнул вилку в руках, или ломал карандаши и ручки. — Чонгук? — Юнги опешил от такого заявления лучшего друга, когда тот чуть ли не за шкирку оттащил от него Дохёна, — Что ты делаешь?! — Он хочет затащить тебя в постель, — Чонгук стойко держался чтобы не врезать альфе, он лишь смотрел в глаза своей первой и пожалуй единственной любви. — Чушь! — воскликнул Дохён. — Даже если так! — перебил тогда Юнги, подходя ближе к Чону, — Тебе то что? — С того, что ты мой омега. И Юнги бы возразил, он хотел, безумно хотел, только увидел в глазах своего лучшего друга то, что статус Чонгука в жизни Мина навсегда изменило. На Юнги смотрели многие альфы в школе, но так как он, не смотрела ни одна живая душа, за все двадцать на тот момент лет. Потому что Чону не обязательно тогда было говорить: «я люблю тебя», омега сам в них прочитал: «я никому не отдам тебя». — Воспринимай как хочешь, и делай с этой информацией что хочешь, но я и близко к тебе никого с такими мыслями не подпущу! — Чонгук тогда впервые говорил с Юнги открыто, на заднем дворе универа, — Ты не заслуживаешь быть сексулизированным объектом, ты не заслуживаешь жалких букетов с шоколадками, тупых комплиментов и подкатов, над которыми думают от силы пол минуты! — он смотрел омеге в глаза, а Мин их не отводил даже на секунду, — Липких взглядов, пошлых обсуждений твоей задницы и примитивных свиданий в закусочной за углом, чтобы потом трахнуть тебя на заднем сидении отцовской тачки! Юнги видел его таким первый раз за год знакомства, он даже и не думал о том, что Чонгук может выдумать свои чувства, ведь в тот момент они переполняли его до краёв. — Ты достоин сюрпризов, удивлений, чтобы ради тебя каждый день стараться, и стирать грусть с твоего лица утром при встрече, потому что отец наказывает тебе строго учиться, даже не спрашивая как дела, — он сбавлял тон голоса, но всё так же смотрел только в глаза Юнги, — Тебе надо читать вслух любимого Джека Лондона, дарить его редкие издания, цитировать Сартра, ведь ты так любишь его порой депрессивные высказывания, Юнги, ты обожаешь небесно-голубой цвет, вплетать в свои пряди шелковые ленты, ты считаешь ровно семь шагов до входной двери, а если было больше или меньше, отходишь и вновь проходишь ровно, ты ненавидишь сахар, но обожаешь сладкую выпечку, ты пьешь латте только охлажденным, а капучино только горячим, у тебя слабость на шелковые рубашки, в твоём шкафу их десятки и они обязательно сочетаются с ленточками, ты покупаешь скетчубки только с маленькими точками, ты до дыр заслушиваешь Лану Дель Рей, веря в её ошеломительный успех в будущем, когда не верит никто, ты прекрасный, Юнги, и уж точно не чья-то галочка в списке Чонгук тяжело выдохнул в конце своего признания, а у Юнги впервые в жизни пропал дар речи. Хотелось лишь сделать что-то резкое, необдуманное, чтобы прекратить этот поток полученной информации. Он смотрел на другого Чонгука, которого, как оказалось, столько времени не замечал, и осознал только сейчас, что все издания Джека Лондона у него дома, были подарены ему альфой за этот год. Чонгук смотрел на него в тот абсолютно по-другому, иначе взглянул на него и Юнги. Он не стал в тот момент пытаться себя переубедить, а просто поддался своему внутреннему голосу, и схватив альфу за ворот рубашки, утянул в поцелуй. Юнги чувствовал в тот момент такую нужную ему ценность для кого-то. Его притягивали к себе так близко и отчаянно, словно в любой миг боялись потерять, а целовали как в первый и последний раз в жизни. Юнги не видел, но Чонгук себя незаметно тогда за руку ущипнул, и убедившись, прижимал всё ближе. — Идиот, — первое что прошептал Мин в губы альфы, когда кислород закончился, а взаимные улыбки на их лицах появились одновременно, как и глупый, но облегченный смех. Юнги с тех пор напрочь забыл о существовании других альф вокруг, а Чонгук перестал его от себя отпускать, и даже ночью, забирался к нему в квартиру через открытое окно, минуя строго отца омеги. Они смотрели фильмы, лежали в обнимку, долго целовались в кровати, порой засыпали вдвоём, а задницу Чонгука спасал тогда лишь замок в двери комнаты омеги. — Приходи ко мне сегодня, — в один день Юнги протянул альфе ключи от квартиры. — Наконец разрешаешь мне познакомиться с твоим отцом в роли твоего парня? — с интересом взглянул на ключи Чон, откладывая учебник по фармакологии, а омега лишь ухмыльнулся, прикусывая губу. — Он уехал в Осаку на семинар, будет только к концу недели, — у Юнги самого сердце грозилось тогда выпрыгнуть из груди от волнения, но он не хотел этого показывать, поэтому прошептал альфе на ухо, — А я больше не хочу просто целоваться в кровати. Чонгук смотрел на ключи в своих руках весь вечер, описывал круги в комнате, понимал что безумно хочет сорваться и поехать, но в то же время не верил в реальность происходящего, до тех самых пор, пока ноги не привели его к порогу заветной квартиры, а ключи не провернулись в скважине. — Думал ты не придешь. Чонгук нашёл омегу в отцовском кабинете, сидящим на дубовом столе. Бумаги были смахнуты на пол, а такого Юнги альфа видел впервые. Он был лишь в когда-то забытой Чоновой футболке, волосы были абсолютно небрежно, но так чертовски соблазнительно уложены, а румянец на щеках выдавал его выход в алкоголе, к смелости своего предложения. — Учти, не сделаем это сегодня, я подумаю что ты струсил, а пока или возьми меня на этом столе, или отдай ключи, — Юнги звучал смело, смотрел в глаза альфе с вызовом, но сам подрагивал от волнения до последнего. Прижимался к Чонгуку всем телом, цеплялся за его плечи, не смотрел в глаза, и даже в первые мгновения пытался сдерживать стоны, прячась в его шее, но альфа взяв его за лицо обеими руками, проговорил всё чётко, смотря в глаза Юнги: — Я не трус, Юнги, так давай и ты не будешь, раз решил довериться мне окончательно. Юнги тяжело дышал и сдув мешающую прядку, притянул Чонгука ближе, слушая только своё сердце. Которое в будущем отдал ему без всяких колебаний, когда альфа спрятал его за свою спину. — Я тебе сказал, всё будет так, как я решу! — Мин Минсон отчитывал сына перед кабинетом декана, куда со всех ног спешил Чонгук, узнав о происшествии, — Ты меня понял?! — Отец, — сглатывал ком Юнги, — Моей вины нет в этом, — он смотрел с мольбой в глазах на родителя. — Какая разница? — повышал голос мужчина, — Ты моё имя позорить не будешь! — Почему ты защищаешь чужих?! — омега не выдержал, закричал в ответ, — Даже не спросишь, у меня не поинтересуешься, а как же всё было? Почему я подрался и в порядке ли я? — проходящие мимо коридора студенты начинали скапливаться, глазея словно на представление, — Тебя всегда интересовал только твой статус и омеги! — Не смей, мальчишка, — схватил за руку сына Минсон, шипя сквозь зубы. — Правильно папа сделал, когда бросил тебя! — Юнги выкрикнул это отцу в лицо и увидев поднимающуюся ладонь в воздух, зажмурился, ожидая удар, но его не последовало, а чья-то более сильная рука, омегу отодвинула в сторону. — Даже не думайте, — Юнги открыв глаза увидел пред собой широкую спину, Минсон в сторону сына дернулся, но Чонгук поступил зеркально, не дав к нему подойти. — А ты, чтобы близко к нему не подходил больше, ему такие дружки как ты не нужны, отошёл, — Минсон со злости покраснел, руку вырвал, что Чонгук сжал, спасая Юнги от удара, — Отошёл я сказал. — Я не позволю разговаривать с ним так, — Чонгук стоял крепко, подобно непоколебимой стене, защищая своего омегу. — Чонгук… — Юнги позади него сжимал свитшот альфы в руках. — Ты ему никто, чтобы им распоряжаться, — схватил Минсон Чона за ворот, — Отойди в сторону, паршивец. — Неважно, кто и кем ему приходится, хоть муж, хоть отец, никто из вышеупомянутых, даже голос на него не смеет повышать, — вокруг воцарилась тишина, все разинув рты смотрели на происходящее. — Пока он со мной и в моем доме, я имею право делать с ним всё, что я захочу! — Значит он больше с вами не живёт, — Чонгук грубо руки Минсона от себя одернул и повернувшись к Юнги, мягко взял за руку, уводя из университета. Юнги трясся, даже будучи уже дома у Чонгука, твердил альфе, что это неправильно, и наверное омега был не прав с отцом. Папа Чона отпаивал его чаем с ромашкой, гладил по спине, а Чонгук взяв омегу за плечи, сказал в глаза: — Никто не имеет право поднимать на тебя ни голос, ни руку, плевать кто это, Юнги, я не позволю обращаться с тобой так. Омега всхлипнул, он прижавшись к Чонгуку сорвался на слёзы, обнимал, жадно вдыхал его аромат, топил слезы в шее, и даже не заметил как его подняв на руки, легли вместе с ним на кровать. Он уснул с тихим «спасибо», в руках Чонгука. С которым вместе днём приехав в квартиру, забрал все свои вещи, и перевез к альфе. С которым позже, через пару месяцев, они съехали от родителей Чона. Юнги с полными счастья глазами обживал их однушку. Расставил все пособия, купил гирлянды теплого цвета, завесив ими дом и приклеил пару плакатов Ланы на стены. Они отпраздновали здесь свой первый новый год, работали кто где успевал, обустраивали свой уголок, пусть и в пока съемной квартире. Вместе учили зачёты. В квартиру побольше они переехали уже в интернатуре, а Юнги переклеил плакаты Ланы на стену больше. С отцом он так и не помирился, хоть попытки со стороны омеги были, Минсон их напрочь отвергал, Юнги холодел к родителю, но продолжал наивно скучать и верить в то, что он когда-нибудь изменится. — С окончанием, — в один из вечеров, через пару лет, Чонгук сидя в их гостиной, с улыбкой, протянул Юнги конверт. Омега открыл его с интересом, а позже, когда стал читать содержимое, рот раскрывал всё шире в немом шоке, а улыбка Чонгука росла до предела. — Да ты сумасшедший… — выдохнул Юнги поднимая глаза, — Как тебе удалось? — Поработал немного больше, — пожал плечами Чонгук, — Надо же нам отметить вручение официальных дипломов и моё место заместителя зав терапией. — Чонгук, да ты с ума сошел! — накинулся с объятьями на Чона омега, чуть ли не душа, — Я же увижу Лану вживую! — Юнги радостно кричал, а Чонгук прижимая его ближе, только смеялся. Они приземлились в Будапеште за день до концерта. Чонгук предусмотрел всё. Отель был снят, а места, которые стоило посетить, отложены. Юнги сиял в день концерта так, словно проглотил лампочку. Крутился перед зеркалом, укладывал волосы, натягивал свой самый лучший образ, а Чонгук любовался только им. Юнги плакал на концерте Ланы, подпевая каждой строчке, смотря на своё личное божество на сцене, а когда заиграла «Young and beautiful», он будто замер, слушая лишь её, пока в его глазах отражались сотни прожекторов.Жаркие летние ночи в середине июля
Когда мы оба бесконечно теряли над собой контроль. Чонгук же смотрел только на него. Смотрел как на сокровище, терял всякий дар речи. Юнги был бесконечно красивым, неописуемо, но Чонгук сходил с ума из-за того, каким именно был омега. Сходил с ума от каждой его составляющей, с его привычек. Он любовался им день от дня, секунду от секунды, и порой не мог поверить в его существование. Будешь ли ты все так же любить меня? Когда я перестану быть юной и прекрасной? Он был для Чонгука смыслом, целями, любовью к жизни. Юнги был Сириусом. Юнги был единственной любовью Чонгука. Будешь ли ты любить меня Когда у меня не останется ничего, кроме истерзанной души? — Юнги… — Чонгук за руку его к себе развернул, стирая с его щек слёзы, пока весь зал пел в унисон с Ланой, а у альфы сердце билось бешено, — Всё, что всегда имело для меня смысл — твоё существование. — Чонгук… — Юнги кажется впервые видел мокрые от слез глаза Чонгука. Будешь ли ты любить меня как прежде Когда моя красота померкнет? — Выходи за меня, Юнги. Чонгук опустившись на одно колено, открыл белоснежную коробочку, а Юнги замер в ступоре. У него тогда хватило сил лишь кивнуть, а после его завлекли в глубокий и чувственный поцелуй до конца песни. В ту ночь они занимались любовью впервые в статусе «помолвлены», а Юнги созерцал ночной город из панорамы, свисая с кровати головой. Они вернулись в Сеул абсолютно счастливые, и через неделю подали заявление, а свадьбу решили сыграть летом. Юнги не хотел звать отца, не видел смысла, но Чонгук поцеловав его в макушку и опустив на стол перед омегой именное приглашение, сказал, что так будет лучше. — Главное, что ты его пригласишь, а остальное, это абсолютно не твои муки совести. Юнги выдохнув, отправил приглашение курьером на следующий день и искренне надеялся его увидеть. Но ответа не было, а в день свадьбы, даже его тени. Омега был расстроен, он глотал ком, пока поправлял фату и стирал детские мечты о том, что под венец его повел бы родитель. Но не успел ступить на мягкую дорожку, как ему подставили локоть. — Еле успел, — выдохнул Минсон с виноватой улыбкой, смотря на сына, — Я ведь должен передать тебя лично в руки тому, кто вчера приехал ко мне с бутылкой коньяка, и сказал, что ты его окончательно, и что я или смирюсь, или никогда тебя больше не увижу, — он стёр с лица омеги слезу, и поцеловал в лоб, прошептал, — Я идиот, но сейчас я прошу, прости меня. Они поговорили обо всем уже в ресторане за бокалом вина и виски. Минсон звучал искренне, а Юнги, словно маленький ребенок, обнимал родителя, стирая всё плохое, что было между ними, а Чонгук, затягиваясь вишнёвым мальборо, наблюдал за ними с улыбкой. Новоиспеченный Чон Юнги сам пригласил его на свадебный танец, под песню, Ланы, под которою ему и сделали предложение. — Иногда мне кажется, что ты моя личная панацея, — Юнги посмеивался, скрестив руки за шеей мужа. — Нам преподаватель по фармакологии, твердил чуть ли не на каждой паре, что её не существует, — Чонгук омегу за талию приподнял, отрывая от земли и смотря снизу вверх, — Чон Юнги, плохо учили, м? — Знаешь, она существует, — крепче его за плечи Юнги обнял, — Но только в единственном экземпляре, и сегодня этот экземпляр официально стал каждой своей клеточкой моим, — Чонгук в ответ улыбнулся, а омега на ухо прошептал напоследок, — И перед алтарем мне в вечной любви поклялся. Они женаты уже пять лет. За всё время купили свою большую квартиру, с расчетом на детскую, а в последние полгода серьезно задумались о маленькой копии. Раньше всё не было времени и оба считали, что стоит крепко встать на ноги для начала. Цели осуществились, а желание завести ребенка только росло. — Ну как? — Ничего, — Юнги каждый раз разочарованно выдыхал глядя на отрицательный тест, а Чонгук просил не расстраиваться, и уверял, что у них получится. Они проходили обследование, которое только лишь подтвердило полную совместимость пары и абсолютно нормальные анализы. — Знаешь, что я тебе скажу, уже будучи отцом? — отложил результаты Намджун, смотря на друга, — Дети обычно появляются в страсти, граничащей с отчаянием. — Вот что ты несёшь? — Чонгук лишь рукой отмахнулся. — Знаешь как у нас Сону с Чимином появился? — Ну? — Чимин заявил, что хочет со мной развестись, — пожал плечами Ким, — Но что-то словно между нами сверкнуло, и друг от друга нас в ту ночь нельзя было отделить, я не знаю, что это было, но явно не просто секс. Чонгук выдохнув только головой кивнул и решил через месяц провериться ещё раз если ничего не получится, вот только результаты его не то чтобы огорчили, а заставили впасть в состояние безвыходности и отчаяния на грани истерики. Он любил Юнги, он хотел от него детей, только хотел, как и омега, вот только узнав о бесплодии, не смог ему сказать правду. Альфа засел в тот вечер в своём кабинете, найдя утешение в бутылке крепкого напитка. Без закуски. Он распил практически всю бутылку виски, не слыша звонок телефона. Его из транса вывел лишь любимый образ, вошедший в его кабинет. — На звонки не отвечаешь, отделение тебя словно потеряло на весь день, — Юнги подошёл к столу Чона, присаживаясь на край, — Ты мне хоть скажешь, что отмечаешь, и почему не идёшь домой? — Чонгук было хотел запить, но омега забрал бокал у альфы, — Дорогой, — поднял он его лицо за подбородок к себе, — У тебя что-то случилось? Чонгук моргал через раз, у него слегка плыла в глазах картинка всего, но даже это не затмевало красоты его омеги. Юнги тридцать один год, но его возраст не определить, Чонгуку всегда будет казаться, что омеге всё так же двадцать, как тогда, когда они познакомились, ведь годы на Юнги никак не сказываются внешне, лишь добавляют ещё больше внутренней красоты и уверенности. У него черные, вьющиеся волосы, к которым он вот уже долгое время не прикасается, глаза, в которых Чонгук каждый раз тонет, в которых он видит смысл всей своей жизни, а сейчас, изредка моргая, видит главную свою погибель. Он не понимает как ему сказать это, как озвучить информацию и личный для себя приговор. Как поставить перед фактом, что у них не будет детей, что они не испытают все прелести родительской жизни, эмбрионального периода, что всё, что может как оказалось Чонгук, это приносить физическое удовольствие. — Чонгук, — щелкнул пальцами перед лицом мужа омега, — Милый, ты заработался, да? Давай домой поедем? Но Чонгук лишь сглотнул тяжело, шепча вопрос: — Ты любишь меня, Юнги? — омега лишь брови в удивлении поднял, но ни минуты не мешкая ответил. — Я тобой живу, Чон Чонгук, — он поцеловал его в уголок губ с улыбкой, а альфа притянул его в глубокий, сажая на свой стол, — Давай домой поедем? — прервал поцелуй с привкусом виски, Юнги, смотря в мутные глаза Чона, — И там продолжим. — Юнги, пожалуйста, молчи, — прошептал альфа, вновь его целуя. Он целовал его с каким-то отчаянием, словно в последний раз, глубоко, страстно, кусая до крови. Свитшот Юнги полетел на пол из одежды первым, после упавшего виски, стопки историй и органайзеров. Омега всем сердцем благодарил то, что за окном было за десять, а в кабинет Чонгука никто не входил без стука кроме Юнги. Чонгук целовал каждый миллиметр его открытой кожи, оставлял засосы, кусал, сжимал пряди омеги меж пальцев. За свитшотом полетел халат альфы, стетаскоп, бейдж, униформа, а через пару минут Юнги даже не понял, как голой задницей сидит на столе мужа. Он опирал ноги на ручки кожаного кресла, чувствовал как стремительно опухают губы из-за жестких поцелуев и как он пьянеет и заводится, от железного привкуса и виски. А Чонгуку казалось он ходит на грани, у обрыва, что если он сейчас за это поглощающее чувство страсти не зацепится, то упадёт, сгинет, исчезнет, в тот момент ему казалось, что он видит Юнги в последний раз, видимо от этого он и отдавал в этот секс всё что у него внутри, по отношению к этому омеге. Чонгук растягивал его с медленно, дразнил, томил, на фразы: — Чонгук, хватит, я готов… Даже внимания не обращал. Он раздвигая в нем пальцы, ладонью по его члену вел, за соски кусал, на головку большим пальцем давил, чувствовал как спину ногти полосуют и только заводился. Юнги сжимая пальцы ног вокруг ручек кресла, прижимая ладонь ко рту, со стоном кончил в руку мужа и не успел даже выдохнуть хоть на полминуты, как Чонгук пристроившись входить начал. Мучительно медленно, прижимая руки Юнги за запястья к поверхности стола. — Я чувствую себя десертом, который ты всё со всех сторон рассматривал и добрался наконец, — Юнги говорил с придыханием, смотря в мутные глаза Чонгука, нависшего сверху, — Что… Боже мой… — у омеги глаза от удовольствия закатывались, он всё хотел руки высвободить, только Чон их крепко прижимал, — Чонгук, я с ума уже схожу… — Я так хочу, чтобы ты всегда меня любил, — Чонгук шептал, закидывая одну ногу Юнги на плечо, проходясь головкой по чувствительному комочку нервов, с губ омеги громкий стон сам сорвался, — Юнги, я так этого хочу, — альфа толчок резкий сделал, Юнги казалось у него в глазах взрывается вселенная. — Чонгук, я ведь люблю тебя, — омега выгибался в пояснице как мог, а от глубоких вздохов, кожа на его ребрах натягивалась сильнее, Чонгук с вида окончательно дурел. Он наблюдал за тем, как член в Юнги пропадает и появляется, как он закатывает глаза и кусает губы при каждом резком толчке, пытаясь сдержать стоны. Чонгук его руки отпустил, ногу со своего плеча, и взяв лишь покрепче за бедра, входил резко, с оттяжкой. Стол ходил ходуном, Юнги стонал в поцелуй, полосовал спину Чона ногтями до крови и так сильно, кажется впервые за всё время. — Чон… Чон… Чонгук, — Юнги на грани отчаяния звучал, — Я больше не могу… Чонгук… А Чонгук и сам соображал еле-еле, он толкнувшись последний раз, кончил в Юнги, а Юнги хотелось просто в голос кричать срывая связки, но он лишь вцепился в его спину и сжимал ноги вокруг его талии, что только сил было. Юнги после этого ходил целый день словно окрыленный, и даже засосы замазывать не стал, потому что тональника ему бы просто не хватило. Омега словно в облаках витал, отпросился пораньше, приготовил вкусный ужин, к приходу Чона набрал горячую ванную, но дверь он открыл не любящему мужу, а абсолютно поникшему, словно серому и чужому человеку. Он молча прошел в гостиную, посадил Юнги на диван и не глядя в глаза, произнес: — Мы разводимся. Улыбка с лица Юнги исчезла вмиг, а тысяча вопросов посыпалась на Чонгука сразу же, но он не ответил ни на один. Альфа лишь молча встал и только у порога, так и не взглянув на мужа, сказал: — Не прощай меня, а лучше возненавидь, а затем остынь. Юнги так и стоял молча, смотря в закрытую дверь, пока из глаз стекали слезы, а кулаки сжимались сильнее. Он заявился в кабинет Чона с ноги на следующий день, требуя объяснений, но альфа упорно молчал, а Юнги перед тем как уйти, дал ему звонкую пощечину. — Лучше бы я умер, чем пережил это, — он сказал это Чонгуку шепотом, но для альфы эта фраза по сей день гремит самым громким приговором.*** Месяц спустя ***
— Ты должен был ему по крайней мере сказать правду, — Хосок друга не узнает, тот превратился в абсолютно дерганного, злого, и глубоко несчастного человека всего за месяц. — Какую? — шипит Чонгук, — Что я ни на что не способен как мужчина? — Хосок на всякий случай глазами острые предметы ищет, — Пусть лучше он меня ненавидит, найдет другого человека и создаст с ним семью, чем ломает свою со мной. — Да он из кабинета своего не выходит почти, работой как черт загрузился, похудел, осунулся, и ты, скотина, ведешь же себя точно так же! — У нас сегодня развод, — выдыхает тяжело Чонгук, — А после я увольняюсь. И никаких но, он создаст другую семью, если я исчезну. — Дурак ты, — с обидой закрывает виски Хосок, — Вы друг друга до гроба не забудете, и жизнь вот этим вот, ты вам обоим испортишь.***
— Доктор, я ничего не понимаю, только месяц назад мне сообщили в вашей больнице, что у меня прекрасные анализы, но у нас с мужем так ничего и не получается, я сдал у вас анализы еще раз, и теперь мне говорят, что видимо произошла какая-то ошибка, ведь показатели не могут измениться за столь короткий срок! — перед Намджуном сидит абсолютно потерянный альфа, с двумя результатами в руках, которые Ким берет в руки, сверяя, — Что со мной, доктор? Намджун и сам понять не может, он смотрит словно на результаты двух разных людей, сверяет даты, убеждается в правде слов пациента, вот только цепляет его именно дата. Врачи бывает в днях теряются, только эта въелась в голову и альфа не понимает, почему дата результатов анализов месяц назад, ему очень сильно знакома, а затем дедуктивный мозг вспоминает. Намджун резко открывает ящик и хаотично ищет одну историю болезни, а затем, выуживая из неё результаты анализов, сравнивает их. Каждую цифру, каждый уровень. — Не может быть…***
Юнги собирает волосы в хвост, грубо затягивая на макушке, переодевается из униформы педиатра, и мечет молнии только одним своим видом. — На тебя даже смотреть страшно, ощущение, что скажу что-нибудь и ты мне долбанёшь со всей дури, — Чимин поглядывая на друга, прихлебывает чай, а Юнги глотает ком в горле, пусть он зол, но он каждый день до вечера ходит на грани разрыдаться, лишь дома даёт выход истерике, — А…ты ему не говорил да? Ну о том, что недавно узнал? — А ты видишь смысл? — рычит Юнги. — Ну он имеет право знать… — Я тоже имел право знать причину развода, однако я поеду на него сейчас, так и не узнав и видимо, блять, никогда не узнаю! — не выдерживает, но стойко продолжает глотать ком. — Юни, да пошёл он, — Чимин опасается, что либо говорить другу, но не может молчать, — Ты найдешь намного луч… — Я с прискорбием, даже для себя тебе сообщу, — захлопывает со всей дури шкафчик Юнги, — Но я не найду и не собираюсь, этот гад вшит в каждую мою клеточку, как яд по организму, как раковая опухоль четвертой стадии, он везде, Чимин, везде! — Чонгук у двери стоит, не смея дернуть ручку, — Я его не забуду, не смогу, и так и сдохну, потому что он став моим спасением когда-то, стал моей погибелью, и если бы не маленькое существо во мне, я бы вскрылся после развода. Чонгук брови к переносице сводит, вслушиваясь. — Но, Юнги… — Чимин, я не хочу ничего слышать, — омега грубо стирает две одинокие слезы и шмыгая носом за ручку дергает, открывая дверь, сталкиваясь взглядом с альфой, — Поехали? — язвительно спрашивает первым Юнги, — Или здесь ты мне тоже не ответишь? А ты знаешь, даже дожидаться ответа не буду, мне от тебя нужен один сегодня, и побыстрее, — он задевает Чона плечом, когда выходит, и первый входит в лифт, смотря на альфу через зеркало, словно испепеляя. А вот Чонгук смотрит в ответ с непониманием. В нём поселяется противный червь сомнений, он не сомневается в верности, хотя возможно, уже не уверен, но у него в голове это даже уложиться не может никак. Он не может этого самому себе объяснить. Думает пока они едут вниз, пока он открывает дверь машины для Юнги на автомате, пока заводит авто, включает печку. Чонгук не замечает за мыслями, как по привычке, без всяких мыслей, снимает с себя кардиган, накрывая ноги Юнги, как отодвигает ему сиденье, чтобы он мог вытянуть ноги, и как не думая, включает Лану. Юнги наблюдаем за этим потеряв всякий дар речи, потому что он вообще больше не ожидал никаких теплых действий в свою сторону от него, омега до ужаса хочет спросить его обо всём, но на тяжелый замок их закрывает, скрещивая руки на груди, а вот Чонгук еле сдерживает два единственных вопроса. Он отъезжает от больницы так и не видя как пытается его остановить Намджун и прибавляет газу. Они едут лишь под тихий голос Ланы, Юнги наблюдает за тем, как нервно постукивает по рулю пока ещё его муж и как часто он теребит свои каштановые волосы, а делает он так, только когда серьёзно о чем-то думает. Чонгук сбрасывает звонки Намджуна один за одним, а Юнги начинает раздражать вибрация телефона. — Да возьми ты трубку! — срывается Юнги на крик. — Ты беременный? — вырывается у Чонгука в эту же секунду один из вопросов, пока он резко тормозит у обочины, а омега взгляд сразу же отводит к окну. — Не твоё дело. — А чьё дело? — закипает альфа от неизвестности. — Точно не твоё, — поворачивается Юнги, шипя сквозь зубы. — А чьё? — не сдаётся Чон, хватая омегу за локоть, — Ты мне изменил?! — Д-думай, что говоришь, придурок! — округляет Юнги глаза, пытаясь руку вырвать, а телефон альфы вновь вибрирует, накаляя итак нервную обстановку в маленьком пространстве, — Возьми уже этот чертов телефон! — кричит омега, а Чонгук сам в секунду поднимает отвечая с криком. — Да?! — Чонгук, немедленно езжайте обратно! — Намджун в трубку чуть ли не орет, а Юнги как и Чон всё слышит прекрасно, смотря альфе в глаза, — Результаты анализов перепутали, в тот день твои интерны в лаборатории работали на документах, эти олухи бумажки перепутали, Чонгук ты не бесплоден, это всё глупая случайность, слышишь меня? Немедленно езжайте обратно или говори Юнги правду! Чонгук! — Я с них потом скальп сниму и скальпелем на лоскутки разрежу, и тебя заодно, — рычит в трубку Чонгук, пока Юнги сидит с абсолютным шоком в глазах от услышанного, а альфа сбрасывает. — И ты не сказал мне… — шепчет Юнги, — Сволочь, да ты хотел развестись со мной из-за этого! — омега в секунду на крик переходит, руку вырывает, Чонгука ладошками бьёт что есть сил, — А я переживал, я думал ты меня разлюбил! — Да разве я мог?! — закрывается от ударов альфа, а сам поверить в услышанное не может, как и в то, что… — Стой, Юнги, ты ведь беременный, — поднимает полный восхищения взгляд Чонгук, убирая руки от лица. — Я сейчас сам себя вдовцом сделаю, какая разница?! — Юнги бьёт Чона сильнее, вот только сам альфа начинает смеяться в голос, — Ах ты ещё смеешься?! Я заколочу все гвозди в крышку твоего гроба, Чон Чонгук! Но Чонгук лишь ловит его руки с улыбкой и прижимая к себе, поцелуем затыкает. Юнги кусает его за губу, бьёт кулаками по спине, отталкивает как может, но его всё равно целуют только глубже, прижимают к себе крепче, и он в один момент лишь застывает с поднятыми кулаками, расслабляя их, как и губы, отвечая альфе, пока на фоне всё так же поёт Лана Дель Рей, а они всё так же без памяти любят друг друга. — Намджун был прав, дети создаются в страсти, — шепчет Чонгук в губы Юнги, со сбитым дыханием, — Дети создаются в страсти, граничащей с отчаянием.