Пепел сигарет

— Дин — тихо зовет Сэм. Нервно ёрзает. Робко смотрит в спину брату глазами лани, заламывает пальцы и кусает губы. Дин не откликается. Дин на него даже не смотрит. Пятно неясного происхождения, расплывшееся на неприятного оттенка зелёных обоях, кажется ему в разы интереснее младшего братишки. Потёртый диван протяжно скрипит. Сэм придвигается ближе, хватается своими тонкими ручонками за рубашку брата. Дëргает на себя, привлекает внимание. Безразличие просто сводит его с ума. Дин отмахивается, сбрасывает чужую руку с плеча. Раздраженно рычит. Он не видит, но чувствует, как вздрагивает Сэмми, потупив взгляд в пол. — Дин..– ещё тише, едва различимо. Дин морщится, потирает щёку большим пальцем. Болит. Наверняка раскраснелась жутко и скоро совсем распухнет. Всё же рука у отца тяжёлая, особенно когда он злится. А сегодня он был в ярости. Со стороны младшего доносится заглушенный всхлип. Дин злится. Сжимает руки в кулаки, впиваясь коротко подстриженными ногтями в кожу. Тонкая ниточка терпения, натянувшись, звонко лопается. Дин срывается: Вот кто просил тебя рассказывать, а? Что, настучал на меня и жизнь лучше стала? Теперь спать спокойней будешь?! Лицо алеет от гнева. Вздувшаяся на лбу венка напряженно пульсирует. Дин чувствует себя преданным. В этом захолустном городишке они несколько дней. Снова новая школа, новый коллектив. Дин старался влиться. И вдруг крутые ребята из старших классов приняли его к себе в компанию. Посчитали Дина достаточно классным. Да и несколько девчонок, тех ещё красоток, к слову, положили на него глаз. Ему не на что было жаловаться. Всё было относительно хорошо. Было, пока Сэм не увидел в его руках сигареты. Помятые, дешёвые, из тех магазинов где не просят паспорт. На вкус, на самом-то деле, просто отвратительные. Жгущие горло и лëгкие, похлеще алкоголя, который иногда ему давали глотнуть отец или дядя Бобби. Из-за дыма слезились глаза и жутко хотелось закашляться. Но эта дрянь почиталась у «крутых». А Дин хотел быть своим. Поэтому терпел, делая новую затяжку на заднем дворе школы и развязно улыбался, не позволяя себе морщиться от горького привкуса на языке. А потом пачка пропала из сумки. В следующий раз Дин увидел её уже в руках у отца. И Сэма, робко стоящего, переминаясь с ноги на ногу, за широкой спиной с грозно расправленными плечами. Было больно. И гадко на душе. Ударил отец один раз. Большего и не требовалось. Сказал что-то пугающе спокойно- Дин не расслышал, что конкретно. В ушах звенело. Кивнул только, отрешённо смотря сквозь окончательно сжавшегося брата. Пробормотал скорее рефлекторно: Да, сэр. После чего отец ушёл, громко хлопнув хлипкой дверью мотельного номера. Скрылся в удушающей тьме улицы где даже звëзды как будто не горели, только фонари тускло моргали. Раньше следующего утра его можно было не ждать. —Дин — сипло бормочет Сэм. Это его жалобное «диндиндиндин» бьёт по ушам — Я этого не хотел. — А чего ты хотел? Голос холодный, яростный. Непривычный. Дин морщится. На Сэма злиться банально тошно, но и не злиться не получается. — Я просто..– Дин слышит как брат тихо шмыгает носом — Мне было интересно!.. Я хотел просто посмотреть, а там...Там написано было..– Сэм снова хныкает, только громче. Срывается на совсем уж сбивчивый лепет — Написано про рак! Что те, кто курят умирают от рака лёгких, и я…я..я испугался. За тебя. Дин деревенеет и впервые за весь разговор на Сэма смотрит. На дне глаз влажно блестят слёзы. Но Сэм ведь сильный. Сдерживает их изо всех сил не позволяя слезинкам беспорядочно покатиться по щекам. Только глядит своими зелёными глазищами на Дина и дрожит, точно листок на ветру, грубо сминая треугольную нижнюю губу. А у Дина вдруг выбивает весь воздух из груди. Этот раскаивающийся, щенячий взгляд Сэмми бьет по нему сильнее отцовского кулака. Дин чувствует себя последним мудаком. Да впрочем им и является. Кулаки разжимаются. Вся злость и обида утекает сквозь пальцы, не задерживаясь. Оставляет место для другого чувства. Всепоглощающего, глубокого, горького сожаления. — Сэмми..– хрипит Дин. Так тихо, почти не слышно. И Сэм сдаётся. Всхлипывает особенно громко, задыхаясь. Сжимает губы в тонкую белую ниточку, жмурится. И по скулам начинают литься горькие слëзы. А у Дина в ту же секунду сердце разбивается на миллионы мелких-мелких осколков. Да к черту! Пускай катятся к черту и гадкие сигареты, и одноклассники, и ноющий яркий синяк! Он не должен был срываться. Только не на Сэмми! Дин подрывается к брату. Ладонями охватывает мокрые, стремительно розовеющие щëки. Стирает солëные, горячие дорожки. Гладит большими пальцами, мягко обводя каждую родинку. И утягивает к себе. В тёплые, крепкие, безопасные объятия. Усаживает братишку чуть ли не на колени к себе, гладит и говорит-говорит-говорит. Неразборчиво несёт всякую нежную чепуху, лишь бы успокоить, лишь бы показать что всё в порядке. — Всё хорошо. Я уже не злюсь, Сэмми. Сэм вцепляется в рубашку на его груди железной хваткой. Жмётся близко-близко, содрогаясь от рыданий. Мокро дышит Дину в шею, щекоча кожу лохматой чëлкой. Дин зарывается лицом в отросшие волосы на макушке брата. Вдыхает родной запах, медленно покачиваясь из стороны в сторону. Вслушивается в неспокойное дыхание. Они сидят так долго. У Дина затекают ноги и руки, но он не двигается, пока всхлипы не становятся тише и реже, а миниатюрное тельце не перестаёт бесконтрольно вздрагивать. Тогда выдыхает и он сам. Веснушчатым носом ведëт по виску, шепчет почти в самое ухо: — Успокоился? — словно если он заговорит громче, что-то несомненно надломится, сломается. Сэм поднимает на него глаза. На ресницах росой блестят остатки слëз. Губы ещё мелко дрожат — Ну всë-всë, хватит, Сэмми. Не будь девчонкой. От пары сигарет ещё никто не умирал — Сэм хмурит брови. Пыхтит что-то недоверчиво, опаляя горячим дыханием нежную шею, от чего мурашки пробегают по затылку. Дин улыбается мягко, успокаивающе. Кивает собственным словам — Точно тебе говорю. Пальцами перебирает каштановые прядки. Хмыкает, добавляя: Да и не понравилось мне совсем. Гадкие они, не буду больше курить. И ты никогда не пробуй. После чего робко улыбается и младший брат. Сэм совсем обмякает в руках Дина. Трется острым носом о шею и подбородок. Поднимается солëными губами выше и робко клюёт в раненую щеку. Смотрит всё ещё виновато. Дин лишь отмахивается, мол «пустяк». Ему и похлеще доставалось. — Давай чем-нибудь намажем. Предлагает Сэм, укладывая голову на плечо старшему. Ласка и тепло родного тела постепенно смаривают. Дин угукает. — Потом. Как-нибудь, следующим утром обязательно. Или позже, не важно. Дин мягко стирает с щёк брата последние слезинки, откидываясь спиной на подлокотник. А мелкий уже тихо сопит в ухо, обхватив его руками и ногами.