寶 | Băo

      Над ярким костром то и дело взрывается дружный хохот подвыпивших разбойников и расхитителей всего драгоценного, особенно того, что плохо лежит. Несмотря на их тёмные дела, такие же вечные, как неустанный дозор миллелитов и звон моры в долинах и гавани, в Лиюэ снова воцарилось спокойствие — только легенды о подвигах людей и божеств текут из поколения в поколение, подобно вину из османтуса. Да и незачем совершать великие дела: всё, наконец, хорошо, всё идёт своим чередом. Год сменяется годом, вода точит острые камни, по крупицам оставляя гальку и песок там, где раньше стояли недвижимые горы. История величественна и необъятна, но так же подобна камню, как время подобно воде.       — А правда ли, что Моракс мог принимать облик женщины? Я бы посмотрел на это.       — Сдаётся мне, что ты бы не только посмотрел!       Бао сидит на краю ближайшей скалы и слушает, покачиваясь в такт лёгким порывам ночного ветра. Он почти заскучал, а потому бесшумно, подобно хищной птице падает к корням кривой пушистой сосны и сливается с танцующими тенями от пламени. Снова выжидает, разглядывая высунувшиеся из-под платков нечестивые лица, и растворяется в густом ночном мраке.       Чуть ниже по горной тропе слышатся лёгкие шаги, и самые чуткие из ещё не до конца захмелевших бродяг почти успевают уловить появление незнакомого силуэта.       — Кто здесь?!       По крайней мере, он не убийца.        — Уважаемые, — звучит юный, но уже надломившийся низкими нотами голос, — что вы делаете так высоко в горах? Стоит подняться немного выше, и вы окажетесь во владениях адептов. Это невежливо.       По кругу проходит настороженный гул. Ослеплённые ярким светом костра, похитители тщетно вглядываются в невысокую фигуру.       — Слушай, парень, проваливай-ка отсюда подобру-поздорову! Не тебе нам морали читать, — один из разбойников на всякий случай тянется арбалету у своих ног: рыжие отблески открывают и заряженный механизм, и мешки награбленного, лежащего под руками.       Бао выходит к огню.       В его непослушных волосах сплетаются каштан и медь, что вторит языкам пламени и лёгким россыпям веснушек на щеках, а глаза, прищуренные от яркого света и до жути внимательные, отливают золотом. Сегодня Бао в расшитом серебром тёмном ханьфу — но даже в нём не скрываются лёгкость движения и сила изящного молодого тела. Из-под рыжих вихров выглядывают два небольших рога. Может, хотя бы это зрелище их вдохновит?       — Пожалуйста. Я прошу вас в последний раз.       В повисшей тишине треск хвороста в костре кажется оглушительным. Второй разбойник осторожно тянется к лопате.       Видимо, не вдохновит.

***

      Бао сидит на поваленном дереве, слушает треск веток в огне, разглядывает разбросанные вокруг сокровища, покачиваясь в такт ночному ветру, и размышляет о всяком, чтобы снова не заскучать. Его имя значит «сокровище». Иногда, например, сейчас, это кажется даже забавным: вот он сидит, сокровище среди сокровищ, правда, брошенных высоко-высоко в горах и предоставленных самим себе, пока последние их владельцы сломя ноги, а кто и кубарем, несутся вниз по тропам Заоблачного предела, напуганные безобидной выходкой.       — В общем-то, просто припугнул их, — резюмирует он на следующий день, вылавливая безвкусную лапшу из расписной плошки с помощью палочек. Палочки слушаются с трудом. — А они и поверили, что я их убить собираюсь.       — Убить… — задумчивым эхом вторит ему сидящая рядом девушка. — Я рада, что ты так поступил. Думаю, они больше не заберутся сюда.       Бао молчит, тоже задумчиво, и смотрит на ползущие между скалами облака. Снова пытается подхватить лапшу палочками.       — Сестрица Ганью, — отзывается он, сражаясь с лапшой, — а Моракс много убивал?       Ганью вздыхает, и в её глазах он отчётливо может разглядеть тоску и горечь.       — Много. Но… справедливо. То были жестокие времена.       — А господин Аякс?       Её лицо немного темнеет, а улыбка теперь кажется больше растерянной, чем печальной.       — Не мне отвечать тебе на такие вопросы, Бао-бэй.       Бао сдаётся и больше не спрашивает. Они заканчивают трапезу, играют несколько партий в шахматы, в которых Бао всё ещё плох, и отправляются на склоны деревни Цинцэ, чтобы вернуть награбленное похитителями скоровищ их законным владельцам. Когда алеющее солнце уже касается багрового моря, Бао сидит на каменных ступенях Обители и задумчиво смотрит сквозь горизонт: в поздних красках заката ему мерещатся медь, золото и кровь, слившиеся воедино.       Гора Аоцзан медленно погружается в сумерки.