«Нет средства согреться»

      — Н-ник… я… — попытка хоть что-то сказать сбивается на неровное и хриплое дыхание. Парнишка пытается было прочистить горло, но даже это простое действие даётся слишком тяжело и болью откликается, кажется, во всём теле. Эллис жмурится и совсем неосознанно так сильно сжимает пальцы мужчины, в чьих руках сейчас устроился.       — Ну, Файрболл, ты чего… — бормочет Николас, и слова у него совсем не идут. Он всегда находил нужные и точные фразочки, но этой ночью сказать хоть что-то кажется сродни подвигу.       Мужчина одним лишь большим пальцем мягко поглаживает сбитые костяшки на руке Эллиса.       — Хол-лодно.       Ник только кивает, тяжело вздыхая вместо ответа. Ночи на севере совсем не похожи на ночи в Саванне. Здесь нет того вечного южного тепла, а у Николаса нет никаких средств Эллиса согреть. Нет никаких средств Эллису помочь.       Они сидят на полу запыленной комнаты в какой-то квартирке, и Ник даже не пытается понять, что это за город, хотя округ этот знает как облупленный. Не до городов сейчас. Не до глупых и ненужных названий.       Ник сидит на полу запыленной комнаты, а Эллис полулежит у него на коленях, покоится в его почти объятиях, как младенец в колыбели, смотрит на него своим этим щенячьим взглядом, вечно полным веры в него, вечно полным любви и надежды на какое-то там светлое будущее… И в глаза эти смотреть сейчас, кажется, больнее всего на свете.       И это чертово душащее осознание собственной беспомощности… То, от чего Николас, как он думал, давно сбежал. То, чего так старательно избегал со времен той, прошлой, жизни.       — Н-ни-ик… — жалобно тянет Эллис и тут же умолкает, будто вдруг стесняясь говорить. Пытается прятать взгляд, отводит голову в сторону, но тут же хмурится и, резко и шумно вдохнув, на мгновение задерживает дыхание.       — Что такое?       — Я устал, — едва слышно выдыхает парнишка. — Я очень-очень устал.       — Может, поспишь тогда? — мягко предлагает Николас, осторожно вытирая слезу с загорелой веснушчатой щеки.       — …страшно.       — Но я же с тобой. И Рошель с Тренером вот-вот вернутся. Нечего бояться, правда?       Эллис, немного подумав, медленно кивает, и глаза у него и впрямь сами собой уже закрываются. Он вновь сжимает пальцы Николаса в своих, только в этот раз уже так слабо. Парень всё же пересиливает себя и ещё раз поднимает взгляд:       — Спасибо, Ник…       — Спасибо… Эллис… — запнувшись, выдавливает Николас и что есть силы жмурится и до боли сжимает губы, будто это хоть сколько-то поможет сдержать нахлынувшие слезы.       Он держался. До последнего держался. Он твёрдо знал, что Эллису этих вот слёз, этих эмоций видеть было нельзя…       — Господи, Эллис… — трясущимся голосом бормочет Ник, хватаясь, всё хватаясь за грязную желтую футболку, за небрежно наброшенную на плечи спецовку, за такие непривычно холодные руки.       Мужчина прижимается губами к промокшему лбу и замирает, закрыв глаза. И в голове у него парнишка всё ещё улыбается, всё ещё смеётся, рассказывая очередную историю про своего друга Кита, всё шутит к месту и нет, всё мечтает, всё планирует, как всех привезёт на семейную ферму погостить, всё придумывает, как бы они все вместе могли помочь восстанавливать город после апокалипсиса…              …но Нику приходится открыть глаза.       Нику приходится видеть остекленевший взгляд под полуприкрытыми голубоватыми веками.       Нику приходится отодвигать от себя бездыханное тело, захлебываясь слезами.       Нику приходится истерично оттирать темную остывшую кровь со своих рук.       Нику приходится уходить, хотя ему кажется, что его сердце навсегда осталось в этой запыленной тёмной комнате.       Нику приходится жить.