живые

Он сидит тут долго. Слёзы, уже не льющиеся по красным щекам, неприятно стягивают кожу, напоминая кровь. Это был простой, самый обычный рутинный вечер. В холодильнике закончилась еда и они вышли в магазин. Это не могло предвещать что-то плохое, вообще никак, просто… Оно смогло. « Смогло бы, » подумал бы Майки, если в этот момент он вообще мог думать. Просто все произошло так быстро и… да. Просто они собирались переходить дорогу в одном из переулков, сокращая путь до квартиры в тени домов. Просто из-за поворота на бешеной скорости вывернул какой-то еблан и просто Дракен еле успел среагировать, чуть ли не падая под колеса мотоцикла. « Это было бы иронично, — заметил Кен в тот момент, — умереть от колес байка. » И правда, блять. Иронично. Майки правда не хотел нагнетать, а потому всю дорогу до дома молчал, иногда кивая на попытки Рюгуджи заговорить. Просто Дракен мог не успеть. Эта мысль плотно сидела в его голове весь оставшийся путь, заставляя лёгкие то и дело пропускать вдох. Он не должен так реагировать, все хорошо, но эта мысль неприятным червяком паники лезла в мозг, нарастая незаметно, как формируется ещё на дне океана цунами. Понять можно только когда увидишь волну. Но будет поздно. Поэтому он уже, кажется, целую вечность сидит в этой маленькой даже для него ванне и сверлит пустым взглядом кафельную стену. Они все завязали с Тосвой уже давно. Настолько серьезно, насколько могли завязать с этим семнадцатилетние мальчишки, вляпавшиеся в это дерьмо по уши. Не то, чтобы в Токио его уже все забыли: Токийская Свастика до сих пор упоминается в узких кругах, как и ее непосредственный лидер, но они закончили. Потому что ходить по лезвию в скором времени стало невыносимо. Потому что мысль о смерти в юном возрасте заставляла задуматься о многом. Потому что страх потерять его уже не на неделю-две-месяц в больнице, а навсегда, заставлял холодок пробегаться по спине, покрытой редкими шрамами. И вот, когда все должно быть хорошо и ничего не предвещает беды, происходит это. И сейчас Майки сидит в этой ебаной ванне и пытается справиться с грёбаной истерикой под методичный стук в дубовую дверь. Когда к стуку добавляются маты и уговоры, открыть приходится. И он честно не хочет видеть непонимания-насмешки-жалости в глазах Кена, а потому снова упирается взглядом в противно-белый кафель на стене, подмечая, что кое-где пошли трещины. Дракен садится рядом. Он не видит этого, даже почти не слышит, но чувствует. Чувствует горячую живую ладонь, медленно прошедшуюся вдоль лопаток. Чувствует теплое не мертвецкое дыхание, отдающее покалыванием на щеке. Потому что места в комнатке катастрофически мало и Рюгуджи возится, стараясь уместить слишком длинное тело в удобную позу, укладывая подбородок на бортик. Когда растрёпанные волосы заправляют за ухо, также изрядно покрасневшее после часовой истерики, Сано переводит взгляд на лицо друга, стараясь не смотреть в чужие глаза. Страшно. Кен переносит руку со спины на пальцы Майки, успокаивающе проводя по ним, оглаживая по-детски мягкие подушечки пальцев и острые, иногда сбитые в кровь, костяшки. Манджиро не готов к разговору, но он не противится, когда Дракен начинает говорить. Ещё одно доказательство жизни. Он боится закрыть глаза или перестать слушать, опасаясь снова увидеть под закрытыми веками медленно растекающееся пятно крови на асфальте и родные глаза глядящие безжизненно. — И что это было? — слова звучат грубо, но Майки почему-то не обижается. Впитывает каждый звук и выжигает на подкорке мозга. — Майки? — чужие пальцы продолжают гладить гладкую кожу ладоней. Когда-то Кен спрашивал, каким образом она такой осталась. Шутил, что мягче, чем у любой девушки, а потом сам же наглаживал мягкие руки в особо тяжёлые дни. — Ты тут? — Да. — голос дерет горло, а потому он снова замолкает, все ещё не смотря в глаза Дракена. — Ты плакал? — шершавые подушечки пальцев прошлись по солёным, но уже сухим, щекам, будто пытаясь стереть несуществующую влагу. — Что произошло? — Ты правда не понимаешь или придурка строишь? — Майки знает, что нарывается. Друг старается быть осторожным, не давить, но… он не может не понимать. — Ты молчишь, я мысли читать не умею. — он снова заправляет чужие волосы за ухо и Сано тает. Переводит взгляд на чужие глаза которые смотрят озабоченно. — Ты чего? — Ты, — Майки сглатывает, снова отводя глаза. Говорить почему-то становится невыносимо. — Я мог снова, — Дракен смотрит терпеливо, не торопит, продолжает гладить родные руки. — Ты мог умереть. На какое-то время, « Вечность. » — думает Сано, воцаряется тишина. Каждый думает о своем и Дракен всё ещё гладит руки. Майки мог бы думать, что успокаивает его, но знает, что успокаивается Рюгуджи сам. « Он тоже испугался. » — почему-то эта простая мысль осенила его озарением. Конечно же он, блять, испугался. Очередной судорожный выдох вырывается из глотки. Дракен не говорит ничего, только заводит пальцы в пшеничные волосы Сано и осторожно прочесывает. Чужие руки мягко массируют кожу головы, а сам Кен пустым взглядом смотрит на оголённые колени Майки. Они острые, и он всегда жалуется по ночам, что бывший лидер ими пихается, оставляя противно тянущие синяки на рёбрах. — Пошли в комнату, — Дракен смотрит ему в глаза, не убирая руки из волос. Он чего-то ждёт, но Сано не уверен, чего именно. Они сидят и смотрят друг на друга, пока в один момент Рюгуджи не выдерживает и берет его под колени на руки. Майки почти не вырос, может, сантиметров пять прибавилось, он все такой же мелкий и все ещё идеально помещается в чужих руках, будто был создан, чтоб его носили. Он пытается предпринять попытки вырваться, впрочем, безуспешно. Знает, что Кен его ни за что не уронит. Он кидает Манджиро на кровать, укладываясь рядом и поворачиваясь к нему всем телом. Майки придвигается ближе и они соприкасаются лбами, дыша в унисон. Молча, ничего не говоря. Снова делят все на двоих: мысли, воздух, тепло. Дракен целомудренно целует его в лоб и Майки смеётся, раздирая и так изрядно пострадавшее горло. Глаза напротив смотрят азартным непониманием и Сано готов отдать все за это. — Мы постарели, Кен-чин. — Нам всего 23, — он улыбается уголками губ и смотрит насмешливо-влюбленно. — Я буду молодым ровно до того момента, пока не смогу кататься на своем байке. Майки думает, что постарел тут только он, а Дракен всё еще пацан, которого он встретил в тот далекий день. Одновременно мелкий и такой взрослый. Сано никогда не говорил и не скажет, но Кен Рюгуджи — его главный идол. Это началось в тот день и останется, наверное, навсегда. « — Я буду молодым ровно до того момента, пока ты позволишь мне быть рядом. » — думает Сано и ему самому становится тошно от себя. Что-то подобное было в одном из романов, которые читает Эмма. Майки всегда с них смеялся и он зарекается никогда не упоминать эту мысль в присутствии сестры. Он снова улыбается и высохшие губы растягиваются, ощущаются натянутой струной и Сано облизывает их. Он видит чужой взгляд, смотрящий за каждым движением языка и опережает любые действия, целуя. Дракен выдыхает в поцелуй, снова зарывается пальцами в его волосы, приятягивает и Майки пытается не потерять биение сердца в этом моменте. Он стал слишком сентиментальным, завтра Кен ему это точно припомнит, но это будет завтра. Сейчас, в этом самом моменте он растворяется в горячих руках, перешедших на шею, на настойчивом языке и сбитом дыхании напротив. И он не уверен, что променял бы это на что-либо. Точнее, он уверен, что не променял бы. Они снова соприкасаются лбами, сбивчиво вдыхая разгоряченный воздух. Притупившиеся до этого момента ощущения накатывают волной и он снова чувствует стягивающие кожу высохшие дорожки слез и уже изрядно зудящие губы. Но оно почему-то больше не мешает. Он ближе придвигается к Дракену, зарываясь в его тепло. Живое и это отдается расслаблением по всему телу. Оно течет по венам и горячие руки на спине ещё больше подтверждают истинность момента. Они засыпают под мерное дыхание друг друга, пока за окном кроваво красным горит закат. Но это больше не пугает. Этот красный живой и он греет спину и лежащие на ней руки.