***
Сегодня трехлетний Джеймс, двухлетний Альбус и годовалая Лили снова отправились к Уизли — готовиться к завтрашнему Хэллоуину. Джинни зачем-то отправила детей к бабушке заранее, Гарри не спрашивал, почему. Наверное, ему было все равно. — Я ушла из «Гарпий», — голос у Джинни был чужой. Холодный. По спине Гарри пробежал холодок октябрьского ветра, и он покосился на окно — не открыто ли? Окно было плотно закрыто. — Теперь я буду домохозяйкой. Счастливой матерью семейства. Гарри вспомнил свой шестой курс, когда они с Джинни были немного, ненадолго, в условиях войны — но счастливы. Вспомнил, как они сидели в гостиной Гриффиндора, говорили о чем-то отвлеченном, и вдруг Джинни сказала: — Я с ума сойду, если стану домохозяйкой, как мама. Но с тех пор ведь многое изменилось?.. — Ты правильно сделала, дорогая, — сказал он.***
Ночью Гарри проснулся от шороха. В кромешной темноте он ничего не видел, но буквально кожей чувствовал что-то опасное. Чувствовал, что надо бежать — немедленно. Не одеваясь, прямо в пижаме, бежать, а еще лучше — сразу аппарировать. Что за бред? — Люмос, — шепнул Гарри. Лампа у кровати зажглась. Джинни сидела рядом с ним, и повернулась на голос. — Акцио, очки, — сказал Гарри, чтобы видеть жену лучше, и очки прыгнули ему на нос. Лучше бы он так и смотрел на Джинни, как на расплывчатое пятно. Лучше бы он не видел ее в подробностях. Лучше бы он не видел ее вообще. У нее были змеиные глаза. Гарри не успел увернуться — она прыгнула на него, они скатились с кровати, Джинни оказалась сверху, прижимая Гарри к полу за запястья. Откуда в ней столько силы — он не подозревал. Может, это сон? У него было много кошмаров, кажущихся реальными. И змеи в этих кошмарах были. Он сам однажды был змеей. Но сейчас он был Гарри. А кем была Джинни — он не знал, но та, что скалилась, глядя на него сверху вниз, была кем угодно, но не Джиневрой Молли Поттер-Уизли. — Кто ты? — шепнул Гарри. Она расхохоталась — так хохочут демоны в фильмах, но этот смех был куда реальнее. Все это было реальным, пусть и выглядело невозможной фантасмагорией. Все это было… настоящим. — Ты… Однажды Джинни была одержима Волдемортом, вспомнил Гарри. Тогда он умудрился забыть про это, сосредоточенный только на собственных проблемах — хотя что с тех пор изменилось? Гарри все так же был сосредоточен только на себе. — Ты — Он? — выговорил Гарри. — Никакой фантазии, — разочарованно сказала Джинни. — Хотя я и не ожидала от тебя большего. — Кто ты тогда? — спросил Гарри. — Какого цвета у меня глаза? — вдруг спросила Джинни. — Отвечай, какого цвета? В полумраке блеснуло лезвие. Невербальной левитацией Джинни удерживала в воздухе нож. Острый нож, Гарри помнил, как сам точил его, решив опробовать хозяйственное заклинание, и потом порезал палец от одного прикосновения к лезвию. Теперь нож парил в нескольких дюймах от его лица. «Левио́са, а не Левиоса́»… — вспомнилось почему-то детское наставление Гермионы. — Отвечай! Какого цвета у меня глаза — отвечай! Гарри с ужасом понял — он не помнит. Действительно, какого цвета у нее глаза? Он же столько раз смотрел в ее лицо — когда они целовались, когда он уходил на поиски крестражей и прощался с ней, возможно, навек, когда рассматривал колдографию, которую в то время носил с собой… Синие? Карие? Зеленые? Серые? Голубые? Как он мог забыть? — Ты не помнишь, — констатировала Джинни. — Я так и знала. Тебе плевать. — Нет! Он дернулся — бесполезно. Сила существа в теле Джинни намного превышала его собственную. — Мне не плевать! Джинни схватила его за руку, вывернув костяшками к себе. Ту самую руку, где навсегда остались следы-шрамы — «я не должен лгать». — Ты уже был наказан за ложь, — прошипела она. — Тебя это ничему не научило? Ты не осознал, что лгать — плохо? — Я не… Нож вонзился прямо в его ладонь, протыкая руку насквозь. Гарри вскрикнул от боли и неожиданности. Кровь ручьем хлынула на пол, на ковер — они с Джинни вместе выбирали, какой ковер постелить в спальне, Джинни шутила, что нужен помягче, чтобы «в случае чего» не болела спина… — Ты не должен лгать, — укоризненно сказала Джинни. — Но ты лгал. Ты лгал, когда сказал, что волнуешься за меня, чтобы я ушла из команды! — Я не… Нож вонзился в его плечо. Лезвие вошло в тело, как в мягкое масло. Гарри вскрикнул громче. — Скажи правду! — Я не… Я правда чертов эгоист! Нож замер в миллиметре от его горла. — Я хотел, чтобы звездой в нашей семье считали только меня! Я Избранный, я дважды победил Волдеморта, я герой двух магических войн, я уничтожил крестражи, я собрал воедино все Дары Смерти, и я заслуживаю славы куда больше, чем просто игрок в квиддич! Но звездой была ты! А я… а я стал просто символом, просто чем-то, что само собой разумеется! И я ревновал к твоей славе! Ревновал к твоим фанатам! Завидовал тебе! Даже три беременности, трое родов не помешали тебе снова стать прекрасным игроком! Лучшим, чем я! И я не помню, какого цвета у тебя глаза, потому что я давно в них не смотрел! Потому что я тоже начал воспринимать тебя, как данность! Гарри исповедовался — но легче не становилось. Каждый озвученный грех ложился новым грузом вины на его душу. — Ты слишком идеальная для меня! И ты никогда не подчинялась мне! Ты всегда делала то, что хотела сама, ты не слушала меня, и самое худшее, что ты была права! — Какая же ты… мразь, — тихо сказала Джинни. Она встала, дав возможность Гарри подняться следом — ему было трудно встать с раной в плече и руке, но как-то удалось. Здоровой рукой получилось нащупать свою волшебную палочку на столике у кровати. Они с Джинни нацелили палочки друг на друга одновременно. — Экспе… — начал Гарри. Выпалить заклинание сразу он не мог — даже Обезоруживающее. Потому что болели раны, потому что не верилось в реальность, потому что это была не Джинни, но тело-то было Джинни… Конечно, он не успел. — Империо!***
Демоница с усмешкой на губах наблюдала, как этот очкастый истеричный эгоист, ставящий во главу угла только себя одного — сначала в ужасе смотрит на нее, видя перед собой жену и не в силах поверить, что его супруга способна причинить ему боль, потом — как он выкрикивает в лицо ей признания в собственной слабости и эгоизме (наконец-то), потом — как льется его кровь… о, кровь она обожала. Чистую, грязную… какие забавные определения, как будто кровь может быть чистой или грязной. Группа крови у Гарри Поттера точно была одной из ее любимых. И, наконец, она наблюдала, как он становится безвольной куклой в ее руках — почти так же, как недавно такой же куклой стала его жена, эта несчастная рыжая ведьма, которая где-то на периферии сознания все еще отчаянно вопила «перестань». Впрочем, после признаний Гарри она больше не требовала у демоницы перестать — затихла. Может, поняла? Гарри был под Империо, но осознавал происходящее — не потому, что мог бороться с этим заклинанием. Потому, что демоница ему разрешала. — Ты жалок, — сказала она. — Ты был жалок всегда. Ты никогда не любил Джинни. Когда она любила тебя, когда она нуждалась в тебе — ты думал о ком угодно, о чем угодно, но не о ней. О ее братьях ты и то думал чаще… знаешь, почему? Потому что с них ты имел выгоду. Ты спас ей жизнь в Тайной Комнате — и это единственная причина того, что я щажу тебя… о да, это я еще щажу тебя! Но и тогда ты думал больше о спасении собственной жизни, чем о ее защите! И потом тоже — ты не любил ее. Ты влюбился в Чоу Чанг, ты даже не подумал, что на Святочный Бал мог бы пригласить Джинни, хотя знал, что она к тебе чувствует! Ты думал о том, что тебя отвергла Чоу, и тебе было плевать на то, что ты сам не раз отверг Джинни — как же, тебя, Избранного героя, икону, посмели отшить! Так знай же, Гарри Поттер, Мальчик-который-всегда-думал-только-о-себе — Чоу Чанг не любила тебя ни единой секунды. Когда она целовала тебя, она представляла другого — уже мертвого! И сейчас, в отличие от Джинни, она счастлива с другим, с живым, с тем, кому не наплевать на нее! Задевает? Вижу, что задевает. Гарри натужно сглотнул. Задевало. Он не мог двигаться и говорить, но слышал и чувствовал. И понимал. И знал — это правда. Чоу его не любила, а он хотел добиться любви Чоу только потому, что она его — его! — отвергла. — А потом Джинни стала красивой. Она была красивой всегда, но ты посчитал ее таковой намного позже, чем стоило бы. Ты решил, что такая девушка достойна твоего внимания, но все равно колебался, мысленно оправдывая себя тем, что тебе стыдно перед ее братом… как будто ее брат был бы против, чтобы его сестру любили! О нет. Ты искал отговорки. Ты взвешивал «за» и «против»! И Джинни первой тебя поцеловала, а ты снизошел до нее и ответил! И разве не представлял при этом ту, более тебе недоступную, никогда тебе не принадлежащую дочь Востока? Отвечай! — Да, — язык слушался его превосходно, в отличие от тела. Голос — тоже. И говорил Гарри правду. — Все действительно так. — Ты ведь и Чоу не любил. Тебя просто задел за живое ее отказ, — продолжила демоница. — Ты хотел получить ее — и не смог, хотя получал все, что тебе хотелось. А когда ты ушел искать крестражи… ушел, подсознательно полагаясь на помощь и защиту друзей, хотя всеми силами пытался делать вид, что против, чтобы они шли с тобой… ты ведь мог уйти без них, не говоря им ничего, просто уйти… но ты же хотел, чтобы они тебя прикрывали! Впрочем, речь не об этом. Ты не взял с собой Джинни. Ты бросил ее. Ты бросил ее, но разве для того, чтобы обезопасить? Скажи правду, почему ты ее бросил! — Потому что я думал, что могу найти кого-то получше! Потому что я думал, что если мне удастся выжить и победить — то я смогу выбирать… и смогу найти девушку лучше… — он не хотел этого говорить. Никому и никогда. Особенно Джинни — даже если Джинни его не слышала. — Она тебя слышит, — сказала демоница, будто прочитав мысли (скорее всего, именно прочитав мысли). — Я в ней, я загнала ее сознание в угол… но она тебя слышит. А я слышу ее. Знаешь, как сначала она умоляла меня перестать? Как отчаянно кричала, как зудела мне в ухо, подобно назойливой мухе, чтобы я перестала тебя мучить и убиралась вон из ее тела? — демоница хохотнула. — Теперь она молчит. И не потому, что я не позволяю ей говорить. Гарри внутренне вздрогнул. — Трус, — презрительно выплюнула демоница. — Скажи теперь, почему ты женился именно на Джинни — когда победил, когда стал еще известнее и мог выбирать? — Уизли, — как же он не хотел этого произносить — но не мог не говорить — не мог не говорить правду. Чертову гадкую правду. — Ее семья… она была мне выгодна. Молли заботилась обо мне, как о родном сыне. Артур и Перси работали в Министерстве Магии. Билл работал в Гринготтсе и женился на не менее выгодной для меня Флер. Чарли — драконолог из Румынии. Фред и Джордж открыли бизнес только благодаря мне, и от их благодарности я мог получить многое. Мне были нужны их связи. — Отлично, — тихо произнесла демоница. — И последнее. Ваши дети. Дети, которых выносило и родило это тело, — она указала на живот и грудь Джинни. — Ее фигура осталась соблазнительной и сексуальной благодаря физическим тренировкам — в том числе потому, что бедняжка хотела остаться для тебя желанной. Ты видел ее мать? Конечно, видел. Но Джинни так не располнела. К счастью, она держала свое тело в форме не только ради тебя — но и потому, что любила квиддич. Всем сердцем… к этому мы вернемся позже. Дети. Она многое вытерпела, нося их и рожая. Токсикоз. Отеки. Слабость. Боль. Ты никогда не узнаешь, каково это, потому что ты мужчина. И это, к сожалению, закон природы, который мне не изменить, но разве ты проявлял истинную заботу о ней, пока она носила в своем чреве детей от тебя? — Нет, — сказал Гарри. — Я не знал, что с ней делать. Я специально чаще проводил время на работе. Я оставлял заботу о Джинни на Молли, Артура и ее братьев. Я не хотел помогать ей. Рожденные ею младенцы меня вовсе поначалу пугали. Я был готов ночевать на работе, но не жить дома, слыша детский плач. — И тем не менее, имена этим детям дал ты, — скривилась демоница. — Этим противным тебе детям. Ты не дал Джинни и шанса назвать сыновей так, как хотела бы она. Почему? — Они все равно принадлежали мне. Я хотел, чтобы все знали — они принадлежат мне. Поэтому первого сына я назвал Джеймс Сириус — как своих отцов, родного и крестного. Второго — Альбус Северус, как своих учителей. А дочь — я назвал ее в честь матери, но второе имя разрешил выбрать Джинни, решив, что девочка не стоит пристального внимания и я могу позволить жене немного заявить права на нее. К счастью, она выбрала имя нашей общей подруги, — голос Гарри звучал звонко, четко и громко в тишине. Он хотел бы говорить тише, неразборчивей, придать голосу нотки вины — но не мог. — А знаешь, почему она выбрала имя Луны Лавгуд? — усмешка демоницы стала еще шире. — Потому что она ей нравилась. Именно в том самом смысле… Девочки-подростки… между ними иногда бывают разные отношения. Но Джинни все равно была влюблена в тебя, а Луна не была влюблена ни в кого, просто хотела экспериментов во всем, в том числе и в постели… Они обе знали, что их отношения временные, но они у них были! Первым для своей жены стал не ты, а ваша, как ты выразился, общая подруга. Конечно, девственность при этом не потеряли ни одна, ни другая, поэтому ты был уверен, что первый, и гордился этим — как же, Джинни встречалась с двумя парнями, и любой из них мог забрать ее невинность, но она берегла себя для тебя, что в очередной раз потешило твое самолюбие. А она не берегла себя — просто спала с девушкой… И знаешь, в постели с Луной ей было гораздо лучше, чем с тобой. Гарри слушал, не верил, не хотел верить — это неправда, все это ложь, это существо внутри Джинни вынуждает его говорить правду, но само оно врет. Не может быть, чтобы Джинни была с Луной. Не может быть, чтобы ей с Луной ей было лучше! — Ты доставлял этому телу гораздо меньше удовольствия, чем Луна, — демоница провела ладонями по груди Джинни, по талии, по бедрам. — Ты даже в постели думал только о себе, что неудивительно… Но тебе нравилось это тело. Оно возбуждало тебя. Если бы оно стало полнее, если бы эта грудь, — демоница демонстративно сжала грудь, — обвисла, то ты бы не получал больше удовольствия от близости с женой и, несомненно, нашел бы себе любовницу. Скажи правду! — Я присматривал варианты. Если Джинни перестала бы меня устраивать. Я не изменял ей, но я прикидывал, с кем мог бы завести отношения, если бы потерял к ней интерес. Я думал про Габриэль Делакур… и о многих коллегах из Аврората. Я бы не ушел из семьи, потому что мне было невыгодно разрывать отношения с Уизли, и другая женщина стала бы для меня только любовницей. Ну почему его голос такой четкий? Почему он так громко говорит? Почему он почти кричит? — Но это тело продолжало тебя устраивать, — демоница медленно развязала халат, демонстрируя Гарри обнаженное тело Джинни, прикрытое только нижним бельем. — Никаких растяжек на животе, грудь осталась упругой, как и ягодицы… Она летала так быстро, что получила прозвище «Блуждающий огонек» — она рассказывала тебе об этом, но ты ее не слушал. Ты никогда не слушал, когда она рассказывала тебе о квиддиче и всячески старался не приходить к ней на матчи, отговариваясь работой — потому что ты завидовал. Она летала намного лучше тебя, хотя ты был звездой квиддича в школе. Самый молодой ловец за всю историю, капитан команды… но она была талантливее тебя. И осталась талантливее. Скажи правду! — Да, я завидовал. Я должен был быть главной звездой квиддича в школе. И после школы. Я прекратил играть и стал аврором, но мне было неприятно видеть, как моя жена превосходит меня в том, где лучшим должен был быть я. Поэтому я настоял, чтобы она бросила квиддич. — Наконец-то ты понял, что не должен лгать, — процедила демоница. — Хотя эти слова вырезаны у тебя на коже — ты только и делал, что лгал. Гарри смотрел прямо в ее глаза. У нее были вертикальные зрачки. Он хотел бы отвести взгляд, но и этого не мог. — Она тоже лгала. Квиддич — ее жизнь, ее призвание, ее смысл существования. Она его не бросила. Она раскинула карты, решив спросить у них, как правильно поступить… и так я ее нашла. Вселиться в нее было очень просто, ее ментальные ворота открыты почти нараспашку… Я жила в ней сначала, не подавляя ее. Я говорила с ней, а она отвечала мне, думая, что это ее собственные мысли. И наконец я не выдержала несправедливости. Я овладела ее телом полностью, но оставила ее разум наблюдать. Джинни, он говорил правду. Все, что он сказал — правда. Это безумие, подумал Гарри. Настоящее безумие. Он, окровавленный, под Империусом, Джинни со змеиными глазами, говорящая сама с собой, ее распахнутый халат, парящий в воздухе нож… — Правда, — ответила Джинни. Именно Джинни, а не демон внутри нее. — Теперь я знаю. Гарри хотел закричать, позвать ее, сказать ей, что это ложь, которую его вынудил произнести мерзкий демон — но не мог больше произнести ни слова. — И ты все еще любишь его? Глаза Джинни менялись — от змеиных к обычным. Гарри присмотрелся к их цвету, но не мог разобрать в полумраке. — Нет. Это сказала Джинни. Настоящая Джинни. — Не люблю. Почему ему было больно слышать «не люблю» от нее, если он сам женился на ней не по любви — больше по расчету? Если он больше хотел ее, чем любил? — Ты говорила, что я должна убить его. Это все еще Джинни, с ужасом понял Гарри. Это сказала все еще настоящая Джинни. — Я бы убила. И это тоже произнесла настоящая Джинни! — Но я не хочу в Азкабан. Поэтому я просто уйду от него. Мысленно Гарри вздохнул с облегчением. — О нет, дорогая. Ты не попадешь в Азкабан, — глаза Джинни вновь стали змеиными. Потом — змеиным остался только один, а второй — обычным, и выглядело это еще более жутко. Гарри понял, почему так — понял, что Джинни и та, что внутри нее, мысленно разговаривают между собой. И он догадывался, о чем. Джинни кивнула самой себе. Подняла волшебную палочку. — Гарри, — это говорила она. Его жена. Его Джинни. Не демоница. — Я знаю, что все, услышанное от тебя — было правдой. Я догадывалась об этом сама. Ты лишь озвучил мои догадки. Я действительно спала с Луной в школе. И мне действительно с ней было лучше, чем с тобой. Я знала, что ты женился на мне частично из соображений выгоды. Я знала, что ты мне завидуешь. Я знала, что ты любил Чоу и до сих пор любишь ее, но только потому, что она тебя не полюбила. Я знаю, что ты во всем, всегда и везде хотел быть на первом плане. Вдобавок я знаю, что ты ревновал меня к братьям, когда я хотела провести время с кем-то из них, а не с тобой. Я знаю, что ты не полюбил Лили Луну, потому что надеялся, что ребенок родится похожим на тебя, как Джеймс и Альбус, неважно, что это девочка — а она родилась рыжей, как я. Я видела, как оценивающе ты смотришь на Габриэль. Я понимала, почему ты всегда занят именно во время моих матчей. Я оправдывала тебя и была идиоткой. Он почувствовал, что может говорить, и прохрипел: — Джинни, все не… — Лжешь, — отрезала Джинни. Держа волшебную палочку нацеленной на него, она шагнула ближе. Так близко, что он видел каждую черточку ее лица. — Ты не убьешь меня, — к нему снова вернулась возможность говорить. — Я — не убью. Один ее глаз снова обратился в змеиный. Голос Джинни звучал эхом двух голосов — ее настоящим и потусторонним, чужим, холодным. — Ты под Империусом. У нее карие глаза, понял Гарри. Светло-карие. Как молочный шоколад. — Убей себя. Это приказал голос Джинни, а не демоницы. Рука Гарри, сжимающая палочку, взметнулась к виску, и его голос, его собственный, произнес: — Авада Кедавра.***
— Он как будто сошел с ума! — рыдала Джинни в объятиях Молли. — Он был словно одержим! Он проткнул себе ладонь… Порезал плечо… Я пыталась его остановить, но он наложил на меня Обездвиживающее, и я могла только смотреть! Он говорил что-то бессвязное, а потом… потом запустил Убивающим себе в голову! — Такое бывает перед Хэллоуином, — шепнула Луна Невиллу. — Граница миров между нашим миром и миром духов тонкая, и иногда разные злые сущности проходят грань. А иногда — вселяются в чужие тела. Гарри часто взаимодействовал с темной магией, у него была связь с Волдемортом, вдобавок, в нем кровь Слизерина, неудивительно, что в него вселился демон. Бедная Джинни. — Да, — согласился Невилл. — Бедная Джинни, они же так любили друг друга…***
Через год Джинни выйдет замуж за Виктора Крама — того, кто полностью разделит ее интересы, и будет приятно удивлена тем, что муж относится к ней без равнодушия, бережно, внимательно и любяще во всех аспектах жизни. Виктор официально по всем документам станет отцом для ее троих детей, и растить их будет с любовью родного отца, никого не выделяя — даже родившуюся еще через год родную им обоим девочку, имя для которой придумает Джинни. Она уедет в Болгарию, домой будет приезжать только по праздникам, и ни разу не придет на могилу Гарри. Зачем ворошить прошлое? Джинни будет счастлива в настоящем.