Дерек Хейл всю жизнь ненавидел шум. Для подростка-Дерека самым страшным наказанием было остаться «за старшего» с Корой и Эриком. Младшие были громкими, до жути активными и не знающими чувства меры; как ураган Катрина — смертоносные и сносящие всё на своём пути. И даже травмы, которые они получали в процессе
доведения брата до точки кипения игры — и за которые Дереку после доставалось от матери — не могли остановить их надолго. Парень грешным делом думал, что эти двое даже с оторванными конечностями и проломленными черепами смогут так же беззаботно носиться по всему дому.
Самым обидным было то, что недовольство сына Талия нагло использовала против него: нагрубил учителю? На следующих выходных забудь о намеченной прогулке с друзьями: Кору и Эрика не с кем оставить. Соврал и твоя ложь вскрылась? Милый, пригляди за младшими, пока мы будем в магазине. Ослушался и всё-таки сбежал на вечеринку? Сегодня сидишь с Корой и Эриком. И что, что на побег тебя надоумил Питер — у тебя что, своей головы на плечах нет?
И так каждый раз. А дядя, сволочь такая, лишь ехидно ухмылялся глядя на него из своего угла, а, когда натыкался на горящие злостью глаза племянника, лишь невинно разводил руками. Мол, прости, дорогуша, но я не при делах.
Когда случился пожар, Дерек был вне себя от горя. Всё, что осталось от его семьи — старшая сестра, Лора, на которую внезапно свалилась сила альфы и ответственность за стаю
её остатки, к которой она, честно говоря, совсем не была готова, да полуживой дядя. Хотя сам Питер своё
существование вряд ли бы окрестил таким сильным словом, как
жизнь. Он был прикован к постели, сильно парализован, даже не смотря на их усиленную регенерацию, которая хоть и залечила ожоги, оставив лишь уродливые шрамы, но не смогла исцелить его полностью. Волки, потерявшие стаю, вообще редко оставались кое-как функционирующими и дышащими телами — обычно они быстро умирали, не в силах смириться с потерей. Дерек на всю жизнь запомнил их с Лорой визит к дяде после того, как тот очнулся. Некогда наполненный
жизнью, сильный, молодой и гордый оборотень теперь выглядел слабым и дряхлым стариком, не способным, простите за грубую прозу жизни, даже сходить в туалет без чужой помощи — «утка» стояла около одной из ножек кровати.
И, Боже, этот
взгляд. Пустой, безжизненный, словно потускневший вместе с радужкой. Дерек помнил, как Питер смотрел в его глаза, но в тоже время глядел куда-то
сквозь них, словно не видел ничего.
Они с сестрой ушли минут через десять: в палате дяди было на удивление душно, несмотря на наступивший пару дней назад декабрь.
Теперь в их особняке было до звона в ушах тихо. И Хейл душу был готов продать за то, чтобы Эрик и Кора влетели на развалины старого дома, шумя и снося всё на своём пути.
После этого он покинул Бейкон Хиллс, около полугода путешествуя по Штатам, пока, наконец, не осел в Нью-Йорке на долгие пять лет. Ровно до того момента, когда проклятый городишко не притянул его обратно.
Едва он миновал табличку с подписью «Добро пожаловать в Бейкон Хиллс», как всё вокруг закрутилось с бешеной скоростью.
Смерть Лоры, появление нового альфы, вернувшиеся Ардженты, новообращенный мальчишка-подросток, выздоровление дяди, его смерть, а после и «чудесное» воскрешение — и вот Хейл и сам не заметил, как окружил себя подростками, создавшими странную, разношерстную, но очень крепкую стаю. Конечно, Дерек знал, что стая не ограничивается исключительно волками — в его собственной семье были люди. Но то, что сформировали его беты и их друзья, было чем-то из раздела фантастики.
В стаю Дерека помимо его волчат (а это Скотт, Эрика, Бойд и Айзек) очень органично вписались милая банши Лидия, бывший канима Джексон, который на поверку оказался неплохим парнем, люди в составе шерифа Стилински и Мелиссы МакКолл, громовая кицуне Кира, его собственный дядя, ставший омегой и из принципа и природного упрямства не соглашающийся принять в племяннике альфу, а также — Боже, уму непостижимо! — охотники из Арджентов: Крис, оказавшийся очень интересным человеком, с которым у них, на удивление, было много общего, и его прекрасная дочь, Эллисон (Скотт очень верно подметил — она не может не нравиться). Он готов руку дать на отсечение, что его предки попереворачивались в гробах от этой новости. Раз пятнадцать уж точно. И ещё…
Грохот.
— Ох, блин! Чуть не упал! Кто вообще придумал ставить коробки и другие мешающие вещи в проходе? Всем привет, кстати! Никто, надеюсь, не умер за последние полчаса?
…Стайлз. Шумный, раздражающий, болтливый и излишне активный Стайлз. Дерек много раз порывался придушить надоедливого тинейджера, но каждый раз останавливался: мальчишка шёл незаменимым дополнением и «+1» к МакКоллу, а тот в качестве товарища и беты Хейла более чем устраивал.
Младший Стилински его невероятно раздражал, если не сказать бесил. Он очень много — и часто не по делу — говорил, перескакивая с мысли на мысль, как кузнечик, одновременно с этим обильно и ненужно жестикулировал, постоянно чуть не задевая чей-либо нос, лоб и глаз. Однако волчата не обращали на это особого внимания: благодаря инстинктам они ловко уворачивались от летящей в лицо ладони, посмеиваясь над гиперактивным приятелем. Даже Уиттмор, что до всех этих событий был непомерно грубым и высокомерным, лишь картинно кривился и удивительно по-доброму закатывал глаза, приправляя мнимое недовольство колкой фразой, которую Стилински тут же отбивал своим сарказмом. Не то, чтобы Дереку самому прилетало по лицу — он как-никак тоже был волком, но… будем честны, мальчишка его просто невероятно бесил.
А вот Питер был от него в восторге. Их колкие пикировки и словесные дуэли можно было смотреть как сериал. Дядя не раз и не два проходился по умственным способностям Дерека и его стаи (не задевая Эллисон, естественно, ведь она не может не нравиться. И Лидию. Ну, у них там своя химия, и Дерек очень
не хочет в ней разбираться). А потом неизменно добавлял что-то вроде «Слава Богу, что тут есть Стайлз, а то было бы совсем грустно». Дерек активно отгонял от себя мысли о том, что он просто и совершенно по-детски
ревнует.
Вот и сейчас — едва Стилински переступил порог лофта, как вокруг стало шумно, душно и очень
тесно. Мальчишка болтал за пятерых сразу. Вот, вроде бы, спросил что-то у Айзека и, не дожидаясь ответа, сразу перескочил на свою теорию о новой сверхъестественной херне, вновь происходящей в Бейкон Хиллс, а потом вновь вернул внимание волчатам, спрашивая что-то то ли про кофе, то ли про ужин, и, естественно, успел перекинуться парой-тройкой шпилек с Питером.
И так всегда.
Каждый. Грёбаный. День.
Боже, неужели Стайлз не понимает, как раздражает его пустая болтовня? Неужели не чувствует, как она надоедает, как давит на всех в комнате? Неужели не знает, когда нужно, просто необходимо,
заткнуться?!
— Эй, хмуроволк!
Блять.
— Что-то ты слишком хмурый даже для привычного себя. Ты настолько сильно переживаешь? Из-за того, что происходит?
Заткнись, Стайлз. Просто, пожалуйста, заткнись.
— Та брось, Дерек! Мы разберемся с этим, первый раз что ли? К тому же у меня появилась одна теория, и я почти на сто процентов уверен, что она верная! Скотт и Эллисон сейчас у Дитона — он уже скажет наверняка, прав я или нет. Они уже скоро приедут, и мы…
— Да, Господи, Стайлз, заткнись уже! Закрой рот! — взорвался Хейл, вскакивая с кресла. Он был настолько взбешён, что не обратил внимания на то, как ослабли волчата, что, почти скуля, обессилено прижимались к стенам. Он не заметил, как отпустил альфа-сущность, подавляя волю своих бет. Не заметил, как напрягся сидящий на диване Питер.
Он смотрел в упор на Стайлза, но
не видел, как он съёжился. Не видел, как что-то внутри перевернулось, разбилось на щепки, отражаясь в потускневших карих радужках. Не видел побледневших
больше обычного щёк с чёрными кляксами родинок.
Не хотел видеть.
Не видел.
Его достал каждодневный трёп, надоела бесполезная болтовня, уже давно выводила из себя чрезмерная активность. Стилински его бесил, раздражал, Дерек
почти его ненавидел. И больше он не собирался об этом молчать.
— Неужели так сложно помолчать? Всего пару часов! Для тебя это сложно?
Стояла гробовая тишина. Был бы тут Скотт, он бы не стал молчать — заступился бы за друга, не задумываясь, и плевать ему было бы, кто перед ним: школьный хулиган или его альфа.
Но Скотта тут не было. Остальные дорожили Стайлзом, дружбой с ним — безусловно, но в них не было того, чего в МакКолле было хоть отбавляй — смелость на грани безрассудства, верность, больше похожая на помешательство. Никто из них не посмел бы даже дышать в сторону разъярённого Дерека, в то время как Скотт стоял бы напротив, смотря прямо в глаза и спокойно оспаривая слова Хейла.
Наверное, это во многом и послужило их со Стайлзом крепкой связи: Стилински был бурным, как горная река, взрывным, как гейзер, шумным и способным свести с ума — или очаровать — буквально каждого человека, с которым он говорил больше двух
секунд минут; МакКолл же, несмотря на те редкие случаи быстрой потери контроля сразу после обращения (спасибо, Питер), в большинстве случаев был спокоен и непоколебим, как скала, уравновешен и временами даже безэмоционален. Иногда они менялись местами: там, где обычно взрывной и беспокойный Стайлз брал тонким расчётом, своими знаниями и холодной головой, спокойный и равнодушный Скотт импровизировал, брал находчивостью и своими совершенно неожиданными, как взрыв, действиями. Эти двое, на первый взгляд совершенно непохожие, дополняли друг друга как инь и янь. Те, кто был с ними знаком больше недели, с лёгкостью могли подтвердить — эти двое идеально подходили друг другу.
— Как же ты меня уже достал! Скажи, зачем ты здесь? Зачем трёшься рядом со стаей? Зачем делаешь вид, что принадлежишь к ней?
Стайлз чувствовал, что задыхается.
Он не был невинной овечкой: он мог ответить обидчикам, да так, что те ещё долго бы зализывали раны, тихо сидя в своих норках. Что же происходит сейчас? Он не знает. Сначала он был просто шокирован, то ли тем, что на него не за что наорали, то ли тем, что Дерек с эмоциональным диапазоном табуретки разгорячился так, что Стилински, не имевший способностей оборотня, чувствовал исходящие от младшего Хейла химсигналы. Он уже хотел было вступить в перепалку но…
…но тут прозвучали слова о стае.
И внутри Стайлза что-то перевернулось. Он чувствовал, что не может ничего сказать, что язык будто прилип к нёбу, а голосовые связки вдруг исчезли из глотки.
— Твоё присутствие
угнетает меня выводит меня из себя! Ты постоянно ошиваешься здесь,
и это делает мне только хуже а толку — ноль! Ты
убиваешь бесишь меня, Стайлз! Я хочу, слышишь, хочу чтобы ты, наконец, ЗАМОЛЧАЛ!
Крик Дерека был настолько громким, что в лофте задрожали стёкла. Он, кажется, выдохся, и теперь просто тяжело дышал, смотря на стоявшего перед ним мальчишку.
И он, наконец-то,
увидел.
Стайлз был белым, как снег. Он беззвучно и прерывисто дышал, его ладони мелко-мелко дрожали — если не приглядываться, то можно и не заметить.
Подросток всё также
недышал, попеременно смыкая или размыкая вмиг пересохшие губы, но в кое-то веки молчал (и нет, Дерек совсем
не хочет, чтобы тот вновь заговорил). Стилински на него не смотрел. Он, видимо нашёл что-то очень интересное в стене прямо за Хейлом. Дерек почти готов был насладиться своей победой в благословенной
тишине.
А потом Стайлз поднял взгляд. И праздновать резко расхотелось.
О нет.
Только не снова, Господи, только не снова.
Кажется, он его уже где-то видел,
этот взгляд, пустой, безжизненный, словно потускневший вместе с радужкой. Дерек помнил, как Питер смотрел в его глаза, но в тоже время глядел куда-то сквозь них, словно не видел ничего.
Хейл почувствовал, как внутри до предела сжалась пружина.
Не смотри так на меня, Стайлз. Вообще на меня не смотри.
Подросток ничего не говорил. Просто глядел, словно пытался что-то найти в его лице, будто хотел понять… А потом вздохнул, видимо, собираясь что-то сказать, губы дернулись, но…
— Прости.
…но из его рта не вырвалось ни звука.
Стайлз потеряно огляделся, выкручивая самому себе запястья, после подошёл к барной стойке, у которой небрежно кинул рюкзак. Хейл не мог не заметить, какими рваными были его движения. Стилински закинул сумку на плечо и через секунду исчез за дверью лофта.
Вокруг звенела тишина. Дерек вновь опустился в кресло. Он
тщетно пытался убедить себя в том, что был счастлив отсутствию Стайлза и, как следствие, шума.
У него не получилось.
Стая испуганно смотрела на своего альфу.
***
Им с Эллисон пришлось разделиться по пути. Девушке позвонила Лидия и попросила срочно заехать к ней. Они решили, что встретятся уже в лофте.
Скотт не спеша перебирал ногами ступеньки.
Они проторчали у Дитона почти два часа, и тот, в награду за их «страдания», обрадовал их новостями — Стайлз оказался прав. МакКолл улыбнулся, представляя, как друг сначала замрёт на мгновение, словно не может поверить тому, что только что услышал, а потом как по сценарию: глаза расширятся, губы, до этого напоминавшие букву «о», растянутся в широченной улыбке (Скотт не раз спрашивал себя, не болят ли у Стайлза щеки), а после он всем корпусом развернётся к ухмыляющемуся Питеру и, как всегда, хмурому Дереку. «Я же говорил!» — тут же последуют его слова.
А там уже дело техники — обсудить их действия, составить план и приготовиться к «делу».
МакКолл с улыбкой зашёл в лофт… и пораженно замер, напрягаясь.
В лофте так сильно пахло страхом, что у Скотта закружилась голова. Он с трудом подавил желание зажмуриться и заскулить, прижавшись всем телом к стене. Принюхавшись, он ощутил ещё один, не менее яркий запах — раздражение? Нет-нет, не оно — хотя и им несло так, что за милю учуять можно. Скотт закаменел сильнее, когда разобрал — стресс. Смятение. Стыд. Да что тут, чёрт возьми, произошло?!
Последний запах чуть не сбил его с ног. Он был настолько мощным, что у парня сдавило виски, а волк внутри, обычно гордый и свирепый, жалобно выл и будто бы пытался сжаться в небольшой шерстяной комочек.
Боль.
Ужасная, невыносимая — как будто кому-то только что взрывом гранаты оторвало руку. Хотелось кричать. Хотелось плакать. Хотелось упасть и спрятаться за плинтусом, лишь бы не чувствовать… Стоп.
Скотт настолько резко вскинул голову, что ещё с полминуты комната скакала вверх вниз, но парень предпочёл не обращать на это внимания. Его волновало только одно.
— Где Стайлз?
Он не узнал поначалу свой голос. Тот был каким-то чересчур резким и ломким, он не то хрипел, не то сипел, не то покаркивал — честно, ему было плевать.
Потому что всю комнату заполнил кислый, и словно гнилой запах. Запах Стайлза.
Скотт почувствовал, как живот скрутило узлом, а легкие словно уменьшились до размера атома. Этот запах не мог принадлежать его другу, что по обыкновению пах какой-то сладостью с изредка проскакивающими горчащими нотками. Этот запах должен принадлежать кому-то другому, кому-то,
кто не Стайлз.
Но в голову тут же врываются воспоминания почти трёхмесячной давности — вечеринка Лидии. Галлюциноген в напитке. Это была та ночь, в которую всё поменялось. Та ночь, в которую воскрес Питер. Ночь Червивой Луны.
Та ночь и Стайлз. Разбитый, непривычно тихий, одиноко сидящий у колонны прямо рядом с бассейном. И пахнущий, чёрт возьми,
так. Кисло-кисло — язык и скулы свело аскомой. Волк внутри тогда взбунтовался так, что чуть было не вылез наружу. Инстинкт загорелся в голове красной лампочкой. Увести. Спрятать. Защитить. Стайлз Стилински был частью
его стаи ещё задолго до того, как сам Скотт стал волком. Это случилось в тот день, когда улыбающийся во все — и недостающие тоже — зубы темноволосый, взъерошенный, как воробушек, и чрезмерно гиперактивный мальчишка налетел на него на детской площадке и, протянув свою ладошку, сказал картавое «Привет!»
Господи, это было так давно — с того момента прошла целая жизнь.
В ответ на его вопрос стая ещё более испуганно заскулила, продолжая жалобно жаться к друг другу и стене. Питер же, никак не отреагировавший на его появление и реплики, в упор смотрел на племянника, что преспокойно (если не считать напряженных плеч, сжатых крепко челюстей и едва-едва подрагивающих пальцев) сидел в своём кресле, о чём-то задумавшись. Скотт чувствовал выворачивающее его наизнанку беспокойство.
— Дерек, — прохрипел он, — что произошло? Где Стайлз?
— Ушёл.
— То есть как, «ушёл»?
Хейл, если и заметил дрожавшую в голосе злость, проигнорировал её. Он почти устало вздохнул.
— Ногами, Скотт. Объяснить нужно?
МакКолл проигнорировал шпильку, продолжая в упор смотреть на Дерека. Тот сначала не обращал на бету никакого внимания, но после как-то не то устало, не то раздраженно, что было более вероятно, вздохнул и посмотрел на Скотта в упор.
— Он ушёл, потому что я этого захотел.
Тишина, что обрушилась на лофт после его ответа, давила на уши и виски. Дерек поймал себя на мысли, что, если бы Стайлз был здесь, он бы тут же разбавил её какой-нибудь глупой шуткой или не менее тупым фактом. Но его здесь не было
по вине Хейла, а кроме Стилински никому бы в голову не пришло прервать молчание.
— И почему же ты этого захотел?
Голос Скотта был тягучим и спокойным, словно он спросил это только лишь из праздного любопытства. Дереку стоило бы насторожиться этому мертвецкому безразличию, царившему в голосе беты, но он, что неожиданно для его обычно проницательной натуры, чуявшей приближающийся пиздец за милю, а то и две, пропустил это мимо ушей.
За окном нахмурилось.
— Потому что он слишком много болтает, и чаще всего — не по делу. — Дерек слитным движением понялся с кресла и прошёл к барной стойке, спиной чувствуя на себе взгляд МакКолла. Он налил в стакан воды, залпом выпил и повернулся лицом к бете, оперевшись бедрами о столешницу. Скотт был также неподвижен и до ужаса спокоен, но Хейл будто бы этого не видел, продолжая говорить. — От него шума больше, чем от всей стаи вместе взятой. Если он приходит, то побыть в тишине — невозможно. Не пройдёт и секунды молчания, как он непременно что-нибудь скажет.
Стая, чуть-чуть пришедшая в себя, настороженно наблюдала за разговором. Дерек прошёл в комнату и теперь, активно — но не так, как Стайлз, само собой — жестикулируя, пытался донести до беты свою точку зрения. Парень был всё также неподвижен. За окном пару раз громыхнуло, по стеклу забарабанил дождь.
— Серьёзно, Скотт, это невозможно терпеть. Он абсолютно бесполезен. Всё что он делает — это говорит и лишней требухи в его словах больше, чем смысла.
МакКолл почти ленивым взглядом следил за передвижениями своего альфы, чуть прищурившись. Питер, расслабившийся было, когда всё же заметил Скотта, напрягся вновь, наблюдая за мальчишкой. Для человека, который за Стилински был готов оставлять за собой горы трупов, тот был
слишком спокоен, если не сказать умиротворен. Старший Хейл посмотрел на притихшую стаю и поймал взгляд Айзека. Одними глазами он донёс до парня своё предостережение: «Будь готов». Почему-то Питер был уверен, что тихо и мирно этот разговор не закончится. Лейхи, кажется, его понял и впервые в жизни был с ним абсолютно солидарен.
— Какого чёрта он вообще тут ошивается? — между тем продолжал Дерек. — Не помню, чтобы приглашал его. Создаётся такое ощущение, что ему просто нечем заняться, вот он и приходит и бессмысленно тратит что своё время, что наше. Ничего полезного для стаи он не делает.
Хейл будто бы и забыл, что из всего дерьма, в которое они попадали, их вытаскивал не кто иной, как Стилински. Бесполезный, по словам альфы, человек был их главным мозгом и аналитиком. Стайлз мог одновременно обрабатывать и усваивать столько информации, что мог, по ощущениям, спокойно вести лекции одновременно у трёх курсов абсолютно разной направленности.
Его мозг — этакий чердак, но в него не сваливается всякий хлам и что-то, что жалко выкинуть, ведь с этим «что-то» так много всего связано. На чердаке Стайлза — полный порядок. Всё расфасовано по коробкам и тщательно рассортировано на полках — просто рай для перфекциониста. Это как на складе какой-нибудь военной базы или в хранилище жутко престижного банка: идеальные далеко идущие ряды стеллажей с пронумерованными полками или огромная комната с миллиардом различных ячеек. Каждой полке и ячейке отведена своя роль, и в них, несмотря на их количество, царит порядок: то, что «лежит» на полке 1568 никогда не окажется в ячейке 17.
Но, тем не менее, Дерек этого не замечал. Люди (да и оборотни тоже) вообще имеют короткую память на «хорошее», а Стайлз к тому же Хейла жутко раздражал, так что длительность запоминания была и того короче.
— Мало того, что он бесполезен, так ещё и болтлив, как Осёл из «Шрека». Как ты его терпишь, Скотт? Он же, кажется, совсем не знает, что такое «тишина» и не умеет закрывать рот. Не удивлюсь, если он и во сне разговаривает — такой вряд ли сможет замолчать. Клянусь, день, когда он заткнётся, будет объявлен всемирным праздником.
Дальше было всё, как взрыв гранаты.
Едва Дерек закончил свою речь, как врезался в стену позади него с такой силой, что в глазах потемнело, и он, кажется, услышал, как с хрустом ломались его кости. Челюсть горела огнём: Скотт со злостью впечатал в неё кулак, не обращая внимания на то, как его собственную руку обожгло болью. Дерек не успевал не то, что увернуться — даже вздохнуть, с такой скоростью его бета наносил удары.
На мгновение всё затихло. В проблеснувшей паузе Хейл увидел, как Питер и Айзек оттягивают от него Скотта. Но поразило его совсем не это.
МакКолл.
Он не был злым, нет. Он был в ярости. Его волчья сущность вылезла наружу, искажая его лицо до неузнаваемости. Сейчас он был похож на Питера в его альфа-сущности: ничего человеческого в нём не осталось, только зверь. Зверь, который хотел убивать, крушить, рвать на части. И в первую очередь — Дерека. Словно вторя настроению Скотта, за окном тучи обрушились ливнем на город. Сверкала молния, деля напополам тёмное серое небо. Гром с треском и грохотом пробегал над Бейкон Хиллс.
Бета выкрутился из хватки и вновь бросился к нему. Хейл — атеист, но он мог с уверенностью сказать — Скотта будто бы обуял дьявол.
Альфа едва успел среагировать и подставить под удар предплечья. Их так сильно обожгло болью, что Дерек поймал себя на мысли, что готов оторвать их, лишь бы её не чувствовать. Тут же кольнуло живот и бедро — когти разорвали кожу почти до кости.
Сколько ещё продолжалось его избиение он понять не мог. Просто в один момент всё прекратилось: стая, теперь уже в полном составе, оттащила Скотта от него, скручивая по рукам и ногам, пока Джексон стоял между ними, в любой момент готовый удерживать уже альфу.
— Идиот! — прорычал МакКолл, смотря на Дерека нечеловеческими бешеными глазами. Если бы Питер был в более радушном расположении духа, он бы вслух удивился тому, как парень умудрился прорычать слово, не содержащее в себе даже намёка на букву «р». Но сейчас он был не на шутку обеспокоен безопасностью племянника: если бы их — его, Айзека, Эрики, Бойда и Джексона — тут не было, то МакКолл бы убил Дерека, тут не приходится сомневаться.
— Ты с ума сошёл, Скотт? — спросил ошеломленный племянник, и Питер был готов сам ему врезать — лишь бы замолчал.
— Ты идиот, Хейл! Ты даже не представляешь, что натворил! Мразь!
Парень рванулся в хватке, но волчата и Питер держали его достаточно крепко. Джексон помог Дереку подняться на нетвёрдые ноги и придерживал его, чтобы не свалился опять на пол. Уиттмор смотрел на одноклассника настолько испуганными глазами, что было понятно — он был готов бежать до Канадской границы на своих двоих, лишь бы не быть в одном помещении с МакКоллом. Питер всеми силами отгонял от себя это же желание
— Да что происходит? Объясни нормально, Скотт! — терял терпение Дерек.
В комнате было нечем дышать. Обстановка накалилась до такой степени, что Питеру казалось, что он вновь заперт в подвале горящего дома. Он инстинктивно вздрогнул, отгоняя это чувство.
Скотт внезапно успокоился. Просто в один момент напряженное тело расслабилось,
желтые глаза, горящие яростью, вновь стали карими, но тёмными, как две бездны. Его лицо будто было высечено из камня — холодное, спокойное, не передавающее и йоту тех эмоций, что бурлили внутри. Он смотрел на Дерека так, словно прицеливался, куда вонзить когти, чтобы смерть была долгой, мучительной и неотвратимой.
— Если Стайлз опять замолчит, — голос МакКолла был тихим, но твёрдым, как сталь, и холодным как лёд; все в комнате невольно поёжились, — клянусь, я убью тебя. — Ни у кого не возникло и мысли, что он блефует.
Небрежным движением плеча Скотт скинул с себя чужие руки и развернулся по направлению к двери, напоследок одарив Дерека колючим и острым, как бритва, взглядом.
— Стой. — Младший Хейл рванулся вперед, желая ухватить бету за руку. — Объясни, чёрт возьми, что это было, я всё-таки твой альфа!
Едва он обхватил пальцами запястье, как МакКолл дернул его на себя, а после резко толкнул, придавливая к полу. Дерек замер. Горящие злостью карие глаза говорили намного больше, чем слова.
— Хоть подойди к нему, Хейл, клянусь — четко проговаривал парень, надавливая локтем на грудину, — искать тебя будут долго.
Он поднялся на ноги, одернул полы куртки и хотел уже было уйти, как вдруг заговорил, глядя куда-то в сторону:
— Его мама была тяжело больна. Лобно-височная деменция. Стайлз от неё не отходил, он был готов ночевать в больнице и если бы его отец не отвозил его домой, то, держу пари, он бы поселился в её палате.
Никто его не прерывал. Из всей стаи, пожалуй, только Лидия могла бы понять, к чему он ведёт. Она и Питер, что сейчас выглядел так, словно хотел исчезнуть прямо в эту секунду и, желательно, прихватить с собой племянника. Обычно спокойный и безразличный, сейчас он выглядел, как побитый щенок. Его лицо опустилось, глаза будто выцвели, да и сам он стал на пару оттенков серее. Он не просто знал, что Скотт скажет дальше. Он
понимал, что чувствовал Стайлз.
— Сначала всё было хорошо. Была надежда на то, что ей станет лучше. Но… — Скотт усмехнулся и как-то беспомощно развёл руками, будто он был врачом, который не смог помочь. — Через несколько дней её состояние ухудшилось. Болезнь начала прогрессировать и она… Она перестала узнавать Стайлза. Временами вспоминала, но почему-то была уверена, что это он её убивает, что он причина того, что она не может выкарабкаться. Стайлзу было всего семь. Он много говорил, рассказывал ей, как прошёл день, чем занимался, в сотый раз говорил о том, что он любит, а что нет, и почему «Звёздные воины» — лучший фильм, что придумало человечество, а Лидия Мартин — самая прекрасная девочка в мире. Он говорил и говорил, словно пытался заставить её запомнить.
Все слушали его так внимательно, словно он был посланником Бога. Тишина стояла хрустальная, казалось, если кто-то из них издаст хоть звук, то она обрушится на них осколками. Все понимали, почему Стилински был
таким. Дерек, чёрт возьми, понял.
— Я случайно услышал. Был в больнице с мамой и решил пойти искать их с отцом. Миссис Стилински она… Она так кричала. До сих пор помню: «Хватит, Стайлз!», «Твоё присутствие убивает меня», «Ты постоянно здесь, и мне становится только хуже, Стайлз», «Замолчи, хватит, я хочу, чтобы ты ЗАМОЛЧАЛ!»
Дерек активно отгонял от себя чувство вины и так не вовремя появившееся дежавю.
— Миссис Стилински умерла, а Стайлз… Он не разговаривал почти два года. Вообще. Ни со мной, ни с отцом, ни с кем-либо ещё. Не то, чтобы не разговаривал — вообще никаких звуков не издавал.
Скотт подошёл к двери, но всё же обернулся, не глядя на Хейла.
— Ты вряд ли поймёшь, Дерек, но его молчание — это самая страшная вещь, которая только может приключиться. Это хуже смерти. Особенно, если ты его ценишь.
Он поднял взгляд. Стая ахнула, Питер понимающе покачал головой, а Дерек застыл, словно парализованный ядом канимы. Скотт смотрел на него в упор, сверкая
ярко-голубыми глазами.
— Ты этого не делаешь. А значит не можешь быть моим альфой. Тебе нужен я, без Стайлза, но это не осуществимо. Он — моя стая. Всегда ей был, еще до укуса. — Он жестко ухмыльнулся, качая головой. — Ты говорил, что никогда бы не бросил свою стаю. Вот и я не брошу.
МакКолл вышел из лофта. Дверь за ним тихо захлопнулась, и каждый находящийся в комнате понял — навсегда.
***
Эллисон ехала по направлению к лофту объездными путями. Прямая дорога была перекрыта: то ли ремонт самой дороги, то ли произошёл разрыв гидранта, а может всё из-за внезапно начавшегося ливня — она особо не интересовалась.
Девушка аккуратно свернула на соседнюю улицу. Знакомые дома приветливо сверкали ей стёклами, даже несмотря на пасмурность и бушующий шторм: здесь, по соседству, жили Скотт и Стайлз.
Кстати, о последнем.
Арджент как раз подъезжала к его дому, когда заметила
неровно стоящий синий джип. Она остановилась до того, как осознала это.
Что-то было не так.
Стилински обожал свою малышку. Он заботился о ней так, будто она была новенькой Феррари или коллекционным Ягуаром 1950го года выпуска.
Он бы ни за что не поставил бы её криво. Он бы не заехал на газон.
Что-то было не так.
Эллисон вышла из машины и прошла к дому. Она медленно взобралась на крыльцо, критично осматривая вход. Порыв ветра проследил её путь, врезался ей в спину, заставляя девушку пошатнуться, и прорвался к белой, слегка потрескавшейся двери.
Вот оно. Дверь слегка приоткрылась, жалко скрипнув петлями. Арджент положила на направляющую стрелу. Стилински, что отец, что сын, были ужасными параноиками. Один по должности, второй — по наследству. Оставить дверь незапертой? Нет, это точно не про них.
Что-то было не так.
Эллисон бесшумно вошла в дом; стрела в любой момент была готова сорваться с арбалета. Было тихо. Никаких следов борьбы: ни опрокинутой мебели, ни крови, ни разбросанных вещей.
Что произошло? В груди сворачивалось в клубок беспокойство. Девушка сделала глубокий вдох, успокаиваясь, и прошла по коридору, оглядывая помещение. В прихожей обнаружились кеды, небрежно сброшенные, они лежали так, что носок одного лежал на пятке другого. В гостиной почти упала с подлокотника кресла небрежно сброшенная куртка. Рюкзак лежал на ступеньках между первым и вторым этажом.
Что-то было не так.
Эллисон бесшумно поднималась по ступенькам, держа наготове арбалет. В доме было тихо. Шериф был на работе, а вот, что случилось с младшим Стилински, который так-то сейчас должен быть в лофте, можно было только предполагать.
На улице отчётливо прогремело, словно с треском ломалось небо. Сверкнула молния. Дождь быстрее забарабанил по стеклам.
Дверь в комнату Стайлза была открыта. Внутри было темно: свет не горел, а снаружи солнце загородили черные тучи. Арджент тихо выдохнула и резко появилась в проёме двери, направляя арбалет в темноту. Но так и не спустила курок.
— Стайлз?
Парень стоял посередине комнаты спиной к ней. Девушка спрятала оружие в сумку и вошла в комнату.
— Что случилось? Почему ты здесь?
Стилински ничего ей не ответил. Он вообще словно не заметил её присутствия. Эллисон аккуратно коснулась его плеча — Стайлз вздрогнул. В темноте комнаты вдруг стало неуютно и холодно: она не любила, когда при разговоре не видно лица собеседника. Арджент отошла к столу, зажигая настольную лампу, и обернулась к другу, но так и не смогла сделать и шага.
Стайлз всегда был бледным, несмотря на яркое калифорнийское солнце, и его родинки яркими кляксами выделялись на щеках и руках, но сейчас он был таким белым, что, казалось, его припорошило снегом. Он ссутулился, словно хотел стать меньше. Но главным было не это.
Его лицо.
Оно было настолько опустошенным и каменным, что Арджент пришлось отгонять мысли о том, что он умер. Она подошла к Стайлзу, становясь перед ним. Он смотрел куда-то в сторону, но взгляд его был обращен в пустоту.
Мокрые чёрные волосы упали на лоб и облепили собой уши. Лицо блестело от дождевых капель.
— Стайлз?
Он не откликнулся, продолжая смотреть в никуда. Эллисон положила ладошку ему на мокрую щеку в немой просьбе обратить на неё внимание.
И он обратил.
Глаза как у брошенного на холодной и дождливой улице котёнка — мокрые, больные, но такие яркие, что не понятно, от слёз или всё же от дождя. Он смотрел на неё так, что ей пришлось подавить внезапное желание отвернуться, а ещё лучше — сбежать. Он выглядел настолько одиноким и потерянным, что у неё заболело сердце.
— Эй, — мягко позвала она. — Что случилось?
Он вдохнул, губы его разомкнулись, словно он хотел что-то сказать…
…но он не сказал. Из его рта не вырвалось ни звука, словно Стайлз внезапно разучился говорить. Он судорожно выдохнул, смотря на неё, и вдруг затрясся в неконтролируемых беззвучных рыданиях.
Арджент была так поражена, что сначала не смогла ничего ни сделать, ни сказать. А потом будто кто-то нажал кнопку «включить». Она прижала его к себе, ладонь зарылась в мокрых жестковатых волосах, мягко поглаживая, а из горла вырывались то и дело какие-то успокаивающие звуки и тихое-тихое шипение.
— Эй, милый, ну ты чего? Тш-ш-ш, тише. Тш-ш-ш.
Эллисон держала его в своих руках, пока он выплакивал всю свою боль куда-то ей в плечо. Ещё одно наблюдение вогнало спицу под рёбра — Стайлз Стилински, славящийся своей любовью к тактильности, сейчас никак её не касался, его руки безвольно висели вдоль тела.
Арджент аккуратно усадила его на кровать, рассеяно перебирая тонкими пальцами черные прядки, продолжая что-то успокаивающе шептать, что, чёрт возьми, совсем не помогало — Стайлз всё также беззвучно плакал, теперь уже пряча лицо у неё на животе.
Она наклонилась, невольно закрывая его ещё сильнее, и обняла за плечи, крепко-крепко прижимая к себе. Она уже и сама не могла разобрать свой шепот, да и это было неважно. Просто в оглушающей тишине комнаты,
что не разбавлялась теперь бессмысленным, но таким забавным трёпом Стайлза, без звуков было совсем некомфортно. Эллисон мягко почёсывала его затылок, инстинктивно прижимаясь время от времени губами к макушке, и начала слегка покачиваться, словно это помогло бы успокоить Стилински
и её саму. Она и не заметила, как начала беззвучно и как-то обреченно плакать.
Она не знала, сколько они пробыли в таком положении: она, стоя и крепко обнимая Стайлза, и он, сидя на кровати и содрогаясь в уже более редких рыданиях. Тут снизу послышался шум, а затем — топот. Кто-то спешно поднимался по лестнице.
А после в дверной проём влетел мокрый и взлохмаченный Скотт. Он держался ладонью за один косяк, плечом опираясь о другой, словно пытался отдышаться, и смотрел на эту картину со странной смесью эмоций на лице.
Эллисон подняла на него плачущие глаза.
— Прости, я… — она тряхнула головой, продолжая рассеянно водить ладонью по спутанным стайлзовым волосам. — Я не знала, что делать. Он выглядел таким одиноким, я… Я не могла поехать, я… Боже, Скотт, он такой холодный.
Она и сама не понимала, что говорит. Словно забыв о том, что в комнате появился МакКолл, она вновь поцеловала макушку Стилински, после зарывшись носом в тёмные пряди.
Теплая ладонь Скотта легла ей на плечо.
— Ты умница. — Он мягко отстранил её от своего друга и присел перед ним на корточки, заглядывая в тёмные карие глаза. Скотт мягко сжал его ладонь. — Эй, дружище. Ты тут?
Стайлз, предсказуемо, не ответил, только как-то обреченно мотнул головой и вновь заплакал, опуская голову. Эллисон, стоящая позади Скотта, неконтролируемо всхлипнула, прикрывая рот ладонью.
— Эй, тш-ш-ш. — МакКолл привстал и так же, как Эллисон минутами ранее, прижал Стилински к себе. — Тш-ш-ш, всё хорошо. Я здесь. Надо его согреть. — Обратился он уже к своей девушке и кивнул на комод. — Возьми в третьем ящике полотенце, а потом в шкафу штаны и футболку.
Одним слитным движением он поднялся, потянув друга за собой, и позволил ему опереться на себя. Впрочем, если бы Стайлз не облокотился на его плечо, то всё равно бы не упал — Скотт всё ещё крепко его держал и выглядел так, словно не планировал отпускать его в ближайшее время.
В четыре руки они обмывали Стайлза тёплой водой. Эллисон массировала его голову, вспенивая шампунь, пока Скотт отлучился на кухню, чтобы заварить чай. После всё также — в четыре руки — обтирали его полотенцем и одевали в сухую и тёплую одежду — умница-Эллисон прозорливо повесила её на сушилку. Они делали всё это так сильно сосредоточившись на Стайлзе, что совсем не обратили внимания на его наготу. Сейчас, в прочем, это было последним, о чём им нужно было волноваться.
За неимением в доме фена сушить волосы пришлось всё тем же полотенцем. Арджент нежно сжимала и тянула волосы друга, а после также трепетно их ворошила, пока они не стали чуть менее мокрыми.
Они обернули его в плед, устроили на кровати. Заставили выпить горячий чай и затолкали, иначе не скажешь, несколько кусочков печенья. После, переглянувшись, и сами легли: Скотт позади Стайлза, устроившись «большой ложечкой», а Эллисон, которая выделила себе из одежды друга огромные для неё штаны и футболку, спереди, уместив руку в волосах и время от времени целуя в лоб. Все трое по негласной договорённости не говорили о том, что произошло, да и в принципе не говорили: тишина, наконец, перестала быть неуютной и колючей, и теперь мягко обволакивала их, успокаивая.
Разморенная теплом Эллисон вскоре уснула, напоследок подарив своим мальчикам мягкую и теплую улыбку, а
её мальчики лежали без сна; один хотел начать разговор, но не решался, а второй при всём желании не смог бы его поддержать.
— Прости, что меня не было там сегодня. — Решился всё же Скотт, чуть крепче сжимая объятье. Он со вздохом уткнулся лбом Стайлзу меж лопаток и продолжил, — Этот придурок… Стайлз, всё, что он наговорил тебе — чушь. Он не понимает и никогда, я думаю, не поймёт, я… Я бы не стал молчать, ты же знаешь. Я, в общем-то, и не молчал.
Стайлз был рад тому, что Скотт лежал за его спиной и не видел его лица, и совсем не важно, что тот, будь проклят его волчий нюх, мог учуять запах его слёз. Судя по тому, как сжалась его рука — учуял.
— Ты, наверное, тоже не понимаешь. То, что ты молчишь… Это как пытка. Понимаешь? Это невозможно вытерпеть. Не заставляй меня, ладно? Лучше рыдай в голос, кричи — всё что хочешь. Но не молчи. Пожалуйста, не молчи.
Стилински прижался лбом ко лбу Эллисон, — девушка инстинктивно пододвинулась ближе, — сжав при этом ладонь МакКолла, лежащую у него на животе. Он зажмурился в тщетной попытке сдержать рвущиеся на свободу слезинки.
— То, что ты молчишь… Стайлз, это хуже смерти.
Парень судорожно разомкнул губы, словно не веря тому, что только что услышал.
Ему никогда не говорили ничего подобного. Конечно, он знал, что он нужен Скотту, понимал, как он для него важен — хотя бы потому, что сам МакКолл был не менее необходим. Но ещё никогда до этого момента он не ощущал свою нужность с такой ясностью.
В мужской дружбе не принято говорить что-то настолько сокровенное так открыто. Сейчас это не на шутку сбило его с толку, но в то же время заставило почувствовать, как всего его — от кончиков ушей до стоп — наполняет безграничное счастье. Эта скоттова прямолинейность — та черта, которая всегда так нравилась Стайлзу. В такие моменты его друг всегда был до безрассудного открыт и до тупого честен, но, возможно, сейчас — это единственное, что могло достать его со дна.
— Заткнись и спи, придурок.
Хриплый и тихий, но такой твёрдый голос Стилински заполнил на несколько секунд безмолвную комнату; МакКолл даже сначала подумал, что ему почудилось, и подавил абсолютное детское желание ушепнуть себя за предплечье.
Тугие стальные кольца, что ещё минуту назад сжимали его сердце, вдруг растворились, исчезли, словно их никогда тут и не было. Скотт почувствовал, как волны тепла и
любви, чёрт возьми, заполнили его с головы до пят, не обходя стороной ни единую клеточку, ни единый атом. Он сжал губы, борясь с улыбкой и рвущимися наружу звуками
абсолютного счастья, и ощутимее уткнулся лбом в лопатку Стайлза.
— Как скажешь, дружище.
Слава Богу.
Всем им.
МакКолл чуть приподнялся, устраиваясь удобнее, а после аккуратно, но всё так же крепко сжал в объятьях Стайлза и Эллисон, что теперь лежала к Стилински вплотную, пряча лицо в его грудной клетке и обняв за талию рукой. Сам Стилински обеими ладонями прижимал к себе Арджент, слегка касаясь обнимающего их двоих лучшего друга, и, наконец-то, чувствовал
спокойствие.
Спустя мгновение за спиной засопел Скотт. Эллисон, видя что-то приятное во сне, тепло выдохнула ему куда-то в ключицу, а Стайлз вытер мокрую от слёз счастья щеку о подушку.
Чувство огромной любви к этим двоим было, наверное, размером с тысячу подобных ему Стайлзов Стилински.
Эти двое — те константы в его жизни, без которых он потеряется, запутается сам в себе и вряд ли найдёт выход. Эллисон появилась совсем недавно, Скотт был рядом уже целую жизнь, но их обоих он любил так искренне и трепетно, как до этого, наверное, никого не любил.
Эти двое — то, что держит его на плаву, не позволяя пойти ко дну, сдавшись на милость русалкам, акулам и самому морскому дьяволу. Они без устали латают его — старую, потрёпанную штормом шлюпку, словно он — непобедимый крейсер или, раз уж на то пошло, неуловимая «Чёрная Жемчужина».
Эти двое — его опора. Возможно, она держит на себе слишком много, но от чего-то он уверен, что она никогда не сломается. Да, согнётся, да, накренится опасно в бок, но не сломается. Выстоит и пожар, и бурю, и наводнение. Пройдёт сто, двести, да хоть пятьсот лет — от дома уже ничего не останется, а она будет стоять, нерушимая, держащая на себе неподъёмный груз.
Эти двое — его дом, его
жёлтый цвет*, чёрт бы их побрал — хотя, пусть только попробует, и Стилински найдёт способ испортить ему жизнь. Без них он, как одинокий путник, что оказался посреди пустыни без еды, воды и желания жить, с ними он придумает, как выбраться, как
ожить назло судьбе. Без них он чувствует себя ничтожно маленьким и беспомощным, с ними — готов преодолевать новые и новые горизонты. Без них кругом пустота. С ними — целый мир.
Возможно, он не самый хороший человек. Возможно, он вызывает глухую злость и раздражение — пусть так. Пока самые лучшие в мире люди — девушка, которую не возможно не полюбить, и парень, что за него выступит против всего мира, — спят сейчас здесь, рядом с ним, делясь своим теплом, он готов быть кем угодно. Он готов болтать без умолку двадцать четыре часа в сутки, если им принесёт это радость. Он готов.
Лишь бы с ними.
Лишь бы быть.
Засыпая, Стайлз Стилински видит, что мир теперь не ограничен пределами его комнаты, знает, что вселенная не стоит на месте, чувствует, как по венам вместо крови бегут спокойствие, нежность и любовь. Да, немного, да, не сравниться с тем, что подарили ему эти двое, да, этого недостаточно, чтобы стать кем-то столь же важным, как они, да, это так. Но на сегодня — этого хватит.
А завтра наступит завтра.
* «жёлтый цвет» — (от англ.) «yellow». Так называют кого-то очень близкого, кого-то, кого Вы очень любите. По ещё одному толкованию «своим жёлтым цветом» называют своего платонического соулмейта, того, кто является для Вас лучиком света. «My yellow» — тот человек, без которого Вы не представляете своей жизни. Это тот человек, который спас Вашу жизнь, подарил Вам любовь, тот, кто заставляет (в хорошем смысле) Вас жить.
