***
«Х-ха!... Х-ха-ха-ха! Какой ужас! Вот до чего дожили!» — Саша Полярный пробирался сквозь ночную таёжную чащу навстречу железнодорожной станции, находившейся в глуши, поодаль от населённых пунктов, и истерическим полушёпотом бубнил какую-то сумасбродицу сам для себя. В руках он скорее тащил, чем нёс, увесистую канистру, наполненную жидкостью. Кажется, это был бензин. И кажется, он струйкой понемногу вытекал, оставляя след на сухой траве, где Саша успел пройти. «Прогнали! Прогнали меня! Прогнали с позором! Да как они вообще посмели? "Пробил очередное дно", "Написал книгу за двадцать минут", "Ради этого деревья умирали". Да, умирали! И вообще-то во благо! Ради возвышенного! Ради высоких чувств и эмоций, которых, вам скотам, не понять! Ещё и выставили меня последним посмешищем, да что б вам всем пусто было! Неблагодарные. Я придумываю такие истории, а им всё плохо, да всё страниц мало, зажравшиеся любители Достоевского! Чем я хуже? Я лучше! У Достоевского в книгах были такие фотографии, такие иллюстрации? Да там одно графоманство! А у меня душа! Душа! Ещё все вокруг раскудахтались, что камень у них не может стекло поезда выбить. А я не физик, я писатель! Почему никакого воображения? Почему всё должно быть так слаженно и под чистую вылизано? Да что ж это за такое! Не могу! Не могу так больше! Что им объяснять, они всё равно ничего не хотят понимать!» — Полярный, по-детски злясь, резко развернулся с канистрой, ударяя её о дерево, сначала в одну сторону, затем в другую. После он опустился на колени, сложа руки на канистру, уткнулся в них, и тихие всхлипы стали раздаваться в округе. «Почему?... Почему?... Я так не хочу... Я же стараюсь, так почему?... Я так устал... Почему они просто не могут понять?... Они бы все поняли, и было бы всё сразу хорошо и здорово, и замечательно... Я же придумываю такие трогательные и грустные истории, я вкладываю в них всю душу, а старания не окупаются, над ними только все смеются. Почему жизнь так несправедлива? Сколько грустных вечеров, проведенных на подоконнике с пледом и какао, а всё ради вдохновения. А это вдохновение всё равно потом все втоптали в грязь, что-толку-то... Может, и вовсе не писать ничего?...» — Вдруг Саша резко вскочил, поднял канистру и бешено понёсся сквозь лес навстречу месту назначения. «Ха! Ха-ха-ха! Не писать! Да! Конечно! Из-за того, что какие-то обыватели наговорили какой-то несуразной фигни? Ага, сейчас! Да этим хейтерам только и надо, чтобы навариться за счёт меня! У них же у самих нет мозгов, они сами-то вообще, что сделали?! Ха-ха-ха-ха-ха, безумцы! Безумцы! Праздные и никому ненужные безумцы и бездари! Только языком плести и умеют! Клевета, всё клевета!» — Полярный ступил на платформу, и тяжёлая отдышка надолго заняла его. Наконец его дыхание пришло в норму, однако в норму не пришёл его разум. Саша вновь залился истерическим смехом. Он рывком спустился обратно с платформы и в несколько мгновений оказался снова у леса. Он что-то достал из кармана пальто и присел на корточки. Он ещё нервно посмеивался, руки его дрожали. Несвязный бред лепетом лился из его уст. «Н-не понимаете... не п-понимаете... не понимаете! Вы просто не понимаете мою литературу! Так если... Если вы не понимаете мои произведения..., то и не понимайте вообще никакие!» Зажигалка вспыхнула в его руках. Саша, не раздумывая, опустил её к сухой траве. И пламя неумолимо охватило островки сухой травы и мгновенно помчалось по бензиновой дорожке в глубь леса. Лес пылал неистово. Духота. Страшный жар. Треск. Тяжёлые ветви с рёвом и хрустом обламывались и падали с высоты, чтобы продолжить гореть и обугливаться на земле. Всё было в огне, вся панорама плавала алым цветом. И деревья, будто крича и плача, умирали стоя. В страшных муках, они мечтали о перерождении в бумагу, чтобы после смерти, приносить пользу, но не знали, что этому не сбыться. А Саша был уже во многих километрах дальше, чем приходилось находиться ему пару часов назад. Он был счастлив. Он исполнил свой долг, который приписал себе сам. Или придумал, ведь писать ему теперь уж точно не на чем. Никому больше писать не на чем. Ни-ко-му.***
Антон судорожно вздрогнул и проснулся от страха. Он ощущал, как холодные капельки пота стекали по его лицу, однако до конца ещё не понимал, что происходит. После пары секунд прихода в себя, он начал старательно вспоминать сон, потому что знал, что если отложит это дело хоть ещё на несколько мгновений, то последующие попытки будут абсолютно безуспешны. И вот перед глазами снова всплыли ужас, страх, боль, слёзы, жар, пламя и Полярный. Полярный... Антон, чтобы на всякий случай удостовериться, резко перевернулся на другую сторону: Саша всё ещё спал под боком. Значит, всё хорошо; значит, всё это точно было сном. Но этот негодник спал, отвернувшись в другую сторону, да ещё и забрав большую часть одеяла, хотя так искренне заверял, что проспит всю ночь в обнимку. Романтик хренов. Будет о чём поговорить утром. Антон глотнул воды из любимой кружки и уже собирался ложиться обратно, но его взгляд зацепился за телефон, и он просто не смог удержаться от того, чтобы, на всякий случай, проверить новостные ленты, не сгорела ли где-нибудь тайга. Не сгорела. Теперь со спокойной душой точно можно было продолжать спать. Антон лёг обратно, выдёргивая край одеяла, чтобы было чем укрыться, но только он улёгся поудобнее, как комната показалась ему слишком жаркой и душной, что ему было просто жизненно необходимо глотнуть свежего воздуха. Он поднялся с кровати, открыл окно и простоял около него несколько минут, наслаждаясь ночной свежестью. В эти несколько минут на тёмном небе были видны яркие сияющие звёзды, а они, как обычно бывает, настраивают на задумчивый лад. Вот и Антон в этот момент думал: "Может Полярного просто никто не понимает? Он же обычный романтик, который старается вложить в свои произведения множество чувств и переживаний. Нет, он даже не старается, он и так вкладывает! Его работы же наполнены пеленой тоски и безнадежности, но во всём этом есть яркие звёзды надежды и счастья. Разве это не прекрасно? Разве это не заставляет задуматься о жизни и её трудностях? Так может Полярный всё-таки... ", — на этом моменте поток мыслей Антона прервался, и он обернулся, чтобы посмотреть на Сашу. Он посмотрел. Помолчал у себя в голове. Тяжело вздохнул. И сразу же отбросил, и позабыл все предыдущие его мысли, и подумал, что если бы его подписчики узнали, о чём он сейчас рассуждал, то точно побили бы его. Наконец Антон закрыл окно, вернулся в постель и со спокойной душой смог заснуть и погрузиться в прекрасный и несуществующий мир грёз, настолько несуществующий, насколько Полярный умел писать, тайга не горела, а Толстой не описывал волосы над губами женщин.