Цикл

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Как Ёрмунгард, свернувшийся вокруг мирового дерева кусает себя за хвост, превращаясь в символ цикличности, так и Сан застревает в этом цикле. Где ночь сменяет день и наоборот, колесо сансары делает оборот за оборотом или это его укачивает на поворотах жизни, но одно он понял точно. Мир закономерно цикличен и предсказуем. Как с игрой в карты. Когда научишься считать, просчитывать наперёд, так и постигнешь суть.       И до зуда под кожей хочется сломать этот чёртов цикл и выбраться.       Всё, что он копил в себе много лет назад, так и не выплеснув, всё-таки догоняет его сегодня. Когда в клуб заходит господин Бан собственной персоной, а Сана мчит на колесе сансары прямо в тар-тарары, потому что как бы он ни прятался, он оказывается ровно там, где и был — по уши влюблённым в Чана.       И пусть прошло уже восемь лет, и давным-давно можно было позабыть, но его накрывает так, что он не может даже слова сказать, а просто молча смотрит на то, как Чан подходит к стойке и заказывает безалкогольный коктейль, лениво окидывая взглядом толпу. Сан сжимается на своём кресле, когда понимает, что Чан пришёл не один. Доставучий и неугомонный Чанбин в отличие от Чана его замечает, и идёт прямо к нему.       У Сана чешутся кулаки и язык. Но если язык застревает где-то в бесконечном космосе рта, то кулак метит, куда должно. Чтобы отомстить за все годы издевательских насмешек и подначек, что едва не сломали ему жизнь. И если бы не школьный психолог, который делал работу не на отвали, всё могло бы кончиться плохо.       Всё логично и ожидаемо, что тяжелее вдвое Чанбин прямо как в школе хватает его за грудки и толкает в сторону чёрного входа, дверь которого почему-то не закрыта, и Сан вылетает туда будто пробка из взболтанной бутылки сидра. Он готов к драке, хотя внутри всё дрожит. Он измучен, но не изувечен, он влюблён, но не сломлен.       Хотя эта идиотская любовь должна была уйти ещё столько лет назад. Потому что не нашла выхода даже в словах. Сан проглотил её, а она вместо того, чтобы сгинуть, взяла и проросла. Да так прочно, что завидев Чана, выходящего из клуба, у Сана подкашиваются ноги. Вместо сердца сейчас догорающий остов какого-то строения, в котором он прятал столь многое безрассудно до одури, что не заметил, как переполнился, а содержимое начало тлеть, разгораясь.       У него в лёгких как будто вода. А в мыслях Чан по тысячному кругу.       Это неправильно. Но так есть.       Предвкушая шторм драки, коих было много в школьное время, он не ожидает лишь одного — что Чанбин даже не высунется из клуба, оставив их с Чаном наедине друг с другом и темнотой, сожравшей фонари. Все, кроме одного — чахлого доходяги на сломанной ноге, что ещё чудом держится и горит, изредка мигая.        Чан будто зверь. И не подкрадывается, а всё равно как-то текуче перемещается к нему. И вскоре Сан барахтается, прижатый к кирпичной стене, зло глядя в глаза. Он вообще не понимает, что за чертовщина происходит. Просто цикличный мир слишком предсказуем. И если обычно в такие моменты были драки, будет и сейчас. Без причин и пояснений.       Но вместо удара его целуют. Осторожно, хоть и не без напора. И его дурацкие непослушные губы отвечают, а сердце отдаётся радостным стуком. Внутри ершится чем-то непонятным. Хочется одновременно дать под дых и попросить ещё, но вместо этого он вцепляется в лацканы дорогущего пиджака и пытается оттолкнуть.       — Ты что творишь?       — То, что надо было сделать давным-давно.       — А меня ты спрашивал?       — Ты сам выложил только что. А я для того и пришёл — проверить.       — Иди на хрен.       Чан вместо ответа усмехается, на секунду тычется носом между ключиц, глубоко втягивая его запах, а потом поднимает на него глаза. Противостоять вот такому Чану практически невозможно, да и не хочется. Сколько лет ему снились подобные сны? А теперь мир немного вывихнулся, и сон стал явью. Ему не нравится, что его зрачки расширены, и он видит это в чужих глазах. Потому что тело говорит гораздо больше, чем он хочет сам.        — Я-то пойду. На хрен или в жопу, тут как карта ляжет. Как захочешь, так и будет, я без предвзятости в этом плане.       — Ты обдолбался?       — Не употребляю.       — Что ты вообще в клубе забыл?       — Тебя, — холёный палец скользит по плечу, Сану на мгновение кажется, что за его движением тянется золотистый след по его коже. Чан поправляет перекрутившуюся лямку белой майки, и возвращается пальцем к шее, приподнимая подбородок. — Я не шучу.        Сану возмущённо хочется взбрыкнуть, но в то же время он жаждет, чтобы зацикленный и предсказуемый мир дал сбой. Его бьёт крупная дрожь, когда Чан сжимает его плечи в попытке обнять. И Сан сдаётся, вцепляется пальцами в идеальную укладку Чана, выпутывая из неё курчавые волосы, и впивается в чужие губы с таким остервенением, чтобы наверняка вышло заглушить собственный стон.        Чан отвечает ему тем же, сжимая в своих руках так, как обычно цепляются за соломинку утопающие. Будто он — последняя надежда на спасение. Сан снова глухо стонет и кусает Чана за губу, отмечая со сладким огнём в животе, что об этом он мечтал столь долго, что кажется, вечность. А реальность оказалась круче ожидания.       И цикл всё-таки завершился.