Её волосы цвета воронова крыла, А кожа — оттенка плывущих облаков… И если вы спросите, откуда я помню, Как она выглядит, я вам скажу, Что она ушла вчера. Аурелио Вольтер. Земля воронов
Кристально-чёрная январская ночь ещё не успела посереть на востоке, когда раздался вой. Он донёсся из северной башни, отражаясь от тёмных каменных стен, ему вторили несколько нечеловеческих голосов. Заключённые в Азкабане задрожали не только от холода, но и от обычного ужаса перед присутствием дементоров: от их завываний по позвоночнику пробегала дрожь, кожа покрывалась мурашками, а сердце выпрыгивало из груди. В пронзительный вой дементоров вплёлся глухой стук плоти о камень: наиболее решительные арестанты колотились головой о стены, стараясь потерять сознание.***
Она только что прибыла со своим деверем и болезненным бледным мальчиком, который не протянет и года. Её муж был уже здесь. В её глазах горел огонь, задница выглядела аппетитно округлой, а в каменных стенах звенел её смех. Она облизнула пухлые красные губы, как пантера, проползла по холодному полу, отбросив назад чёрные волосы, прижалась к мужу, шепча приветствие, в котором не было ничего, кроме непристойностей. Её тепло словно окутало его, возвращая жизнь в озябшие конечности, в посеревшую кожу, а дементоры наблюдали за происходящим. Когда она оседлала его, всё с тем же огнём в глазах, стражи Азкабана наконец утолили терзавший их голод.***
Сколько лет прошло? Никто из дементоров не знал точно — они редко утруждали себя подсчётом времени. Арестанты между тем становились всё бледнее и хуже на вкус. Жизнь покидала их. Большую часть времени они лежали неподвижно, меньше дрались, меньше ругались, меньше трахались — они достигли стадии ожидания смерти. И дементоров это неожиданно огорчило. Эти пленники… в первые серые дни они были такими богатыми, такими наполненными неожиданными вкусами, странными удовольствиями. После некоторого безмолвного обсуждения дементоры перевели их всех сразу к ней в камеру. Возможно, она сможет оживить их. В конце концов, её глаза продолжали сиять.***
Она сильно исхудала в Азкабане. Мантия свисала с костлявых плеч, рёбра и позвоночник выпирали каждой косточкой. Чёрные волосы спутанной гривой обрамляли угловатое лицо, а губы потеряли свой цвет. И только глаза не изменились. Она держалась особняком в толпе мужчин. У неё оказались весьма острые ногти и зубы, а когда она разорвала рот длиннолицему арестанту, попытавшемуся её поцеловать, запах и цвет крови взбудоражил всех дементоров.***
Дементоры понимали, что неподобающее содержание заключённых едва ли поддержит их. Удовольствия и вкусы, полученные от такой меры, были недолговечными. Однажды её муж сцепился со своим братом, они переломали друг другу кости и в гневе испробовали малоэффективные беспалочковые проклятия. Ненависть, похоть и зависть — сильные эмоции, и дементоры жадно пили их, наслаждаясь обновлённым богатством вкуса, в отличие от неё самой, её вкус всегда один и тот же — холодный интенсивный огонь, такой же, как тот, что горел в её глазах.***
Она разобщала мужчин, настраивала их друг против друга, держала в сомнениях. Некоторых одаривала своим телом как милостью в обмен на защиту от посягательств других. Фавориты брали её вдвоём-втроём сразу, она отдавалась с горящими диким огнём глазами и острыми ногтями метила партнёров примитивными красными рунами. А любовники до синяков впивались пальцами в женские бёдра и бормотали, лёжа на ней, о её волосах цвета воронова крыла и коже оттенка плывущих облаков. Она прижимала пальцы к их губам, чтобы отвлечь, заставить замолчать.***
Однажды в тюрьму приехал с инспекцией министр магии. Он предположил, что содержать всех заключённых вместе в одной камере, возможно, не такая уж хорошая идея. Не опасны ли они? Не замышляют ли какого-нибудь заговора? Когда он проходил мимо её камеры, она бросилась к решётке, потянулась к нему, захохотав, и что-то в её сверкающих глазах заставило министра попятиться. От него плеснула яркая волна страха, и дементоры принялись за это лакомство, наслаждаясь вкусом незнакомой души.***
Какое-то время спустя она стала беспокойной, сколько это длилось, дементоры не помнили. Она потирала тонкую кожу на левом предплечье и в тусклом свете часами всматривалась в неё. Остальные в разной степени тоже подхватили этот недуг. В их камере появилось новое ощущение: чувство беспокойства, колючий привкус которого предвещал нечто неприятное. Она стояла в центре камеры, одежда мешком висела на измождённом теле, грудь увяла, от пышных бёдер не осталось и следа. Уставившись на знак на бледной коже, она шептала снова и снова: — Повелитель вернулся. Он придёт за нами.***
— Это как… как будто они кого-то оплакивают, — стуча зубами, прошептал младший из двух дежурных авроров, его лицо осунулось и побледнело. — Не надо их так очеловечивать, — предостерёг начальник. — Ты здесь не продержишься, если будешь думать, что они чувствуют так же, как и мы. — Несмотря на всю свою храбрость, он тоже выглядел напряжённым и взвинченным. — В любом случае, они оплакивают потерю нескольких хороших блюд, не более того. Авроры сжимали в руках свои палочки, глядя из караульного помещения на северную башню и прислушиваясь к глухому вою, эхом отдававшемуся от стен. Наступал рассвет, серый, холодный и бездушный. Пожиратели Смерти ушли.