***
— Вам не спится, леди Нина? Очевидно, что нет. Она работает — она, как иногда кажется Каннону, всегда работает. Он видит ее только за работой. Вычисления на мониторе, телефон или книга в руках, и говорит она только о науке, словно не человек, а искусственно созданный интеллект. Но она человек, и тело у нее человеческое, девичье, теплое — Каннон всего раз обнял ее за плечи, утешая, когда Нина плакала о покойной подруге, но ему хватило, чтобы понять — ее плечи не худенькие и острые, как у подростка. И если бы он повел руками дальше, то обнаружил бы, что грудь Нины… тоже очень… Каннон отводит глаза — Нина в пижаме, с распущенными волосами, и все равно в очках. Бегает пальцами по клавишам нетбука, забыв о чашке кофе, уже не дымящейся, а стынущей рядом. — А, — она устало выдыхает, откинувшись спиной на спинку стула, пользуясь появлением Мальдини для передышки. — Это вы, Каннон. Вам тоже не спится? Нина снимает очки, протирая стекла, и возвращает их на лицо. Каннон пользуется полумраком помещения, наблюдая за ее движением. Он старше ее на десять лет, что за мысли лезут ему в голову? — Бессонница, — говорит Каннон, присаживаясь на ее стол. Она может расценить это, как угодно — может смутиться, может отодвинуться, может, наоборот, двинуться поближе, но Нина не реагирует никак. Только снова бегает пальцами по клавишам. — Вы не принимаете снотворное? — Не люблю таблетки, — отвечает Каннон. — К тому же, я не часто страдаю бессонницей. Нина поправляет очки так, что их стекла сверкают от мерцания монитора. — Правда? А мне показалось, что страдаете. Все время, что я работаю по ночам, я замечаю вас, и вы не спите. — О, — только и говорит Каннон. Заметила. Конечно. Как и ожидалось. Он следил за ней, он считал себя хорошим шпионом, но, видимо, слежка за кем-то военным или гражданским совсем не то, что слежка за ученым. Интересно, почему он следил, она тоже поняла? Нина снимает очки. Легонько прикусывает зубами их дужку, и Каннон чувствует, что еще немного — и его тело начнет реагировать. — Не обязательно принимать снотворное, чтобы хорошо спать, — говорит Нина. — Есть другие способы. Стакан горячего молока, релаксирующая музыка, пенная ванна… хороший секс. Он не ослышался? — Я не люблю молоко и релаксирующую музыку, а пенные ванны мне не помогают, — отзывается Каннон. Нина берет дужку очков в губы и посасывает ее. Он не ослышался. Она специально. Эта девчонка его дразнит. И надо же — про очки тоже догадалась. — Тогда остается секс, — констатирует Нина. — Как один из множества вариантов. — О, что вы, — смеется Каннон, пытаясь свести все в шутку. Он все еще старше на десять лет. К тому же, он не уверен об истинном отношении Шнайзеля к Нине, и не хотел бы переходить дорогу другу — что на уме у принца, обычно известно лишь самому принцу, а Шнайзель ведет себя с Ниной подчеркнуто иначе, чем с прочими девушками, нарочито выделяя ее. — И я совсем не привлекаю вас, как женщина? — Нина вновь надевает очки. У нее очень пронзительный взгляд — почти рентгеновский. — Миледи… — Вы соврете, сказав, что нет, — спокойно говорит Нина. Та самая Нина, которая год назад на борту Авалона, придя в себя, краснела, сбивчиво благодарила всех, кого видела, извинялась и боялась поднять глаза. — Ладно, — Каннон разводит руками. — Вы правы. Вы мне нравитесь. Но вы… — Я не собираюсь за вас замуж, у меня есть презервативы и противозачаточные препараты, мне не нужны тайны его высочества, которые я могу узнать от вас, мне не нужна ваша протекция, мне не нужно пользоваться вашим титулом графа, — перечисляет Нина. — Мне просто нужен хороший секс. Она еще раз окидывает Каннона оценивающим взглядом. У него по спине бегут мурашки — а девочка, оказывается, взрослая. Или ей хочется думать, что она взрослая. — Секс без обязательств? — усмехается Каннон. — В вашем возрасте, Нина, это немного… — То есть, изобретать оружие массового уничтожения в моем возрасте — это нормально, — говорит Нина. — Пилотировать найтмер в моем возрасте и даже в младшем — это нормально. Стать невестой графа — это нормально. Быть вице-генерал-губернатором — это нормально. А заняться сексом с мужчиной — это немного… немного — что? — она насмешливо улыбается. — Какие у вас забавные предрассудки, Каннон. Сразу с козырей? Каннону даже возразить нечего. — Проследуем тогда в спальню? — предлагает Мальдини. — Или вы хотите, чтобы я взял вас на столе или на полу? — Ни к чему язвить, — морщится Нина. — Отчего же нет? — Каннон наклоняется над ней, обхватив пальцами ее подбородок. — Может, я не хочу терпеть до спальни? Может, я сорву с тебя одежду, поверну задом к себе и отымею? Раз уж ты разрешила? Раз уж ты этого хочешь? Нина смотрит на него так же спокойно — не пугается, не краснеет, не вскрикивает, не дает ему пощечину. Каннон видит свое отражение в стеклах ее очков. — Хорошо, — вздыхает Мальдини, отпуская ее. — В спальне, через десять минут. В вашей, я полагаю? — Да, — кивает Нина. — Идеально.***
Каннон принимает душ, думая, что впервые у него с девушкой произошло целое собеседование перед тем, как заняться сексом. Точнее, договор заняться сексом. Никакой романтики, все сухо, все по-деловому — даже проститутки, и те договариваются о встречах с клиентами душевнее. А тут еще вдобавок непонятно, кто из них на месте условной проститутки — с одной стороны, предложила Нина, с другой стороны, у Каннона появляется чувство, что его практически сняли. Но ему интересно, что у них может получиться, и, что самое важное — он действительно хочет Нину. Так давно, что пора расставить точки над i. Она же не ребенок, ей… точно ведь, ей уже восемнадцать. И говорит о сексе она со знанием дела. Только… вряд ли она действительно знает. Тем интереснее.***
Нина ждет Каннона в своей спальне — ее комната обставлена очень просто. Стол, широкая кровать, тумбочки рядом с кроватью, книжный шкаф — и все. Наверное, ей больше ничего не нужно. Люди вроде нее не склонны к накопительству вещей. Каннон собирает волосы в хвост и решает остаться без нижнего белья, надев только халат. Хотя об этом они не договаривались, Нина тоже в халате. Волосы у нее все так же распущены, и очки она оставила — точно поняла, думает Мальдини. — И что же дальше? — спрашивает он. Сыграем в игру, а, Нина? Каннон снимает халат, тряпкой падающий к его ногам. Он знает, что хорошо сложен — не хуже прочих. У него стройное сильное тело, и на размер его члена тоже никто никогда не жаловался. — Что дальше? — повторяет он. У Нины такое решительное выражение лица, словно между ними с Канноном дуэль. Она сбрасывает свой халат — под ним тоже ничего нет. Только ее тело. Красивое, сексуальное, изящное… Член Каннона реагирует моментально. Нина смотрит на него с любопытством. — Так что же дальше? — невозмутимо продолжает Каннон. — Как ты хочешь, чтобы я взял тебя? Он подходит к ней, глядя сверху вниз. — Спереди? Сзади? В миссионерской позе? На четвереньках? Может, использовать рот? А где? На кровати? На полу? У стены? Возможно, тебе понравится, если я тебя отшлепаю, Нина, потому что ты этого заслужила, — говорит Каннон уже без издевки — устало. — Ты глупая девочка. Ты гениальная глупая девочка. Ты же понятия не имеешь, как заниматься сексом, я прав? Нина опускает глаза. — Я… я читала. — Читала, — хмыкает Мальдини. Ему становится жаль ее — ну что такого страшного, что девушке в ее возрасте захотелось взрослых отношений с мужчиной? Зачем он ее высмеивает? Зачем он ее пугает? Кто он такой, чтобы осуждать ее? Может, ему просто обидно, что Нина сразу расставила все по местам так резко, дав понять — да, между ними что-то произойдет, но не более того, и Каннон ей нужен банально как секс-игрушка? Она переиграла, когда делала вид искушенной женщины. — И что я должен делать, читательница? — спрашивает он. — У меня тоже есть чувства. В том числе физические. — Я и про это читала… — шепчет Нина. — Я думала, ты проявишь инициативу… как всегда делают мужчины… — В книгах, да? — участливо уточняет Каннон. Нина кивает. — Я правда… я думала… — она смущается почти так же, как в первые дни, но сама себя перебивает, встряхивая головой. — Да! Да, я ни разу этого не делала! Да, мой опыт только теоретический! Да, я не доставлю тебе такого удовольствия, как та, кто знает, что делать! Но ты хочешь меня, а я хочу тебя! — Меня? — Каннон внимательно смотрит в ее лицо. — Меня, Нина? Или секса? Скажи мне честно. — Что зависит от моего ответа? — спрашивает Нина. Как сложно иметь дело с умными девушками. Будь она дурочкой — Каннон бы уже давно переспал с ней, и не один раз. Дело ведь не в возрасте — точнее, для постели — не в возрасте. Спать с семнадцатилетними — не извращение. Но Нина — не дурочка, и ее годы смущали Каннона не из-за секса. Все было гораздо сложнее. — Если ты хочешь секса — то я пересплю с тобой, — говорит Каннон. — Пересплю, используя максимум пальцы и язык, а утром уйду, и больше мы не заговорим об этой ночи. Если ты хочешь меня, то я пересплю с тобой по-настоящему. Это будет действительно секс, а утром я сделаю тебе официальное предложение руки и сердца. Если у Шнайзеля были виды на юную ученую, решает Каннон, то его высочество сам виноват, что опоздал. — Руки и… сердца? — Нина шокировано ахает. — Но я имела в виду не это! — А я имею в виду это, — Каннон пожимает голыми плечами. — Никто ведь не говорит, что ты скажешь «да». И я вовсе не думаю, что ты хотела добиться замужества. Но, понимаешь ли, Нина, ты — особенная. Совершенно особенная девушка. С тобой нельзя просто спать. И я не тот мужчина, который станет использовать леди ради удовлетворения мужских потребностей — для этого есть женщины иного рода. Именно. Каннон думал о Нине Эйнштейн не только, как о красивой молодой женщине и гениальном ученом. Когда он увидел Нину настоящей, когда она стала вести себя, как подобает той, кто она есть, когда он понял, насколько она умна и насколько поэтому опасна, когда он увидел в ней, помимо гения — человека, способного сострадать, а не только живую машину для вычислений… Он начал задумываться, что мог бы на ней жениться. И сказал бы ей об этом иначе, но как вышло, так вышло. Нина думает пару секунд и улыбается краем губ. — Я хочу… тебя, Каннон. Тебя. Он подходит к ней, медленно кладет руку на ее поясницу и притягивает к себе. Склоняется над ней, касаясь губ поцелуем. Нина хватается за его плечи, будто иначе не устоит на ногах, и отвечает на поцелуй — Каннон улыбается про себя. Она даже целоваться, и то не умеет. Гениальная книжная девочка. Наверняка выучила всю «Камасутру» от корки до корки и так же проштудировала «Эммануэль». А на практике — целуется и то, возможно, впервые. Быть первым у нее — именно у нее — кажется Каннону особой честью, привилегией, которая достается редкому мужчине. Забрать невинность столь необычной девушки — как получить драгоценный дар. Так чувствует себя птицелов, которому удалось обнаружить особенно редкую и красивую птицу, или геолог, наткнувшись на алмазные россыпи. Грудь Нины прижимается к его груди — небольшая грудь, но упругая и идеально поместившаяся бы в его ладони. Ее соски затвердели, по ее телу проходит дрожь, и Каннон понимает, что она боится. Но целуется уже лучше. Быстро учится — как он и ожидал. Она всему быстро учится. Слишком быстро — Нина, осмелев, тянет руку к члену Каннона, но он ловит ее за запястье. — Тш, не так сразу, — говорит Мальдини. — Это должно быть иначе. Ты же читала, правда? Идем. Кровать недалеко, но он все равно подхватывает Нину на руки, донося до постели и опуская на простыни. Нависает над ней на вытянутых руках, любуясь ее смущенным лицом, румянцем, приоткрытыми пухлыми губами и очками — у Нины красивые глаза, большие, выразительные, глубокие, но очки лишь подчеркивают их красоту и изящество ее лица. — Что дальше? — спрашивает Нина, будто передразнивая его фразу. — А как было там, где ты читала? — спрашивает Каннон. — Петтинг, прелюдия, оральные ласки, стимуляция пальцами… — вспоминает Нина. — Взаимная мастурбация, обоюдная мастурбация… — И ты знаешь, что все это такое, правда? — Каннон сдерживает смешок. Какие слова она выучила, подумать только. — В теории… — Петтинг — это… — Каннон прикасается к лону Нины, не проникая пальцами внутрь, лишь поглаживая снаружи, — примерно так, — он целует ее шею, спускается поцелуями до груди и берет губами сосок. Нина стонет, дернувшись под ним. Ее грудь вправду идеально помещается в его ладони. — Петтинг — обычно взаимные ласки, — говорит Каннон, задевая губами второй ее сосок. — Но не надо. Пока нет, — предупреждает он ее. — Давай сначала я. Вот это… — он опускается ниже и касается губами лона Нины, проводя языком по кругу, — оральные ласки, — Каннон произносит последние два слова почти внутрь ее тела. Нину трясет — Каннон надеется, что не от страха. Целует внутреннюю сторону ее бедра, потом — вторую. — А стимуляция пальцами — это… Он не вводит палец. Так и продолжает прикасаться снаружи. — О-ох! — вырывается у Нины. — Расслабься, — просит Каннон. — Иначе ты не получишь удовольствия. Перестань бояться. Я не причиню тебе вреда, я не сделаю ничего, что тебе не понравится. Сначала я просто шутил. — Я не боюсь… — Вот и не бойся. Сейчас я подготовлю твое тело, — Каннон находит нужную модель поведения — объяснять. Она же любит все изучать, так что пусть учится. Его голос звучит уверенно, и тогда Нина успокаивается, становясь менее напряженной. — Ты можешь кричать, если хочешь. Можешь стонать. Если больно, то предупреждай. Если хочешь, чтобы я прикоснулся к определенной точке — говори. Зря он это сказал, потому что в следующие секунды выслушивает мини-лекцию по анатомии с такими подробными описаниями, что некоторые термины даже не слишком ему знакомы. Мальдини не знает — смеяться или сердиться. Воистину, Нина Эйнштейн — не обычная девушка. — Умоляю, миледи, избавьте меня от этого, я со школы терпеть не мог биологию. — Но как я тогда скажу? Гранатовые пещеры? Нефритовый жезл? — сердито спрашивает Нина. Каннон не выдерживает и смеется. — Нет, просто… это твое лоно, — он целует названное место. — А у меня — член. Вот и все. Остальные подробности ни к чему. Пожалуйста. — Сбалансированные эвфемизмы, — серьезно подмечает Нина. Эта серьезность такая забавная, что Каннон снова смеется. — Да, именно. Теперь я начинаю, а ты описывай свои ощущения, — предлагает он. — Только в художественном стиле. Нина шумно выдыхает. Ее голос звучит томно, почти певуче, и говорит она, вопреки ожиданиям, так, что Мальдини не смешно — о нет, это уже совсем не смешно. — Язык… твой язык внутри меня… я ни разу не чувствовала ничего подобного, и это… ох, Каннон, ты будто целуешь меня, только между ног, это почти тот же поцелуй, что в губы, и… ах, теперь еще и палец! Нет, мне приятно, мне хорошо, не останавливайся, я… мне так горячо… я вся мокрая… я же так достигну оргазма, Каннон! Мне кажется, что я уже сейчас… прямо сейчас… да-а… У него голова идет кругом от ее слов, ее голоса, описаний — не анатомически-сухих, чувственных, но и не пошлых. Нина, Нина, сколько раз еще она его удивит? Застонав, Нина переводит дыхание. Очки все еще на ней — не сползли с лица. — Это было то самое? Такой невинный вопрос, что Каннону почти стыдно. — То самое, — подтверждает он. — Но я же правильно все делала? — спрашивает она. — Я же просто лежала. Я должна была двигаться… наверное. Мне не хочется быть фригидной… какого черта ты все время смеешься? — возмущается Нина. — Прости-прости, просто ты абсолютно не фригидная. Ты очень чувствительная и очень сексуальная, ты потрясающая, но ты еще неопытная, поэтому тебе не нужно стараться делать что-то сверхъестественное, — объясняет Каннон. — Я же сказал, что все сделаю я. Разведя ее ноги, он устраивается между них, решив, что уже пора. Презервативы у Нины вправду есть — хорошо, что так. — Может быть больно, — предупреждает Каннон. — Я постарался сделать так, чтобы проникновение было максимально легким, но… — Это индивидуально, — сообщает Нина. — У каждой женщины по-разному. Кому-то очень больно, кому-то совсем не больно, у кого-то идет кровь, у кого-то почти не идет… Ничего страшного, я много думала об этом, и не боюсь. Интересно, если она много думала, то думала ли о нем? Мальдини не спрашивает, зная, что Нина ответит честно и что ее честный ответ не обязательно ему понравится, но решает считать, что мысли ее были именно о нем — потому что это возбуждает еще сильнее. — Можешь царапаться, — говорит Каннон. — Я постараюсь как можно аккуратнее, когда… — Нет, не говори, когда, — отвечает Нина. — Это как укол. Если ждешь, то страшнее. — Давай тогда поговорим о чем-то, — предлагает Каннон. — М-м… Что ты думаешь о творчестве Ван Гога? Почему именно Ван Гога — он понятия не имеет. Первое, что пришло в голову, кроме ядерной физики, о которой ему не хочется слушать в постели, а насчет творчества художников у Нины обязательно должно найтись свое мнение. — Ван Гог… он был тем, кто хотел изобразить все достоверно, передать не просто картинку, но и эмоции, заставить зрителя поверить в реальность написанного полотна, и я считаю, что у него получилось, вдобавок, его новаторское решение использовать широкие мазки… о-о-о! Каннон медленно входит. Двигается в ней, толкается, чувствуя, что разрывает преграду — вот и его подарок. Граф Каннон Мальдини, тот, кто стал первым мужчиной для изобретательницы Фрейи, гения Британии, леди Эйнштейн. Почему ему не только приятно, но и грустно? Он замирает, давая Нине привыкнуть к члену внутри. Ее очки блестят в полумраке спальни. — Горячо… горячо, и я чувствую себя заполненной, и сначала было совсем немного… не больно, скорее просто неприятно, а теперь горячо, и я… Каннон мешает ей говорить, целуя. — Тш, Нина, сейчас лучше не говори ничего. Только если тебе неприятно. И скажи, когда я могу начать двигаться. — И когда ускоряться? — Да. Нина ждет недолго. Каннон следит за ее лицом. — Начинай. Только сначала медленно. — Да, миледи, — говорит Мальдини. Медленно. Сначала — медленно. Тягуче, плавно, не сводя взгляда с ее глаз, с ее очков — он бы хотел Нину и без очков, но очки, эти проклятые сводящие его с ума очки именно на ее лице, становятся одной из причин, почему Каннон Мальдини принимает предложение Нины, а не делает ей выговор. Нет, лучше не смотреть на очки, иначе он кончит слишком быстро. — Можно ускоряться, — говорит Нина. Ее пальцы сжимаются на плечах Каннона, ногти впиваются в кожу. Он движется быстрее, закрывает глаза, заставляет себя думать о ядерной физике… черт, нет, ядерная физика теперь всегда будет сексуальным понятием. Лучше о Ван Гоге. Как там Нина сказала — он хотел передать эмоции и достоверность? Пальцы на плечах Мальдини сжимаются сильнее. — Кажется, я скоро… снова… — Да, — говорит Каннон. — И я. У них получается одновременно. Нина громко вскрикивает, сжимая Каннона внутри, он тоже стонет, прижавшись лбом к ее плечу. Оба переводят дыхание, и Мальдини не спешит выходить. Нина поправляет съехавшие очки. Каннон выходит из нее, ложась рядом, и целует ее в плечо. — Это был хороший секс? — не может не поддразнить он. — Конечно, мне не с чем сравнивать, — Мальдини забыл, с кем имеет дело. У Нины все всерьез. — Но хороший. Правда, глаза у нее смеются так, что, видимо, она тоже его дразнит. — А если, получив утром предложение, я соглашусь? — спрашивает Нина. — Ты ведь сказал это с расчетом на то, что я откажусь, но все твои правила чести будут соблюдены, так? — Ты настолько плохо думаешь обо всех людях или только обо мне? — помолчав, спрашивает Каннон, глядя в потолок. — Если только обо мне, то это даже немного больно. Я не святой, но и не сволочь. — Об этом я и говорю. Ты аристократ, и у тебя есть честь и благородство, которые не позволяют тебе спать с девушкой, равной тебе по статусу, без обязательств. Тогда ты компрометируешь ее и ставишь под вопрос собственную репутацию. Поэтому после ночи со мной ты предложишь мне стать твоей женой, я откажусь, и все будет, как надо. Мы оба получили, чего хотели, и ничья репутация не пострадает, тем более, что эта ситуация не получит огласки в обществе. Твоя совесть будет спокойна. Но что, если я соглашусь? Каннон снова не знает — смеяться или сердиться. Или расстраиваться. Или оскорбляться. Что с ней не так? — Нина… а тебе никогда не приходило в голову, что на тебе кто-то захочет жениться? — С недавних пор — приходило, — признается Нина. — Мне восемнадцать, и, хотя мои родители простолюдины, его высочество сделал меня баронессой, чтобы я могла сопровождать его на светских мероприятиях без лишних вопросов. Вдобавок, мои научные наработки делают меня важной фигурой на доске, и те, на кого я буду работать, получат очень много выгоды, а значит, я — инструмент для достижения власти и получения денег. Я все это понимаю, — улыбается она. — Ничего ты не понимаешь, — говорит Каннон. — Гениальная баронесса на шахматной доске. Кто ты тогда из фигур? Слон? Конь? Ферзь? — Ладья, — Нина продолжает быть серьезной. Ладья. И вправду. Ладью поначалу закрывают другие фигуры, но, когда они отходят в сторону и дают ей дорогу — ладья способна двигаться через все шахматное поле, легко съесть ферзя и поставить мат королю. — А что на тебе могут захотеть жениться по другой причине — ты не думала? Судя по тому, как Нина замолкает — не думала. Смешная. — Ты красивая, Нина. Ты очень умная, и я говорю не только про твои научные наработки. Ты интересный человек и сексуальная девушка. Ты могла бы получить предложение даже от Шнайзеля. — Я получала, — вдруг признается Нина. Каннон приподнимается на локте. — Что? То есть, ты отказала принцу? — Я имела полное право, — довольно улыбается Нина. — Его высочество отреагировал на мой отказ совершенно спокойно. Я объяснила, что буду работать на него и без дополнительных связей, пока нас обоих устраивает это сотрудничество. Мальдини неверяще покачивает головой. — Нина, ты же могла стать принцессой. Возможно, со временем даже императрицей. — Мне это не нужно, — отвечает она. — Я не политик и не нуждаюсь в дворянстве — титул мне нужен только для удобства, не более. Я не стремлюсь к власти. Я ненавижу Зеро и хочу отомстить ему, но это не та причина, по которой я занимаюсь наукой. Поэтому я могу не согласиться на предложение брака с мужчиной, который меня не привлекает. Каннон накрывает лицо рукой. Значит, Шнайзель ее не привлекает, а он, Каннон, привлекает? — А на мое предложение можешь согласиться? — Не исключаю такого варианта. Потому и спросила — что будет, если соглашусь? — Ну… — Мальдини улыбается. — Тогда я буду счастлив.