Как братец Лис на Льва спорил

— Всё! Руки убрал! Налево по коридору — душ. Полотенце там найдешь. Марш! — командует Лев. — Голым не ходи! А я на кухню, засыплю кофе в машину… Он стремительно влезает в белые брифы, брюки, накидывает рубашку и удаляется из комнаты. Я сползаю с серой кровати и, подобрав одежду, иду смывать с себя все эти следы страсти. Нюхаю шампуни, гели, пены — пахнет Лёвиком. И полотенце его висит так, как будто его с утра бросили на держалку. Черт побери, приятно оказаться частью его жизни! Но под струями широкого душа не балдею долго: меня ждет кофе с членистым тортиком! Махровый халат надеть не посмел. Напялил свою же одежду. Иду в ту же комнату: исследовать чужой дом без разрешения не рискнул. Льва нет. И я решил рассмотреть содержимое шкафа, тем более что тот так и остался открытым. Две полки снизу, крюки наверху и даже штанга для плечиков. На крюках висят две плетки, одна с очень странным кончиком — раздвоенным наподобие змеиного языка, другая, видимо, кнут, длинный хвост, сплетенный из какой-то вощенной веревки, на единственных плечиках что-то кожаное. Здесь же черный ремень, но без привычной пряжки и дырочек, несколько мотков мягкой веревки. Еще на одном крючке висят очень большие наручники, хотя, может, это для ног? На верхней полке лежит длинная силиконовая лопаточка с круглой рукояткой. Взял в руки, помахал. Хм, ковер хорошо выбивать! Тут же — длинный тонкий прут, оплетенный кожаными ремешками, на кончике — пластинка в виде сердечка. Рядом кожаные метелки: к твердой ручке прикреплено множество широких полосок кожи. Одна метелка погуще, другая пожиже. Так, а что внизу? Выдвигаю нижний ящик. И тут же получаю подзатыльник! — Кто разрешал шариться? — П-п-простите… Но мне же интересно… Я никогда такого не видел! — И? Как впечатление? — Что это? — показываю на метелку. — Флоггер, это баловство, безболезненно. — А это? — тыкаю в штуку с раздвоенным языком. — Снейк, такой вид кнута… — А вот это шлёпалка? (кивает) А это на ноги? (кивает) А это розга? — Это стек. Розги из ивы делают, вымачивают, применяют и выбрасывают. — Можно я туда посмотрю! — просительно скулю я, держась за нижний ящик. — Только не перевозбудись! — ухмыляется Лев. Какие-то железные штуки. Наручники. Блестящие широкие колечки с цепочками и с гирьками. Серая туба — «И-изи-и анал», смазка? Шарик с ремешками — это кляп. О! Ошейник, красивенько! Еще я узнаю что-то типа фаллоимитатора, и опять с ремнями. Догадываюсь, что это надевают как трусы и наполненный гелем членик вставляют… хм… девушкам или парням? В какую из дыр? Я шумно выдыхаю. — Ну, спроси! — разрешает мне Лёвик. — Что это за колечки? — Это кольцо на пенис. — На хрена? — Контролировать эрекцию, сдерживать её, вызывать сжатие, боль… — Уфф! Мне это не надо! А вот это что за яички на ножках? Да еще и с камушками! — Это анальная плага, ну… пробка. — В смысле? В жопу вставляют? — Я залился краской и брезгливо бросил штуковину обратно. — Да. Может быть наказанием, а может готовить партнера к сексу, — улыбаясь, поясняет хозяин этих пробок. — А камушек на ножке зачем? — Для красоты! — Кру-у-уто! Встал раком, а в жопе страз! А вот это что за колесико с шипиками? — Болевое колесико для чувствительных мест! Для языка или паха... — А перышки? Ими тоже кого-то бьют? Так это… я не против! — Боюсь, не выдержишь! Это для щекотки! — Умора! Че, от этого больно? — На себе не пробовал. Нижние орут. — Та-а-ак, а это что за кухонная принадлежность? Какой-то механизм… — Называется «Тюльпан», и тебе лучше не знать подробности. Экскурсия завершена, пойдем, там уже все остыло! Пили кофе на кухне. Там тоже все черное, серое, глянцевое, не заляпанное. На окне вместо шторок рюшами висят цепи разной толщины. Уютненько. Кружки металлические, круглые. Тарелочки для торта тоже металлические. Вообще ни одной фарфоровой, керамической посудины в пределах видимости. Стены и потолок серые с фактурой мазанного цемента, на полу глянцевая черная плитка. Единственное цветное пятно — это распластанная кляксой по потолку красная лампа. — Лев Ильич! — прошептал я. — Так жить нельзя! — Как? — удивленно спросил он — Ну, так! — я показываю вокруг: на стены, на кружки, на цепи. — Ни одной живой вещи! — Зато у тебя жить можно! — У меня можно. — Можно вывих мозга получить! — А у вас — отек мозга! — Ты в гостях, вообще-то. Да еще и на дне рождения! Ешь. Не рассуждай. — Хотите, я вам подарю свою детскую чашечку, там лев и черепаха нарисованы и чуть-чуть сколото на ободке! — Ты мне битую посуду подаришь? — Не битую, а с историей! Она теплая! И кружку эту можно не мыть… пусть будет вся в разводах! В этом вся прелесть! — В этом все микробы! — Знаете, Лев Ильич, лучше микробы, чем никого… — Лёля-философ! Вкусный торт? — Вкусный-вкусный… А если нижний не хочет, чтобы его называли… ммм… Лёлей, например? — Так. Лисёнок, ты не мой нижний. Я перестал жевать. — А кто? — Ты мой подчиненный… Ты попробовал что хотел? И хватит. Поверь, тебе это не нужно. И мне не нужно. Еще лет пять — запросто. Без всего этого можно жить. Оказывается, торт не такой уж и вкусный. Да и серый цвет стен очень подходящий. Посуда, цепи, панели металлические — все холодное. Сейчас я это особенно сильно почувствовал. Он меня элегантно задвигает? Или как там? ДинАмит! — Во-первых, я попробовал не всё, что хотел. Стразы в жопу, например… Во-вторых, вам, дорогой начальник, нужно было сказать это несколько раньше. Сразу после первой порки. В-третьих, наверное, можно и шесть лет прожить в этом (я опять показываю на стены), а на хрена?.. Мне уходить? Он молчит и на меня не смотрит. Блин, он молчит слишком долго. И я встаю, вытираю пальцы салфеткой. — Я такси вызову! — Сядь! — глухо произносит Лев и поднимает на меня глаза. — Ты не понимаешь. Я сейчас о тебе забочусь. — Мне не восемнадцать лет. Я дееспособен, трезв и не совсем глуп. Я не хочу, чтобы вы… ты… меня выгоняли, выгонял. Я думаю о вас… о тебе почти постоянно. — Направления твоих дум мне известны, — улыбается Лев, — бесконечные диверсии. Давай подождем с серьезными решениями. Да и с пробкой в заднице тоже! — он протягивает руку и проводит по моей скуле и щеке. Не буду же я в позу вставать и истерику закатывать! Просто улыбаюсь. Ему нужно перешагнуть через некий рубеж, который он сам для себя определил? Он сильный, он перешагнет. А слабый лев мне не нужен! Со слабым страшно. Я перевожу разговор в другое русло и сжираю еще три куска(!) офигенского торта! После «праздничного ужина» мне показали другие комнаты. Везде серо-черно. И только в одном месте яркое желто-голубое пятно — Бонифаций. Дирик сказал, что не отдаст мне игрушку. А потом он вызвал такси. Я, конечно, не ожидал, что он меня оставит ночевать, но всё равно почему-то расстроился. Напоследок, уже когда стоял у двери, потребовал Льва поцеловать меня. Так ведь правильно будет? Он хмыкнул, коротко поцеловал и сказал: — Ты не должен мне приказывать! Тем более если чего-то ждешь… И еще! Следующий сюрприз постарайся придумать без сексуальных намеков. Для меня это больнее, чем машина или туалетная бумага. Я не прошу, я требую. — Иначе? — Иначе я буду действительно зол. *** Я решил, что не буду грузить мозг: мазохист я или нет, болен или болен смертельно. К чертям вся эта рефлексия и поиски мотивов! Мне нравится Лев, моя нагота перед ним не тяготит меня, его нагота влечет и будоражит. Страшно только представлять, насколько я далеко смогу с ним зайти. Непонятно и то, «возьмет ли он меня с собой»? Пока он не хочет продолжать, не хочет возвращаться в Тему. Решил завязать, а тут я нарисовался. Да еще и пакости устраиваю, на наказание напрашиваюсь. М-да… Что делать с седьмым шагом к победе? Проиграть на самом финише — невозможно! Поговорить с Ником? Это значит рассказать ему о порках и о сегодняшнем петтинге. Невозможно! Придумать еще одну хрень так, чтобы вновь опозорить Льва, тоже невозможно. А между тем, это началась последняя неделя пари. Нужно придумать что-то нейтральное и безобидное, но так, чтобы Ник зачел. Ворочаюсь всю ночь, ничего в голову не лезет. Вместо реальных планов — его прикосновения, его поцелуи, томительная боль и качельки. Утром вымыл свою детскую чашку, положил в коробочку, завернул в зеленую гофрированную бумагу, оставшуюся после оформления некоего букета. До начала работы зашел к дирику в кабинет. Подарил. Лев слабо улыбнулся, обнимать и благодарить не кинулся. Что за человек? Льдина-холодина! Огнем пышет, только если в руках ремень или плетка. Я потребовал, чтобы он из моей кружки пил. Он пообещал, но очень неуверенно, а потом вовсе выгнал меня работать. Хотя какая там работа! Ничего в голову не лезет! Ни проекты, ни расчеты! Целый день лазил по инету с заказом: «Разыграть начальника». Все шутки были либо плоские, либо опасные, либо развратные, либо вообще непонятно, что это шутки. Да… кризис жанра. Целый день не видел Льва, а вечером сидел один в офисе, надеясь, что он зайдет. Не зашел. А если вообще больше не зайдет? Буду бегать за ним? Буду напрашиваться? Нет. Буду благоразумным. Ну, влюбился в шефа! Так ведь от этого не умирают! Как он тогда сказал? «Визг поросенка, а не храп мерина». У меня визг вперемешку с любопытством. Конечно, Лев прав, я сую свой нос в его мир из любопытства, а от него ответственность требуется. Вечером погрузился в мир сайтов БДСМ. Понял, что у Льва дома только гламурные девайсы, никаких колодок и генитальных зажимов я не видел. Понял, что последнее моё наказание как бы и не наказание вовсе… Лев довел меня до оргазма, при этом не посягнул на мою анальную девственность. В этом странном мире боли-удовольствия однополый секс пугал меня больше всего — никаких сладких ощущений в заднице я даже представить не мог, если только довериться Льву… Никому больше я бы не разрешил! Звонил Ник, интересовался «нашим делом», напомнил, что вроде три дня осталось до конца недели. Я весело отвечаю ему, юморю, типа всё будет. Но, положив трубу, взвываю в голос. Что делать-то? Даже думать о мести не могу, любая пакость мне кажется мелкой и дебильной. Раздирает, блядь! В среду в первую половину дня ездил в Московский дом книги на Новом Арбате, договаривался о промо на их площадке: там будем делать без партизанского маркетинга, за деньги. В литкафе нужно будет встречу с авторами устраивать, перформанс перед магазином придумал, буду с артистами договариваться — со студентами «щуки», костюмы для них искать: нужно семь одинаковых обтягивающих комбинезонов-кэтсьютов, но разных цветов под колер обложек. Тружусь как муравей, даже не пообедал, булку купил, грызу по дороге в офис, да еще и пробка, как обычно. Короче, приехал уже в пятом часу! Машину ставлю, голову задираю, вижу, Лев Ильич в окне стоит, на меня смотрит. Я помахал, оглянувшись, никто не видит ли? Марина Андреевна сказала, что Ардов меня спрашивал сегодня, был злой. — И что? Велел зайти к нему? — радостно интересуюсь я. — Нет, не велел, — отвечает шефиня, — я не понимаю, что ты радуешься? Он лично сюда приходил! Лично! Злющий! Спросил: «Где этот?» Ничего весёлого не вижу! — А с чего злющий-то? Я вроде ничего не сделал? Только пользу! — Я не знаю! — Может, не по работе? — Если не по работе, то почему? — открыла рот Марина. Да, пожалуй, я могу и договориться. Будем надеяться, что Ардов еще спустится. Сверху… Верхний… Гы-гы-гы… Изображает злость, значит? Соскучился, может? И действительно, зашёл, хотя до конца рабочего дня еще целый час оставался! В плаще, в руках какая—то газета, залом на лбу, как изгиб молнии, грозен! — Елисей! Вы едете со мной, живее! — А куда? — подскакиваю я. — Что с собой брать? — Всё! Вы не вернетесь сюда… Под всеобщим вниманием выключаю комп, бросаю в сумку все со стола, красиво укладываю оставшиеся листочки параллельно краю, хватаю из шкафа куртку. Я готов! Ардов дергает головой — типа за мной. И я за ним, почти вприпрыжку. Он стремительно спускается, все двери распахивает и не придерживает, я каждый раз рискую получить в лоб. Лёвик устремляется к своей бэхе. — Может, я на своей? — робко пытаюсь я выдвинуть инициативу. — Нет, сюда! — приказывает он, распахивая дверцу на переднее сиденье. Я сажусь. Ничего не понимаю, к чему такая суровость? Ладно в офисе, но сейчас никого рядом! Едем, а он молчит, ведет машину дерганно, агрессивно, подрезает, забирается на трамвайную линию, обгоняя пробку. Я начинаю сомневаться, что это проявление нетерпения и что он соскучился. — Мы едем к вам? (молчит, даже не кивнул) Что-то случилось? (ноль внимания) Я на всякий случай хочу предупредить, что в офисе отсутствовал не просто так, я в Московский книжный ездил. Договорился! (молчит, гад!) Я всё придумал! (молчит всё равно) Я боюсь, вы гоните как идиот! Нас либо остановят, либо мы влупашимся во что-нибудь! (он вдруг кивает) Я что-то сделал? (даже не смотрит на меня) Если вы мне сейчас не скажете, я выпрыгну на ходу! Вон на том светофоре! (слышу щелчок — блокировка!) Что за хрень! Я не понимаю! Что случилось? Чем я опять не угодил? — ору я. Ардов тянется в карман плаща и бросает в меня газетку. Так, «Частная жизнь», так себе чтиво! Что тут? «Филипп уже не муж, а жена». Хм, зачем мне это знать? «Тайная жизнь Влада Соколовского». Соколовский — это кто? «Самая дорогая попа России». Наверное, не со стразами, а с настоящими брульянтами. Ардов вдруг хватает одной рукой газету и разворачивает, тыкает в статью. «Очередь не занимать!» И что тут? Оп! Фотка! Ардов в плаще обнимает… меня. Моего лица не видно, я стою задом. Узнаю себя по стеганной куртке, растрепанным светлым волосам. Ардов же держит меня за плечи обеими руками, смотрит в лицо, рот приоткрыт, он тянется ко мне, чтобы поцеловать. Это настолько очевидно, настолько однозначно, настолько эротично! Снято в понедельник около Библио-глобуса, во время акции. Подпись: «Господин Ардов нашел новую игрушку». Ни фига себе! Читаю статью, так: «Известный издатель и предприниматель… видный жених… состояние… видели с Надей Якушиной… красавец, владелец, работодатель… загадочное одиночество… редко появляется на тусовках… ходили слухи, что собирается жениться… Однако нам стало достоверно известно, что брак не входит в планы предпринимателя. Виной всему нестандартные предпочтения господина Ардова, который несколько лет был завсегдатаем клуба «DOMKRAT». Известно, что это притон для богатеньких скучающих особей с садомазохистскими наклонностями. Свои приоритеты в духе «власть-подчинение» Лев Ардов переносит и в офис. Провинившийся подчиненный рискует быть выпоротым или связанным. Очевидно, что не все работники «Фаворита» согласны с такими методами руководства. (маленькая фотография окна с надписью «Не лев, а кАзел») Однако нашего героя это не пугает. Хотя в жизни господина Ардова есть «скелет» в шкафу. В этом случае скелет — в прямом, можно сказать, смысле слова. В 20.. году во время БДСМ-сессии скончалась молодая невинная девушка Виктория Стрельцова. Развлечения мажорного красавца остались безнаказанными. Деньги и связи родителей порой превращают горечь в патоку! Несмотря на скандал, Лев Ардов уже несколько лет считается выгодной партией для девиц разных мастей. Девушки! Не занимайте очередь! Это, во-первых, опасно, во-вторых, из достоверных источников известно, что место занято… прекрасным юношей…» Что это? Кто это написал? Некий Зырянов С.С. Поэтому Лев такой злой? И все равно! Мог бы со мной и поговорить! Так… а зачем мы едем к нему? — Сто-о-ой! — ору я. — Я не поеду к тебе! Ты не разобрался! Это не я! Я тут ни при чём! Останови! Я выйду! Я не хочу! Я стучу по двери, дергаю его за рукав, заглядываю ему в лицо, а он молчит, только желваки бегают! — Поговори со мной! — прошу я Ардова, уже прошу, уже не кричу. — Я никому не рассказывал! Это не я! Ты мне не веришь? И он, наконец, произносит: — Не верю! Въезжает во двор. Я не выхожу. Я сижу в машине, умру здесь, мне в дом нельзя! Лев резкими движениями обходит машину, открывает, хватает меня за шкирку, выбрасывает на холод. Вцепляется в руку, чуть выше локтя, тащит за собой, в ту самую комнату с серой кроватью. — Раздевайся! — Нет! Мне это не нравится! — Что так? Раньше нравилось? — Я к этой статье не имею никакого отношения! Ты не можешь меня наказывать! — Сначала предает, а теперь в нору? Ничего, потерпишь. Ты же теперь выиграл! Победа скрасит твои лисьи страдания! — Какая победа? — шепотом спрашиваю я. Ардов удаляется из комнаты и быстро возвращается с бумажками в руках. Одну бросил на пол, другую сунул мне. «Расчет тиража покетбуков серии «Цвет любви» по наименованиям…» Знакомый документ. Переворачиваю: «Я, Леля Елисей Александрович, и мой дружбан, Кожухов Никита Михайлович, заключаем пари. Объектом пари является придурочный хозяин «Фаворита»…» Медленно поднимаю голову: — Ты знал? Откуда? — Ты сам отдал мне эту бумагу! Пиджак! — он снимает с меня пиджак и галстук, я слабо сопротивляюсь. Черт! Я тогда бегал за этими расчетами на рабочее место. Доставал их из сумки. Не посмотрел на оборотку. Я — лох! А он все это время знал! Он ждал подставу и на этой неделе! Ведь здесь дата! Посчитать несложно, что срок вышел! Ардов уже расстегивает мне рукава и снимает рубашку с беспомощного тела, берется за ремень. — Лев, но это ничего не значит! Я ничего не писал! Я б не смог с тобой так поступить! Я тебя люблю. Хлесть! Это даже не пощечина, это удар с размаху, я падаю в сторону. Он тут же на меня, сверху на спину. Звук скотча. Хочу посмотреть, и мне заклеивают рот. Теперь я не могу кричать, говорить, защищать себя, только мычу, выпучив глаза. Ардов схватил меня за руки, чтобы я не оторвал скотч, и за запястья поволок к кровати. Я изгибаюсь, дергаюсь, выворачиваюсь. Но он сильнее, бросает на кровать, ловит за ноги пытающегося уползти жалкого лиса, его ноги оказываются по обе стороны от моего тела. Ардов подтягивает меня к самому изголовью и плюхается на меня, прижимая всем весом. Опять ловит руки и ловким движением достает снизу цепь, на которой болтаются наручники. Раз, раз — и я прикован. Мычу, выразительно закатываю глаза, выкручиваю тело — не дам бить себя по заду, но из—за этого наручники впиваются еще больнее, да и теперь снять штаны с меня легче, что он и делает, вытряхивая меня из черных брюк, сразу подцепив плавки. Его лицо — холод и неподвижность, губы белые, глаза ледяные. Соскакивает с кровати, сжимает за пальцы ног и дергает их вверх, подбрасывая мое тело и разворачивая обратно, на живот. Я тут же поджимаю ноги, встаю на четвереньки, но куда я убегу? Я опять схвачен за щиколотки, подброшен вверх. — Лежать! — приказывает мне Ардов. — Ты будешь наказан! В последний раз! Я только мычу. Бьюсь лбом о матрац, о руки, гремлю железками на руках: услышь меня! Это мои стоп-движения! Услышь меня! Поверь мне! Но он гремит дверками шкафа, я кручу головой, пытаюсь увидеть, что он там берет. Двухвостый снейк! И что-то еще небольшое засовывает в карман. Лев хлещет двухвосткой по воздуху, я зажмуриваюсь, сердце ёкнуло. — Дыши глубоко! — распоряжается изверг. Я сжимаю веки, сжимаю все внутри, сжимаю душу, я — безвоздушное пространство, я — комок жил. Ах! М-м-м-м-м! Свист и боль вдоль спины, голова инстинктивно задирается, ноги тоже, лодочка — второй класс начальной школы. Лодочка с болью и обидой! Ох! Мн-н-н-н-н… длинный ожог по лопаткам. Дышу, дышу, дышу, получается мелко, как собака в жару. Ах! Еще раз! Падаю на руки! Шея, лицо, грудь мокрые — это пот, это боль вытекает. Спина гудит и горит! Ох! Четвертый! По заднице! Как больно! Ублюдок! Мажь уже той холодной штукой! Ах! Пятый! М-м-м-м… Уже не выгибаюсь. Он меня убьет? Жжет, чувствую, что три огненных борозды на спине, две — на ягодицах… Дышу, дышу, дышу… Всё? Ударов больше нет? Уффф… Вдруг матрас подо мной задвигался. Ардов забрался на кровать! Хватает меня за бедра, чуть ниже талии, резко поднимает, ставит на колени, но ноги разъезжаются, не держат меня, меня начинает трясти. Он рычит, подталкивает под меня какой-то валик — теперь зад торчит кверху! Его рука в склизкой мази (вот что он засунул в карман!) нагло вторгается в щель между ягодиц, вводит в меня сразу два пальца. Я обессилен, но все равно начинаю мычать, кричать и крутить задом. Хлоп! Получаю шлепок, огненные борозды взвыли вместе с моим мыканием. Пальцы опять внутри, крутятся там, нажимают на стенки кишечника. Потом звук отрываемой этикетки, шуршание резинки, которую раскатывают по члену. Его колени раздвигают мои ноги шире, его пальцы опять во мне и на мне. Ощущаю круглую головку у ануса. Как страшно! Как обидно! И это после того, как я сказал ему о любви! Монстр, подоно-о-о-ок-к-кх-хх… Как больно! Ритмично, толчок за толчком вбивает свой член. Я хочу орать! Но не могу, кляп сдерживает во мне боль, не дает излиться, и я изливаюсь слезами, соплями, потом, во рту вкус крови — надкусил щеку! — Тс-с-с-с… тихо-тихо… расслабься! — неожиданно нежно говорит мне в ухо этот садист. Я мотаю башкой — не могу расслабиться. Он начинает правой рукой сильно массировать загривок, плечи, шею… — Тс—с—с… Лев медленно двинулся, и мягкий кол вновь взрезал сфинктер. Еще раз, еще раз… Уфф… Сил нет… Выдыхаю, надо расслабиться, набрать силы и всеми мышцами вытолкнуть этот поршень! Расслабляюсь и… сразу легче! Напрягаюсь, пытаюсь и… — А-а-ах! — крик надо мной. — Лисё-о-онок! А-а-а-а… какой ты… а-а-а… Звук его голоса, неожиданно низкий, заставил меня застыть, я вновь расслабился, а Лев задвигался быстрее, быстрее, он уже в агонии, в заднице становится еще горячее, и бедра его дрожат, стоп… валится на меня. Утыкается в шею носом и губами. Дышит, дышит, дышит… Дует на меня. Потом то ли целует, то ли кусает в шею… Я дергаюсь. Ардов вытаскивает из меня своё орудие. У-у-у… опять больно! Чувство, что ампутировали что-то изнутри, удалили, и теперь кровоточит… Лежим молча, я только хлюпаю соплями. Он внимательно смотрит на мое лицо — никаких эмоций, просто смотрит. Записывает на карту памяти? Я отворачиваю голову. Нет сил видеть его глаза. Мне надо поспать, мне надо вырубиться и желательно очнуться вчера. И не ходить сегодня на работу, а уехать на Истру к бабуле, она со мной по-прежнему как с маленьким: блинами бы накормила, про всех своих соседок бы рассказала, натопила бы баню-у-у-у… Я реву. Ардов наваливается на меня, расстегивает наручники и не массирует, как раньше, хотя руки онемели. Потом наклоняется через мою спину к лицу, отрывает скотч. Крепко вцепляется в челюсть, целует в губы, жует их, не обращает внимания на сопли, слезы, кровь… Уж не знаю, что за удовольствие? И отталкивает. Сползает с меня. — А теперь уходи! Свободен! Совсем! Там на полу твое заявление об уходе. Я подписал. В кадровом уже знают. Можешь приходить завтра за деньгами в кассу и за всеми своими вещичками. Получишь премию. Проект передашь Макеровой. И еще… приятно тебе съездить на Маврикий, я там не был, но говорят — рай! Как больно. Как больно. Как невыносимо. Но я найду силы… Сидеть… м-м-м… как больно. По внутренней стороне бедра кровь. И хрен с ней. Напяливаю одежду. Ноги подгибаются, еле удерживаюсь за стену, чтобы не упасть. Подбираю заявление. То самое, что написал после первой порки. Надо же, сохранил! Ублюдок! Надо идти… Где-то телефон в куртке? Надо в такси… Поворачиваюсь: — У тебя так здорово получилось меня влюбить в себя! И так же здорово получилось убить… Спасибо за науку, господин… Медленно по стене выхожу из комнаты. А он остается лежать голый на кровати вниз лицом, вытянув руки над головой так, как будто он прикован.