***
— Уже закончили, Ширануи-сан? — весело спрашивает жизнерадостный чунин за столом в офисе миссий, принимая его отчет. Генма кивает, выдавив кривую улыбку в ответ, и засовывает руки в карманы, перекатывая сенбон на другую сторону рта. — Ага. Подписано и скреплено печатью, — говорит он. — Есть что-нибудь еще для меня? Чунин становится напряженным и беспокойным, но прежде чем он успевает ответить, раздается глубокий, спокойный голос: — Думаю, что нет, Генма-кун. Чтобы не дернуться и не развернуться в прыжке, требуется вся сила воли, оставшаяся у Генмы после долгого обратного пути, когда ему пришлось уклоняться от горстки нукенинов уровня чунина. Вместо этого он заставляет свое сердце вернуться из горла обратно в грудь и медленно поворачивается, кивая Сандайме. — Хокаге-сама. Сандайме улыбается ему, улыбка мудрая и добрая, и Генма борется со слабым семенем обиды, которое пытается пустить корни, как это случается каждый раз, когда он сталкивается с напоминанием о Хокаге, которого он не смог защитить. Но если Сарутоби видит это, то ничего не говорит, просто складывает руки перед собой и многозначительно спрашивает: — Сколько времени прошло с тех пор, как ты оставался в деревне больше недели, Генма-кун? Генма замирает, пытаясь подсчитать, и, возможно, это плохой знак, что он не может этого вспомнить. Сарутоби спасает его, явно уже зная ответ. — Я так и думал. Боюсь, ты исключен из списка активных шиноби. На следующий месяц. После этого ты можешь взять столько заданий, сколько захочешь, но я верю, что остальное пойдет тебе на пользу. Это близко к истине, но Генме удается подавить невольный протест, ведь ясно, что он не будет иметь значения. Сандайме присматривает за всеми бывшими телохранителями Минато, даже если они ему не нужны, и Генма достаточно умен, чтобы понимать, что со стороны его постоянные миссии выглядят самоубийственными. (Может быть, это даже правда, но Генма не думает об этом, отодвигает эту мысль как можно дальше. Теперь, когда он не может быть телохранителем, теперь, когда он потерпел неудачу, все его навыки действительно хороши для убийства. С таким же успехом он мог бы быть полезным, верно?) Глаза Сандайме устремлены на него, темные и знающие, и Генма держит рот на замке, отвешивая быстрый поклон. — Да, Хокаге-сама, — говорит он, выпрямляясь, хотя слова превращаются в кровавый пепел у него во рту. — Благодарю вас. Сарутоби внимательно наблюдает за ним, и ясно как день, что он понимает бессильную, ненаправленную ярость, бьющую Генму в живот. Но он просто кивает в знак согласия, и Генма уходит с кружащейся головой и сжатыми кулаками, стараясь не думать. Генма знает, что не имея ни миссии, которую нужно планировать, ни цели для сбора информации, ни способа отвлечься, ближайшие дни он будет слишком много думать. Закрыв глаза и проведя рукой по лбу, едва касаясь хитай-атэ, он пытается не отчаиваться при мысли о том, что целый месяц проведет в Конохе, но это тяжело. Очень тяжело. Генма любит свою деревню, любит людей в ней и землю вокруг нее, но это ещё и место, за безопасность которого Минато отдал свою жизнь, и это чертовски больно.***
С тех пор, как он в последний раз, пять недель назад, потрудился заглянуть сюда, в его квартире скопился толстый слой пыли. Из более чем сорока дней он пробыл здесь в общей сложности дней девять, и это видно по тому, как все пришло в упадок. Генма останавливается в дверном проеме, оглядываясь по сторонам с апатией, поселившейся глубоко в его груди. Он со вздохом опускает рюкзак, но не может заставить себя достать чистящие средства. Когда-нибудь, может быть, но сейчас на кухне нет ничего, кроме горсти черствых батончиков и бутылки чего-то, что когда-то могло быть апельсиновым соком. Он мог бы заказать еду на вынос, но сейчас это не стоит таких усилий. Может быть, Сандайме прав. Может быть, он брал слишком много заданий в последнее время. Генма довольно уравновешенный, особенно для своего возраста, и это одна из причин, почему он так быстро продвинулся после того, как стал чунином. Он также разумен, хотя и может быть упрямым, как баран. Вопрос Сандайме тревожит, и еще более тревожным является тот факт, что он не может на него ответить. Генма знает об опасности эмоционального выгорания, риске брать слишком много заданий одно за другим и сойти с ума от стресса. Он не думал, что подвергается риску, но состояние его квартиры само по себе говорит ему, что он был невыразимо высокомерен. Взгляд на его руки показывает, что они совершенно спокойны, как и всегда. Генма почти чувствует, что они должны дрожать здесь, в безмолвной тишине того, что когда-то было его домом. Но у Генмы всегда были твердые руки — он был кандидатом в медики, когда закончил Академию, и изучил основы, прежде чем узнал, что убивать людей больше в его стиле, чем спасать их. Медики и убийцы должны обладать одинаковым самообладанием и внутренней невозмутимостью, и эта ирония почти заставляет Генму смеяться. Он вздыхает в тишину, тихо и протяжно, и пытается забыть, когда в последний раз действительно чувствовал себя здесь комфортно, как в своей квартире, так и в деревне. Уже полгода прошло. С десятого октября. С последнего дня правления Йондайме. Генма бросает жилет на диван, отчего в воздух взвивается еще одно облако пыли, и кладет хитай-атэ на кофейный столик. Его волосы свободно падают на лицо и на глаза, пока он вслепую пробирается в большую из двух спален. Там тоже пыльно, но Генма даже не удосуживается сменить простыни и плюхается лицом на кровать, пачкая ее грязью с униформы. Это тоже вызывает у него желание смеяться, потому что полгода назад он был помешан на чистоте. Теперь он не может заставить себя беспокоиться. На улице все еще светло, середина дня, но Генма сбрасывает сандалии и закрывает глаза, гадая, удастся ли ему проспать весь месяц, даже когда погружается в темноту. (Затем начинаются сны, и Генма вспоминает, почему он не хочет спать.)***
В его подсознании заперто так много кошмаров, что через некоторое время все они начинают сливаться воедино. Они сливаются, смешиваются и застают его врасплох. Но есть один, которого он особенно боится, с задания трехмесячной давности. Он стоит на небольшой поляне, вокруг него разбиты грубые палатки, а на земле грудами лежат тела. Некоторые из них мужчины, некоторые женщины, наиболее боеспособные, даже если они не могли сравниться с обученными шиноби. Но ярче всего он видит детей. Детей, погибших от его собственной руки, некоторые покрыты кровью, а другие упали там, где стояли, а сенбоны глубоко воткнуты в уязвимые жизненно важные точки. Он хотел бы, чтобы это было преувеличением его спящего разума, но это не так. Это реальность, воспоминание, и Генма настолько плохо от отвращения к себе, что хочет умереть. «Минато, — думает он. — Йондайме. Хокаге-сама, насколько сильно ты возненавидел бы меня, если бы мог видеть сейчас?»***
Когда он просыпается, проходит почти двадцать четыре часа, и уже полдень следующего дня. Ноющий, урчащий живот Генмы — это то, что в конце концов заставляет его встать с кровати и облачиться в затхлый комплект домашней одежды. Она немного коротковата на руках и ногах, но Генма просто закатывает рукава, берет несколько сенбонов, кладет еще один в рот и выходит с бумажником в руке. Прошло много времени с тех пор, как он съедал больше нескольких кусочков за раз, ровно столько, чтобы продолжать выполнять задание, а затем отправляться в дорогу. Здесь, в Конохе, мысль о еде, приготовленной и поданной на заказ, почти чужда, и Генма некоторое время бродит, оценивая варианты, прежде чем потребность его организма в еде заставляет его нырнуть в ближайший ларек. Рамен, понимает он через мгновение и вспоминает, что был здесь в последний раз, когда Минато притащил всех троих своих охранников на обед. Он колеблется у входа, раздумывая, стоит ли продолжать движение, но затем Теучи замечает его и машет рукой, на его лице появляется довольная улыбка. — Ширануи-кун! — радостно зовет он. — Давненько мы не виделись! Генма криво улыбается мужчине, когда тот полностью входит внутрь и садится за стойку. Конечно, не только Минато приводил его сюда — он, Гай и Эбису часто заходили сюда после тренировок. Рамен был дешевым, калорийным и легким в употреблении, идеально подходящим для трех истощенных генинов. Или, ну, двух измученных генинов и Гая. — Привет, Теучи-сан, — говорит он. — Это действительно так. Как твой широ рамен? Также хорош, как я помню? Теучи смеется. — Лучше! Я немного улучшил рецепт. Не хочешь попробовать? Откинувшись на спинку стула, Генма вынимает изо рта сенбон и убирает его. — Почему бы и нет? Прошло много времени с тех пор, как я ел горячую еду, так что вполне могу потратиться. — Мы ценим твою работу, Ширануи-кун, — говорит ему Теучи, снова поворачиваясь к плите. — Ты и все шиноби защищаете эту деревню, подвергая себя большому риску, и мы благодарны вам больше, чем можно выразить словами. Генма думает о детях, распростертых на мерзлой земле, о родителях с перерезанным горлом. О мальчике, который любил оставлять на ночь дверь открытой, чтобы почувствовать свежий ветерок, и, несомненно, проснулся на прошлой неделе и обнаружил, что его отец мертв. Но Теучи мало что знает о таких вещах, а если и знает, то, несомненно, никогда не свяжет вежливого, спокойного, покладистого подростка, которого он знал с детства, с перерезанным горлом, лужами крови и пустыми мертвыми глазами. В конце концов, гражданские никогда этого не делают, если только реальность им не швыряют прямо в лицо. Даже во время войны он держался на расстоянии, сражался далеко от Конохи на чужих полях и никогда не касался скрытой деревни напрямую. — Спасибо, — говорит он мужчине, даже когда его горло сжимается от этих слов. — Мы просто делаем свою работу. Перед ним опускается миска, от которой идет легкий пар, и Теучи улыбается. — Наслаждайся, — тепло говорит он, даже когда отворачивается, чтобы поприветствовать другого клиента. Генма берет палочки и набрасывается на лапшу. Первый глоток наполняет его рот таким количеством вкусов, что это почти болезненно, и ему приходится заставлять себя не выплюнуть. Но его вкусовые рецепторы быстро приспосабливаются, и горячая лапша, скользящая по горлу и попадающая в пустой желудок, подобна амброзии. Он ест так быстро, как только может, внезапно осознав, насколько он ослепительно голоден. — Добавки? — весело спрашивает Теучи, проходя мимо. Генма проглатывает последний глоток теплого, соленого бульона и обдумывает примерно с полсекунды, прежде чем кивнуть и пододвинуть миску обратно повару. — На этот раз, пожалуйста, шойю, — просит он, — и еще одно яйцо сверху. — Сейчас принесу, — Теучи хватает миску и отворачивается, а Генма снова расслабляется, закрывает глаза и наслаждается теплом солнца, согревающего ему спину. Честно говоря, он жаворонок, хотя долгая практика позволила ему так же хорошо работать и ночью. Тем не менее, он всегда будет любить раннее утреннее солнце больше, чем любое залитое лунным светом небо, каким бы красивым оно ни было. Возможно, это иронично, учитывая его имя и то, что оно происходит от имени звезды*, но он встает с рассветом с самого детства, и вряд ли это изменится в ближайшее время. Вдалеке, достаточно слабый, чтобы его можно было довольно легко игнорировать, эхом отдается звук реконструкции. Генма наклоняет голову, пытаясь понять, над чем сейчас работают, но не может определить точно. И все же это хорошо. Это означает, что восстановление самой деревни завершено и переместилось на окраину. Шесть месяцев — это не такой уж большой срок, особенно учитывая ущерб, нанесенный Девятихвостым, но у людей есть мотивация, и они почти отчаянно пытаются избавиться от любых напоминаний о трагедии. (Порой Генма задается вопросом, какая жизнь из-за такого мышления будет у бедного джинчурики, Узумаки Наруто, но он отталкивает эту мысль. Мальчик все еще младенец, и, Генма надеется, к тому времени, когда он станет достаточно взрослым, чтобы встретиться лицом к лицу с жителями деревни, все немного наладится.) Еще одна дымящаяся тарелка опускается перед ним, заставляя его открыть глаза и пробормотать благодарность повару. На этот раз Генма ест медленнее, смакуя, но это так же вкусно, как и первая порция. Он позволяет себе устроиться на месте, в настоящем моменте и позволяет себе дышать полной грудью впервые более чем за месяц. Затем на него падает тень, большая и широкая, и Генма подавляет вздох, откладывая палочки для еды. Конечно, потому что день начался так хорошо, должна была случится какая-нибудь пакость. — Генма? — с легким удивлением спрашивает Райдо, занимая соседнее место. — Я не знал, что ты вернулся в деревню. «А с чего бы тебе это знать?» — хочет спросить Генма, но сдерживает грубый ответ и просто качает головой, запихивая в рот еще один кусок яйца, чтобы дать себе повод не отвечать. К тому времени, как он прожевал и проглотил его, он уже полностью контролирует свой острый язык и может уклончиво сказать: — Только что вернулся. У тебя все хорошо? Часть его хочет поежиться от короткого, неестественного разговора, потому что Райдо — это тот, на кого он равнялся с тех пор, как присоединился к Гвардии Хокаге. Он на два года старше, крупнее, выше, опытнее, профессиональнее — Райдо воплощает в себе все то, чем всегда восхищался Генма, худощавый, неуклюжий и то ли застенчивый, то ли замкнутый. Сам Райдо — милый, терпеливый и до безобразия добрый, даже по отношению к неуклюжему шестнадцатилетнему подростку, пытающемуся оправдать слишком высокие ожидания, — это тот, кого Генма всегда просто обожал. (Какое-то время он думал, что это чувство взаимно, потому что Райдо иногда смотрел на него и улыбался, и это было так же ярко, как полуденное небо, и так же нежно. У них было время вместе, девять месяцев, которые Генма до сих пор не может заставить себя забыть, а потом пришел Кьюби, и Минато умер, а неделю спустя Райдо стоял перед ним, говоря что-то о том, что Генма слишком молод, и они оба пережили трагедию, и, может быть, все наладится, если они какое-то время будут держаться на расстоянии.) (Через неделю после этого Генма застукал Райдо целующимся с симпатичной светловолосой гражданской девушкой и впервые понял, что люди имели в виду под разбитым сердцем.) Райдо делает заказ, но Генма больше не слушает, уставившись на оставшиеся в своей миске несколько морковных ломтиков. Достав бумажник, он бросает на прилавок достаточно денег, чтобы с лихвой покрыть свой счет, и поднимается на ноги. Райдо замирает и молчит, явно пораженный, но Генма не может заставить себя взглянуть на другого токудзе. Он был вежлив, он разговаривал, он притворялся, что с ними обоими все в порядке, но он устал. И для него всего этого слишком много, и на этот раз он не собирается давать Райдо шанс передумать. — Увидимся, Теучи-сан, — прощается он, машет рукой, и получает взмах руки в ответ. Затем, прежде чем Райдо успевает остановить его, он ныряет в дверь и выходит на улицу, позволяя себе затеряться в людском потоке. Если месяц так и будет продолжаться, Генма сойдет с ума еще до того, как пройдет половина.***
Квартира все еще пыльная, и Генма все еще не может заставить себя навести порядок, даже после четырех дней бесцельного блуждания. Он останавливается в дверях, слегка вздыхая про себя. Мышцы болят после шести часов тренировок, и, возможно, он перенял у Гая больше привычек, чем хотел признавать, но сейчас его разум приятно пуст от усталости. Один шаг в его квартиру, и Генма замирает, потому что истощен он или нет, но его инстинкты все еще работают просто отлично, и прямо сейчас они кричат о том, что он не один. Генма опускает взгляд, взгляд его скользит по полу, и он хмурится, потому вломился к нему явно не обученный шиноби. На пыльном полу, помимо следов Генмы, есть следы других ног. Судя по размеру, это либо ребенок, либо маленькая женщина. Но любой хоть сколько-то стоящий шиноби автоматически заметет свои следы, если попытается застать его врасплох. Одна бровь Генмы ползет вверх, когда он идет по следу через гостиную, мимо кухни и в свою спальню. По пути следы разделяются на две отдельные дорожки: более легкий ребенок с более коротким шагом и более тяжелый ребенок с более длинным. Они ведут прямо ко входу в его спальню, и Генма подходит к двери, скрестив руки на груди. На полу перед его кроватью два мальчика, еще даже не генины, если судить по отсутствию хитай-атэ. Один, с черными, торчащими как иглы дикобраза волосами, сидит, обхватив руками колени и спрятав лицо. А тот, что повыше, склоняется над ним, его каштановые волосы взъерошены, он обнимает мальчика-дикобраза за плечи. — Все будет хорошо, Ко, — настойчиво говорит он. — Мы просто будем держаться подальше от посторонних глаз и переждем это. — В моем доме? — Генма растягивает слова, щелкая сенбоном по зубам. — А я имею право голоса? Реакция последовала незамедлительно. Оба мальчика вскакивают на ноги и резко поворачиваются к нему лицом, широко распахнув глаза. Генма мгновение изучает их обоих, его вторая бровь приподнимается, присоединяясь к первой. Он ничего не говорит, позволяя тишине говорить за него. Мальчики обмениваются взглядами, которые, кажется, содержат целый разговор, напряженный и настороженный. Затем второй мальчик издает разочарованный звук, явно адресованный мальчику-дикобразу, и тот вздрагивает. Он оглядывается на Генму, его темные глаза широко раскрыты и умоляющие. — Пожалуйста, не сообщайте о нас! — говорит он, сжимая руки в кулаки. — Мы с Зумо просто искали, где можно переночевать, а этот дом пустовал уже несколько недель, так что мы подумали, что это безопасно. Извините, что побеспокоили вас. Эта последняя фраза звучит совершенно несчастно и побеждено, даже уныло, и Генма чувствует, что колеблется. Черт возьми, он закоренелый убийца. Щенячьи глаза не должны вызывать у него мягкие и теплые чувства внутри. Но даже с клановой меткой на подбородке мальчика Генма может различить следы стресса, усталости и едва заметного горя на лице ребенка. Генма потерял свою мать, когда ему было шесть лет, отца во время Третьей мировой войны шиноби, а своего героя и наставника из-за Кьюби. После этого он способен достаточно хорошо видеть горе в других людях. Запустив руку в волосы, Генма вздыхает, закатывает глаза и устало спрашивает: — И что же тогда вы пытались переждать? Мальчик с каштановыми волосами, тоже темноглазый, но без каких-либо клановых отметин, щетинится и загораживает своего друга. — Людей из приюта, — выплевывает он, и из-за падающих на глаза каштановых волос он похож на мокрого кота. — Они хотят забрать Ко в приют, хотя мы почти генины. Генма внимательно изучает их обоих. Второму мальчику — не Ко — не хватает печали и усталости другого, и он явно ест больше. Он более подтянутый, а у его кожи более здоровый оттенок. Итак, логически… — Сирота Кьюби, да? — спрашивает он Ко, чувствуя к нему укол сочувствия. Ко кивает, опустив глаза. — Земли клана Хагане были сразу за стеной, где появился Кьюби, — тихо говорит он. — Я последний, кто остался. Теперь они хотят отдать меня в приют, хотя генины могут жить сами по себе, если захотят. Генма знает, что по закону ученики Академии — дети, а генины — взрослые. Однако все немного сложнее, поскольку генин должен доказать, что он может жить самостоятельно — что у него есть достаточные сбережения, приемлемое жилье и базовые навыки ведения домашнего хозяйства, — прежде чем совет по социальному обеспечению детей подпишет эмансипацию. Если Ко пытается избежать приюта, ему понадобится план получше, чем прятаться в пустой квартире в течение нескольких недель. К сожалению, у Генмы есть идея на этот счет, и он не может отговорить себя от нее. Оттягивая время — и надеясь на другое решение — он смотрит на другого мальчика. Зумо? Как-то так. — Твоя семья не может принять его? Рот Зумо сжимается, и он выглядит мятежным и печальным одновременно. — У меня шесть братьев и сестер, — говорит он, — и я первый шиноби в семье. Мама — помощница швеи, а папа работает на ферме. Они едва могут заплатить за мои принадлежности для Академии, не говоря уже о том, чтобы прокормить еще один рот. Генма боялся этого. Он вздыхает и снимает хитай-атэ, проводя рукой по волосам. — Хорошо, — говорит он, снова закатывая глаза, потому что он простофиля, и это просто нелепо, как легко он сдается. Конечно, он способен выдержать пытки, но два пре-генина с большими глазами? Ага, конечно. — Хорошо, я поговорю с Хокаге. Свободная комната дальше по коридору, футон в шкафу. Ужин в семь, понятно? У мальчиков отвисают челюсти, и две пары глаз широко раскрываются. Зумо что-то бормочет, явно не находя слов, но взгляд Ко проясняется только от этих простых предложений. — Действительно? — взвизгивает он. — Ты позволишь мне остаться? Но мы… — Да, да, — Генма машет на него рукой. — Как скажешь. В любом случае, у меня есть месяц отпуска, так что заодно я мог бы присмотреть за тобой. Я Ширануи Генма, токубецу джонин. Наступает пауза, пока оба мальчика собираются с силами, обмениваясь взволнованными взглядами, а затем Ко выпрямляется. — Хагане Котецу, — официально говорит он. — Спасибо, Ширануи-сан! — Камизуки Изумо, — добавляет другой. — Спасибо тебе! Генма переводит взгляд с одного на другого и понимает, что, взяв одного, он каким-то образом ухитрился усыновить обоих. Борясь с желанием снова закатить глаза, он кивает. — Зовите меня просто Генмой, я не намного старше вас, — они выглядят на все двенадцать, может быть, одиннадцать, все еще сплошные колени, локти и неловкость. Он щиплет себя за переносицу и задумывается, как он будет обсуждать это с Хокаге. Нет смысла идти в совет по делам детей, они будут спорить, придираться и откладывать до следующего года, пока Котецу застрянет в каком-нибудь переполненном, недофинансируемом детском доме. Тем не менее, Генма, как правило, не из тех, кто пользуется своей связью с Хокаге. Он надеется, старик, по крайней мере, выслушает его. — Идите и возьмите все, что тебе нужно, — говорит он Котецу. — Я скоро вернусь, так что не сломайте ничего. Он уходит через окно, прежде чем кто-то из мальчиков успевает что-либо сказать, проклиная себя за глупую слабость к большим глазам и умоляющим словам. Смертоносный убийца, безжалостный или нет, но бросьте в него котенка — особенно мокрого, грустного на вид, с трагической предысторией, — и он потеряет все остатки самообладания, которые у него есть. Черт бы все это побрал. К счастью, Хокаге как раз заканчивает встречу с советниками, когда Генма прибывает туда. Он кланяется бывшим сокомандникам Сандайме, бормоча приветствие, когда они проходят мимо, и выпрямляется, чтобы увидеть, что сам Сандайме приподняв бровь наблюдает за ним. — Уже, Генма-кун? — спрашивает Сарутоби с явным раздражением. — Я дал тебе месяц отпуска. Я вряд ли передумаю через неделю. — Ах, — слабо говорит Генма, — нет, на самом деле я здесь не для этого. У вас… есть минутка? Сарутоби поднимает вторую бровь, но кивает, приглашая Генму в свой кабинет. — Заходи, если не возражаешь смотреть на груды бумаг вместо моего лица. Боюсь, что сегодня утром рабочая нагрузка была довольно большой. Генма следует за ним, нервно жуя свой сенбон. — Хагане Котецу. Он… — Последний из клана Хагане, небольшой семьи с заметными навыками в гендзюцу и с оружием ближнего боя. Я знаю о нем, — подтверждает Сарутоби, даже когда берет ручку. — Трагедия, потерять так много опытных шиноби одним ударом. Что с ним? Требуется огромное количество усилий, чтобы не ерзать. Генма понимает, что последние шесть месяцев он не был ярким примером психического здоровья, но, конечно же, Сарутоби не откажет ему на этом основании. Верно? — Я знаю этого парня. До окончания Академии остался всего пара месяцев, а потом, выполнив несколько заданий D и C-рангов, он сможет получить собственное жилье. Я подумал, что пока он мог бы остаться со мной, поскольку единственный другой вариант — это приют. Наступает долгая, безмолвная пауза, пока Сарутоби смотрит на него поверх стопки бумаг. На этот раз Генма действительно ерзает, потому что, несмотря на то, что Сандайме выглядит как добрый дедушка, он способен одним взглядом напугать АНБУ. Затем Сарутоби вздыхает и откладывает ручку. — Я напишу записку в совет по социальному обеспечению детей, — обещает он. — Ты уверен, Генма? Почти генин или нет, но он все еще ребенок, и ты будешь нести за него ответственность. Я не сомневаюсь, что ты справишься с этим, но ты уверен, что готов? Генма думает об усталых глазах Котецу, слишком взрослых для его лица, и о том, как он непонимающе смотрел в ответ на идею, что кто-то действительно может захотеть ему помочь. Он думает о своей пустой, пыльной квартире и о том, что чувствует себя призраком в собственной жизни, отстраненным и дрейфующим. И о том, как появление двух маленьких мальчиков заставило его уйти из дома, хотя с тех пор, как вернулся, он выходил только ради еды и тренировок. Но надеяться еще слишком рано, и он продолжает молчать. Хокаге улыбается ему, как будто это был ответ, тепло и одобрительно, и делает пометку на свободном листе бумаги. — Очень хорошо, — говорит он. — Твой запрос одобрен. Я дам знать совету. Я думаю, — осторожно добавляет он, — что вы даже можете в конечном итоге помочь друг другу. — Спасибо, Хокаге-сама, — говорит Генма, склоняясь в поклоне, и на этот раз он действительно это чувствует.***
Генма был уже на полпути к дому, прежде чем понимание того, что он натворил, полностью поразило его, и он, пошатываясь, замер на краю крыши, когда его накрыл шок. Теперь у него есть ребенок. Он только что подписал контракт на заботу о ребенке, несмотря на то, что ему самому семнадцать и он едва способен ориентироваться в повседневной жизни. Он убийца, хладнокровный убийца, и нет абсолютно никакой гарантии, что Котецу вообще станет генином. В конце концов, две трети учеников Академии терпят неудачу. — Черт, — искренне бормочет Генма. Может быть, если он развернется и вернется к Хокаге прямо сейчас… Затем он думает о больших, печальных, одиноких глазах Котецу, и этого достаточно, чтобы что-то внутри него смялось, как бумага во время муссона. Нет, очевидно, возврат — это не вариант. — Гребаный пиздец, блядь, — вздыхает Генма и борется с искушением несколько раз побиться головой о ближайший твердый предмет. — Это не тот язык, который должен использовать такой пышущий юностью шиноби Конохи, как ты, Генма, — укоризненно произносит голос, когда фигура садится на крышу рядом с ним. — Я думал, что у тебя более сильный дух, мой друг. Генма не смотрит на своего старого сокомандника, слишком занятый тем, как он только что умудрился испортить свою собственную жизнь, будучи полным и абсолютным лохом, черт возьми. — Да, да. Ты бы тоже ругался, если бы был на моем месте, Гай. Блин, что, черт возьми, я буду делать с ребенком? Глаза Гая становятся очень, очень большими. Генма прокручивает эту фразу в голове и, морщится, понимая, как она прозвучала. В тот момент, когда Гай открывает рот, готовясь закричать, Генма резко вытягивает руку, чтобы прикрыть его. — Не так, — шипит он. — Я усыновил ученика Академии. Никаких отношений. Гай поник, убирая руку Генмы со своего лица, чтобы показать надутые губы. — А я надеялся, что меня назовут крестным отцом. Это было жестокое разочарование, Генма. Невольно образ Гая, гордо преподносящего новорожденному зеленую пижаму из спандекса, заполняет разум Генмы, и он поспешно запихивает его обратно, где он не может причинить никакого вреда. — Любому моему партнеру будет не хватать нужных органов, чтобы произвести на свет какого-либо крестника для тебя, Гай, — напоминает он своему другу, закатывая глаза. — Я могу записать тебя в качестве своего экстренного контакта, если это сделает тебя счастливым. Блеска белых зубов достаточно, чтобы ослепить неподготовленного человека, и, если это не сработает, поза хорошего парня Гая, затянутого в зеленый спандекс, с двумя поднятым большими пальцами, вероятно, прикончит их. — Для меня было бы честью, мой полный юности сокомандник! — кричит он. Затем немного трезвеет и на его лице появляется хмурое выражение. — Сейчас его у тебя нет? Есть, но это Райдо. Это целая банка червей, в которую он определенно не собирается влезать с Гаем. Он действительно любит этого парня — они с Эбису были одними из лучших сокомандников, которые могут быть у ребенка, — но его личная жизнь не подлежит обсуждению без участия целой бутылки саке. — Нет, — уклончиво отвечает он. — Нет как такового. Затем он вздыхает и перекидывает ноги через край крыши, откидываясь на руки и рассеянно прикусывая сенбон. Гай на три года младше его, а Эбису на год старше, но им удалось остаться рядом, когда многие другие команды генинов разошлись после повышения. Если честно, больше благодаря усилиям Гая, чем его собственным, но, с другой стороны, Генма в последнее время многое пустил на самотек. Наконец, он смотрит на Гая и тихо спрашивает: — Думаешь, с нами все будет в порядке? Гай улыбается ему, но не той преувеличенной ослепительной улыбкой, а чем-то меньшим и более значимым. — Да, — искренне говорит он. — Я действительно так думаю, Генма. Ты хороший и полный силы юности человек. Несомненно, любой, кого ты принял в свою жизнь, тоже преуспеет. Этому ученику очень повезло, что он нашел тебя. На это Генма только фыркает, юмор ситуации сразу поражает его. — Он вломился в мою квартиру, маленький ублюдок, — весело говорит он. — Он и его друг. И они были так похожи на грустных бездомных котят, что я не смог их выбросить. Гай тоже посмеивается. — У тебя мягкое сердце, мой друг, — соглашается он. — Что ты теперь будешь делать? Генма откидывает голову, думая о своей пыльной квартире и совершенно пустых шкафах. Еще раз вздохнув, он пожимает плечами и говорит: — Что ж, мне нужно будет купить немного еды. Наверное, и чистящие средства тоже. Давно не был дома, и у меня там полный бардак. Котецу довольно тощий, так что ему понадобится настоящая еда, а не просто еда на вынос. И я не сомневаюсь, что Изумо будет часто оставаться у нас, так как они практически сиамские близнецы. Так что нужно достаточно продуктов, чтобы накормить двух растущих мальчиков и меня. Дополнительные одеяла, наверное, тоже не помешали бы. С ослепительной улыбкой Гай отталкивается от крыши и приземляется на улице внизу, пугая несколько проходящих мимо гражданских. — Пойдем, мой друг! — кричит он Генме, снова показывая большие пальцы. — Я помогу тебе в твоем благородном стремлении обеспечить своего нового подопечного! Поддавшись смешку, Генма тоже позволяет себе упасть вниз, приземлившись мягко, как кошка. — Спасибо, Гай, — честно говорит он, улыбаясь другу. — Я ценю это. Может быть, в конце концов это не будет полной катастрофой, когда можно положиться на таких друзей, как Гай.***
Уже темнеет, когда Генма, пошатываясь, возвращается в свою квартиру, но только для того, чтобы чуть не сломать себе шею, споткнувшись о две пары брошенных сандалий у двери. Гай, отстающий на полшага, к счастью успевает поймать его за рубашку, прежде чем он либо упадет, либо уронит свой груз, и возвращает его в вертикальное положение. — Спасибо, — вздыхает Генма, отодвигая сандалии в сторону и направляясь на кухню, размышляя, будет ли теперь такой его жизнь. Он привык к невероятной силе Гая, поэтому не обращает особого внимания на то, что его товарищ по команде несет двойной вес Генмы и умудряется поддерживать все одной рукой. Если бы он был менее уверен в своей мужественности, он бы никогда не выжил в одной команде генинов с этим парнем. Однако, судя по сдавленному шокированному возгласу, донесшемуся из дверного проема, новые соседи Генмы никогда раньше не были свидетелями подобного зрелища. Слегка посмеиваясь, Генма кладет свои сумки и подзывает мальчиков. — Эй, не беспокойтесь. Хокаге-сама все одобрил, так что ты можешь остаться здесь, Котецу-кун. Это Майто Гай, мой старый товарищ по команде генинов. Не позволяйте его нелепой стрижке одурачить вас, он гений тайдзюцу. Гай, это те самые сопляки, о которых я тебе рассказывал. Дикобраз — Хагане Котецу, а его тень — Камизуки Изумо. Гай вываливает все на прилавок и разворачивается, чтобы представить испуганным мальчикам свою самую лучшую позу хорошего парня. — Привет! Мой юный друг рассказал мне о твоем тяжелом положении, Котецу-кун, и о твоей инициативе прийти к поистине замечательному решению! Если вам когда-нибудь что-то понадобится, когда Генма недоступен, я сделаю все возможное, чтобы помочь, а если у меня не получится, я пробегу сто кругов вокруг деревни на руках! — Э-э, — говорит Котецу, что… Да, ладно, Генма готов признать, что это довольно распространенная реакция на Гая. Мальчик бросает вопросительный взгляд на Генму, который только фыркает, а затем поворачивается обратно к чунину. — Спасибо? — спрашивает он неуверенно. По-видимому, это правильный ответ, потому что Гай лучезарно улыбается, прежде чем повернуться лицом к Генме. — Я должен идти, мой друг. Пришло время для моей ежевечерней тренировки. Я надеюсь, что ты навсегда останешься полным силы юности! Генма криво ухмыляется ему и кивает. — Увидимся, Гай. Ты все еще пользуешься девятой тренировочной площадкой? Я мог бы заглянуть завтра утром, если ты будешь в настроении для спарринга. — Да! — восклицает Гай. — Тогда я буду ждать тебя, мой друг! — в последний раз махнув рукой, он выбегает из квартиры, уже набирая скорость. Повисает долгое ошеломленное молчание, пока Генма начинает раскладывать еду. Однако он ничего не комментирует — первая встреча с Гаем — это всегда немного головокружительно. — Это… был шиноби? — в конце концов находит слова Котецу. — Ко! — шипит Изумо, пихая его локтем в бок. — Это был его товарищ по команде, не будь грубым! Генма только посмеивается. — Нет, все в порядке. Я слышал и гораздо худшее, но Гай — один из самых надежных людей, которых вы когда-либо встречали. Как он и сказал, если я когда-нибудь буду на задании и что-то случится, идите к нему. У Котецу перехватывает дыхание, когда он, кажется, наконец понимает, что это значит. — Тогда?.. — Я же говорил тебе, Хокаге-сама все одобрил, — криво говорит ему Генма. — Поздравляю, теперь ты мой законный подопечный. Ты перенес свои вещи? Котецу слишком ошеломлен, чтобы ответить, так что Изумо кивает. — Мы остановились в одном из оставшихся зданий на территории его клана, — говорит он немного грустно. — Там…было не так уж много того, что можно было взять. «В этой деревне слишком много сирот Кьюби», — думает Генма, сжав губы. Он смотрит на Котецу, который не сводит глаз со своих пальцев, и подавляет еще один вздох. — Смотри, — говорит он. — Мы все потеряли кого-то во время нападения. Я не собираюсь пытаться заменить твой клан, Котецу-кун, и я не хотел бы пытаться заменить человека, которого потерял. Но даже в этом случае нет никаких причин, по которым это не может сработать, верно? Котецу смотрит на него, снова широко раскрыв глаза, а затем неуверенно кивает. Генма улыбается ему в ответ и протягивает упаковку лапши. — Отлично. Соба или удон?***
Генма по натуре ранняя пташка, хотя последние пять дней своего вынужденного отпуска он не мог заставить себя выползти из кровати раньше полудня. Поэтому он немного удивляется, когда просыпается от ложного рассвета, разливающегося по небу, луна еще не взошла, а птицы спят. Какое-то время он лежит, удивляясь этому, прежде чем вспоминает двух мальчиков, спящих в его комнате для гостей, и нездоровую худобу лица Котецу. «Я соберу им обед, — думает Генма и, ни секунды не колеблясь, выбирается из постели. Вялость предыдущих дней полностью изгнана этой новой заботой. — Я ведь все еще помню, как приготовить бенто?» Он даже не может вспомнить, когда ему приходилось это делать в последний раз — скорее всего, в Академии. Возможно, в его команде генинов, потому что Гай был совершенно безнадежен на кухне, и Генма часто жалел его и приносил ему что-нибудь домашнее. Его отец умер, когда ему было восемь, так что к тому времени он уже имел достаточный опыт самостоятельного приготовления пищи. Но его отец был единственным ребенком в гражданской семье, его мать давно умерла, и Котецу, без сомнения, все еще привык, что у него довольно большая семья. Неудивительно, что парень выглядит худым — ему нет и тринадцати, он слишком молод, чтобы его успели научить многим жизненным навыкам, помимо очевидных, и он уже несколько месяцев практически предоставлен сам себе. Правильное питание — это большая проблема. Он уже ниже Изумо и легче, и, хотя, возможно, это просто его телосложение, Генма хочет быть абсолютно уверенным, прежде чем рост ребенка замедлится еще больше. Уже составив план ужина, Генма, пошатываясь, идет на кухню, включает кофейник и принимается за работу, стараясь пока не разбудить ни одного из мальчиков. Как оказалось, он действительно помнит, как приготовить бенто. Он даже — из-за какой-то ностальгии или, возможно, из-за плохо скрываемых инстинктов курицы-наседки, которыми его всегда дразнят друзья, — готовит третий обед для Гая, не забывая упаковать в него продукты с высоким содержанием белка. В половине восьмого дверь в конце коридора со скрипом открывается, и оттуда, пошатываясь, выходят две фигуры со взъерошенными волосами. Генма подавляет желание сходить за своей расческой (или закудахтать. Черт бы побрал Аобу и его пародирование курицы всякий раз, когда Генма пытался быть вдумчивым) и направляет их обоих к их местам, где их ждут омлеты и тосты. — Ешьте, — приказывает он. — Потом идите оденьтесь и отправляйтесь в класс. Если кто-нибудь скажет мне, что вы прогуливаете, я повешу вас за лодыжки на горе Хокаге. Там лежат обеды. Не забудьте о них. Понятно? Котецу ошеломленно моргает, глядя на него, и Генма решает, что самое время организовать тактическое отступление. Он одет в свою униформу, хотя его хитай-атэ лежит на столе у двери, поэтому он машет рукой и хватает две дополнительные коробки бенто. — Возвращайтесь к обеду, — напоминает он мальчикам, прежде чем выйти на яркое солнце и подставить лицо свету. «Да, — думает он, с чувством, похожим на удивленное облегчение, поднимающееся в груди. — Да, хорошо. Может быть, это было бы хорошо». И после стольких лет, после шести месяцев серого однообразия и едва уловимого, ноющего горя, «может быть» — это почти все, что ему нужно.***
Когда мальчики возвращаются домой, Генма стоит на коленях и драит пол, ругая себя за то, что не сделал этого раньше. Он рассеянно машет им на чистую часть, сосредоточенно постукивая сенбоном по зубам, когда трет особенно грязное место. Они оба осторожно проскальзывают мимо него, и мгновение спустя на кухне течет вода — наверное, моют коробки для бэнто, догадывается Генма. Через несколько минут после этого раздается тихий стук. Генма удивленно смотрит, как Котецу опускается на колени рядом с ним, у него упрямое лицо, и он ловит тряпку, которую бросает Изумо. Изумо присоединяется к нему на полу, и они оба поворачиваются к Генме за инструкциями, призывая его поспорить. Борясь с желанием глупо беспричинно ухмыльнуться, Генма просто указывает подбородком в сторону участка пола, который все еще серо-коричневый от пыли. — Развлекайтесь, — протяжно произносит он, и они вдвоем кидаются вперед, упрямо пробираясь сквозь комки пыли и почти четырехмесячный налет грязи. Когда квартира снова сияет, и все они развалились на диване, Генма закрывает глаза и удивляется беспокойному заусенцу, растущему в груди, хотя он упорно отказывается давать ему имя. — Еда на вынос? — предлагает он, пытаясь заглушить это. — Оден! — радостно восклицает Котецу, по-видимому, восстанавливая свою энергию при упоминании еды, а Генма не может удержаться от смеха. (Этот дурацкий раздражающий заусенец никуда не денется. Во всяком случае, он становится все больше. Но он игнорирует это.) («Пока нет, — говорит он своему сердцу. — Пока нет».)***
Изумо наблюдает, как Котецу ковыряется в своем обеде. Они оба живут у Ширануи Генмы уже целую неделю — оба, потому что Изумо не собирается выпускать своего лучшего друга из виду после того, что произошло шесть, почти семь месяцев назад, и уж точно не в присутствии странного токубецу джонина, каким бы добродушным и щедрым он ни казался. Котецу, похоже, хорошо приспосабливается к тому, чтобы покинуть разрушенные руины дома своего клана. У него, конечно, меньше кошмаров, когда он спит в аккуратной комнате Генмы-сана, которая каким-то образом стала их комнатой, и Изумо несказанно благодарен. (Иногда он задается вопросом, что было бы, если бы Котецу отказался провести ночь на одиннадцатое октября в доме Камизуки, но он всегда отталкивает эти мысли, прежде чем сможет додумать их до конца.) — Ты в порядке, Ко? — спрашивает он, гадая, что случилось. Котецу молчит еще мгновение, собираясь с мыслями. Затем, ни с того ни с сего, он говорит: — Мы сдадим выпускной экзамен с первой попытки, верно, Зумо? Изумо моргает, глядя на него, неуверенный в том, откуда это взялось. Котецу, должно быть, понимает это, потому что бросает взгляд на лицо Изумо, прежде чем вернуться к еде. — Потому что Генма-сан всегда дает мне дополнительную еду, — тихо говорит он. — Он всегда спрашивает, не хочу ли я добавку. Когда он сказал, что мы можем остаться с ним, я подумал, что он имел в виду… переждать, понимаешь? Спрятаться. Но он отправился к Хокаге и сделал это официально. Даже тогда я думал, что он оставит нас в покое и позволит нам самим со всем разбираться. Но вчера вечером он помог нам с домашним заданием, и он всегда готовит для нас завтрак, и… Тогда Изумо улыбается, потому что он это понимает. Теперь, намного лучше понимая, что заботит Котецу, он переворачивается на спину и скрещивает руки за головой, наблюдая, как плывут облака. — Да, — твердо говорит он. — Мы определенно сдадим экзамен с первой попытки. И, может быть, тогда Генма-сан приготовит салат из дайкона и жирное яицо. Котецу корчит гримасу. — Нет, — протестует он. — Оден и тунец с тертым нагаймо**! С этого момента обсуждение переходит в борьбу, но это нормально, потому что Изумо совершенно уверен, что если они вежливо попросят, Генма-сан без жалоб приготовит все их любимые блюда.***
Генма едва успел сделать четыре шага в сторону дежурной станции джонинов в поисках возможного партнера для спарринга, когда раздается кудахтанье. Он закатывает глаза и без колебаний отворачивается от преступника. — Иди нахрен, Ямаширо, — протяжно говорит он. Аоба торжествующе улыбается ему. — Эй, Ширануи, ты больше ни за что на свете не сможешь отрицать это, — насмехается он. — Я слышал, ты приютил двух потерянных пташек. И даже не горячих. — Для протокола, — напоминает ему Генма, — к «горячим» у меня нет никакого интереса. Мне все еще нравятся члены. И у одного из детей есть семья, так что технически это всего лишь один бездомный ребенок. Хотя это действительно поднимает вопрос, который Генма обдумывал у себя в голове. Изумо провел в доме Камизуки в общей сложности одну ночь из тех двух недель, что Котецу жил с Генмой, и дошло до того, что Генма, скорее всего, будет больше беспокоиться о сопляке, когда тот в собственном доме, а не в квартире Генмы. — И все же ты усыновил ребенка Хагане, — весело говорит Инузука Цуме. — Всегда знала, что из тебя получится хорошая сучка, Ген-тян. Будучи парнем с равными возможностями, Генма посылает и ее. — Заткнись. Для сопляка с ним все в порядке. Лучше, чем, вероятно, будет у тебя, Цуме. Рядом с куноичи Куромару издает глубокий рычащий звук, похожий на смех нинкена, и Цуме рычит в ответ. Но в ее глазах пляшут смешинки, так что Генма понимает, что пока никого не выпотрошат. — Заткнитесь все, — фыркает растянувшийся на части дивана Нара Шикаку. — Некоторые из нас пытаются здесь спать. — Ой, отсоси, Шикаку, — добродушно отвечает Цуме. — Ты просто избегаешь Йошино, когда она недосыпает. Уверен, что это твое отродье — Нара? Шикаку игнорирует ее, что, как знает Генма, вероятно, к лучшему. Он закатывает глаза и оглядывается в поисках кого-нибудь, кто вряд ли скормит ему его собственные кишки в дружеском спарринге (например, Цуме, которая только что вышла из декретного отпуска), а затем застывает. Райдо выходит из одной из боковых комнат, и, судя по выражению его лица, Генма только что потерял все шансы ускользнуть незамеченным. Борясь с желанием выругаться, Генма засовывает руки в карманы и кивает другому бывшему телохранителю. — Райдо. — Генма, — отвечает Райдо со слабой, слабой улыбкой. — Могу я поговорить с тобой? «Нет», — вот что хочет сказать Генма, но все равно кивает, игнорируя волчий свист Цуме и ее последующую ухмылку. — Конечно, — говорит он. — Ты хотел поговорить о чем-то конкретном? Райдо выводит его на улицу, избегая тележки с фруктами, а затем прыгает на крышу здания через дорогу. Генма следует за ним, как бы сильно ему ни хотелось бросить его и отправиться домой. Он планировал провести спарринг, а затем потратить немного времени на проверку своего снаряжения и чистку оружия, прежде чем мальчики вернутся домой, но он более чем готов пропустить спарринг, если это избавит его от этого разговора. К счастью, Райдо не затягивает ожидание, устраиваясь на краю крыши с видом на стену. Генма садится рядом с ним, соблюдая осторожную дистанцию между ними, и, судя по уколу сожаления, промелькнувшему на лице Райдо, он явно это замечает. — Ты выглядишь лучше, Генма, — говорит он, неловко глядя на свои руки. — Когда я видел тебя в последний раз, я подумал… Но сейчас ты выглядишь намного лучше. Генма знает, что это из-за Котецу и Изумо. Он был так сосредоточен на заботе о них, на том, чтобы жить, что у него не было времени размышлять о смерти Минато или отказе Райдо. Похоже, он двигается в хорошем направлении, потому что, по крайней мере, это то, что Йондайме от всего сердца одобрил бы. Независимо от жизней, которые отнял Генма, прямо сейчас он отдает что-то взамен, вкладывая в мир чуть больше добра каждый раз, когда печаль в глазах Котецу ослабевает, или Изумо беззаботно смеется. — Да, — тихо говорит он, слегка улыбаясь. — Я… тоже чувствую себя лучше. Хокаге дал мне некоторое время отдыха, и это помогает. Райдо наблюдает за ним, в его взгляде смесь чего-то напряженного и настороженного, почти с сожалением. Он смотрит на Генму почти так же, как раньше, когда они были «они», и говорит с явным раскаянием: — Я надеюсь, что он хорош для тебя, Генма. Надеюсь, он сделает тебя счастливым. Стоп. Секунду. Что? Генма моргает и мысленно воспроизводит его слова. Проигрывает их снова. Потому что Райдо не может иметь в виду… — Что? — резко спрашивает он, голос срывается, но, когда он поворачивается, другой мужчина уже ушел. Никогда, никогда, даже под тяжестью горя, Генма не был из тех, кто легко впадает в гнев. Он также не из тех, кто хоть сколько-то искренне проклинает и ругается на других шиноби Конохи. Но прямо сейчас, наблюдая за тем, как Райдо уверенно и тяжело идет по улице, выглядя так, словно весь мир внезапно свалился ему на плечи, Генма испытывает искреннее искушение схватить одного из своих многочисленных сенбонов и воткнуть ублюдку в зад. И не самым веселым способом. Но, поскольку он не хочет выслушивать одну из лекций Нары Шикаку «что-я-сделал-такого-чтобы-застрять-с-этой-кучкой-психически-неуравновешенных-дебилов-маскирующихся-под-джонинов», он стискивает зубы, возвращает свои яростные порывы под контроль и он поднимается на ноги. «Делай добро, — твердо думает он. — Делай добро, отдавай что-то взамен. Это хорошая идея, так что действуй в соответствии с ней, Ширануи». Сделав долгий, медленный вдох, он поворачивается на каблуках и направляется в кабинет Хокаге во второй раз за пару недель, надеясь, что Хокаге не выгонит его и на этот раз. Однако удача снова на его стороне, и Хокаге только что закончил утренние совещания. Когда Генма проскальзывает внутрь, он вздыхает и подтягивает стопку отчетов поближе к себе. — Нет, Генма-кун, — говорит он, не поднимая глаз. — Нет никаких отступлений; мне все равно, что сделал мальчик. Кроме того, никаких заданий для тебя не будет еще как минимум две недели. Дольше, если ты попросишь. Генме требуется немало усилий, чтобы не закатить глаза. Очевидно, его характер еще не совсем под контролем. — Прошу прощения, Хокаге-сама, — вежливо говорит он, — но я на самом деле искал старые формы спонсорской поддержки учеников, если у вас есть копия. Наступает долгая пауза, а затем Сандайме тихо хихикает, с мягкой улыбкой поднимая взгляд. — Значит, я ошибся, — говорит он, откладывая ручку и поворачиваясь, чтобы порыться в одном из шкафов. — Для мальчика Камизуки, я полагаю? Благодарный за легкое согласие, Генма позволяет напряжению спасть с плеч. — Да, сэр, — отвечает он. — В любом случае, он все равно не покидает мой дом, а до этого он жил с Котецу на землях Хагане. Я полагаю, что это, по крайней мере, даст его родителям некоторое душевное спокойствие. Сарутоби передает бумаги, нежно похлопывая Генму по запястью, когда тот собирается уходить. — Ну что? — спрашивает он выжидающе, хотя все еще улыбается. На этот раз Генма действительно закатывает глаза, но это очень мило. В конце концов, этот человек был для него как дедушка и время от времени заглядывая к нему после смерти отца, поздравляя его с достижениями и утешая в неудачах. — Хорошо, — признает он со вздохом. — Да, мы подходим друг другу. А теперь перестаньте вмешиваться. Легкий смех Сарутоби следует за ним из окна, когда он направляется к основной части Академии. Занятия только заканчиваются, ученики проходят мимо группами или парами. Требуется всего мгновение, чтобы заметить черноволосую и темно-русую головы, склонившиеся друг к другу. Генма нежно фыркает и кричит: — Эй, Котецу-кун! Изумо-кун! Головы одновременно поднимаются, и Генма смеется, маша им рукой, последние остатки его гнева полностью исчезают. Пара задержавшихся родителей бросают на него подозрительные взгляды, потому что он подросток в форме джонина, которому обычно нечего делать в Академии, но Генма легко игнорирует их, протягивая руку, чтобы взъерошить волосы мальчиков, как только они оказываются достаточно близко. — Привет, сопляки, — приветствует он. — Хорошо провели день? Котецу хмуро смотрит на него, больше из-за взъерошенных волос, чем из-за прозвища. Ему нравится думать, что он действительно крутой, а у Генмы не хватило духу (или, точнее, подходящей возможности) сказать, что он скорее похож на бесцветного дикобраза. Тем не менее, он с гордостью протягивает Генме лист бумаги. — Вчера у нас был тест по истории, и я получил девяносто процентов. Генма улыбается ему, даже когда он смотрит на Изумо. — А как ты справился, малыш? — Сотня, — почти застенчиво говорит Изумо, наклоняя голову. На этот раз Генма смеется, обхватывает каждого за плечи и быстро обнимает. — Хорошая работа, — тепло говорит он, делая вид, что не замечает, как покраснели оба мальчика. Они еще недостаточно общались с Гаем, чтобы усилить их уверенность в своей мужественности. — Я бы сказал, что вся эта тяжелая работа заслуживает награды. Как насчет того, чтобы сходить за барбекю? Это предложение получает оглушительное одобрение, и Генме приходится задуматься, был ли он таким бездонным, когда был в их возрасте. Возможно. К тому времени, когда все рассаживаются и делают заказ, Генма чувствует себя достаточно храбрым, чтобы сделать свое предложение. Он прочищает горло, прерывая спор мальчиков о выборе десерта, и кладет перед широко распахнувшим глаза Изумо документы о спонсорстве. — Когда-нибудь слышал о спонсорской поддержке учеников? — спрашивает он и, увидев непонимающее выражение лиц мальчиков, объясняет: — Это старая система, которая в основном вышла из употребления при Нидайме. Но предполагалось, что она дает возможность передать свои навыки шиноби, которые остались последними в клане. По сути, если родители подписывают это, они отказываясь от права учить ребенка своему ремеслу. Это значит, что твоя мама сможет научить тебя только самым базовым швам для штопки, а папа не может передать секреты выращивания урожая. А я смогу помочь тебе начать контролировать чакру и тому подобное, не беспокоясь о том, что твой джонин-сенсей откусит мне за это голову. В обмен на отказ твоих родителей от прав, я обеспечиваю тебе принадлежностями для учебы и снаряжением шиноби, едой и крышей над головой, пока ты не станешь хотя бы генином. Достаточно ясно? Изумо разинул рот, его глаза стали еще шире, чем раньше, а челюсть Котецу отвисла. Генма приподнимает бровь, глядя на них, а затем протягивает руку, чтобы забрать бланки, прежде чем официантка успеет поставить на них еду. — Но… — начинает Котецу. — Почему? — Изумо заканчивает за него, вопрос почти вырвался наружу. — Я понимаю, почему ты взял Котецу, потому что у детей клана гораздо больше шансов сдать выпускной экзамен и стать генинами, но… почему я? Генма вздыхает, откидывается на спинку стула и вытаскивает сенбон изо рта, чтобы прокрутить его между пальцами. — Потому что Котецу заботится о тебе, — в конце концов отвечает он. — Потому что я никогда не видел такой преданности, как у вас двоих друг к другу, за исключением трио Ино-Шика-Чо, и это вдохновляет. Потому что ты провел у нас так много времени, что в ту единственную ночь, которую ты провел в доме своих родителей, в квартире было тихо, как в могиле, и никто из нас не знал, чем себя занять. — Он одаривает Изумо кривой улыбкой и заканчивает: — Смирись, сопляк, ты застрял с нами. И это тоже твоя собственная вина. «Потому что вы хороши, вы двое, — думает он, но не говорит вслух. — Потому что вместе, я думаю, у вас, ребята, все будет отлично, пока кто-то дает вам шанс». Изумо смотрит вниз на свои колени, растрепанные каштановые волосы на долгое мгновение скрывают его глаза, а затем поднимает взгляд. В этом взгляде есть сталь. — Я отнесу бланки родителям, как только мы закончим есть, — обещает он и улыбается. Она сияет, как и улыбка Котецу, и Генма улыбается в ответ. — Идеально, — говорит он и имеет в виду каждую частичку этого.***
Может быть, его подталкивает тот факт, что он недавно усыновил еще одного бездомного ребенка. (Аоба кудахтал бы еще больше и назвал бы его наседкой, но Генму все равно не волнует мнение этого ублюдка.) Может быть, это просто стечение обстоятельств и возможностей, но Генме на тот момент все равно. Что сделано, то сделано, независимо от причин. Он возвращается из оружейной лавки с четырьмя новыми упаковками сенбонов и двумя флаконами очень интересных ядов из аптеки, когда впереди него что-то взрывается. Конечно, Коноха — деревня ниндзя и всегда ею была. Всегда найдутся идиоты, пытающиеся выполнить чрезмерно сложные дзюцу в людных местах, даже когда здравый смысл подсказывает, что этого делать не следует. Однако этот конкретный взрыв произошел в здании Академии — рядом с одним из классов, если Генма не ошибается, — а преподаватели обычно очень внимательно следят за своими учениками. Раздаются крики, внезапные и хриплые, но прежде чем Генма успевает решить, стоит ли проводить расследование, маленькая фигура на полном ходу выскакивает из-за угла и мчится к нему со всех ног. Инстинкт, выработанный многими годами работы шиноби, подталкивает Генму, и он уходит с пути убегающего мальчика, хватает его за шиворот и поднимает в воздух. Быстрый взгляд замечает сажу, размазанную по лицу парня, упрямое выражение лица и длинный старый шрам через переносицу. Генма скептически приподнимает бровь, перекатывая сенбон между зубами. — Ты это сделал? — с сомнением спрашивает он. — Взрывная метка? Мальчик — которому, по прикидкам Генмы, не больше десяти лет — извивается, темный хвостик подпрыгивает, когда он пытается освободиться. Очевидно, поняв, что ничего не выходит, он ссутуливается и хмурится. — Самодельная бомба, — угрюмо признает он. Прежде чем Генма успевает ответить, один из учителей-чунинов, шатаясь, выходит из-за угла, видит, что Генма держит ученика, и, спотыкаясь, подходит к нему. — О, спасибо тебе, Ширануи-кун, — выдыхает он. — Я думал, мне придется гнаться за мальчишкой через полдеревни. Генма отмахивается от благодарностей, меняя хватку, когда ребенок снова начинает ерзать. — Не беспокойтесь об этом, Мото-сенсей, — лениво отвечает он. — Рефлекс и все такое. Вы выглядите немного измученным. Хотите, я отведу его к Хокаге и объясню ситуацию? По лицу учителя растекается явное облегчение. — Если ты не возражаешь, Ширануи-кун, — говорит он с благодарностью. — Я переживаю, что будет делать мой класс, если я надолго оставлю их без присмотра. Сандайме-сама уже имел с ним дело раньше, так что тебе просто нужно привести его туда. Спасибо. Даже когда половина его мозга начинает задаваться вопросом, во что, черт возьми, он ввязывается, Генма кивает и перекидывает сопляка через плечо, как мешок с картошкой. — Да, конечно, — соглашается он, махнув на прощание. — Увидимся, Мото-сенсей. Но как только учитель скрывается из виду, Генма поворачивается и продолжает идти в том направлении, в котором шел изначально, не обращая внимания на дергающегося мальчика. В конце концов, малыш, кажется, устает, потому что он рычит от разочарования и обмякает. — У тебя костлявое плечо, — жалуется он. Генма закатывает глаза. — Да, да, а ты креветка. Смирись. К счастью, пацан так и делает, и тишина длится до тех пор, пока они не подходят почти к дому Генмы. Когда они проходят через дверной проем, мальчик указывает, нахмурившись: — Это не кабинет Хокаге. — Ни хрена себе, — тянет Генма. — Неужели? Я и не заметил. Его квартирная хозяйка поливает растения в горшках, стоящие на подоконнике, и он весело машет ей рукой. — Добрый день, Ханако-сан. Она машет в ответ, хотя и качает головой. — Еще один, Генма-кун? — спрашивает она с веселой покорностью судьбе. — Похищение людей — это преступление. Я думала, шиноби должны знать об этом. — Это не похищение, если я его верну, — уверяет ее Генма. — Не волнуйтесь, мне более чем хватает Ко и Зумо. — Если ты так говоришь, — бормочет она с вежливым недоверием, возвращаясь к своей лейке, и Генма направляется на третий этаж, весело насвистывая. Когда он переступает порог, Котецу и Изумо сидят в главной комнате, их домашнее задание разложено на столе, вместе с онигири, который он оставил для них в холодильнике. Они оба поднимают глаза при его появлении, и Котецу моргает. — Умино? — удивленно спрашивает он. — Вы его знаете? — спрашивает Генма, укладывая мальчика на диван. Он забивается в угол, явно не совсем довольный тем, где находится, но его глаза устремлены на двух других мальчиков и светятся любопытством. «Значит, не злонамеренный шутник», — думает Генма с некоторым облегчением. Значит, это шаг в правильном направлении. — Его все знают, — насмешливо говорит Котецу, потому что он иногда становится слишком самоуверенным, и тогда Генме приходится отправлять его на утреннюю тренировку с Гаем, чтобы привести его в норму. Ясно видя угрозу, скрытую в выражении глаз Генмы, Котецу спешит добавить: — Я имею в виду всех учеников Академии. Он установил ловушку, в результате которой ему удалось подвесить Гокудо-сенсея к потолку за лодыжки. — Когда он снова смотрит на Умино, его глаза сияют совершенно неуместным энтузиазмом. — Ну что? Что ты натворил на этот раз? Изумо кашляет и добавляет с совершенно неубедительным невинным выражением лица: — Чисто академический интерес. Мы просто хотим знать, чего ожидать завтра. Вероятно, это было бы намного убедительнее, если бы он не столь очевидно ткнул локтем в ребра Котецу, чтобы добиться согласия. — Ой! — взвизгивает тот, затем замечает выражение лица своего друга и меняет выражение на послушно поддерживающее. — Да, как он и сказал. Генма закатывает глаза на двух клоунов и поворачивается к третьему мальчику. — В любом случае, я Генма, и ты, вероятно, уже знаешь этих ужасных близнецов. Есть хочешь? У нас есть остатки якисобы, или, если ты не против немного подождать, я собиралась приготовить курицу дэнгаку*** и салат из дайкона на ужин. Изумо заметно оживляется, с энтузиазмом возвращаясь к домашнему заданию и таща за собой своего лучшего друга. Умино выглядит неуверенно, и когда угрюмость исчезает с его лица, Генма снова замечает проблеск уязвленного одиночества, которое впервые увидел на улице. Он уверен, что это еще один сирота Кьюби, и он определенно не справляется с этим так хорошо, как Котецу. Скорее всего из-за отсутствия поддержки — у Котецу есть Изумо, но не многие дети могут похвастаться такими узами. Но затем мальчик поднимает взгляд, в его глазах появляется что-то вроде невольной надежды, и говорит: — Я Умино Ирука. Просто имя, но это только начало. Генма улыбается ему и протягивает руку, чтобы осторожно взъерошить его волосы. — Приятно познакомиться, Ирука-кун, — говорит он. — Ты остаешься на ужин. Диван сегодня твой, если хочешь. Он направляется на кухню, закатывая рукава, и притворяется, что не слышит, как Котецу и Изумо требуют подробностей розыгрыша, когда он уходит. (Он также притворяется глухим, когда они начинают обсуждать, как лучше заполучить в свои руки несколько взрывных меток. Просто, нет. Ради его здравомыслия — нет.) Ирука остается на ночь. На следующий день, когда Котецу и Изумо тащатся домой из школы, жалуясь на строгих учителей и слишком много домашних заданий, младший мальчик рядом с ними. Когда они заваливаются в гостиную возмущенной кучей, Генма прислоняется к косяку и улыбается, совершенно невольно. Что ж. Еще один не повредит, верно?***
— Снова вернулся, Генма-кун? — спрашивает Хокаге с кривой усмешкой, уже потянувшись к шкафу для документов, когда токудзе робко пробирается в его кабинет. — Что ты хочешь на этот раз, документы об официальном опекунстве или формы спонсорской поддержки? По крайней мере, он перестал думать, что Генма пытается обойти обязательный месячный отпуск. Генма наклоняет голову, проводя рукой по волосам. — А. Хм, и то, и другое? Я действительно не знаю, что с большей вероятностью выберет Ирука-кун, так что хочу… подстраховаться. Хокаге лучезарно улыбается ему. Это действительно довольно тревожно, и Генма хочет, чтобы он перестал. (Или, конечно, чтобы ожидающий снаружи Аоба прекратил это с этими чертовым кудахтаньем. В один прекрасный день Генма натравит всех троих своих сопляков на этого ублюдка, и тогда они увидят, кто будет смеяться последним, черт бы все это побрал.)***
Через неделю после переезда Ируки Изумо приходит домой посреди учебного дня, один и в слезах. Генма читает у окна, когда дверь распахивается с такой силой, что чуть не слетает с петель, и он вскакивает на ноги как раз вовремя, чтобы увидеть ворвавшегося Изумо с мокрыми щеками и ярко-красным носом. Что ж, когда он ввязывался во все это, то знал, что это будет не только солнце, розы и дымовые бомбы, говорит себе Генма, проводя рукой по волосам. Он просто удивлен, что это Изумо, который, безусловно, самый уравновешенный из троих. Котецу и Ирука оба дьяволята, хотя у Котецу есть очень глубоко укоренившаяся благородная жилка, а сердце Ируки, вероятно, в два раза больше, чем у любого другого человека (и, вероятно, в два раза мягче, как бы он ни пытался это скрыть.) С тихим вздохом Генма идет на звук приглушенного сопения в спальню мальчиков и на мгновение прислоняется к дверному косяку, прежде чем постучать по нему костяшками пальцев. Ответа нет, но Генма все равно входит в комнату, подходит к футону Изумо и устраивается рядом с мальчиком. Он проводит рукой по дрожащей спине, пытаясь утешить, насколько может, а затем тихо спрашивает: — Что случилось? Ты в порядке, Зумо? Наступает долгая пауза, а затем мальчик решительно качает головой, хотя и не отрывает лица от одеяла. — Один из парней сказал, что мы с Котецу были отвратительными, потому что мы всегда проводим время вместе и делимся едой и всем остальным. Он сказал, что если мы не перестанем вести себя как… как будто мы были… такими, они не позволят нам стать шиноби, — он поднимает голову, и, если уж на то пошло, теперь он плачет сильнее, чем когда вернулся домой. — Но я не хочу, Генма-сан! Ко — мой лучший друг, и если мне придется выбирать между тем, чтобы быть шиноби и быть его другом, я выберу его, несмотря ни на что! Так вот в чем дело. Генма знал, что в какой-то момент это произойдет, но надеялся, что у них еще есть время. Например, до полового созревания. Или никогда. Его бы устроило «никогда». Он осторожно обнимает Изумо за плечи и притягивает его ближе, прижимая мальчика к себе. — Дай угадаю: тот мальчик из гражданской семьи? — мягко спрашивает он. — И когда Котецу услышал, что он сказал, то просто посмеялся над ним, верно? Изумо отрывисто кивает, прижимаясь мокрым лицом к плечу Генмы. — Ко — идиот, — говорит он категорически. Генма хмыкает. — У него, конечно, бывают свои моменты. На этот раз, однако, это была не его вина. Ты ведь понимаешь, что говорил этот парень, верно? О тебе и Котетсу? — после кивка Изумо он продолжает. — Гражданские и шиноби думают о таких вещах немного по-разному, Изумо. Ты же знаешь, я ничего не чувствую к женщинам. Когда мне нужен романтический партнер, я ищу другого мужчину. Просто так уж я устроен. Кому-то нравится либо одни, либо другие, а кому-то нравится и те, и другие. Это просто биология. Шиноби придерживаются мнения, что жизнь слишком коротка, чтобы рисковать упустить любовь ради чужого комфорта, поэтому они, как правило, согласны с любыми предпочтениями людей. Гражданские же смотрят на это немного по-другому. Так что Котецу, который вырос в клане шиноби, знал, что тот парень просто несет чушь. Он, вероятно, не понимал, что ты ничего не знаешь. Он не хотел причинить тебе боль, Зумо. Изумо долгую минуту смотрит на него, широко раскрыв глаза, а затем осторожно говорит: — Тебе нравятся… мужчины? И это нормально? Генма улыбается ему и на мгновение обнимает чуть крепче. — Да, — говорит он. — Мне нравятся мужчины, и это определенно нормально. Нравитесь ли вы с Ко друг другу таким образом или просто хотите навсегда остаться лучшими друзьями — это зависит от вас, ребята, и только от вас. Понял? Когда Изумо кивает, явно все еще немного неуверенный, но ему становится лучше, Генма нежно проводит рукой по его растрепанным волосам. — Хорошо, — подтверждает он и встает на ноги. — Я пойду приготовлю тебе чай, а потом сообщу в Академию, что ты заболел и пропустишь остаток дня. Как насчет того, чтобы развлечь смертельно скучающего токудзе и сыграть со мной в настолку? И вот наконец снова появляется фирменная улыбка Изумо, яркая и милая, и он застенчиво качает головой. — Да, пожалуйста, Генма-сан. Спасибо. Генма знает, что с мальчишкой все будет в порядке. Он сжимает плечо Изумо в последний раз, прежде чем выйти за дверь, и доволен, когда кроме тихого шуршания простыней не раздается никаких звуков. Для его первого настоящего кризиса с воспитанием детей все прошло не так уж плохо. (Теперь все, с чем нам осталось справиться, — это скорое начало половой зрелости.) (Черт побери.)***
Ему все еще иногда снятся кошмары, хотя и реже теперь, когда его собственное сердцебиение уже не единственное в квартире. Генма мечется в простынях при виде пустых мертвых глаз, плачущих детей и крови, застывающей вишнево-красным на замерзшей земле. Сегодня ночью все плохо, хуже, чем в большинство ночей, и он ненавидит это, ненавидит то, что он делает, хотя и любит деревню, за которую Минато отдал свою жизнь. Он сделает все, чтобы защитить Коноху, почтить жертвы своего Йондайме, своего отца и своих павших друзей, но в такие ночи, как эта, это преследует его. А потом что-то маленькое и теплое прижимается к его левому боку, к правому боку, к ногам. Генма испускает дрожащий, прерывистый вздох, когда тепло пробуждает его ровно настолько, чтобы прервать кошмар, прежде чем он снова проваливается в сон. Тем не менее, его руки автоматически, с благодарностью хватаются за то, что находится ближе всего, притягивают три хрупкие фигурки еще чуть-чуть ближе, чтобы он мог защитить их, чтобы они могли защитить его. (Когда он просыпается утром, окруженный детьми, он долго смотрит в потолок, прежде чем рассмеяться и прикрыть глаза рукой. Жалкий, хочет он сказать, но в том-то и дело. Это не так.)***
Двадцать пятый день Генмы в качестве мамочки-шиноби начинается плохо, и очень быстро становится еще хуже. До дня рождения Ируки осталось меньше месяца, это будет его первый день рождения без родителей, и он пытается отвлечь либо себя, либо всех остальных — скорее всего, и то и другое — от приближающейся даты. Котецу не из тех, кто молча принимает любую шутку, и Изумо, что вполне предсказуемо, встает на сторону Ко. К тому же сегодня выходные, так что, как бы Генме ни хотелось отправить их всех в школу и пожелать учителям удачи, это не вариант. Генма не спит уже четыре часа, и за это короткое время его волосы покрасили в алый цвет, сумку с кунаями наполнили пауками, ящики комода перевернули вверх дном, дезодорант без запаха заменили чем-то явно цветочным, а его новые сенбоны спрятали. Котецу — это угроза, он таится по углам в засаде, его слипшиеся от клея волосы дрожат от гнева, и как бы Изумо ни старался держаться подальше от прямого конфликта, его спокойствие подвергается серьезному испытанию из-за зудящего порошка, которым пропитана его одежда. Сам Ирука демонстрирует навыки уклонения, которые заставили бы чунина позавидовать, и способности к созданию ловушек, которые посрамили бы токудзе. Генме уже пришлось обезвредить шесть, которые содержали довольно неприятные сюрпризы. Когда он, наконец, шатаясь, подходит, чтобы включить кофейник, и воздух наполняет безошибочно узнаваемый запах уксуса, это становится последней каплей. Он разворачивается, его обычно уравновешенный характер, наконец, на грани срыва, и собирается рявкнуть, чтобы мальчики уладили любые последние изменения в своих завещаниях, когда весело звенит дверной звонок. — Боже мой, почему я, — бормочет Генма, обходя очередную ловушку — на этот раз состоящую из меда, перьев и пускового устройства, подозрительно похожего на любимую расческу Генмы, — и, пошатываясь, идет к двери. Он открывает ее, даже когда рычащие крики на заднем плане сигнализируют о том, что Котецу наконец-то удалось поймать Ируку, и он даже не может заставить себя удивиться, когда на ковре стоит Райдо. Просто сегодня такой день. — Привет, Райдо, — говорит Генма, после утреннего испытания даже не в состоянии справиться со своей болью или гневом. — Я могу тебе чем-то помочь? Вдалеке разбивается что-то явно стеклянное. Генма закрывает глаза и считает до десяти. Когда это не производит никакого эффекта, он пытается считать в обратном порядке от десяти до нуля. Никаких изменений, поэтому он переключается на перечисление простых чисел, медленно выдыхает и выходит в коридор, плотно закрывая за собой дверь. Шум обрывается. Когда он снова открывает глаза, Райдо наблюдает за ним, приподняв одну бровь, явно наслаждаясь яркими волосами и запахом сирени. — А…? Генма запускает обе руки в волосы, сопротивляясь очень сильному желанию просто потянуть, пока не выдерет их все. — Эти мальчики — монстры, — объясняет он почти рычанием. — Очевидно, они скрывали это, чтобы убаюкать меня ложным чувством безопасности, но теперь, когда все формы подписаны и скреплены печатью, они думают, что это превратить мою жизнь в ад — это отличная идея. Лицо Райдо дергается, когда он сдерживает ухмылку, но прежде чем Генма успевает сделать что-то еще, кроме как прищурить глаза, он спрашивает: — Мальчики? — Уверен, ты слышал Аобу и его гребаное кудахтанье, — сухо говорит Генма. — В течение последних трех недель он делает это каждый раз, когда я нахожусь в пределах слышимости. На этот раз Райдо действительно фыркает, и напряжение, которого Генма даже не заметил, спадает с его плеч. — Это Аоба, — говорит он, губы изгибаются в слабой улыбке. Совершенно несправедливо, что это выражение все еще может заставить сердце Генмы биться быстрее, но после четырех часов борьбы с вышедшими наружу последствиями нападения Кьюби, он не может заставить себя беспокоиться о старом отказе, как бы больно это тогда ни было. Котецу и Ирука потеряли гораздо больше, чем Генма, и они справляются, какими бы плохи они сейчас ни были. Из-за этого его одержимость потерей Минато кажется… не меньше, скорее менее важной в долгосрочной перспективе, независимо от того, насколько важным был Йондайме для Конохи в целом. Генма, наконец, делает полный вдох, напряжение в его мышцах ослабевает, он издает тихий смешок и приваливается спиной к двери. — Ага, — весело соглашается он. — Ублюдок. Но в чем-то он прав. Возможно, я приютил парочку бездомных — ученики Академии и чудовища, все они. Это утро было… немного тяжелым испытанием. Райдо еще раз смотрит на новый цвет волос Генмы и тихо посмеивается. — Я вижу, — говорит он. За спиной Генмы дверь квартиры дрожит, как будто там только что прогремел взрыв, и Генма снова закрывает глаза и зажимает переносицу. Он действительно, действительно не хочет сейчас ничего знать. Большая, широкая рука ложится на его затылок, мягко тянет, и Генма, моргнув, открывает глаза и видит, как Райдо решительно ведет его по коридору. — Давай, — решительно говорит другой токудзе. — Я думаю, ты заслуживаешь завтрака вне дома за то, что все утро занимаешься этим. Пойдем к Ходжо. — Кофе, — отчаянно стонет Генма. Затем он делает паузу, уворачивается от руки Райдо и заглядывает в дверь своей квартиры, крепко зажмурив глаза, чтобы не видеть степень повреждения. — Я ухожу, сопляки! — кричит он. — Лучше бы это место все еще стояло — и было чистым — к тому времени, как я вернусь, или, да поможет мне бог, я отправлю вас всех в учебный лагерь с Гаем на следующий месяц. Затем он высовывается обратно, решительно закрывает дверь, прежде чем до него долетит хоть один крик, и возвращается к Райдо, гораздо более веселый. — С Гаем? — сухо спрашивает Райдо. — Разве это не чересчур…? Генма хватает прядь алых волос и слегка дергает, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. — Вряд ли, — говорит он категорично. Райдо смеется и с едва заметным намеком на нерешительность обнимает Генму за плечи и уводит его прочь. — К Ходжо. Я угощаю, — предлагает он. И это одна из главных причин, почему он скучал по отношениям с Райдо. Он знает его, знает, когда нужно побаловать его, а когда отступить, и Генма не думает, что он когда-либо был так благодарен за это, как сейчас. — Божий дар, — выдыхает он, — ты просто божий дар, Рай, большое тебе спасибо. Рука, обнимающая его за плечи, сжимается сильнее, всего лишь прикосновение, а затем его тянут за прядь ярко-алых волос. — Конечно, — говорит тот с нежным, мягким весельем. — Все, что тебе нужно, Ген. Может быть, позже Генма возненавидит себя за то, что вот так сдался, за то, что так легко согласился, но сейчас есть теплота, дружба и все чувства, которые, как он думал, исчезли с той октябрьской ночи, и он не собирается так легко отказываться от всего этого.***
(Когда он возвращается, квартира сияет и абсолютно чиста, все вернулось на свои места, и все трое мальчиков усердно делают домашнее задание за низким столом. Генма останавливается в дверях и чувствует, как что-то в его груди расширяется и успокаивается. Его утро с Райдо напомнило ему, почему он до глупости любит этого человека, но это также показало ему, что все никогда не было так плохо, как он представлял. Генма, как правило, довольно уравновешенный человек, особенно для высокопоставленного шиноби, но у него есть склонность легкомысленно относиться к ситуациям, когда он не должен, и зацикливаться на вещах, которые он считает личной неудачей. Но Райдо не винит себя в смерти Хокаге, и их коллега-телохранитель Иваши тоже. Генма спросил Райдо об этом, и Райдо посмотрел на него с удивлением и сказал: — Но мы не потерпели неудачу. Мы дали Йондайме-сама достаточно времени, чтобы сделать то, что было нужно, и спасти деревню. Его жертва была его собственным выбором, и он сделал это, чтобы спасти всех. Это та сила, которой должен обладать Хокаге, тот выбор, который он должен сделать, и мы дали ему возможность сделать это. Нам это удалось. Генма никогда не думал об этом так, никогда раньше не смотрел на это иначе, как сквозь призму неудачи, он умер и это неудача. Так что это… по-другому, и это ослабляет железные путы вокруг его груди, пока он почти не перестает их чувствовать. Хорошая перемена, и по-настоящему долгожданная. — Генма-сан! — внезапно вскрикивает Изумо, наконец-то заметив его, и вскакивает на ноги, остальные следуют за ним. Они колеблются, явно неуверенные, и Генма тихо вздыхает, прежде чем одарить их кривой усмешкой. — Привет, сопляки, — отвечает он. — Значит, выплеснули все это? Мгновение спустя на него наваливаются ученики Академии, и он смеется, когда они роняют его на пол.)***
(— Тебе становится лучше, Генма, — говорит Райдо, когда они в следующий раз встречаются на дежурной станции джонинов, куда Генма отправляется после того, как проводил троих мальчиков в школу. — Я… после нападения я думал, что ты вот-вот самоуничтожишься, и это… Он не говорит: «это напугало меня», но Генма все равно это слышит. Он одаривает Райдо кривой улыбкой, потому что он чувствовал то же самое. Ему семнадцать, он шиноби, убийца, один из лучших в бесшумном убийстве, и он потерял первого человека, который дал ему работу защищать, а не уничтожать. Возможно, было бы слишком ожидать, что он будет полностью стабилен, но, с другой стороны, большинство шиноби таковыми не являются. Генме просто нужно… немного приспособиться, перейти к «в основном вменяемому» от «в основном нет». — Да, — отвечает он и наклоняется вбок, чтобы упереться виском в сильное, широкое плечо Райдо. — Да, лучше. Но дети… Даже когда они сводят его с ума, все могло быть и хуже. Все могло быть намного хуже, черт возьми.)***
Ястреб-посланник от Хокаге прилетает на рассвете тридцать первого дня, неся с собой только красную полоску бумаги, означающую «срочное задание, приходи немедленно». У Генмы перехватывает дыхание, когда он видит это, но ему удается взять бумагу, не подавившись. Как только ястреб оказывается в воздухе, он кидается за своей формой, натягивает жилет. Месяц назад он отчаянно хотел получить такое уведомление. Теперь, однако, в его животе скручивается болезненный узел беспокойства, и он делает паузу, чтобы поправить сумку с кунаями. Мальчики скоро проснутся, и хотя Генма обычно не тратит ни секунды на то, чтобы добраться до кабинета Хокаге, он не может оставить их, не сказав ни слова. Не так, как сейчас. Он бесшумно проскальзывает по коридору, завязывая хитай-атэ поверх своих, к счастью, вернувшихся к каштановому цвету волос, и входит в теплую спальню. — Сопляки, — говорит он достаточно громко, чтобы расшевелить их. — Эй, сопляки, проснитесь на минутку. Котецу начинает шевелиться первым, садится и говорит: — Что? Справа от него Изумо переворачивается и моргает, открывая глаза, когда Ирука откидывает одеяло достаточно, чтобы видеть. Но когда они видят его в полном снаряжении, от усиленных перчаток без пальцев до темной ткани, прикрывающей его отравленные сенбоны, они все понимают, что происходит. Генма наклоняется, чтобы взъерошить волосы Котецу, одаривая его мимолетной улыбкой. — Эй, парень, извини. Меня вызвал Хокаге, — со вздохом он оглядывает всех троих. — Я, вероятно, вернусь меньше чем через неделю, и я попрошу кого-нибудь заглядывать к вам время от времени. Зумо, ты отвечаешь за продукты. Ко, я оставил свои книги с рецептами на полке, так что постарайся готовить хотя бы один раз в день, ладно? Рука, ты можешь помочь содержать это место в чистоте? В красной лакированной шкатулке в посудном шкафу есть деньги на все, что вам, ребята, понадобится. Понятно? — Понятно, — шепчет Котецу, но он бледен, и когда он бросается вперед, чтобы обхватить руками грудь Генмы, тот не сопротивляется. Ирука делает то же самое, Изумо отстает на пол-удара сердца, а Генма обнимает их так крепко, как только может, прижимаясь щекой к трем темным головкам. — Не волнуйтесь, — мягко говорит он им. — Я хорош в том, что делаю, и я вернусь, как только смогу, хорошо? — Пока, Генма-сан, — шепчет Изумо. — Удачи, — послушно бормочет Ирука, но никто из них не отпускает его. Генма дает им еще тридцать секунд и обнимает в последний раз, прежде чем с сожалением отстраняется. — Закройте за мной окно, — велит он, — и берегите друг друга. Затем он запрыгивает на подоконник и выпрыгивает, создавая в воздухе шуншин и исчезая из виду. Окно Хокаге тоже открыто, и Генма проскальзывает в него и приземляется перед столом. — Извините за опоздание, Хокаге-сама, — говорит он официально, поднимаясь на ноги. — Я отвык прощаться. Сандайме слабо улыбается, стоя наполовину в тени и глядя на просыпающуюся Коноху. — Тогда постарайся никогда не говорить это всерьез, Генма-кун, — советует он, не двигаясь. — Свиток на столе. Иди, но обязательно возвращайся. Генма смотрит на свои руки, вспоминает обрамленный глициниями дверной проем, спящего мальчика и последовавшую за этим смерть. Но за последние несколько недель эти руки расчесывали волосы Изумо, вытирали грязь с лица Ируки, поправляли одежду Котецу. Он готовил обеды для трех подрастающих мальчиков, которые хотят стать шиноби, но не собираются отказываться от всего остального. Он помогал с домашним заданием, мыл полы, успокаивал ночные кошмары, обнимал и подталкивал их вперед. И точно так же, как он чувствовал себя хорошо в качестве телохранителя Минато, он чувствует себя хорошо и сейчас, как будто он делает добро, просто существуя. Он берет свиток, и когда поворачивается, чтобы уйти, видит в дверях Райдо, наблюдающего за ним с чем-то осторожным и внимательным в глазах. Генма знает, как поступил бы раньше, но сейчас, когда он так далеко от того избитого, неуверенного человека, которым был всего месяц назад, он просто улыбается и наклоняется вперед, чтобы украсть быстрый поцелуй, когда проходит мимо. — Позже, Рай, — бормочет он, лениво отсалютовав ему мужчине двумя пальцами. — Присмотри за моими сопляками вместо меня, ладно? Райдо улыбается в ответ, и хотя он не так демонстративен, как Генма, выражение его лица болезненно, удивительно теплое. — Хорошо, — мягко соглашается он. — Мы будем ждать тебя, Ген. Они будут ждать, все они, и это достаточная причина, чтобы поспешить домой.***
Он возвращается. (Как он мог не вернутся, когда эти четверо ждали его?) Котецу — первый, кого он видит, когда тащится через ворота, голова с торчащими черными волосами мелькает рядом со стражами ворот, когда они пытаются отбиться от него. Прошла неделя и один день, и Генма чертовски устал, но он улыбается при виде ученика Академии. Изумо, как всегда, стоит у него за плечом, пытаясь сдержать энергию Котецу. Ирука первым замечает Генму и издает крик, бросаясь вперед, чтобы вцепиться в его ногу. Генма посмеивается, хотя знает, что, должно быть, выглядит ужасно — на обратном пути не было времени остановиться и позаботиться о травмах, а загнанные в угол шпионы, как правило, дерутся, как крысы. Но его левая рука все еще работает и снята с перевязи, поэтому он опускается на одно колено посреди дороги и обнимает Ируку за плечи. — Привет, сопляк, — тепло говорит он и смотрит, как Изумо и Котетсу бросаются на него. — Сопляки, — поправляется он со смешком и дергает за все волосы, до которых может дотянуться. — Вы в порядке, ребята? Позади них, большой и грозный, но мило улыбающийся, Райдо встречается с ним взглядом и кивает. — Мы скучали по тебе, Генма-сан, — говорит Изумо, отстраняясь. Он тоже улыбается, глаза блестят. Уткнувшись лицом в плечо Генмы, Котецу бормочет: — Говори за себя, — но он мертвой хваткой вцепился в рубашку Генмы и, похоже, не собирается отпускать ее в ближайшее время. — Я поймал Мото-сенсея и Намиаши-сана с помощью той ловушки из перьев и меда, — гордо говорит Ирука. (Генма жалеет, что его вторая рука не работает, и он не может хлопнуть себя по лбу. Боже, этот парень.) Но мальчик все портит, надувая губы, и возмущенно говорит: — Никто другой не разоружает их так, как ты, Генма-сан! Они даже не замечают! Ну, да, наверное, — хотя не совсем обычно ставить ловушки в собственной деревне, — но Генма все равно смеется и дергает парня за хвост. — Да, да, — говорит он. — Просто придержи это до тех пор, когда я уеду из деревни, сопляк, понял? Я не хочу, чтобы меня вызывали в кабинет Хокаге, потому что ученик Академии ловит чунинов. Явно услышав подразумеваемую похвалу, Ирука ухмыляется. Генма закатывает глаза, нежно ерошит волосы и бросает притворно-серьезный взгляд на двух других мальчиков. — Это относится и к кошмарным близнецам. Понимаете? Найдите кого-нибудь другого, кто возьмет вину на себя. Я заставлю тебя бегать круги с Гаем. Раздается тройной крик ужаса, и Генма смеется. Он встает, закинув здоровую руку на ближайшее плечо, и умудряется оставаться на ногах, даже когда от потери крови и истощения мир кружится. — Хорошо, — весело говорит он. — Теперь кто отвезет меня в больницу? Немного забавно наблюдать, как они бегают вокруг, как безголовые цыплята — э-э, птенцы, — всполошившись, хотя он в сознании и стоит на ногах, так что это вряд ли нужно. Тем не менее, когда Райдо подходит, чтобы поддержать его, прижавшись плечом к его плечу и обняв рукой за талию, Генма искренне благодарен. — Добро пожаловать домой, — бормочет Райдо. — Я дома, — отвечает Генма, и когда мальчики толпятся вокруг, чтобы увести их обоих, это действительно похоже на правду. Как первый вдох после утопления, как опора в середине падения, он в безопасности. Он дома.