Цена свободы

Так сложилось, что в кабинет Великого Магистра Ордена Потаённой Травы входят исключительно через окно, из сада. Кто-то утверждает, что это из-за чересчур перепутанных коридоров резиденции. Мол, напрямик всегда проще и быстрее... Но в большинстве случаев все открыто и честно признаются, что им просто так больше нравится. Тем более, что панорамные окна, занимающие всю восточную стену кабинета, всегда открыты. Посвященным понять, застанешь ли хозяина дома, проще простого: надо только вдохнуть полной грудью, входя в любые из ворот на территорию орденского сада, засаженного кустами кахха. Когда Магистр Хонна на месте, тело наполняет необъяснимая лёгкость, а на языке появляется сладковатый свежий привкус. Как будто надкусываешь у основания молодой стебель сахарной травы. Вот как сейчас. Льяса позволяет себе маленькую поблажку: смакует этот холодный прозрачный воздух, мягко обволакивающий гортань, наполняющий лёгкие, невесомо щекочущий затылок, и только потом делает стремительный шаг Тёмным Путём к нужному окну. И наконец переступает через деревянную раму. — Здравствуй, — приветствует Великий Магистр, ещё не поднимая глаз от таблички в руках. И тут же замечает: — Ты сегодня особенно не в духе. Что случилось? — Как будто у меня бывают иные поводы для недовольства, кроме моего мужа… — выплёскиваются остатки злости ворчливой фразой, так подходящей под уродливый наколдованный облик. – Здравствуй. Хонна заканчивает чтение, откладывает работу в сторону и теперь только встречает гостью искренней мягкой улыбкой и готовностью уделить ей столько времени и внимания, сколько ей потребуется. Ложный облик истаивает под его взглядом сам собой. Не потому что Великому Магистру так уж нужно видеть истинное лицо собеседника — не в его правилах разрушать чужое колдовство без надобности – просто никакое наваждение, даже самое качественное, не выдерживает его пристального внимания. А иначе он на Льясу никогда и не смотрит. Утверждает, что иначе не может. Но иногда кажется, соль здесь в том, что он очень любит, по его же собственному выражению, «радовать Мир красотой». Хотя совершенно неясно, что, кроме проблем, эта красота может дать… Девушка непринуждённо садится на подлокотник хозяйского кресла и скрещивает руки на груди, всё ещё немного хмурясь. Даже присутствие Великого Магистра сегодня не имеет привычного эффекта – она всё ещё на взводе после очередного «семейного разговора». Хонна наблюдает за ней с доброжелательным вниманием. Но не торопит. И не спешит прикасаться. — Нам точно не разойтись по-хорошему, — сообщает гостья. — Теперь он вбил в себе в голову, что освободит меня от клятвы только в том случае, если я рожу ему ребёнка. — Поразительная чадолюбивость для прямого потомка эльфов, — удивляется собеседник. — Я начинаю подозревать, что его бабка согрешила со скархлом! – сердито восклицает в ответ Льяса. — Каким-нибудь хоттийским сусликом. По крайней мере в стремлении плодиться он им ни капли не уступает. Высказавшись, она расслабляется, ладонью проводит по вороту магистерской мантии и оставляет руку лежать на плече. — Ты ведь сказала ему, что он не может иметь детей? — Не поверил. Считает, я его околдовала, и не стесняется рассказывать об этом всем своим любовницам. — Откуда ты знаешь, что именно он говорит любовницам? – чуть лукаво улыбается Хонна. Не то чтобы он сомневался, что ей несложно услышать, что о ней говорят. Вопрос – зачем? Льяса отвечает укоризненным взглядом. — Некоторые из них сочли своим долгом поставить меня в известность. В разговоре наступает пауза. — Тебе действительно необходимо официально вступать в Орден? Хайста и остальные девочки, насколько я знаю, приняли тебя как свою. Все наши тайны к твоим услугам, включая такие, которые не каждому Старшему Магистру известны… — И ни одна из них не поможет мне избавиться от клятвы и последовать за тобой! – возмущённо восклицает Льяса, как давно повзрослевший ребёнок, сердящийся, что его снова пытаются обмануть наивными сказками. Вскакивает на ноги, разворачивается спиной к столу, чтобы взглянуть в тёмные глаза прямо. Даже в этой вольности – перебивать Великого Магистра — сквозит исключительность, которая для прочих была бы поводом для гордости, но для обладательницы всех этих якобы привилегий – незначительный факт. Довольствоваться обманчиво доступной силой и мнимой свободой? Это всё равно, что не иметь ничего! — И не нужно говорить, что ещё ничего не решено… — И не собирался. Разве от тебя что-то скроешь? Какое-то время оба снова молчат, явно думая об одном и том же. Вслух они обсуждали это уже не раз. — Ты до сих пор не сказал никому? Даже Фило? – наконец еле слышно спрашивает Льяса, уже без прежнего запала. — А нам здесь нужна катастрофа локального масштаба? – Хонна усмехается, хотя взгляд остаётся серьёзным и немного грустным. Они оба могут без труда предсказать вероятную реакцию упомянутого Магистра Мелифаро — учитывая его неугомонный характер, она действительно станет катастрофой для отдельно взятого Ордена. Да, можно было и не спрашивать. – В любом случае, Фило уж справится как-нибудь. По крайней мере его благоверная ко мне не ревнует... Не смейся, пожалуйста. — Извини, — девушка прикрывает рот ладонью, скрывая улыбку, — Я просто представила… Ты же и сам знаешь, он первым за тобой отправится, когда узнает. – Это у меня даже видимости выбора нет… — Веселье тут же улетучивается, как не было. — Знаешь, я уже на все безумные требования согласна. Если бы только что-то зависело от меня… Взгляд напротив становится ощутимо тяжелее. Великий Магистр осторожно, со всей серьёзностью спрашивает: — И ты правда готова оставить ему ребёнка? — Как ни странно, я почти уверена, что отцом он будет лучшим, нежели мужем, — неохотно признаётся Льяса. Хочется отвести глаза, но воздух вокруг так ощутимо густеет, что становится ясно: вот теперь начался серьёзный разговор. И отступать нельзя ни в коем случае. — Так дай ему желаемое. Глаза Льясы против ее воли округляются в удивлении. — О чем ты говоришь? Никакая магия с его бесплодием не справится, ты же сам… — Можно ведь обойтись и без его участия… — Но любой знахарь с лёгкостью проверит и скажет ему, кто настоящий отец. Вместо ответа Хонна поднимается из кресла, и они оказываются друг напротив друга, так близко, как обоим хотелось с самого начала. Магистр протягивает ей левую руку, призывая взглянуть на ладонь. На смуглой коже слабым светом светятся переплетенные руны. Язык древней Хонхоны. Надпись, только что четкая, расплывается и тускнеет, пока от нее не остаётся и следа. — Ты ведь видела истинное имя мужа? Льяса поднимает глаза и кивает со всей возможной серьёзностью, осознавая, что ей открыли тайну, равную которой по важности вряд ли можно узнать о ком бы то ни было. Для того, чтобы дать ещё больше. Остаётся только написать другое имя. Это надёжно скроет правду от любого колдуна, каким бы могущественным он ни был. Нет нужды обманывать каждого отдельного человека, когда можно обмануть сам Мир. Рука замирает над пустой ладонью в нерешительности, но Хонна не даёт времени на сомнения: — Ты сама сказала, он будет мальчику хорошим отцом. В отличие от нас. Великий Магистр Ордена Потаённой Травы вряд ли допустил бы случайную оговорку. Это был один из его маленьких подарков. Но развивать тему не стоит, предсказания не любят пристального внимания, обязательно норовят выскользнуть из рук тех, кто попытается ухватить их. Пальцы резкими движениями чертят нужные слова, и вот уже разгораются руны поддельного имени, от которых невозможно отвести глаза. План вступил в силу, поэтому осталось только… Другая рука, тёплая и уверенная, гладит по щеке, слегка касается уха, опускается по шее к плечу. Только тогда удаётся закрыть глаза и увидеть другое имя в темноте под закрытыми веками. Напряжение покидает тело, словно вымытое стремительным потоком, так что приходится опереться о стол, чтобы не упасть. Хотя, конечно, руки, уже обхватившие её талию, и так не позволили бы. Льяса поднимает голову навстречу долгожданному поцелую, а свободной рукой стягивает с зеленоватых волос Хонны головную повязку. Та никогда ей не нравилась: то ли недостаточно консервативная, то ли недостаточно эксцентричная для образа её Великого Магистра. Порыв ветра приносит с собой какой-то другой запах. Как будто окна кабинета выходят теперь не в орденский сад, а на побережье Великого Крайнего моря.