Проклятие

      — Почему я тебя заинтересовал?       — Ты хороший парень, — улыбнулся ему Майки, когда он обернулся через плечо. Такемичи стушевался, пытаясь устроиться перед ним на краю сиденья мопеда, хотя Майки совершенно не выглядел стеснённым и упасть тоже, кажется, не боялся. Но следующими своими словами он заставил Такемичи встрепенуться снова: — У меня есть сестра на десять лет старше. И ты почему-то до ужаса напоминаешь мне её.       — Н-но я же не настолько…       Яркая улыбка снова озарила лицо юноши, и он пояснил:       — Не в том смысле, что ты похож на девчонку. Да и она тоже… Знаешь, она могла легко вступить в драку с толпой парней сильнее её. Такая безрассудная до сих пор, хотя ей уже двадцать пять! Вообще, она крутая. Хоть и в драках не особо стремится участвовать и не стремилась… У неё всегда были люди, которые были готовы вступиться за неё, поэтому она всё равно не проигрывала. С тех пор, как ушла из своей банды, её весь город помнит.       — У твоей сестры была своя банда? — удивился Такемичи, даже отвлекаясь от ровной дороги набережной. Этот Майки редко говорил о себе. Хотя, возможно, Такемичи просто ещё мало его знал.       — Ага, — отозвался парень довольно беспечно. — Она и сейчас есть. «Черные драконы», мы не сталкивались с ними с тех пор как ты пришёл, но у тебя ещё точно будет шанс познакомиться.       ***       Такемичи прослеживает путь чужого кулака до собственного носа, и в глазах темнеет резкой вспышкой.       Пробуждение после хорошей драки всегда неприятно, но в этот раз он просыпается от голоса Майки где-то рядом с собой:       — Эй, сестрица, ты же за ним присмотришь? Домой его тащить было долго, извини, а у тебя тут вполне уютно.       Открывая опухшие веки, Такемичи почти готов увидеть нежное личико Эмма, но у самого лица болтается кисточка-хвостик на конце толстой короткой чёрной косы, и совершенно незнакомый женский голос отвечает с укоризной:       — Себя не видел? Я же говорила тебе быть осторожнее.       Такемичи открывает глаза полностью, смотрит в строгое худое лицо в обрамлении чёрных, как смоль, тяжёлых волос и медленно моргает, силясь сбросить наваждение.       — О, очнулся! — радуется Майки, тут же появляясь над ним, и Такемичи понимает, пошевелившись, что лежит головой на чьих-то коленях. Разбитые губы не особенно способствуют внятной речи, и друг отвечает на незаданный вопрос: — Это моя старшая сестра, помнишь, я тебе рассказывал? Я оставлю тебя пока у неё, ты сейчас вряд ли далеко дойдёшь даже с чьей-то помощью.       — У него сотрясение, — спокойно сообщает девушка, рассеянно перебирая слипшиеся от крови светлые волосы, и просит у брата: — Ты аптечку-то притащи, умник, и бутылку с водой с салфетками из мастерской.       Когда нежные пальцы стирают подтёки грязи с лица, Такемичи думает, что сестра Майки необычайно красивая и добрая.       Правда, образ нежной девушки немного ломается, когда через несколько недель Такемичи во время разборок оттаскивают от его противника сильные мужские руки.       Оглядываясь, он понимает, что так происходит со всеми ребятами, и хмурые мужики в сплошь чёрной форме без инициалов грубовато расшвыривают кучки парней, не давая сцепиться в драке больше никому.       — Эй, мальки! — раздаётся звонкое с другого конца футбольного корта, на котором им не посчастливилось схлестнуться с местной слишком дерзкой бандой, и все свастоны одновременно, как стая сурикатов, поворачиваются туда. Приближающаяся к ним четвёрка смотрится слишком контрастно, и кто-то из противников Тосвы принимается шептаться, раздаются смешки.       Угловатый амбал, высокий мужчина с длинным шрамом, проходящим через всю правую сторону лица, и две тонкие фигуры, в одной из которых Такемичи безошибочно узнаёт Шиничиро. Она единственная из них не в форме, а в простых джинсах и синей майке с рваниной, и чëрный высокий хвостик угрожающе болтается из стороны в сторону. Четвёртый, которого Такемичи сперва принимает за ещё одну женщину, выступает вперёд и, встряхнув головой так, что мелкие косички, заплетённые на одну сторону, взлетают вверх, обращается громко, так, чтобы слышали все:       — Это чужая территория. Кто позволил вам здесь шуметь?       — Совсем детей не воспитывают, — ворчит крупный мужчина, опираясь о многозначительно вытащенный перед собой и поставленный на землю длинный металлический прут. — Не научили, что надо спрашивать разрешения.       — Ну так мы воспитаем, — отвечает ему обращавшийся к ним до этого мужчина с косичками и ищет кого-то взглядом в толпе. — Главные где? Или зассали?       — Не кипишуй, Вака, — выходит вперёд Майки, приподнимая руки перед собой. Стоит так, будто заслоняет большинство своих парней, и, Такемичи уверен, во многом так и есть. — Ходить по чужим районам не запрещено, эти к нам первые полезли. Никто стрелок не забивал!       — Отпустите «Токийскую свастику», — смерив его взглядом, велит «Вака», и из нестройных рядов раздаётся:       — С чего это «Токийскую свастику»? Это они ударили первыми! С чего верите? Сано всё врёт!       — С того, — отвечает мужчина, повернув голову к заговорившему, — что этого Сано я знаю с его рождения. А вот тебя, мальчик, вижу в первый раз. В любом случае, здесь вы тусоваться не должны были. Таковы общие правила. Это наша земля. Так что проваливайте, пока не вышвырнули.       — А если мы претендуем на эту землю? — снова дерзко гаркает высокий парень, всё же пробираясь вперёд. Майки и Баджи взрываются хохотом одновременно с хмурыми до этого мужиками в чёрной форме, а Шиничиро, мило улыбнувшись, предполагает, с сочувствием глядя на парня:       — Сильно головой ударился?       — Я вполне серьёзен, — не принимает шутки он, складывая руки на груди, и мгновенно образуется такая тишина, что воздух, кажется, звенит от напряжения. Шиничиро, не прекращая улыбаться, спрашивает елейно:       — А челюстью подавиться не боишься? — и мужчина с ёжиком светлых волос тут же перехватывает прут огромной лапищей на манер биты.       — Майки, — обращается к нему до этого молчащий мужчина со шрамом, кивает головой куда-то в сторону. — Вон отсюда! — а после хищно улыбается, повторяя позу Шиничиро, и смотрит на наглого главу третьей банды. — А вы, ребятки, задержитесь…       Уже когда Майки, обернувшись с коротким «валим, куда шли», удаляется, уводя за собой Тосву, и Баджи прихватывает за локоть Такемичи, подталкивая вперёд, тот замечает, как Шиничиро забирает кусок арматуры из рук своего друга, а после за спиной раздаются звуки глухих ударов и короткие вопли. Когда Такемичи оборачивается ещё раз, у края поля, ни один из парней зацепившей их банды уже не стоит на ногах.       Потом Майки тащит его с собой в мастерскую, где они обнаруживают девушку в спецовке под капотом собственной машины, и вместо ответного приветствия она просит брата:       — Подай какую-нибудь тряпку, — и, высунув руку, указывает в раскрытый ящик с инструментами. Такемичи, которого Майки снова оставляет на пару часов, наблюдает за её работой, стараясь лишний раз не выдавать своего присутствия и только выполняя мелкие просьбы. Прокалывается, подавая гаечный ключ не того размера, но Шиничиро даже внимания на это не обращает, погружённая в работу.       ***       На втором этаже крошечный офис, а рядом с кабинетом — небольшой зал для совещаний с большим прямоугольным столом.       Такемичи находит там Шиничиро, копающейся в бумагах, неловко мнётся на пороге, не сразу догадавшись постучать, чтобы выдать своё присутствие. Юбка короткая и лёгкая, под тонкой, но плотной тканью чётко видно продолжение ровных голых ног с выдающимися валиками крепких мышц на икрах. Ягодицы под юбкой округлые, чёткие, и воображение с лёгкостью дорисовывает их вид без лишней ткани. Складки колышутся от движений, когда она переступает от ящика к ящику, широко расставив ноги и без особого труда нагибаясь ровной спиной вниз. Спрашивает неожиданно, заставляя подпрыгнуть на месте и залиться нежным румянцем:       — Майки чего-то хотел?       — А, эм… — блеет Такемичи не в силах отвести взгляда от идеальных изгибов чужого тела. — Ваша сестра просила передать, что сегодня переночует у Хинаты.       — Ладно, — отзывается девушка, выпрямляясь. — Всё? — Такемичи кивает, пытаясь отлипнуть плечом от стены и вернуться к двери, но девушка, обернувшись на него, медленно опускает взгляд вниз и, выгнув бровь, интересуется: — Что, так сильно рад меня видеть? Ты тоже в моём вкусе, конечно, но не маловат? Хотя… Ладно, давай посмотрим.       Такемичи, вспыхнув ярче, прикрывает ладонями пах, и вовсе забыв, как дышать, а девушка, уложив документы в другой шкаф, проходит к двери и щёлкает замком.       Наступает удивительно быстро, и шаги её босыми ногами по мягкому ковру неслышны. Такемичи пятится, дышит отрывисто, лихорадочно цепляется за край стола, едва упираясь в него спиной, а с девушкой их уже разделяет расстояние меньше одного пальца. Чужие руки скользят по разъезжающимся в стороны бёдрам, и Такемичи, только больше испугавшись тёмных искр в глубине чужих глаз, сначала вжимается в гладкую деревянную поверхность, а после, сам того не поняв, машинально садится на стол. Хочет отстраниться, пролепетав невнятные извинения, но сильные пальцы сжимают бёдра у самых ягодиц, легко притягивая обратно, и горячее болезненное напряжение под тонкими спортивными штанами тут же оказывается непозволительно близко к плоскому животу девушки.       — Вы… Вы… — еле дышит совершенно пунцовый Такемичи. Шиничиро перебивает:       — Я, я.       И он чувствует, как отнимается язык.       Ладонь её левой руки легко пробирается между его ягодицами и столом, пока правая ложится на щеку. Такемичи смотрит, опешив, в её почти чёрные от возбуждения глаза и ловит каждый размеренный вдох, цепляясь за опасную усмешку, мелькнувшую на тонких губах.       Пальцы, скользнувшие вниз, задевают резинку штанов под рубашкой и медленно давят на давно поднявшийся член через два слоя ткани. Такемичи, впечатавшись лбом в чужое плечо, порывается свести бёдра, но только упирается ими в худые бока, вынужденный судорожно обхватить ногами талию девушки, стонет, зажимая рот обеими ладонями и крупно дрожа.       — Тш-ш, — почти мурчит на ухо Шиничиро, не иначе как чудом стягивая с него штаны вместе с бельём. Похлопав его по коленям, отступает, подбирает юбку, тянет вниз трусики за резинку. Такемичи смотрит на чёрное тонкое кружево, будто на чудо, провожает его, откинутое на диван, совершенно сумасшедшим взглядом, пока Шиничиро, стащив через голову футболку, не встаёт вновь перед ним. Такемичи смотрит на её грудь в тонком спортивном топе, на выдающиеся под тканью горошинами соски и родинку под правой ключицей. Она прихватывает его за руку и удивительно — Такемичи даже не понимает, как — легко устраивает под подолом юбки у себя между ног. Парень смотрит на неё, почти с ужасом хлопая глазами, и не шевелится. Там влажно, гладко и горячо, и Такемичи не имеет понятия, что делать. — Отомри, — подсказывает девушка, цепляя и оттягивая слегка пальцами край топа. Целует, прихватив за подбородок, и слегка шлёпает по ягодице, получая тем не менее довольно звонкий хлопок. Такемичи вздрагивает от звука, очнувшись, смотрит на видимую часть своей руки и неуверенно ведёт пальцами, тут же теряясь в сочных складках кожи. — Вот так, всё правильно, — ласково шепчет Шиничиро, убирая с его лица растрепавшиеся пряди за ухо. — Чуть глубже, не бойся.       Такемичи, сглотнув, привстаёт на пол, хотя колени держат плохо, слышит, как пошло хлюпает под его рукой влага, и Шиничиро довольно прикрывает глаза, глубже и чище вдыхая. Хвалит, прижавшись к уху губами, покрывает поцелуями шею и медленно гладит спину через рубашку, а после принимается расстёгивать пуговицы, и ткань слегка задевает влажную фиолетовую головку налитого кровью члена, когда ненужная по мнению девушки одежда оказывается отброшена на диван за её спиной.       Шиничиро, приоткрыв рот, дышит часто ему в шею, а он, не в силах отвести взгляда от её грудей, сосредоточенно водит пальцами по мокрой коже. Девушка стонет, сомкнув губы (и этот звук оказывается до боли в паху приятен), целует тут же, нашёптывая что-то, что Такемичи плохо воспринимает от возбуждения, а после с явным наслаждением сминает в пальцах его ягодицы, сжимает, играется, слегка щипая покрытую мурашками кожу. Такемичи вздрагивает, когда короткие ногти проходятся совсем близко к мошонке, прогибается, упираясь животом в чужой живот и зажимая собственный член.       — Хороший мальчик, — посмеивается Шиничиро, смеряя немного расфокусированным взглядом, и слегка оттягивает ягодицы, безошибочно находя указательными пальцами тугое колечко сжатых мышц, заставляет вздрогнуть и, снова упершись лбом в её грудь, вдавить напряжённую ладонь в её промежность, замирая.       Она, похоже, намеренно не касается его члена, но от возбуждения давно мутно в голове, а во рту пересохло. Ведёт бёдрами сама, понимая, что он, дрожащий и тяжело дышащий, сейчас не способен ничего понять, ласково поглаживает по пояснице, щекоча кожу. Губы касаются макушки, и Такемичи, нервно втянув носом воздух и зажмурившись, медленно толкает пальцы в горячую влагу, млея от гладкости мягких стенок внутри. Спохватившись, понимает, что, кажется, должно быть туго, но не получает сопротивления от расслабленных мышц. Шиничиро, приоткрыв рот, стонет ему в лицо, упираясь руками в стол за спиной, снова обнимает, слегка хлопая по ягодицам, чтобы он подошёл к ней ближе, вплотную, и пояс её юбки от ритмичных движений таза трётся о головку его члена, заставляя неловко опереться о деревянную поверхность, чтобы не упасть. Жадно приникает к чужим губам, целует неумело, судя по смешку, но инициативу ему дают держать недолго, потому что девушка, ущипнув за бедро, прихватывает его под подбородок и легко проезжается длинным языком вперёд, по нёбу к самому горлу.       — Вы — самая красивая женщина из всех, кого я видел! — запинаясь, шепчет Такемичи, чувствуя, как запястье немеет от быстрых движений. Шиничиро смеётся, запуская пальцы в его волосы, снова толкает к столу, внезапно отстраняясь, хлопает по ладоням, когда он тянется коснуться её, и быстро заводит запястья ему за спину, смотря лукаво почти чёрными глазами, заставляет упереться в стол одной рукой, приказывает быстро:       — Зажми.       Отступает от него, ошалело хлопающего ресницами, опускается на диван напротив и подбирает юбку, широко разводя ноги. Упирается левой ступнёй в подлокотник и, откинувшись на спинку дивана, с невозмутимостью скалы толкает в себя сразу четыре пальца. Быстро, глядя прямо в широко распахнутые глаза, вытягивает их почти полностью и толкает снова, большим пальцем упираясь в лобок. Так повторяется бессчётное множество раз, пока она, выгнув шею, не издаёт низкий гортанный стон, не сдержанный будто специально, а по пальцем её не стекает тонкой струйкой желтоватая жидкость.       Такемичи смотрит, не в силах оторваться, дышит тяжело, накрепко прижав к губам ладонь, ёрзает неловко по столу, не замечая нелепо болтающиеся у лодыжек штаны.       Девушка поднимается, встряхнув волосами, легко, подбирает рассыпáвшиеся до этого по спинке дивана густые блестящие пряди в опрятный хвост, оправляет грудь в топике и одёргивает юбку. Отирает влагу с бёдер трусиками, не уделив внимания мокрым пятнам на диване и полу, а после возвращается к красному тяжело дышащему Такемичи. Присаживается у него между ног, стягивая бельё и спортивки, поднимается снова. Мягко поглаживает его по волосам.       — Ротик не открывай, — велит, улыбаясь, и целует в лоб, прежде чем, шире разведя его бёдра, легко обхватить пальцами напряжённый член. Давит большим пальцем на раскрытую сочащуюся смазкой уретру, ведёт сжатым кулаком вниз. Рука подгибается в локте, и Такемичи, потеряв опору, неловко заваливается спиной на широкий длинный стол, чудом не задевая головой графин, но пальцы ото рта не убирает, только опираясь одной пяткой о скос дерева. Совершенно обнажённый, чуть не хнычет, поджимая пальцы на ногах, выгибается, напряжённый, как струна, и тут же вздрагивает, получив несильный шлепок между ног. Слышит будничное: — Ну и куда ты сбегаешь? — и только тогда понимает, что уже упирается сгибом колена в край стола, настолько сполз назад.       Дальше двигаться некуда, а влажная от пота кожа липнет к столу, собственная рука лихорадочно сжимает чужое запястье, и Шиничиро замедляется, но не останавливается. Нависнув над ним, теперь и сама упирается в стол, и Такемичи мечется под ней, лихорадочно закатывая глаза.       Под ресницами копятся слёзы, и горло разрывает стонами, он вдавливает в челюсть ладонь, зажмуривается, чувствуя, как лёгкая, казалось раньше, ручка снова уверенно ложится на ягодицу, сжимает крепко, отводя до боли, а после головку члена обхватывают горячие губы, и Такемичи, распахнув глаза, звучно бьётся затылком о стол, прогибаясь в пояснице.       Шиничиро глотает, облизывается и собирает, улыбаясь, вытекшие мимо капельки вязкой спермы. Такемичи тяжело дышит, не шевелясь, грудь его часто вздымается. Ласковая рука оглаживает обмякший член, покрытый светлыми вьющимися волосами лобок, поднимается на впалый живот. Шиничиро, отойдя от стола, ходит по кабинету, одеваясь, натягивает кроссовки.       Такемичи, закрывая снова пунцовое лицо руками, сводит плотно подрагивающие колени и на всякий случай зажмуривает глаза.       В комнате будто нечем дышать, а потому приоткрытое окно оказывается спасением. Тёплые пальцы ерошат волосы, касаются ладоней, и Шиничиро, усевшаяся на стол рядом с его головой, щёлкает зажигалкой, шумно выдыхает дым.       — Какие мы стеснительные, — посмеивается хрипловато, и Такемичи убирает руки. Она необыкновенно красивая — небрежная, простая, довольная, курит глубоко затягиваясь и смотрит со смешинками во взгляде тёмно-серых глаз.       — Я люблю вас! — шепчет Такемичи с восхищением, и она только машет рукой:       — Можно на «ты». Одевайся давай, ещё простудишься.       ***       — Смелее, — хмыкают над головой.       Такемичи стоит на коленях между её разведённых ног, снова смотрит снизу вверх. Она касается его щеки, зачёсывает назад непослушные волосы, и он неловко переступает коленями. На животе пятно влаги, и член, ноющей головкой касающийся его через прилипшую рубашку, почти звенит от напряжения.       Шиничиро поглаживает его по волосам, наблюдая за этими метаниями, но больше ничего не говорит, только смотрит с интересом, как он мнётся. Сидит, устроившись в кресле кабинета на втором этаже своей мастерской и легко уложив обе ноги на подлокотники.       Такемичи, сперва покрасневший, когда она, надавив на его плечи, усадила перед собой и подняла юбку, теперь только сглатывает нервно, не зная, куда смотреть — на её лицо или на её промежность. Он кончил на заднем сидении её машины примерно двадцать минут назад, но и она, и его тело, кажется, уверены, что ему оказалось этого мало.       — Не пальцами, — качает головой она, закурившая и совершенно невозмутимая, и поясняет на испуганный взгляд: — Языком.       Такемичи смотрит на идеально бледные бёдра перед собой и, неловко уложив на них руки, наклоняется вперёд, подчиняясь лёгкому поглаживающему движению от загривка к макушке. Целует нежную кожу под чёткой полоской коротких чёрных волос и тут же неловко вжимается носом в самую середину между мягких половых губ, когда обманчиво нежная ладонь с неженской силой давит на затылок.       ***       Такемичи проклинает тот день, когда решил исправлять свою жизнь, связавшись с семьёй Сано. Такемичи проклинает то, что краснеет от одного взгляда Шиничиро Сано. Такемичи проклинает то, что всё равно оказывается в её постели.       Девушка, скатившись с его бёдер, откидывается на матрас и выдыхает, раскидывая руки в разные стороны. С того дня, как худая ручка впервые бережно раскатала по его члену презерватив, опрокинув на эту самую кровать, идёт уже второй месяц, и ситуация не становится лучше — Такемичи чувствует, что только падает глубже.       Шепчет, улыбаясь и тяжело дыша:       — Кажется, я понял, как ты держала в страхе «Чёрных драконов» и весь Токио!       Шиничиро сдувает со лба чёлку, машет рукой с будничным:       — Не, — Такемичи поворачивается к ней, смотрит на острый профиль её лица и округлости упругой груди. — Не только так.       — А как ещё? — он подпирает щёку рукой, приподнимаясь, и она обещает, переведя на него взгляд:       — В следующий раз покажу. Может, понравится.       — Мне нравится всё, что ты делаешь, — признаётся Такемичи, ещё алея ушами. Шиничиро, рассмеявшись, поднимается, и он следит за её плавными движениями, когда она лениво бродит по комнате, сначала открывая окно, потом — шкаф. Копается в ящике с — Такемичи уже знает — бельём, наклонившись, и он только глухо сглатывает, тут же охрипнув голосом. — Ты… Одевайся, пожалуйста, побыстрее. Иначе мы отсюда не выйдем.       — Да я в целом не против, у меня выходной, — буднично бросает через плечо девушка. — Но тебя хватятся, если пропадёшь надолго. Куда вообще твои родители смотрят? Тебе шестнадцать, а ты зависаешь у незнакомой тётки сутками.       — Ты не тётка, — исправляет Такемичи, поднимаясь и садясь на край кровати. — И не незнакомая. И мне почти семнадцать!       — По сравнению с тобой, детка, я очень даже тётка, просто я красивая тётка, — фыркает Шиничиро. Она и правда старше на двенадцать лет… Ну и пусть. Такемичи ведь прожил уже больше, если считать все его перемещения, да? Правда, сознание всякий раз возвращается к исходной точке, иначе как объяснить, что он робеет перед этой женщиной, как самый настоящий шестнадцатилетний подросток? — Одевайся, иначе я сама тебя трахну.       Она натягивает через голову застёгнутый чёрный бюстье, цепляет из ящика такие же трусики, и Такемичи начинает одеваться, опомнившись, только когда она разворачивается в поисках юбки и приподнимает острую бровь. Выбирает свободную, широкую в подоле, но достаточно короткую. Ехала бы на работу, надела бы брюки. Заправляет под пояс футболку с каким-то дурацким принтом. Выглядит совсем не на свои года, а максимум на пару лет старше Такемичи, но он отлично помнит, как кружит голову её вид в строгом костюме, который она надевает на рабочие встречи, и не даёт себе обмануться.       — Широ? — она оборачивается от зеркала, оставляя пальцы в недоплетённой косе. Такемичи, вдохнув поглубже, начинает: — Я хотел сказать по поводу твоего брата.       — Какого из них? — уточняет она, и Такемичи выпадает. — Чего так смотришь? У меня их двое, забыл что ли? Ты про Майки или про Изану?       — Изана — твой брат? — у Такемичи отвисает челюсть. Шиничиро смеётся над его растерянностью, а после кивает.       — Он приёмный сын моей матери и отчима, родителей Майки и Эммы. И не спрашивай, с чего они так цапаются с Майки! Меня это безумно бесит уже который год, и единственное желание, которое у меня появляется, когда я слышу про их склоки — это надрать им обоим задницы! — она сердито сдувает со лба завиток, выбившийся из косы. — Ладно, ты про Майки. Что хотел-то?       Такемичи, опомнившись, мотает головой:       — Понимаешь, мне кажется, он в опасности. В Тосве был парень, Кисаки Тетта. Майки выгнал его и ещё нескольких ребят, они плели какие-то интриги за его спиной. Наши его поддержали, но эти парни… Они, сама понимаешь, не слишком рады. А Майки иногда бывает…       — Излишне беспечен, — заканчивает Шиничиро, пока Такемичи пытается подобрать верное слово, и ему остаётся только кивнуть. — Кисаки, говоришь. Почему сам с Майки это не обсудишь?       — Он меня не послушает, скажет, я беспокоюсь о мелочах, — Такемичи пожимает плечами. Шиничиро, присев рядом с ним, застёгивает его рубашку, оправляет воротничок.       — Откуда такая уверенность? — Такемичи ластится под её руку, когда она поглаживает его по светлым растрёпанным кудрям. Треплет по щеке, прежде чем встать. — Впрочем, я присмотрю за ним, не переживай. И за Кисаки тоже. Пошли, накормлю тебя завтраком.