Бог послал ему неожиданную радость перед смертью, он избавил его от мучения ожидания смерти и сделал самую смерть его незаметной. Большего, конечно, даже от Бога нельзя было требовать при данных обстоятельствах. © Ирина Одоевцева «Оставь надежду навсегда»
Михаил Подоляк усердно трудился в своём кабинете в Офисе Президента над очередным отчётом для господина Ермака, попутно пролистывая материалы к интервью, когда к нему с загадочным видом пожаловал его любимый коллега Алексей Арестович. Любимый во всех смыслах. Вот уже около года прошло, как Михаил осознал природу своих чувств и лишь недавно перестал идти на сделку с самим собой, прикрываясь отговорками о том, что они просто коллеги, просто соседи по кабинету, просто друзья, просто… Просто — не было ничего. Всё было бы куда проще, будь один из них противоположного пола, но принять тот факт, что он влюблён в мужчину, у Миши долго не получалось. Долгое время Алексей для него был просто приятным и толковым коллегой, с которым они делили одно рабочее пространство, исключительно интересным и умным собеседником, разносторонним человеком, замечательным другом. Однако со временем, в особенности с конца февраля, Подоляк замечает за собой, что Лёша стал всё больше занимать его мысли: Михаил почти не пропускает ни одного эфира или интервью внештатного советника Офиса, хотя и прекрасно осознаёт, что ничего принципиально нового он в нём не услышит (всё же источники информации у них зачастую практически совпадают), — одного только звучания этого успокаивающего голоса достаточно, чтобы внутри разлилось приятное тепло; необоснованно много переживает, когда тот уезжает в свои командировки «в поля» — это беспокойство, отнюдь, не похоже на тревогу за сохранность ценного сотрудника и просто жизнь доброго друга, оно иного толка, и Михаил отдаёт себе в этом отчёт; оказавшись, наконец, дома, или просто в одиночестве, в мыслях то и дело всплывают воспоминания об обволакивающем взгляде золотистых глаз, когда приходится одёргивать себя, чтобы перестать так откровенно долго в них смотреть; движения кончика языка, слегка смачивающего красивые губы — не любоваться этим человеком было невозможно. Лёше с самого начала совместной работы импонирует его коллега и сосед по кабинету: выдержанный, высокоинтеллектуальный, острый на язык, но хорошо чувствующий грани разумного и адекватного, — Арестовичу порой даже казалось, что Подоляк имеет физико-математическое образование — настолько его логические выкладки и рассуждения всегда были изящны и последовательны. Но не столько профессиональные качества привлекали Алексея в его коллеге — он видел Михаила настоящего, остающегося за пределами камер: мягкого, сомневающегося, тревожащегося; в моменты, когда он думает, что его никто не видит, — и этот человек покорил сердце военного. Порой во время разговоров с Мишей Арестович ловил себя на том, что невольно слишком пристально рассматривает лицо советника — как психолог он сразу отмечает сам у себя этот признак повышенного интереса, однако какого рода был этот интерес? Что означают мысли, когда смотришь в глаза человека напротив и будто проваливаешься мысленно с головой в этот тёмный омут, не желая выбираться? Или рассматриваешь мелкие морщинки на лице — свидетельство живой мимики — с мыслями о том, насколько перед тобой на самом деле искренний и открытый человек, хоть и привыкший значительную часть времени представать перед окружающими в роли собранного, сосредоточенного профессионала? А что говорит психология по поводу того, когда радостный смех другого человека заставляет твоё сердце трепетно сжиматься в счастливый комочек, а тебя самого расплываться в идиотской улыбке и от этого немного застенчиво прятать глаза, дабы укрыть от собеседника… что? С течением времени в сознании Алексея всё больше упрочивалась мысль, что этот интерес носит отнюдь не только дружеский характер. Чего стоит только его реакция на поездки Подоляка на переговоры в первой половине года, когда жизнь заранее утрачивала все краски от одной лишь робко прячущейся на задворках сознания невыносимой мысли, что с его другом может что-то случиться. Разве так переживают за друзей, пусть даже самых лучших? Когда чувство, будто от тебя живьём отрезают куски и вырывают часть души, оставляя зияющую рану, от одного лишь осознания перспективы того, что может произойти непоправимое, парализует тебя ледяным холодом. Арестович признавал, что живущее в его сердце чувство больше дружбы и простой привязанности в силу привычки, однако это осознание давалось ему непросто. «Каким образом я, человек, всю жизнь относящийся к представителям ЛГБТ-сообщества как к людям с отклонениями, мог влюбиться в мужчину?» — не укладывалось в голове у Алексея. Спустя время, всё же отрефлексировав собственные мысли и чувства, Лёша разложил сам для себя по полочкам природу данного явления. «Ведь гомосексуальные люди испытывают симпатию и влечение к представителям своего пола как таковым, противоположный пол их не интересует. Меня же никогда не интересовали мужчины в романтическом и сексуальном смысле, и единственный раз в жизни я переживаю такую влюблённость в человека, что мне всё равно, что он мужчина, когда мне просто важен и нужен он сам целиком, без акцента на половой принадлежности. Я не начал симпатизировать мужчинам в принципе, это любовь исключительно к одному человеку». Алексей видел, что его чувства взаимны, и это безмерно согревало его душу, хотя они с Мишей и не разговаривали на эту тему. Когда человек настолько занимает твои мысли — это видно невооружённым взглядом, и нетрудно заметить первых ласточек зарождающегося осознания происходящего, даже если старательно делать вид, что ничего не происходит. Об их невысказанных чувствах шептало всё: долгие взгляды любования друг другом, когда казалось, что второй не замечает этого; просто так приготовленный и заботливо оставленный на столе кофе или любимый чай; напоминания поесть, когда в пылу рабочей суеты этот аспект человеческого существования невольно вылетал из головы; Лёша, заснувший на диване в их кабинете, ласково укрываемый принесённым Подоляком уютным пледом; Миша, не могущий заснуть из-за тревожности и бессонницы, но проваливающийся в сон под успокаивающий голос Арестовича, лёжа головой на его коленях, в то время как пальцы любимого мягко перебирают его волосы. Просто само осознание того, что рядом есть человек, думающий в любой ситуации в первую очередь о тебе, было для обоих советников тем самым спасательным кругом, ментально держащим каждого из них на плаву внутри бушующей стихии жизни вокруг. Всё это значило для них куда больше и говорило об их чувствах куда громче, чем любые слова, им даже не было нужды проговаривать это вслух, всё было ясно само по себе и как будто не нуждалось в специальном озвучивании.***
Сентябрь принёс, среди прочих радостных и не очень новостей, вновь начавшие звучать угрозы применения ядерного оружия. Стрелка часов Судного дня снова затрепетала в готовности прийти в движение в направлении полуночи. Отовсюду слышались тревожные прогнозы. На тему вероятной ядерной войны и её последствий не высказался только ленивый. Михаил и Алексей в своих многочисленных интервью так же давали собственные оценки сложившейся ситуации (данный вопрос заботил всех без исключения), стараясь, однако, не нагнетать излишне обстановку, пытаясь снабжать при этом граждан максимально объективной информацией. Арестович полагал, что вероятность такого исхода нельзя недооценивать и необоснованно легкомысленно относиться к подобной перспективе, и это, помимо всего прочего, заставило взглянуть на происходящее между ним и Михаилом свежим взглядом и подтолкнуло к более решительным действиям. И вот он стоит в их общем кабинете, задумчиво сжимая в кармане пиджака маленькую коробочку. — Привет, Лёш, ты что-то хотел? — Подоляк оторвался от заполнения документов и поднял взгляд на вошедшего. — Привет, — не сдержал улыбки Арестович, глядя в такие родные и слегка уставшие глаза. Он пододвинул стул и сел рядом с Мишей, положив на стол тёмно-синюю бархатную коробочку. — Что это? — спросил Михаил, откладывая отчёт и разворачиваясь к собеседнику. Алексей открыл коробочку, и взору Подоляка предстало кольцо из белого золота в форме двух рук, держащих сердце из голубого топаза, увенчанное короной. Вынув кольцо, Лёша взял руку Миши в свою и коротко прикоснулся поцелуем к его пальцам. Щёки Подоляка покрылись лёгким румянцем, и он вопросительно посмотрел на Арестовича. — Это кольцо преподносят в знак дружбы или любви, — начал Алексей, думая о том, насколько нелепо он, возможно, сейчас выглядит. В эту минуту он даже начал сомневаться в своём решении рассказать о своих чувствах, начиная думать, что все намёки на взаимность, которые он наблюдал в поведении Миши, были лишь игрой его разгорячённого воображения, принимавшего желаемое за действительное. — Если кольцо надето на правую руку, а сердце обращено к кончикам пальцев, значит, владелец кольца находится в поиске своей любви, а кольцо является символом дружбы. Если сердце обращено к обладателю кольца, это говорит о том, что его владелец находится в любовных отношениях. Предоставляю тебе этот выбор, Миша, — протянув кольцо возлюбленному, сказал Арестович. Подоляк, поражённый, в ступоре молчал, приоткрыв рот, переводя взгляд то на довольное лицо Лёши, силясь понять по его глазам и полуулыбке, не шутит ли он, то на сверкающее в руке кольцо. Алексей был абсолютно серьёзен в своих намерениях. Он любил этого невозможного человека, сидящего сейчас напротив него и пытающегося осмыслить его слова. Возросшая вероятность угрозы ядерного удара, о которой все говорили, и которая, казалось, стала ощутимой как никогда, заставила его переосмыслить свою жизнь и взгляды на собственное счастье, которое он видел только рядом с Мишей. Это осознание на фоне взлетевшего до небес ощущения хрупкости и мимолётности человеческой жизни подтолкнуло его перестать откладывать этот важный для обоих разговор и перейти к более решительным действиям. Когда спустя минуту до Миши дошёл смысл сказанного, он, похлопав глазами, спросил: — Но… ты же против однополых отношений, сам говорил, что… — Чшш… — положив на губы Михаила указательный палец, Арестович заставил его умолкнуть. — Я тут недавно во время поездки в Литву прочитал интересную информацию о Казимире IV, великом князе литовском. Меня удивил интересный факт: в своё время он прошёл через обряд адельфопоэзиса с русским князем Василием II Тёмным. Этот обряд исторически совершался в некоторых христианских традициях для объединения мужчин в благословлённый церковью союз. У него был немного иной смысл, но не суть. Внешне он был крайне схож с совершением таинства брака и так же скреплялся поцелуем. Так вот, к чему это я… — не успел закончить свою мысль Алексей, как его экскурс в историю христианства был стремительно перебит Михаилом, впившимся в его губы. Лёша в первые секунды немного опешил от такого напора, но быстро осознал реальность происходящего, исступлённо отвечая на такой долгожданный поцелуй. Миша, почувствовав взаимность, обнял лицо любимого руками, словно пытаясь напиться им, как странник в пустыне припадает к живительному источнику. Лёша целовал его, как целуют человека, что стал центром твоей жизни, истинное счастье которой ты осознал в канун ядерного апокалипсиса. Спустя несколько блаженных минут, в течение которых двое мужчин вложили всю свою концентрированную любовь в это жаркое единение губ, советники оторвались друг от друга, переводя дыхание и бесконечно счастливо улыбаясь. Михаил взял со стола забытое кольцо и надел его на правую руку, обратив сердцем к себе, демонстрируя украшение Лёше. — Любимый мой, — вновь целуя его руки, лицо и притягивая к себе, горячо шептал военный. — И я тебя люблю, — облегчённо выдохнул Подоляк, плавясь под беспорядочными ласками и лишь немного сожалея о том, что сам не решился на признание раньше, упустив столько счастливых мгновений, которые они могли бы прожить вместе. Однако жизнь не терпит сослагательного наклонения, сомнения о прошлом здесь неуместны. Раз уж они обречены на счастье, то даже ядерный апокалипсис повременит со своим приходом на пару тысячелетий.