ЭМИЛИ

У нее был высокий детский смех. Почти такой же, как и у обычных детей. Только вот за ее словами вечно следовало леденящее душу эхо, будто девочка говорила не у самого его уха, а со дна глубокого колодца. Холод за спиной преследовал Зарксиса уже много лет, и он даже почти привык к пробирающему спину строю острых мурашек, как от промозглого сухого ветра на исходе осени. И все равно каждый раз он нервно подергивает плечами, когда девочка подбегает к нему слишком быстро, пытается тянуть вниз за длинный рукав и бодрым щебетом сообщает свое непременно ценное и важное  мнение о том, что происходит вокруг. Впервые он встретил ее через несколько дней после того, как его выплюнула Бездна. Не нашедший наказания, окончательно отчаявшийся и разбитый, он рухнул коленями прямо на снег. Убитый горем и безысходностью своего положения он не понимал, что ему следует делать. Он был потерян и шокирован самим фактом того, что вопреки пережитым несчастьям и ужасным ошибкам продолжает существовать, дышать и видеть этот мир, пускай теперь для этого у него остался лишь один глаз. И тогда он увидел ее. Увидел такой, какой ее запечатлела его собственная память незадолго до того, когда их общая мирная жизнь, уже такая далекая, пошла под откос: в нежном голубом платьице с белыми оборками, с крупными золотыми локонами волос, задорно вьющимися на концах, и милыми бантиками по бокам с пришитыми к ним маленькими бусинками. Перед ним стояла маленькая госпожа Эмили и, не выдерживая взгляда не по-детски строгих глаз, он уверился в том, что окончательно начал сходить с ума. Увы, никто из нового окружения не счел его невменяемым, чтобы наконец-то милосердно пристрелить как бешеного пса. Видимо, после его послужного списка постыдных преступлений рассчитывать на подобное милосердие было слишком большой наглостью. Большинству людей, которых он встречал случайно, передвигаясь бесцветной тенью по коридорам особняка Рейнсвортов, было все равно, кто он и какие у него проблемы, лишь бы не мешал и лишний раз не показывался на глаза. А госпожа Шелли, единственная небезразличная душа, взявшая на себя заботу о нем, так и не дождалась откровенного признания в том, отчего ее гость то нервно оглядывается, то упорно не сводит напряженного взгляда с пустой стены. Или почему посреди разговора он вдруг вскакивает на месте с отпечатком суеверного ужаса на полузабинтованном лице, а затем, опомнившись, медленно садится обратно на предложенный ему стул. Все что она могла сделать - лишь списать его беспокойное поведение на шок от недавней травмы, и, с терпением достойным святой, перехватить его мелко дрожащую ладонь, а затем найти самые нужные слова, чтобы успокоить и подбодрить его несчастный ум. И верить, что однажды он обретет покой. Первый месяц Эмили не говорила с ним. Недетская задумчивость и скорбь сочетались в ней с абсолютно естественными для ее возраста обидчивостью и вредностью. Она сверлила Зарксиса тяжелым взглядом, стоя от него как можно дальше – в самом углу комнаты. Не давала заснуть по ночам, заставляя просыпаться от леденящего прикосновения маленьких полупрозрачных ручек к его шее. Она ясно давала понять, что винит его. В том ли, что тот бросил ее, преследуя призрачную возможность переиграть саму смерть и вернуть назад то, что было утрачено навсегда? Или потому что в этой отчаянной погоне за право на реванш расплатился ее жизнью, в которой у нее еще была надежда на будущее? Возможно, Эмили считала, что так приводит в исполнение хотя бы сотую часть того наказания, которое он заслужил. Но даже так, груз ее осуждения не был тяжелее его собственного чувства вины и отвращения к себе. Но Эмили всегда была доброй девочкой, а потому не смогла сдержать ужаса, когда в отчаянии, посреди ночи, он дошел до крайней точки. Плача навзрыд, он стягивал со своего лица бинты, цепляясь дрожащими пальцами за спутанные белые ленты и, добираясь до глазницы, раздирал едва начавшее заживать веко вновь, потому что считал, что постоянно преследующей его жгучей пульсирующей боли недостаточно. - Прекрати! Прекрати! – в ту ночь он впервые услышал ее голос, раздававшийся будто издалека, исполненный суеверного ужаса и неистово стремившийся докричаться до него. Своими маленькими ручками она бессмысленно пыталась уцепиться за его ладони, чтобы прекратить этот акт самоистязания. Девочка, навечно оставшаяся маленьким и одиноким осколком собственного прошлого, исполненная невинной доброты, пожалела его. Разумеется, им потребовалось гораздо больше времени, прежде чем принять свою новую судьбу и примириться окончательно и с ней, и между собой. Сначала Эмили еще пыталась поддерживать стену между  ними, однако прежней решимости в ней уже не было, а праведный гнев, которым она была охвачена с их первой встречи, начал утихать. Как бы сильно она ни была обижена, она не могла подавить скрытой в ее сердце любви к потерянному другу, защитнику и партнеру по играм. Поначалу заводя разговор с ним лишь по необходимости, постепенно она начала говорить все больше и иногда у них случались полноценные беседы. Она бегала рядом и щебетала о чем-то своем, а он отвечал ей вполголоса, так, чтобы не привлечь нежелательного внимания окружающих. Но, разумеется, это не могло продолжаться вечно. - Братец Заркс! – сдерживая свое возмущение, всегда вежливая малышка Шерон могла лишь нахмурить бровки, нервно сжимая в пальчиках ткань своей пышной юбочки, - ты совсем не слушаешь меня. - Простите, госпожа Шерон, - отзывается Зарксис, опомнившись, где он сейчас находится и растягивая губы в неуклюжей, совсем еще не отточенной фальшивой улыбке. Младшая Рейнсворт вскинула голову, приготовившись, подражая серьезному тону своей матери, сделать выговор неуклюжему слуге, не оправдавшему удостоенной ему чести быть приглашенным на чаепитие кукол и игрушек. Но выговора так и не последовало. Сменив гнев на милость, маленькая девочка, которая должна была быть озабочена лишь своими детскими проблемами, оказывается очень внимательной и чуткой к состоянию своего слуги, уже смело названного старшим братом. - Ты особенно рассеянный в последнее время, братец Зарксис. И постоянно говоришь себе под нос, думая, будто никто этого не видит. Озадаченный метким замечанием, Зарксис не может ответить ничего и только отводит взгляд. Эмили, восседающая на подоконнике детской комнаты Шерон, тоже была смущена. Она задумчиво сдвинула брови и поджала губы, силясь придумать для него убедительное оправдание, способное спасти их небольшой секрет на двоих. Поняв, что ответа скорее всего не последует, Шерон тяжело вздохнула, так, словно из них двоих именно она – ответственная взрослая, которой приходится иметь дело со сложным и неразговорчивым ребенком. Кивнув сама себе, она, к удивлению Брейка, о его разговорах с самим собой больше не упоминает. Она подливает чай в небольшую чашечку, стоящую перед Брейком, и терпеливо рассказывает ему вновь о своих детских невинных мыслях, которые он неуклюже прослушал ранее. Через две недели Зарксис узнал, что тот разговор не был забыт. Каждый день маленькая Шерон впадала в глубокую задумчивость, чем привлекла к себе повышенный интерес со стороны матери и бабушки. Даже Эмили, следующая за Брейком хвостиком, была обеспокоена состоянием девочки. Пытаясь уцепиться за рукав Зарксиса, она требовала от него, чтобы тот проверил, не обидел ли кто маленькую леди. Но Брейк не очень хорошо ладил с детьми, а потому чувствовал себя слишком неловко, когда подворачивался момент начать этот разговор и в итоге не говорил ничего. Его призрачная подруга Эмили была лишь исключением, которое все равно нередко подтверждало это простое правило. Разговор с Шерон у него так и не состоялся.  Узнав, что расспросы матери и бабушки девочка оставила без ответа, Брейк решил, что при таком раскладе она точно не доверила бы свои секреты кому-то вроде него. А потом Шерон торжественно пригласила Брейка к себе, окружив его особенным вниманием. Она усадила его на стул, специально подвинутый в центр комнаты, а затем убежала к ящику с игрушками и небольшими детскими безделицами. Ожидая, что его собираются вовлечь в новую игру, Брейк мысленно постарался собраться с силами и изобразить интерес. Однако после нескольких минут тишины, он обернулся к Шерон. Девочка стояла спиной к нему, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. - Все в порядке, госпожа? – спросил Брейк, начиная чувствовать легкую тревогу от странного напряжения, которое постепенно пропитывало пространство между ними. - Да...все хорошо, - ответила она, лишь мельком взглянув на него из-за плеча. Громко вздохнув и расправив плечи, девочка решительно повернулась к нему, пряча руки за спиной.  Зарксис нахмурился: - Вы хотите что-то мне показать, госпожа? – спросил Брейк, но его голос, казалось, прозвучал слишком строго, отчего девочка растеряла часть своей уверенности. Чувствовалось, что сегодня его ждала не игра, а то самое откровение. Какая-то тайна, которую Шерон по одной лишь ей ведомой причине решилась доверить только ему. Хрупкий момент, который требовал особой внимательности и тех навыков общения с детьми, которыми Брейк, к своему смущению, не располагал. Эмили, которая уже успела сдаться своему любопытству и подсмотреть, что же там прячет Шерон, бросила в него укоризненный взгляд, всем своим видом обвиняя в невнимательности к нежным девичьим чувствам. А по равнодушной реакции Эмили на охраняемый Шерон секрет Брейк сделал вывод, что девочка не прятала ничего запретного или опасного, чему в детской комнате находиться не полагалось. Поэтому он немного расслабился и, стойко снеся осуждающий взгляд призрачной спутницы, приготовился к ответу молодой госпожи. - Да, я хотела сделать тебе подарок, - сказала Шерон чуть тише, чем говорила обычно. Брейк был изумлен и даже немного растерян. Вместе с этим в груди он ощутил что-то щекочущее и теплое. Почти забытое чувство, которому он удивился еще больше, чем внезапной перспективе получить незаслуженный подарок. Эмили же не то как-то странно фыркнула, не то подавила смешок. Очевидно, подарок девочки она находила скорее нелепым или смешным, но что еще мог подарить маленький ребенок, которому не исполнилось и десяти лет? Одни лишь искренность и смущение Шерон обязывали его принять сей дар с достоинством  и это понимал даже такой бестолковый человек как он. - Я буду рад принять его, - наконец-то нашелся Брейк и, улыбнувшись, изобразил легкий поклон. Шерон застыла на мгновение, а затем, немного смущенно, улыбнулась ему в ответ. Девочка впервые увидела его искреннюю улыбку. Для нее это стало неожиданно обретенным сокровищем, в существование которого никто не верил, и которое теперь, в этом моменте, безраздельно принадлежало лишь ей одной. Эмили тоже была удивлена. Она ощутила, будто на мгновение из прошлого воскресло что-то далекое и почти уже забытое. Для нее этот момент дал маленькую надежду, но также и сильно огорчил. Ведь больше он улыбается не ей. Брейк же не осознал важность этого момента. Он понял, что атмосфера изменилась, чувствуя странную уязвимость, и искренне не понимал, что он сделал не так на этот раз. И все же, казалось, его слова приободрили Шерон. Девочка подошла к Зарксису, внимательно заглядывая в его лицо. Серьезным голосом она, наконец, приступила к разговору: - Я не знаю, почему, но ты очень часто говоришь сам с собой. Это очень беспокоит маму, хотя она говорит, что каждый человек переживает горе по-своему. Она считает, это нормально, если тебе от этого становится легче. Но я тоже волнуюсь. Брейк слушал необычно рассудительную речь, которую подготовила девочка, поражаясь тому, с какой недетской решимостью она завела этот серьезный разговор. В этот момент она была настолько похожа на свою мать, что Брейк не решался ее оборвать, хотя говорить о своих странных привычках ему совсем не хотелось. Спроси его об этом кто-либо другой, и он, скорее всего, грубо огрызнулся в ответ или не ответил бы вовсе. Но Шерон искренне переживала за него. Эта неожиданная теплота достигла его израненного сердца, но, вместе с тем, все его существо хотело оттолкнуть эту заботу, потому что он последний человек, который заслужил такое небезразличие к себе. Задумавшись, он понял, что пропустил большую часть монолога Шерон. Он бросил быстрый взгляд на Эмили, но та лишь пожала плечами, видимо не зная, что подсказать ему. - Вот! – торжественно объявила Шерон, протягивая Брейку результат всех своих раздумий, ставший ему подарком по какой-то особенной причине, которую он, к несчастью, опять прослушал. Поэтому он в недоумении смотрел в возникшие перед его лицом белые глаза-пуговицы странной куклы. И глядя в эти круглые глаза, Брейк искренне не понимал, что ему следует сказать. - Это....кукла? – нерешительно спросил он, пытаясь хоть как-то заполнить возникшую в комнате неловкую тишину. Видимо, вид его в этот момент был настолько нелепым, что Эмили не смогла сдержать смеха, двойным эхом раздающимся в его ушах. - Я подумала, если тебе нужно с кем-то поговорить, то тебе пригодился бы друг. Если ты не можешь доверить свои печали маме или мне, ты мог бы рассказать их ей. Я часто беседую с куклами, когда мне грустно или если мне очень хочется поделиться с кем-то секретом, который нельзя рассказать даже маме. - Значит, ваши куклы знают, куда пропали мятные конфеты госпожи Шелли на прошлой неделе? - спросил он почти шутливо, заставляя Шерон смутиться. Это была отчаянная попытка заполнить пространство любыми словами, лишь бы спасти себя от оглушительной тишины, в которой болезненная тоска и горечь, вспыхнувшие в нем, стали бы невыносимы. Шерон волновалась о нем и по-своему старалась подбодрить. Этот жест был одновременно очень светлым и болезненно тяжелым. - Вы сделали ее сами? – спрашивает Брейк, принимая куколку в свои руки и рассматривая ее. Он никогда не видел таких кукол – сделанная из яркой голубой тряпицы, она была обернута в легкое простое платьице с задорным бантиком на шее. А ее белая улыбка походила не то на насмешку, не то на оскал. - Да, я не знала, какая кукла подошла бы тебе, поэтому мне пришлось сделать ее самой, - говорит Шерон медленно, то поднимая на него взгляд, то отводя его с каждым произнесённым словом, словно она ожидала упрека за какой-то неровный шов или незамеченные ранее торчащие наружу нитки. - Вы хорошо шьете, - хвалит ее Брейк, абсолютно честно отмечая правду - кукла была сделана на удивление неплохо. Шерон приободрили его слова, но затем она несколько смутилась и тихо призналась: - Мама немного помогла мне, когда узнала, что я пробую шить. Брейк принял эти слова к сведению, рассматривая карамельные прядки волос куколки, прочно закрепленные на небольшой головке и стянутые маленьким красным бантиком. Через секунду к нему приходит осознание, и он удивленно пытается спросить: - А это...? Госпожа, неужели вы отрезали свои волосы? - У куклы тоже должны быть волосы, иначе другие игрушки ее засмеют или будут сплетничать у нее за спиной. «У каждой уважающей себя леди должны быть красивые длинные волосы, за которыми следует ухаживать», - произносит Шерон важным тоном, походя при этом на строгую гувернантку, - так сказала матушка. - Неужели после этих же слов госпожа Шелли позволила вам отрезать волосы? – удивленно спрашивает Брейк. - Нет, конечно, - сразу отвечает Шерон, будто это было самой очевидной истиной на свете, - это мамины волосы. Брейк замирает, не в силах что-либо сказать, лишь пытаясь осознать сей факт. Эмили же, заинтересованная неожиданным поворотом событий, заняла свое место рядом с ним и приготовилась слушать дальнейшие объяснения Шерон. - На самом деле мама отстригла свои волосы случайно, когда помогала мне отрезать ткань для банта. Она наклонилась слишком низко и часть волос соскользнула с плеча как раз тогда, когда ножницы сомкнулись. Сначала мама очень удивилась, но потом рассмеялась и отстригла еще немного, чтобы подровнять локоны. Она посчитала, что пожертвовать волосы кукле будет хорошей идеей, если у той нет своих. - Это действительно очень похоже на нее, - тихо усмехнулся Брейк и отвел глаза. Он не понимал, чем заслужил такой подарок судьбы, что закинула его в этот дом, где его окружили вниманием и заботой, где его зачем-то собирали по частям и пытались вернуть к жизни. Брейк искренне считал, что не заслуживает этого, но не принять этот великодушный жест поддержки не мог. - Благодарю вас за подарок, госпожа, - сказал Брейк, - я буду беречь его. Подарок оказался очень кстати, потому что Зарксис уже понял, как использует его. - Ты уже придумал имя? Если вы теперь друзья, то у нее должно быть имя, - напомнила ему Шерон. - Да, я выбрал, - говорит Брейк с улыбкой, в которой тоска смешана с надеждой и теплотой благодарности. Он бережно сажает куклу на свое плечо, - позвольте представить вам мою близкую подругу. Ее зовут Эмили.    

***

  Новообретенная куколка оказалась весьма кстати. Для того чтобы воплотить свою идею в жизнь, Брейку пришлось отточить в себе актерское мастерство и обрести навыки чревовещания. Впрочем, это вполне гармонично вплеталось в новый образ острого на язык шута, в который он постепенно начал оборачивать себя. Вместо того чтобы огрызаться другим, обнажая свою уязвимость, он бросал дерзкие и меткие замечания, не позволяя никому подобраться к себе слишком близко. А Эмили получила маленькую возможность взаимодействовать с миром, что окружал ее. Не имея плоти и не слышимая никем кроме Брейка, она могла хотя бы чуть-чуть вовлечься в жизнь окружающих и почувствовать себя немного живой. Зарксис взял на себя роль связующего звена между ней и окружающим миром. Даже если люди вокруг никогда не поймут, что веселые комментарии с левого плеча, которые ужасным скрипучим голосом пытается изображать Брейк, на самом деле попытка донести слова маленькой девочки, навсегда оставшейся лишь отголоском чьего-то далекого прошлого.   Гостиная наполняется смехом, а через мгновение уже и звоном бокалов, столкнувшихся, чтобы поддержать прозвучавший тост. Друзья встретились, чтобы проводить такой редкий сейчас беззаботный день, прежде чем снова окунуться в поиски ответов о прошлом столетней давности, уже явно не сулившие им ничего хорошего. Пока Гилберт и Алиса в очередной раз спорили об одном и том же, испытывая терпение Шерон, которой не повезло сесть между ними, Оз и Брейк воспользовались моментом, чтобы незаметно сбежать на балкон, вдохнуть прохладного ночного воздуха и перевести дух. Оз задумчиво смотрел в темноту, вслушиваясь в тихое шуршание листвы. Брейк видел, что весь вечер юноша лишь притворялся беззаботным, на деле постоянно отвлекаясь на какие-то мрачные и беспокойные мысли. - Эй, Оз, - Брейк немного наклонился в его сторону, стараясь заглянуть в лицо мальчика. Он позвал его негромко, но и этого оказалось достаточно, чтобы тот вздрогнул. Очевидно, Оз успел слишком глубоко окунуться в свои размышления. - Ты хотел что-то спросить, Брейк? – мальчик посмотрел на Зарксиса и едва заметно улыбнулся. - Хочу спросить о тебе, - Брейк легко усмехнулся и, театрально взмахнув свободной рукой, ткнул длинным рукавом в грудь Оза, - вроде бы мы впервые за долгое время смогли собраться все вместе по хорошему поводу, а ты все витаешь где-то в облаках. Задумчивый, но проникновенный тон и цепкий взгляд единственного глаза в этот момент впитывали в себя даже малейшую его реакцию, Оз знал это. И тут Брейк разводит руками, поправляет куколку на своем плече и резко меняет тон, скрывая обеспокоенность за ширмой фальшивого смеха, - Даже Эмили больше не может без жалости смотреть на твою кислую физиономию! Эмили, которая в действительности стояла по правую руку от Брейка, кивнула сама себе, выражая активное согласие с его словами. Оз усмехнулся и кивнул в сторону комнаты, где Гилберт и Алиса, уже получившие ожидаемое наказание от Шерон, дулись, сидя на противоположных концах дивана, спиной друг к другу. - Я думаю о том, как мы собирались в прошлый раз. Уже на следующий же день нас поджидал тот еще бардак, - почти смирившийся грустный голос Оза звучал настолько уныло, что у Брейка свело зубы. Он незамедлительно щелкнул Оза по лбу, что паренек, естественно, не оценил. Тихо шипя от легкой боли и потирая ладонью ушибленное место, он косо посмотрел на Брейка. Прежде чем Оз успел выразить свое недовольство, Зарксис заговорил первым. - Все уже решено, Оз, - отвечает Брейк спокойным, но серьезным голосом, со слишком пристальным вниманием рассматривая, как плещется остаток напитка на дне его бокала, - если начнешь беспокоиться об этом сейчас, то действительно можешь попасть в неприятности. Оз нахмурился, но отвечать ничего не стал. Очевидно, он все же был согласен. Подумав немного, мальчик все же роняет: - А ведь в прошлый раз мы тоже вот так болтали на свежем воздухе, помнишь, Брейк? – он не смотрит на Зарксиса, вглядываясь лишь в ночную темноту и силуэты густых теней в листве деревьев. Тоска мальчика меняет мрачный тон и давящее ощущение, невидимым облачком клубившееся в пространстве вокруг Оза, стихает. -  Кажется, это уже становится традицией, - соглашается Брейк, поднимая почти пустой бокал и вдруг опомнился, почувствовав, как холодные полупрозрачные ручки тянут его за рукав. Он обернулся к Эмили и встретил веселый прищур ее глаз. - Может сейчас и Гилберт подойдет! Вдруг он снова станет путаться в словах? В прошлый раз он даже придумал несколько новых, которые стоило бы записать в словарик! На утро он так смешно краснел, когда ты стал цитировать его! – смеется Эмили. Несмотря на то, что Эмили нередко цеплялась к Гилберту больше, чем он сам, Брейк знал, что девочка особенно выделяла его среди остальных. Но она застыла во времени слишком давно. Обреченная так никогда и не вырасти, она оставалась ребенком во всех смыслах, разве что за последние годы понабралась капризности и задиристости, отчего и способы выражения симпатии у Эмили иногда бывали весьма своеобразными. Пряча усмешку в уголке губ, Брейк откашлялся и ужасно нелепым фальшивым голосом повторил ее слова. Не медля с ответом, он сразу же перешел на свой обычный тон: - Ой-ой, Эмили, не при Озе же! – шутливо грозит он куколке пальцем, - нужно же хоть иногда быть тактичной! Брейк знал, что в последнее время Оз не одобрял такие шутки над Гилбертом. Стоило ему только начать, мальчик сразу вмешивался в диалог и отвечал Брейку достаточно умело, чтобы заставить того отступить. Обычно ответ этот был весьма раздражающим и Брейку становилось совсем не весело. Оз хмурится, но решает все же ничего не говорить. Он допивает вино и нарочито смеется. Брейк знает, за таким смехом обычно следует какая-то пакость. - Ай, ладно... – махнул Оз рукой и вдруг хитро улыбнулся, протягивая Зарксису свой пустой бокал, - Брейк, а принеси-ка еще вина! - Уверен, что ни с кем не путаешь меня, Оз? – таким же деланно веселым тоном отвечает ему Брейк, стараясь, чтобы его улыбка выглядела почти также гадко, как и улыбка Оза, - Сходи сам и принеси мне заодно, -  он потряс перед его лицом уже опустевшим бокалом в своей руке. - И мне! – врывается в их перепалку Эмили, которая подхватила чужой боевой настрой. И ей было не важно, что приведения не могут пить вино или что-либо еще. Брейк хохотнул, но все же решил озвучить ее комментарий, пусть и смысла в нем не было никакого. Оз выглядел немного удивленным, но быстро пришел в себя. Брейку показалось, что глаза мальчика были похожи на странное зеркало. Блеснувшие неверным светом свечей со стороны комнаты, на секунду они показались Брейку такими же красными, как и его собственные. И Зарксис мог бы списать это на свое полуутраченное зрение, если бы не ответ Оза, заставивший его растеряться и словно примерзнуть к полу. - Юным леди еще рано пить алкоголь, - шутит Оз, но в голосе его нет веселья. Только грусть, сочувствие, невыразимая усталость и какое-то безмолвное понимание. А Брейк впервые за долгие годы почувствовал, как холодеет вязким липким страхом его нутро. Потому что прежде чем уйти, Оз посмотрел не на куклу, а в глаза Эмили.