***
— Осторожнее, — слова едва различимы. — Давай сюда. Альберих толкает дверь, пропуская двоих внутрь своего дома, после чего замок лязгает с характерным звуком. Из них всех, пожалуй, хуже всего Дилюку — он едва стоит на ногах, но всеми силами продолжает делать вид, будто бы абсолютно трезв. Получается плохо — он то ударяется о дверной косяк, то промахивается и едва ли не садится вместо дивана на колени Чайльду. Последний, быть может, был и не против такого в иных условиях, но сейчас голова занята лишь мыслью о том, что делать с испорченной формой — ещё будучи в таверне, Рагнвиндр уж слишком вцепился в его плечо, когда осознал, что теряет равновесие. Кто бы мог подумать, что те принципы, касающиеся алкоголя, вовсе не из-за упрямства или травмы прошлого. Причина была на поверхности — Дилюк в самом деле не умеет пить. Ему хватило четверти графина, чтобы дойти до такого состояния, когда перестаёшь отдавать отчёт своим действиям, а на утро обязательно клянешься, сгорая от стыда, что больше не примешь и капли. Кэйе, с одной стороны, происходящее кажется до жути смешным. Что его братец, который пытается держать спину прямо, но все же покачивается из стороны в сторону, что Тарталья, который лезет из кожи вон в попытках расстегнуть пуговицы на рубашке, а после психует и хочет рвать хлипкую ткань — слишком гармонично смотрятся друг с другом. Быть может, это особенность рыжих: так быстро пьянеть с нескольких стаканов? Хотя для полноты картины Альбериху все же стоит увидеть себя. Узел, который фиксировал повязку, давно ослаб, а сам Кэйа, видимо, позабыл важные детали своего образа, потому и закрывал то правый глаз, то левый. В зависимости от того, где находились его спутники на этот вечер. — Я не пьян, — Дилюк повторяет это, пожалуй, раз в пятый, когда Аякс поворачивается к нему, указывая на пуговицы с немой просьбой. Он пытается поддеть пальцами, но руки будто бы не слушаются. Не найдя ничего лучше, Рагнвиндр ухватывает края бордовой рубашки и тянет вверх, но и Чайльд тянется следом, из-за чего его голова застревает. — Люк, ты пьян, — посмеивается Альберих. — И Чайльд пьян. И я. — Я? — теперь уже возмущается Тарталья, когда с противной рубашкой, наконец, покончено. — Я бы выпил ещё, приятель. Неси вино, о котором ты говорил всю дорогу. — У него точно есть, — голос Дилюка тихий, а веки тяжёлые. В конечном счёте, он все же поддаётся желанию устроиться на плече Предвестника и прикрыть глаза. — Ты посмотри на себя, мастер Дилюк. От любви до ненависти две стопки... Как ты там назвал это? Огненной воды? — Водки, — Чайльд откидывается на спинку дивана, искоса посматривая на уже сопящего владельца таверны. — Уже и Предвестниками не брезгуешь. — Приятель, ты ревнуешь? До покрасневших кончиков ушей доносится смешок как Чайльда, так и Дилюка, хотя Рагнвиндр вряд ли уловил суть сказанного. В противном случае, в воздухе витал бы запах гари. И все же, Тарталья попал в нужное место — на лице его появляется победоносная ухмылка, когда он замечает такую реакцию у капитана кавалерии. — Прекрати нести чушь, — быстро отнекивается тот, но было глупо полагать, что Аякс поведется. — Мы братья. — Ты мне не брат, — снова подает признаки жизни Дилюк. — И никогда им не был. И даже по оружию не брат. Кэйа тяжело выдыхает, закатывая глаза на знакомую фразу. Наблюдать за тем, как чужие руки скользят по плечам Рагнвиндра все сложнее, особенно учитывая тот факт, что последний-то и не против. Вероятно, вновь не понимает. Или же, напротив, делает это назло. Думая, куда себя деть – Альберих нехотя приподнимается и бредет куда-то вглубь дома. Чайльд провожает его взглядом и самодовольно улыбается. Теперь его пальцы касаются оголенных ключиц. Возвращаются к шее, ощупывают пульсирующие вены, чуть сжимают и снова опускаются вниз, теперь уже к груди. В ответ Дилюк лишь жмурится, поджимает губы и что-то едва понятно бурчит себе под нос. Никто из этих двоих не знает, насколько далеко все зайдет. Пока происходящее кажется лишь глупой, пьяной шуткой. Потому Рагнвиндр не сразу чувствует, как его слегка приподнимают, потянув за волосы. Он недовольно шипит, пытаясь вырваться из хватки, садится ровно. В очередной раз он заводит песню о том, что не пьян. Он просто устал. Тяжелый день в таверне. Недосып от геройства по ночам. Еще и чертовы Фатуи, кишащие в Мондштадте. К чему вообще посылать сразу двух Предвестников, если визит носит лишь дипломатический характер? Нужно было выставить и Кэйю, и Тарталью за дверь сразу же, как только он их увидел. Нужно было не поддаваться на их провокацию. Нужно было сохранять разум трезвым. Но теперь это – прошлое, которое отдает болью в голове. В реальности же Дилюк послушно распахивает губы и отвечает на поцелуй. Ему не дают отстраниться, когда воздух в легких начинает заканчиваться: только сильнее удерживают за подбородок. Попытка оттолкнуть вызывает лишь смех у Предвестника. Для Чайльда она отзывается азартом, словно сейчас он в своей среде, и хочется лишь одного. Подчинить. – Только не на моем диване, – Альберих появляется внезапно, заставляя Рагнвиндра резко распахнуть глаза и тут же пожалеть об этом. Он смеется, стараясь не показывать своего истинного отношения, однако скрыть агрессию не выходит. Рука все сильнее сжимает горлышко бутылки. Разбить бы ее о голову Тартальи, вот только вино жаль. Последнее, что осталось в кладовой. – Присоединяйся, — Аякс все же отрывается, вновь по-хозяйски устраиваясь на диване, всем своим видом показывая, что покидать его не намерен. Дилюк сейчас походит на потревоженную сову. Красные пряди, что выбились из хвоста, обрамляют его лицо, спадают на плечи. Большие глаза кажутся бездонными. Он то и дело переводит взгляд то на одного, то на второго, пытаясь отдышаться. – Милашка, – Чайльд трепет его по волосам еще сильнее, а после вовсе забирает резинку себе, как трофей. Кэйа играет желваками. Вино, которое он пытается время от времени пить, чтобы абстрагироваться от своей ревности, стекает по подбородку, пачкает форму. Его ломает изнутри. Глядя на Дилюка, на его слезящиеся глаза, на едва заметные пока следы на шее, на красные от поцелуев губы, ему и самому хочется, наконец, притянуть Рагнвиндра к себе. Снять эту чертову рубашку окончательно. Порвать, чтобы больше не мог прятать свое тело. Оставить как можно больше меток. Укусов. Синяков. Будь его воля – он бы вовсе выжег свое имя у того где-нибудь у ребер. – Смотри, – Аякс указывает на слишком заметный бугор в районе ширинки Альбериха. – Он возбудился. И это все из-за тебя. – Ты заткнешься сегодня? – Кэйа вспыхивает, но Предвестник игнорирует его слова, продолжая медленно освобождать Дилюка от одежды. – И теперь тебе нужно взять за это ответственность. Ты согласен? Может, все же вино не столь дорогое, и Чайльд заслуживает, чтобы его хорошенько приложили о стену? То, что он говорит, до банальности пошло и омерзительно. А уж то, что натяжение внизу усиливается, вовсе лишает капитана кавалерии способности мыслить адекватно. Но Рагнвиндр неуверенно кивает, глядя куда-то вниз. И только это спасает Тарталью и заставляет Кэйю убрать бутылку подальше от себя. – Славно. Руки Чайльда уже вовсю скользят по обнаженному телу, изучая каждый выступ многочисленных шрамов и ожогов. Они ничуть не уродуют. Напротив, завораживают, заставляя обводить контуры снова и снова, тем самым смущая хозяина таверны, который, возможно, ничего особенного в них и не видит. Ладони постепенно оказываются на бедрах. Нещадно сминают теплую кожу, тут же поглаживают, играют на контрасте. Не стоит особых усилий и перетянуть парня на себя, занять его внимание очередным поцелуем. Прикосновения Кэйи сильно отличаются. Они более нежные. Аккуратные. Спокойные. Холодные пальцы очерчивают рельефы позвоночника, проводят от одной родинки к другой, соединяя те в импровизированные созвездия. Однако Дилюк вздрагивает каждый раз, как только их ощущает. Его тело словно бьет током – разряды бегут по кровеносным сосудам. Впервые за этот вечер он позволяет себе подать голос и сдавленно простонать, когда Альберих целует его у загривка. Хочется большего. Хочется, чтобы эта ласка не прекращалась – ведь только сейчас удается отпустить все тревожные мысли. Он и не думал, что обычные прикосновения могут быть столь приятными. Что они, и правда, помогут забыться. – Приподними бедра. До Дилюка не сразу доходят эти слова: все происходящее сейчас ощущается, словно через вату. Он даже не может различить, чей это голос. Но слушается. Немного неуклюже, стараясь прогнуться в спине. Ладони Альбериха опускаются на ягодицы. Он будто бы не спешит, хоть и давление внизу уже становится болезненным. Ему хочется растянуть удовольствие. Наклонившись, Кэйа медленно обводит ямочки на пояснице языком. Убрав все сомнения, прикусывает кожу, на что Дилюк хрипло отзывается, повернув голову. Их взгляды пересекаются, но Рагнвиндр первый обрывает контакт. Почти сразу же. Смех Чайльда вновь доносится следом. И пусть. Где-то в глубине своих мыслей, Кэйа уже смирился с тем, что Дилюк не имеет к нему тёплых чувств. Будучи пьяным, винодел лучше прильнет к ненавистным Фатуи, нежели покажет хоть намёк на симпатию к нему. Но как жаль, что Альберих не видит, насколько тревожно Дилюк пытается найти его, когда тот решает ненадолго оставить их с Предвестником вдвоём. — Кэйа... — тихий шёпот. — Где он? — Твой братец переживает, что тебе будет больно, — Аякс закатывает глаза. — Почему? Его голос такой же сонный. Каждый поворот головы даётся нелегко, и Дилюк в очередной раз хмурится, однако не оставляет попыток разглядеть знакомый силуэт в темноте. И Кэйа правда вскоре возвращается. Только с небольшой склянкой в ладони. — Ты будто бы по всему Мондштадту искать ходил, — язвит Тарталья, крепче ухватывая Дилюка за ягодицы и призывно разводя те. Ему уже не терпится. Все эти телячьи нежности успеют опротиветь, если подобным образом церемониться с каждым. Порой, на это вовсе нет времени, и дело даже не в условиях. — С-стой, — Дилюк дёргается, как только чувствует что-то скользкое. Чайльд будто бы предвидел это, когда решил сжать бедра сильнее. — М? — отзывается Альберих, не прекращая. — Не сжимайся. — Если ты так противишься пальцам, как ты будешь принимать наши члены? Тарталья не видит смысла подбирать слова, выражаясь напрямую, но Рагнвиндра подобное заявление пугает ещё сильнее, и он вновь предпринимает попытку сбежать. Напрасно - его держат крепко. Меж тем, Кэйа мнет чувствительные мышцы, начиная осторожно проникать внутрь. Хотя бы на фалангу. Чуть дальше. Ввести второй. Постараться согнуть их. Протолкнуть глубже. Найти ту точку, от которой тело забьётся в конвульсиях. Услышать жалобное хныканье, совсем не характерное для Дилюка. Но на деле все, что может Рагнвиндр сейчас - окончательно затихнуть. Порой он цедит о том, что ему больно. А когда меняют угол проникновения - предпринимает попытку брыкнуться. — Он девственник? — Тарталья наблюдает за этой подготовкой с неким удивлением. — Откуда мне знать? Ложь. Пусть Дилюк и изображает из себя неопытного, Кэйа прекрасно помнит далёкие вечера на Винокурне, когда казалось, что их отношения близки. Его тело и он сам способны чувствовать удовольствие от такого процесса, и все, что сейчас желает Альберих - снова услышать те откровенные стоны. Воспоминания окутывают его полностью. Дилюк уже не сопротивляется так сильно. Скорее, терпеливо ждёт, когда Кэйа закончит, порой напрашиваясь на ласку со стороны Чайльда. Видя подобное, капитан кавалерии лишь кривит губы. Он отвешивает Рагнвиндру шлепок, заставляя прошипеть куда-то в сторону. Внезапно его ревность начинает меняться в пользу злости, агрессии. Зачем проявлять нежность к тому, кто воротит от неё нос? Зачем быть терпеливым, когда можно просто взять свое? Зачем вновь пытаться угомонить внутренний голос алкоголем? Вино горчит — пусть это будет единственный неудавшийся экземпляр из всей прошлой коллекции. Во рту остаётся привкус перезревшего винограда, собранного в поздний сезон. Вылить бы его к чёртовой матери, но Кэйа лишь сильнее обхватывает губами горлышко бутылки, выпивая почти половину бутылки за раз. Есть здесь весомое преимущество. Оно особенно крепкое. Чайльд не ожидает, что его схватят за волосы, заставляя оторваться от бледного тела. Не ожидает он и того, как жадно Кэйа начнёт целовать его, зная, что Дилюк сейчас смотрит на них. Его движения слишком самоуверенны, и Аякс не всегда успевает отвечать, но вместе с тем — мысленно улыбается, позволяя делать все, что капитану заблагорассудится. Их языки толкают друг друга. Короткие перерывы, дабы набрать воздух в лёгкие, сопровождаются укусами, и теперь металлический привкус крови перебивает оттенки алкоголя. — Если он хоть раз вскрикнет от боли, — Альберих наклоняется, обращаясь к Тарталье едва слышно. — Я сломаю тебе позвоночник. После — мило улыбается, возвращаясь на противоположную сторону дивана. Его рука ухватывает Дилюка за руку и разворачивает лицом к себе крайне грубо, отчего последний едва ли не падает. Рагнвиндр растерянно хлопает ресницами и тяжело сглатывает, глядя сквозь Кэйю. Ему хочется податься вперёд, следом за ладонью, которая поглаживает его по щеке и убирает волосы за ухо, и только в последний момент винодел осекает себя. — Сейчас будет немного, — Тарталья приподнимает бедра, приставляя пульсирующую головку ко входу. — Неприятно... — Черт, нет! — Дилюк резко оборачивается, как только появляется намёк на дискомфорт, однако это бесполезно. Чайльд давит, заставляя сразу же опуститься и взвыть от боли, вопреки угрозам Кэйи. Альберих смотрит, но ничего не говорит. Он разберётся с Предвестником позже. Сейчас есть более важное занятие — смахнуть слезы со щёк хозяина таверны. Погладить по плечам. Успокоить. — Люк, если ты и дальше будешь сжиматься, то мы так далеко не уйдём, — шёпот Кэйи слышится где-то над ухом. — Расслабься. Пальцы Рагнвиндра отчаянно сжимают капитана за запястье, но тот будто бы не замечает этого. Продолжает делать нервные глотки, опустошая бутыль, и лишь изредка бросает отчего-то равнодушные взгляды на тех двоих. Иначе бы он и не позволил Аяксу зайти настолько далеко. Касания — мелочи. Поцелуи — ерунда. Первый же толчок выбивает из Дилюка громкий скулеж и заставляет метаться, дабы трение не было столь ярким и мерзким. Сейчас в алых, мутных от слез глазах Альберих видит ту самую мольбу. Парень тяжело дышит. Едва ли не хрипит, сорвав голос. Утыкается Кэйе в живот и кусает губы. Его тело бьёт крупная дрожь, но то совсем не от удовольствия. Пожалуй, Рагнвиндр и правда не ожидал, что Альберих так легко отдаст его Предвестнику и будет с таким спокойствием смотреть, как его берут сзади. Вот только у самого капитана другие планы. Он спешно расправляется с ремнем на брюках: из всех присутствующих в комнате только лишь Кэйа до сих пор в одежде. Улыбаясь Рагнвиндру, весьма демонстративно проходит ладонью по выступу на белье. Удерживая за красные волосы, он все так же медленно заставит Дилюка склонить голову, а после проведёт членом по распухшим губам, побуждая, наконец, открыть рот и приступить к делу. — Тсс, — Аякс слышит, что всхлипы становятся более отчётливыми, и это его отчасти беспокоит. — Огонёк, все хорошо? — Продолжай, — Кэйа отвечает вместо Дилюка. Пусть вид Рагнвиндра и правда сейчас оставляет желать лучшего. Пусть его ресницы влажные, а после очередного укуса по шее стекают капли крови. Это возбуждает только сильнее. Альберих скалит зубы, немного помогая парню и задавая нужный темп. Он не сдерживает небрежных стонов, когда ощущает язык, старательно ласкающий уздечку и крылья головки, но все же посмеивается, когда Дилюк пытается взять его целиком. Ухватывая за чёлку, он притягивает его максимально близко, пока последний не начнёт бить по пояснице капитана, дабы его отпустили. Все повторяется. Снова не хватает воздуха. Снова не получается дышать через нос. Снова не получается следить, контролировать. Но даже когда хватка становится слабее, отдышаться Рагнвиндру не позволяют. Кэйа сразу же уводит в поцелуй: столь желанный для них за весь этот вечер. На этот раз Дилюк отвечает ему тем же, пусть и из последних сил, стараясь сдержать стоны от движения внутри. Предвестнику не интересны их отношения. Куда приятнее сейчас ощущать то, как сильно мышцы сжимаются вокруг плоти. Как пульсирует член и как парень дёргается всякий раз, когда он входит полностью. Чайльд переводит ладонь на живот ладонью и сам чувствует уплотнение. Насколько же это щекочет и без того раздутое эго. Насколько же это приближает к кульминации. Рагнвиндр уже не может кричать. Последние стоны едва доносится из его глотки, но что Кэйе, что Чайльду не нравится, когда он ведёт себя слишком тихо, а значит, скоро они постараются это исправить. И потому тот факт, что его заставляют удовлетворять Альбериха, кажется сейчас не столь отвратительным, как прежде. Он лишь слишком сосредоточен. Однако все меняется ровно в тот момент, когда ладонь Тартальи ложится на чужой член, сразу же начиная двигаться. Большим пальцем тот предусмотрительно зажимает уретру, не позволяя дойти до разрядки раньше остальных. Взвыть. Дёрнуться. Почти упасть с этого гребанного дивана в попытке избавиться от этой пытки. Но Чайльд будто бы в наказание начинает вдалбливаться куда сильнее, едва ли не впечатывая парня во влажную обивку. Концентрироваться на чём-то одном уже не выходит. Дилюк жмурится, опуская лицо вниз, и качает головой, как только Кэйа вновь приближается к нему. Он не сможет. Не получится. — Просто посмотри на меня, — вопреки ожиданиям, Кэйа говорит это слишком ласково. — Вот, молодец. Сейчас бы отключиться, а то и вовсе провалиться под землю от стыда. Но первое - куда реальнее. Щеки полыхают красным. Слезы катятся сами по себе. Получается лишь хватать губами воздух, словно рыба, которую выбросило в шторм на сушу. Альберих даже не может разглядеть блики в его глазах. Они и правда похожи на две красные стекляшки. Мутные, запотевшие. Как если бы на дне остался и высох дорогой алкоголь. Капитан обводит контур губ. С долей заботы вытирает слюну, вновь убирает волосы назад. Но новый удар — и Дилюк снова жмурится, подавшись вперёд, прямо навстречу холодным ладоням. — Все в порядке? — слышится через пелену, и парень слабо кивает. — Ещё немного. Ты справишься. Пульсация. Отзывается все больнее, накрывает импульсами все тело, пробуждает лёгкие судороги. Кэйа не соврал, сказав, что скоро все закончится. В самом деле, все трое уже на пределе. Предвестник на миг отстраняется. Тут же проникает вновь, но уже не быстро, понимая, что теперь Дилюк извивается под ним уже от желания. Альберих все ещё смотрит за тем, как на лице парня меняются эмоции, одновременно с тем приближая себя с помощью стимуляции. Кончить одновременно втроём — глупая затея, однако Предвестнику она не даёт покоя. Кажется, лишь поэтому он и сдерживает Рагнвиндра, и сам старается отвлечься хоть на что-то. На метки. На следы от пальцев на бледной коже. На россыпь веснушек по спине. Тщетно. Последние несколько толчков оказываются рваными, резкими. Он окончательно забывается, снова и снова вбиваясь в ноющее тело, пока, наконец, не чувствует желанное облегчение. И влагу, что стекает по внутренней поверхности бёдер винодела. Дилюк, кажется, уже начинает терять сознание. Единственное, что хоть как-то успокаивает его — Чайльд вновь начал проходить ладонью по всей длине, отбросив те жуткие мысли о контроле. — Нет-нет, — впервые за все время голос капитана подрагивает. — Не отводи взгляд. Как же это грязно. Как же пошло. Лишь бы Рагнвиндр не вспомнил завтра об этом. Но капитан давит ему на щеки, заставляя вновь раскрыть губы. Его тело пронизывают спазмы, а жар разливается по низу живота, будто бы он и правда сейчас находится перед ярким пламенем. Дилюк тянется к нему, понимая, что от него хотят. Открывает рот шире, пропуская покрасневший член дальше, все не оставляя попыток взять тот полностью. И пусть на этот раз у него получается, через секунду парень явно пожалеет об этом. Кэйа резко дёргается. Его стоны сейчас больше походят на рычание: столь несдержанные и грубые. Рагнвиндр снова ощущает, как пальцы сжимают волосы. И почти сразу чувствует солоноватый привкус, закашливаясь от спермы.***
В комнате слишком тихо. Витает запах свежести, будто бы кто-то открыл окно во время дождя. И чтобы услышать шум капель, разбивающихся о черепицу, не нужно много усилий. Такая погода как нельзя дурманит, манит в сон лучше, чем снотворные. Но раскаты грома, увы, заставляют распахнуть глаза. Дилюк стягивает с себя одеяло немного подрагивающими руками. Вертит головой, стараясь отогнать остатки сна, тянется, чтобы зажечь свечи, сразу же смотрит на свое тело. Но следов после той бурной ночи он не замечает.