***
Он увидит ее. Он увидит Тянь Цзы, ее величество императрицу, свою спасительницу, свой смысл жизни, ту, ради кого он сражался, побеждал, убивал, рисковал, готовил Китай для того, чтобы передать в ее руки — и не видел ее воочию долгих пять лет. Невыносимо долгих пять лет. Они созванивались, в том числе по видеосвязи, и Синкэ видел, что Тянь Цзы меняется — она должна была измениться. Повзрослеть. Ей скоро будет восемнадцать… а ему скоро будет тридцать, и то, что он до сих пор жив — чудо и заслуга британских медиков и ученых. Без них Ли Синкэ давно бы живьем съела болезнь, а теперь, как сказал Ллойд, рецидив крайне маловероятен. Услышав, что он здоров и что ему не угрожает смерть, Синкэ испытал противоречивые чувства. С одной стороны, он мечтал жить рядом с ее величеством, служить ей и защищать ее, с другой — он готовился умереть, и потому не строил долгих планов. Он не рассчитывал прожить дольше месяца после Реквиема по Зеро. Сначала его чувства к Тянь Цзы были исключительно преданностью — Синкэ был благодарен ей за спасение его жизни и восхищался маленькой императрицей — сам не такой уж взрослый, он видел в ней ангела, настоящее дитя небес, небожительницу и свою госпожу. Его жизнь принадлежала и принадлежит ей. Но она росла. Она становилась женщиной.***
Ли Синкэ стучится в дверь ее номера, и, услышав разрешение войти, шагает внутрь. И замирает. Тянь Цзы… конечно, это она. Но, о боги, когда она успела так измениться? Когда милый маленький ангел, маленькое нежное божество успело стать… Синкэ думает, что даже то, как он смотрит на нее — кощунство, потому что он бесстыже рассматривает ее фигуру, не скрытую пышными платьями и широкими одеждами. Она изменила прическу — убрала украшения и косички, начав заплетать простой хвост. Она начала пользоваться косметикой — в голове Синкэ мелькает догадка, что последнее не произошло без участия леди Сумераги. — Здравствуй, Синкэ. От восхищения и изумления он забыл поздороваться. Ли Синкэ тут же падает на одно колено, склонив голову. — Здравствуйте, ваше величество. Я не могу передать словами счастье вновь видеть вас. Тянь Цзы смотрит на него сверху вниз — хотя даже когда он стоит на одном колене, она не намного выше. Ее рост с возрастом практически не изменился. — Синкэ, не веди себя со мной, как чужой, — говорит императрица. А как ему себя с ней вести, если она — такая? Если она не милый ребенок? Если она не маленькое божество, а юная прекрасная богиня? — Вы слишком очаровательно выглядите, — говорит Синкэ, целуя ее протянутую руку. — Это ослепило меня. Об этом Тянь Цзы и говорила Кагуе. Она бесконечно ценила преданность Синкэ, она была счастлива, что такой человек, как он, на ее стороне, без него она бы погибла или стала игрушкой в руках Британии, но… Но. Тянь Цзы задумалась о Синкэ, как о мужчине, тоже благодаря Кагуе, когда та, услышав, что они дали друг другу обещание, решила, что это обещание было продиктовано любовью. Когда Синкэ обещал императрице, что покажет ей мир за пределами Небесного города, она знала про мужчин только то, что они — не женщины. Когда Синкэ спас ее от политического брака — Тянь Цзы знала уже больше, но все равно мало. А потом узнала все, что было положено знать девушке ее возраста. И изменения во внешности Синкэ поразили ее не менее, чем его — ее новый вид. Он стал будто бы еще мужественнее. В глазах поселились мудрость и печаль, осанка осталась той же осанкой воина, волосы он носил все такие же длинные и связанные сзади, и деловой костюм шел ему не меньше, чем военная форма. Вдобавок, его лицо утратило болезненную бледность, которой раньше Тянь Цзы по своей наивности не замечала. — Мы не сразу поедем в Небесный город, — твердо говорит Тянь Цзы. — Мы останемся здесь на ночь. Синкэ напрягается. На ночь? Здесь? Значит… нет, ее величество не может иметь в виду ничего такого. Наверное, она все еще осталась наивной, и искренне верит, что нет ничего двусмысленного в предложении переночевать в одном гостиничном номере. С ним — тем более, он же ее… кто? Защитник? Телохранитель? Друг? Слуга? Де-факто — все сразу, а де-юре? Почему для него это важно?***
Тянь Цзы лежит в постели рядом с Синкэ, повернувшись к нему спиной, и мысленно перебирает в голове все известные ей ругательства, которые успела почерпнуть от жителей внешнего мира. Ситуация глупая до невозможности. Она надела пеньюар, одобренный Кагуей, как «очень сексуальный», заявила, что хочет разделить постель с Синкэ, и это был даже не намек, но… он разделся, лег с ней рядом, и… все. Синкэ стоило огромных усилий это сделать, о чем императрица не догадывается. Спать он, естественно, не может. Лежит спиной к ней, сжимает зубы так, что больно челюсти, и повторяет: она просто не понимает, она осталась ребенком в душе, у нее взрослое красивое тело, но она настолько невинна, что ей не приходит в голову, насколько их положение двусмысленно. Если он позволит себе что-то, что нарушит грань между ними — это будет равно святотатству. — Синкэ, — спрашивает Тянь Цзы, — У тебя есть девушка? — Девушка? Он давится воздухом. Девушка? Может, ее величество имеет в виду Чжоу Сяньлинь? Больше Синкэ не имел дела ни с какими девушками, да и Сяньлинь была его другом, союзником, подчиненной, но не больше. — Тебе никогда не хотелось жениться? — Ваше величество, что вы говорите? — Я говорю обычные вещи, Синкэ! — в голосе Тянь Цзы — непривычные раздраженные нотки. — Тебе двадцать девять! В твоем возрасте женятся! Заводят детей! Это нормально! — Если человек этого хочет, то нормально, — соглашается Синкэ. — А ты не хочешь? Вопрос как будто с подвохом. Или не как будто. Но ответить нужно, нельзя игнорировать вопросы ее величества. — Не хочу. Когда мужчина женится, то он, так или иначе, принадлежит своей жене, как и жена принадлежит мужу. Я же не смогу принадлежать ни одной женщине, кроме вас. — Поэтому ты лежишь со мной в одной постели, повернувшись ко мне спиной, — говорит Тянь Цзы. Синкэ трет переносицу. Нет, это неправильно. Так не должно быть. Не так должно быть. Ей семнадцать. Ему двадцать девять. О боги, она императрица, а он — никто. Даже несмотря на то, что в ее отсутствие был назначен премьер-министром Китая — это ничего не значило. Он был и остался лишь офицером ее армии. — Поэтому, — говорит Синкэ. Именно потому, что он старше — должен быть умнее. Должен поставить грань между ними и при этом никак не оскорбить и не ранить чувства ее величества, ибо ее величество — юная девушка, она взрослеет, и нет ничего странного, что она заинтересовалась мужчинами. Даже то, что ей интересен Синкэ — не странно, наоборот, это логично: она его знает. Остальные для нее — чужие. Синкэ — знакомый, и она ему доверяет. И все. — Я для тебя все еще ребенок, — печально произносит Тянь Цзы. — Да? Я всегда буду для тебя ребенком. Той девочкой, которой ты дал клятву на мизинцах в Вермиллионе. Мне было семь. Тебе — восемнадцать. А когда мы увиделись снова, мне было тринадцать, и я все время только и делала, что плакала — от страха, печали, даже от радости. И ты спас меня от брака с Одиссеем, но ведь только потому, что евнухи распоряжались мной, императрицей, как куклой, чего ты не мог перенести. Я понимаю. Это нормально. Какой взрослый нормальный мужчина увидит женщину в девочке тринадцати лет? Но мне уже семнадцать, Синкэ. Я вижу в тебе мужчину. А кого во мне видишь ты? Императрицу? Ребенка? Женщину? Или Тянь Цзы? Синкэ вздыхает. Спиной он чувствует край ее спины. Если он обернется, то сможет обнять ее сзади, и его нос зароется в ее белоснежные кудри. — Тянь Цзы. Я вижу в вас Тянь Цзы. Этот вопрос тоже оказывается с подвохом. — Врешь. Ты видишь во мне императрицу. Это и был твой настоящий ответ. Но это хорошо, потому что если бы ты сказал, что я для тебя — императрица, это значило бы, что ты видишь во мне ребенка. — Почему вы так думаете? — Потому что меня зовут Цзян Лихуа. Я не Тянь Цзы. Это лишь титул, и ты это знаешь. Синкэ хмыкает. — Вы хорошо рассуждаете. — Синкэ, это просто смешно! — Тянь Цзы садится и щелчком пальцев зажигает лампу на прикроватной тумбочке. — Мы взрослые люди! Мы в одной постели! Что с тобой не так? — Все не так, — он тоже садится, запуская пальцы в волосы. — Я просто… я… Я не вижу в вас ребенка. Больше — нет. Вы красивая девушка. Вы императрица. Вы — Тянь Цзы, вы — Цзян Лихуа, вы выросли, вы… — Я стану совершеннолетней, официально получу всю власть над Китаем, и ты женишься на мне, — говорит Тянь Цзы. — Хочешь ты того или нет. Сердце Синкэ пропускает удар. Она что, решила довести его до инфаркта? И когда она успела стать такой решительной и твердой? Когда она успела научиться говорить властно? Ей было необходимо стать такой, но… Синкэ ожидал от нее иных приказов. Это же глупо. Он никогда не скажет ей вслух, но это — глупо. Выйти замуж за всего лишь одного из офицеров армии Китая, в то время как политический брак с Тянь Цзы решил бы множество вопросов с другими странами, помог бы наладить сотрудничество с Евросоюзом, где, насколько было известно Синкэ, есть молодые красивые парни ее возраста и подходящего статуса. — Ты думаешь, это глупо, да? — Тянь Цзы как будто читает его мысли. Но она сама понимает то же самое — осознает Синкэ. — Неразумно, — мягко отвечает он. — Учитывая все тонкости… Я — далеко не лучшая кандидатура. — Ты премьер-министр Китая. — Временно и номинально. — Я тоже была императрицей номинально. — Мне скоро тридцать. — А мне скоро восемнадцать. Всего-то одиннадцать лет разницы. Не двадцать. Одиннадцать. — Наш брак не принесет политической выгоды. — Правда? Брак императрицы с лучшим военачальником Китая? Союз двух стратегов — политических и военных? Я только начинающий политик, но все мои преподаватели высоко оценивают мои способности. Зачем заключать брак ради международных связей, если можно укрепить связи внутри страны? Синкэ молчит, не оборачиваясь к ней. — Так и скажи — или ты меня не хочешь, или ты настолько меня боготворишь, — заключает Тянь Цзы. — В любом случае, это мое решение. Наш брак. Это мое решение, и, если хочешь, мой приказ. Можешь назвать меня тираном. Синкэ тихо смеется. Тиран и деспот. Но, надо же, как она все хорошо продумала — сразу видно, что решила не на эмоциях, что взвешивала все «за» и «против», что думала не только о своих желаниях. — Что смешного? Почему ты смеешься? Сейчас пойдешь в коридоре ночевать! — сердится Тянь Цзы. Это невозможно. Она и так уже унизилась до предела. Она призналась Синкэ, что он интересен ей, она буквально сделала ему предложение руки и сердца, для чего его еще пришлось уговаривать и заставлять, а он смеется! — Извините. Просто я правда настолько вас боготворю. Тянь Цзы временно передумывает выгонять Синкэ в коридор. — Но наш брак, как я понимаю, будет чисто платоническим? — ворчит она. — Имей в виду, тогда я введу систему наложников. Заведу себе гарем. Если император Чарльз имел множество жен, что мешает иметь множество мужей императрице Тянь Цзы? — Наш брак не будет платоническим, — твердо произносит Синкэ. — И гарем вам не понадобится. Для того, чтобы быть вашим мужем и вашим мужчиной, уверяю вас, хватит меня одного. Он поворачивается на спину и встречается взглядом с ее алыми глазами. — Но я не заберу вашу невинность до официальной брачной ночи. Тянь Цзы снова задумывается, не отправить ли его спать в коридор. Сколько можно ее отвергать? А еще преданный рыцарь, называется. Хотя оставался вариант, который посоветовала Кагуя, но Тянь Цзы и так слишком много всего предложила, и больше ей никаких предложений Синкэ делать не хотелось. А в коридоре есть мягкие кресла. И диваны. Переночует. По ее лицу Синкэ видит, что ее величество злится. И она имеет право злиться. — Прежде чем вы отправите меня к черту, я хотел бы сказать, что заниматься любовью можно и не лишая девственности. Теперь смеется Тянь Цзы. — Ты что, мысли мои читаешь? — Насчет чего? — уточняет Синкэ. — Заняться любовью без утраты вашей невинности или отправки меня к чертям? — И то, и другое, — Тянь Цзы прекращает смеяться. — Только я хотела послать тебя в коридор. — То есть, вы хотите сказать, что знаете, как сделать это без потери девственности? — вдруг осеняет Синкэ. — Но откуда? — Я же живу не в Вермиллионе. У меня есть интернет, — он что, думает, она совсем ничего не понимает? — Я смотрю фильмы, сериалы, аниме, читаю книги и мангу, наконец, я изучала анатомию… — И у вас есть леди Сумераги, — напоминает Синкэ. — О да, Кагуя — просто сокровище, — соглашается Тянь Цзы. — Но давай не будем съезжать с темы. Мы в одной постели, я почти раздета, ты тоже… одет не так формально, мы решили, что поженимся, ты сказал, что мы можем переспать так, что я останусь невинной, и?.. Синкэ съезжает ниже, ложась на кровати так, что вместо подушки его голова оказывается на матрасе. Произносить это сложно — он говорит с ее величеством. Но ее величество только что доходчиво ему объяснила, что это ее желание, соответственно — равноценно приказу, никакого святотатства, наоборот — он сделает ей приятно. В каком-то смысле так тоже можно служить. Ее пеньюар делает Тянь Цзы словно раздетой — прозрачная ткань не скрывает тела. И то нижнее белье, что она надела, бельем называться может лишь формально — веревочки, не более. — А ты меня хочешь, — констатирует факт императрица, остановив взгляд на его натянутых пижамных штанах. И краснеет, потому что она знает многое, читала, смотрела, слышала, но в реальности, с живым, настоящим и любимым мужчиной — ни разу не видела эрекции. Она больше не та застенчивая девочка, но… но это смущает. Синкэ сжимает зубы. Раз, два, три… — Сядьте мне на лицо. Тянь Цзы замолкает и он пугается — вдруг это прозвучало для нее чересчур развратно? Вдруг она сейчас передумает, обидится, возмутится, выгонит его в коридор, а главное — перестанет верить ему, как верила? Смешок Тянь Цзы разбивает замешательство Синкэ в осколки. — Прости, я не хотела, — кается она. — Но Кагуя советовала то же самое. Синкэ сказал бы, что некрасиво признаваться человеку, что его обсуждали с кем-то другим, причем в подобном ракурсе, и ему становится стыдно от мысли о том, что подумала о нем леди Сумераги, которую он уважал, но Синкэ не стал бы одергивать императрицу, да и то, что она говорит ему даже об этом — признак доверия. Что-то подсказывает Синкэ, что в беседе с посторонним человеком повзрослевшая и многое уже понимающая Тянь Цзы следила бы за речью. А он ей — не посторонний. — Значит, я должна сесть тебе на лицо, — Тянь Цзы закусывает губу и выглядит это соблазнительно — как и ее взгляд, которым она проходится по телу Синкэ. — А ты уверен, что тебе не будет больно? Я тяжелая. — Вы легкая, как перышко. Никому из нас не будет больно. Просто снимите белье и… — Синкэ проводит языком по пересохшим губам. На лицо Тянь Цзы вдруг набегает тень. Синкэ снова пугается, что переборщил, но дело снова в другом. — Ты уже это делал, да? Ты… нет, я понимаю, конечно, ты мужчина, ты взрослый, ты спал с другими, и это хорошо, иначе у нас бы ничего не вышло, но… Мне не хочется думать, что ты был с кем-то, и это эгоизм… — она продолжает покусывать пухлые губки. — Это ревность, а не эгоизм, — улыбается Синкэ. — Но не стоит. Верно, у меня были связи с женщинами, — она честна с ним, а он честен с ней. — Но это никогда не было любовью. С того момента, как вы спасли мне жизнь, я жил ради вас. С того момента, как я узнал, что болен — цель моей жизни сосредоточилась на том, чтобы вернуть вам власть, избавив от гнета евнухов. Теперь я здоров, а вы выросли, и… прошу вас, не тяните. Мне не больно, но желание иногда бывает мучительным, — объясняет он. — И… прошу вас, сядьте так, чтобы ваше лицо было напротив моего. Он не хочет, чтобы Тянь Цзы видела и знала, что в момент, когда он удовлетворяет ее — он удовлетворяет и себя. Она узнает обо всех тонкостях жизни мужчины и женщины в постели, и от него, а не от леди Сумераги — впрочем, не факт, что Тянь Цзы уже не узнала от леди Сумераги или попросту из интернета все необходимое, но, в любом случае, пока Синкэ не готов, чтобы ее величество видела больше, чем успела увидеть. Императрица снимает свое подобие трусиков, приподнимает полы пеньюара и осторожно устраивается так, чтобы оказаться верхом на лице Синкэ. Ей стыдно так, что щеки пылают от румянца, ей страшно, что она причинит ему боль, но когда его сильные руки обхватывают ее бедра, поддерживая — Тянь Цзы становится спокойнее. Синкэ контролирует ситуацию — как всегда. Он сделает все, как нужно и правильно — как всегда. Его язык внутри нее — горячий, как огонек свечи. Тянь Цзы жмурится, стонет, ерзает — Синкэ снова аккуратно придерживает ее бедра. Проникает языком глубже, проводит вокруг, туда и обратно, словно выписывает какие-то неведомые иероглифы. Прихватывает губами, посасывает, и снова чертит узоры, пока Тянь Цзы то хнычет, то стонет — и не замечает, что держит ее уже только одна рука. — Вам приятно? — он говорит это, не отрываясь от нее, и его дыхание щекочет чувствительную кожу. — О да, да, да, не останавливайся! — говорит Тянь Цзы, думая, что если он прекратит — она просто взорвется. Разлетится на части, как от взрыва найтмера. Еще, ей нужно еще, ей нужно… — Синкэ! Он слизывает ее соки, поглаживая бедра, кончая в тот же миг, как она выкрикнула его имя. Тянь Цзы переводит дыхание. — Но тебе же тоже хотелось, — говорит она. — Я… могла бы… — Не могли бы, — отрезает Синкэ. — Вы не могли бы. Вам так нельзя. Зря он это сказал. «Нельзя» для Тянь Цзы с недавних пор — как обязательный призыв к действиям. «Нельзя» — значит «можно, но вам почему-то запрещено», и есть разные «нельзя». Нельзя выбегать под выстрелы, нельзя грубить старшим по возрасту людям, нельзя бить животных — это запреты, которые априори должны соблюдаться. Нельзя покидать Вермиллион, нельзя давать лекарства заключенным, нельзя прикасаться к чужому телу, чтобы подарить удовольствие — это запреты, которые могут быть нарушены, а иногда — должны быть. Тянь Цзы меняет позу, пересаживаясь так, что сидит на лице Синкэ, видя его тело. Он не разделся — на нем пижама, но эта пижама не скрывает самого важного. — Мне нравится картина над изголовьем кровати, но смотреть только на нее — скучно, и я хочу еще, — объясняет она свое действие. — Ты же можешь сделать так со мной еще? — Да, только… — Синкэ осекается. Императрица тянет его штаны вниз. Белье — тоже. Его член снова напрягается, и она с интересом рассматривает его, прикасаясь кончиками пальцев, изучая — теперь Синкэ рад, что она не видит его лица, потому что он краснеет, и молит всех богов, чтобы леди Сумераги умолчала о позе 69 — хотя на что он надеется? Как будто источником информации для ее величества была только одна леди Сумераги. Получив возможность учиться, Тянь Цзы получила доступ к интернету, Тянь Цзы была подростком, обычным подростком, а что подростки смотрят в интернете, неважно, какой они носят титул?.. — Делай, — приказывает Тянь Цзы. — Приступай. Синкэ слушается — все равно, что бы он ни сказал, императрица поступит так, как решит сама. Не этого ли он добивался? Не этого ли он хотел, устраивая военный переворот — чтобы решения ее величества принадлежали только ее величеству? Он держит ее за бедра — решившись, позволяет себе коснуться заодно и упругих ягодиц. Вылизывает, так же быстро и глубоко, и чувствует, как ладонь Тянь Цзы обхватывает ствол его члена. Хорошо, что ладонь. Она не умеет, естественно. Она боится сделать что-то не так. Она осторожничает, и ей мешают сосредоточиться сводящие с ума ласки Синкэ, но ему достаточно уже того, что она прикасается. Именно она, именно к нему, ей необязательно даже двигать рукой, но она двигает — и он чудом не кончает сразу, сначала доведя ее до пика, и стонет тоже одновременно с ней. — Вам… утром… рано… вставать… — говорит Синкэ. — Еще не все, — упрямо говорит Тянь Цзы. Но слезает с лица Синкэ и ложится рядом с ним — так, чтобы их лица оказались совсем рядом. — Еще не все. Синкэ кажется, что он понимает ее — все слишком ясно. И как он мог не сделать этого сразу? Тянь Цзы ведь — императрица, а не девица из борделя. Он целует ее, нежно, аккуратно, вкладывая в поцелуй всю любовь к ней, всю преданность, все желание быть с ней, принадлежать ей, вечно, до самого конца. Он целует ее сначала совсем легко, а потом жадно, а потом — так отчаянно, будто ее вот-вот могут у него отнять. Обнимает ее, прижимая к себе, стараясь не сжимать слишком крепко. На его губах все еще блестят ее соки. Тянь Цзы отвечает на поцелуй, неумело, но по ходу действия понимая, как. Жмется к Синкэ ближе, сжимает пальцами его плечи, обвивает руками за шею — он ее, ее, ее, неважно, с кем он был, теперь он — ее, этот мужчина — ее, и он был ее даже тогда, когда она была ребенком, потому что душой он принадлежал ей, а теперь принадлежит и телом, и его тело она еще увидит не раз, сильное, крепкое мужское тело, тело воина, покрытое шрамами, полученными в битвах, когда он защищал ее, сражаясь ее именем. Когда они устают целоваться, Тянь Цзы отстраняется первой и устраивает голову у него на груди. — Только я имела в виду не это, — говорит она. — Хотя… тоже… неплохо. Синкэ почти стыдно. Но не извиняться же за поцелуй? Реакция Тянь Цзы была страстной, она этого хотела и не прогоняет его в коридор, значит, он не совсем ошибся. Да и как он мог не поцеловать ее? Она создана для поцелуев. Она родилась императрицей, но она создана не только для власти. Она создана для любви — небесное дитя, богиня, девушка, словно сотканная из серебра и лунных лучей, нереальная, неземная. Когда Синкэ видел ее впервые, то с трудом мог поверить, что она — настоящая. И сейчас не всегда может в это поверить. Но она настоящая. — Скажи мое имя, и будем спать, — продолжает императрица. — Я хочу услышать, как ты его произносишь. Как твой голос произносит мое имя. Мое, понимаешь? Синкэ прикрывает глаза и приобнимает ее одной рукой. Как все просто… Ее имя. — Цзян Лихуа, — проговаривает он. — Цзян Лихуа. — Правильно, — сонно шепчет Тянь Цзы. — Не забывай мое имя, пожалуйста. — Не забуду, — обещает Синкэ.