Тихие волны вероятностей

Город не лежал у подножия тёмной гранитной скалы. Он не раскинулся привольно и бескрайне, одной окраиной робко прильнув к её каменному боку. Город окружал скалу со всех сторон, как тяжёлое северное море дикий остров, и заканчивался ровно там, где из земли резко, почти внезапно вставала скальная стена. Город был абсолютно доволен своим местом – почти бесконечной равниной и крупной и широкой, как грудная аорта, рекой. Ни одно здание не карабкалось вверх по скале, не цеплялось за отвесные стенки. Чёрная, обросшая деревьями и кустарником, скала возвышалась в центре Города, неуместная, как бородавка на гладкой коже. Сначала с сухим шелестом пригнулась трава, лениво колыхавшаяся на пустынной вершине скалы, придавленная чем-то невидимым. Потом плавно проявился человек, которого в разных мирах знали под разными именами и даже названиями, но больше всего ему нравилось, когда его называли Макс. Перестав просвечивать и став полностью плотным, он оглядел относительно небольшое плато, в центре которого стоял, довольно улыбнулся, ойкнул, чихнул и тут же рассмеялся, когда резкий ветер чуть не сбил его с ног, швырнув в лицо горсть пыли и песка. Макс то ли пропел, то ли прокричал, подняв голову вслед невидимому ветру, длинное слово из одних гласных и одной “л” и с хохотом добавил: – Я вернулся! Вернулся! Этот вопль не был совсем уж безадресным, как иногда людям приходит в голову приветствовать мир или вовсе целую вселенную, собеседник у Макса был вполне конкретный и даже ситуативно плотный и осязаемый, хоть и невидимый в данный момент. Макс этому был совсем не удивлён. Уверенный, что его услышал, кто надо, он занёс ногу, чтобы сделать шаг с отвесного обрыва, и на середине шага исчез со скалы. Будь у этого зрелища несведущие свидетели, они бы достоверно смогли сказать только то, что человек на скале не взлетел и не упал, и конечно не смогли бы объяснить, куда он подевался. А оказался он в Городе, у самого подножия скалы: как исчез в никуда, так и появился из ниоткуда. Но наблюдал за Максом тот, кто знал (или думал, что знал) все его трюки. Наблюдал ревниво, оставаясь то ли движением воздуха, то ли движением чего-то, что ещё легче и непостижимее, – энергии, эфира, воли, звука, намерения? Скорее всего, всем сразу. А когда понял, что обнаруженный на скале Вершитель ускользнул от него, с яростным весельем ринулся искать его на улицах Города. И нашёл. – Эй, Лойсо, мы же договаривались: ты не разрушаешь этот Город, – обиженно пропыхтел Макс, когда с домика неподалёку рухнула башенка, а потом сама собой поднялась и водрузилась на место с самым, если можно так сказать, неодобрительным и упрекающим выражением лица. Крикнуть Макс не осмеливался. Но не потому, что боялся разозлить Лойсо, а потому, что песок и мелкие камешки, которые вихрь кружил вокруг него, могли набиться ему в рот, и он бы потом ещё очень долго ими плевался. – Она могла бы быть крепче! Ты мог бы остаться в гнезде! Твой драгоценный Город не пострадал бы! – прохохотало из вихря, но в тот же миг смеющийся смерч ударился в землю и в серо-золотистых клубах пыли явилась человеческая фигура. Макс и Лойсо. Они стояли друг против друга молча, всматриваясь друг в друга, будто после долгой разлуки изучали, пытались понять, что изменилось, что осталось прежним, что на душе и какие слова рвутся с языка. В каком-то смысле их разлука действительно длилась слишком долго – четыре тысячи лет и один Мост Времени. Но Макс вернулся, как только выправил нить своей судьбы. А Лойсо его встретил, как умел. – Я понимаю, ты соскучился, – проговорил Макс, глаза его сощурились в хитрой-хитрой усмешке. – А ты не думал, что я тоже скучал? – С каких пор ты умеешь по мне скучать, Вершитель? – слегка удивился Лойсо, и Макс поздравил себя: он подловил своего Разрушителя. – Да не по тебе. По Городу я соскучился! – рассмеялся Макс и весь напружинился, ожидая расплаты за мелкую дерзость. Но она была именно что мелкой. Лойсо просто пропустил её мимо себя, оставляя своего визави в сомнениях: забудет или припомнит, припомнит или забудет? Когда Лойсо стал ветром и сроднился со своей истинной сутью, на него время от времени стал находить такой стих. Увязаться за Вершителем Максом, когда тот будет уходить из Мира Стержня, – так и надо. Раз за разом возвращаться в глухой уголок вселенной, где обосновался Макс, – он от него не отвяжется. Оторвать кусок скалы от горы в каком-то захолустье вселенной и притащить его в центр недавно сотворённого Максом города – легко. Однажды заявить, что теперь это место – их одно на двоих гнездо – разве это не так? Макса эта скала неизменно веселила, стоило ему вспомнить, как именно она здесь появилась, благодаря чьему ребячеству завелась. А когда Вершителя что-то веселит, значит, это не просто начинает существовать, а начинает СУЩЕСТВОВАТЬ. И попутно обрастает новыми значениями, смыслами и целями. Вот и этот огромный чужеродный кусок гранита в центре Города не стал исключением. На его вершине Вершитель устраивал себе дом, всякий раз своей волей возводя его заново. Макс, насмотревшись на высокую широкоплечую фигуру Лойсо, в который раз подумал: “Как же хорошо мы друг другу подходим!”, растянул губы в улыбке и, раскинув руки в приглашающем жесте, тихо сказал: – Вперёд. Это было именно то слово, которого ждал Лойсо – он услышал бы его, даже если бы оно было произнесено только в мыслях. Лойсо рванул в небо, с оглушительным свистом упал на Макса и, повалив его на спину, принялся остервенело рвать одежду на нём, сантиметр за сантиметром обнажая тело, по которому соскучился. Вершитель был не против. Вершитель смеялся и шутливо отбрыкивался. Но куда ему было совладать с Разрушителем в таком настроении и состоянии, когда любое прикосновение к нему было невозможно, когда протянутая рука не касалась кожи, а проваливалась в поток воздуха. Зато потом – пройдёт совсем немного времени – Лойсо уплотнится, станет осязаемым и твёрдым. И уже тогда можно будет сойтись с ним в полноценной дикой нетерпеливой любовной схватке. В привычной драке почти не всерьёз. В бешеном соитии и последующих нежных ласках. Макс не был абсолютно беспомощен. Он многое мог себе позволить, в том числе в любом виде разгуливать по собственному Городу, который изначально сам по себе был живым. И оставался таковым, даже заведя немногочисленных обитателей. Макс, посчитав, что уже достаточно потрёпан и гол, движением руки отпихнул Лойсо, будто возведя между собой и им невидимую преграду и, посмеиваясь под нос, преспокойно пошёл прочь, встряхивая отросшей гривой каштановых волос и сверкая голой задницей. Один, два, три… Он считал секунды до того, как Лойсо преодолеет досадное, но хитрое препятствие. Четыре, пять… Макс кожей спины чувствовал жжение от взгляда Лойсо. Шесть, семь, восемь… На девятой секунде Лойсо разрушил то, что ему мешало добраться до обнаглевшего Вершителя. Стеклянный звон осыпающихся обломков – тот невозможный звук, которого ждал Макс. Услышав его, он довольно оскалил зубы, сделал свой последний шаг по мостовой Города и в следующий миг снова оказался на вершине скалы. В гнезде. Макс не любил называть это место гнездом, но не мог не признать, что именно им оно и было. Только для них двоих. Сегодня он “построил” себе здесь нечто похожее на морской маяк, в котором вместо световой камеры была оранжерея. В прошлый раз это была одинокая башня средневекового замка, украшенная кокетливым изумрудно-зелёным штандартом с вышитой золотом вороной. В позапрошлый – большой каменный дом, напоминавший французский шато. Каждый раз Макс влюблялся в свои жилища, и каждый раз Лойсо разрушал их, повинуясь своей природе. Хорошо если простоять им удавалось несколько, условно говоря, часов. Зато Разрушитель не трогал весь остальной Город – таков был его с этим Вершителем договор. Отыскав более-менее приличную комнату в своём новоявленном доме, Макс выдохнул – в поисках подняться пришлось аж на пятый (или шестой?) этаж маяка. Ждать Лойсо ему не пришлось совсем. Едва успев оглядеться, Макс увидел, как стены маячной башни мелко вздрогнули и затряслись, внутренняя штукатурка осыпалась, обнажив камни, меняющиеся между собой местами. Маяк приподнялся над землей. Ветер Лойсо отшвырнул постройку в сторону и закутал оставшегося посреди всего этого хаоса Макса в воздушный кокон. – Дай хоть сарай с кроватью нам сделаю! – кричит Макс. – Нет, – отрезает Лойсо и превращается в человека. – Мне холодно, я хочу тёплую комнату, – продолжает он дразнить распалённого Разрушителя. – Нет, – отрезает Лойсо и делает воздух вокруг ощутимо теплее. – Мне надо помыться. По твоей милости мне в задницу набился песок! – Я набью твою задницу кое-чем другим, – полуговорит, полурычит Лойсо, обнимает Макса и почти бережно укладывает его на траву. Придавливает его собой, раскладывает, прижимая руки и ноги. И целует, ладонью прихватывая горло и языком доставая так глубоко, как не смог бы обычный человек. Лойсо невероятен, думает Макс, не успевая считать, сколько дополнительных полупрозрачных, непрерывно вибрирующих рук отращивает себе его партнёр. Зато Макс остро и совершенно невероятно чувствует их на своём теле. Язык и пальцы снаружи и внутри – везде, где только могут дотянуться. Казалось, Лойсо может проникнуть внутрь просто взглядом. Вершитель знал своего Разрушителя. Его тело было знакомо с бешеным темпераментом Лойсо и каждый раз не без труда выдерживало его неистовый напор. Нечеловеческая природа Лойсо давала ему возможность проникать в Макса так глубоко, что иногда Вершителю казалось, что тот вообще весь целиком в нём. Что, конечно, было чистой иллюзией. Но от таких проникновений его разрывало, бешено трясло, внутренности менялись местами, а кровь одновременно густела и начинала течь быстрее. Он кричал, срывая связки, бился в экстазе, ощущая под кожей мириады колючих звёзд. Так хорошо было. Так невыносимо и переполненно. А потом Макс долго-долго приходил в сознание, обнаруживая себя то под ночным небом среди травы, то возле тёплого валуна, то в одном из укромных местечек Города, то возле самой кромки воды на речном пляже, то на какой-нибудь неудобной черепичной крыше. Всегда бережно укутанным в тёплое одеяло. И всегда в одиночестве. И тогда Макс закуривал сигарету, вытянутую из Мира Паука, благо некоторые привычки не изживаются и за тысячи лет жизни. Пускал дым изо рта, накрывая поземным туманом сигаретного происхождения свой живой Город целиком. Щедро делился с ним весёлой, немного злой силой ветра хаоса, которую великими, но обоюдноприятными трудами отдал ему Лойсо. Городу такое окуривание было полезно. Потому что этот Город с самого начала созидался не одним только Максом, но двумя их силами – Вершителя и Разрушителя. И потому нёс в себе двойственную природу порядка и хаоса. И потому с радостью принимал от Макса его дымную жертву – мириады счастливых микрочастиц, каждая из которых потенциально была способна стать центром нового Большого Взрыва. А Лойсо это знать было необязательно: пусть и дальше пребывает в уверенности, что умеет только разрушать.