Без памяти в тебя влюблен

У него была дурацкая привычка постоянно переспрашивать — ты хочешь? Ты точно хочешь? Скажи мне, что ты тоже этого хочешь! Питер сначала не понимал, но послушно выдыхал согласие ему в губы. А когда наконец-то понял, откуда растут ноги у этих вопросов, долго смотрел в пустоту, пытаясь успокоить куда-то заспешившее сердце. Его никогда не спрашивали. Ему приказывали, распоряжались, будто он не человек, а так… Винтик. Механизм для достижения поставленных задач. И когда он стал свободным, то меньше всего хотел причинить такой же вред кому-то еще. Питер перестал дожидаться вопросов. Он сам говорил “да, пожалуйста”, говорил “боже, как я этого ждал, скорее, ну!”. Говорил и говорил, чтобы у него не оставалось сомнений — Питер хочет этого больше всего на свете. С ним. Сейчас. Каждый раз. Он сжимал его в объятиях, рвано двигался внутри, дышал тяжело, будто за ним гнались все черти ада. Питер знал, что это не от усталости. Он никогда не уставал. Нет. Это оттого, что сердце делалось таким огромным, занимало все грудную клетку, и для легких места не оставалось. Как же тут дышать спокойно… Питер знал. Он много чего успел о нем узнать. Все его имена, его страхи и ночные кошмары, все места на его теле, которых лучше не касаться. Все оттенки его смеха и тысячу тонов голоса. Его нелепую любовь к фруктовому льду — язык после него ледяной, и он ловил Питера, валил на кровать и касался этим ледяным языком кожи на шее. Питер смеялся, отбивался, а в конце концов затихал. Делай со мной, что хочешь, думал он, у нас одни желания на двоих. Он как-то привез Питеру речную жемчужину из очередной поездки на миссию — неровную, странно окрашенную. Питер сделал в ней отверстие каким-то очень крутым лазером в лаборатории Старка и надел ее на длинную тонкую цепочку. Потом на нее же нанизал маленькую металлическую пластину — кусочек вибраниума, который Баки зачем-то хранил еще с Ваканды. Дурацкие сокровища, но Питеру они были дороже всего. Теперь к ним прибавилась память, но ее нельзя было надеть на цепочку. Приходилось перебирать эти бусины воспоминаний в голове, словно четки. Раз за разом. Вот они впервые остались вдвоем посреди ночного парка, и озеро, подернутое инеем, обещало скорый снег. Вот он взял Питера за руку на людном перекрестке, и сердце замерло, казалось, все смотрят, сейчас произойдет что-нибудь такое, но ничего не случилось, кроме тепла, разливающегося по телу. Вот он поцеловал его, нежно, как-то неуверенно, и сердце окончательно расплавилось. Вот. И еще, и еще. Тысячи бусин. Это все было в прошлой жизни. Все эти воспоминания из прошлой жизни. Питера же в его жизни не было вообще. *** Баки ввалился в бар, как к себе домой. Дошел до стойки, заказал джин и выдохнул, отдавая все раздражение от прошедшего дня этому потрепанному месту. Потертые стулья, разномастные стаканы, явно уставший от жизни бармен. В туалете мигает лампочка — все месяцы, что Баки сюда ходит, мигает и мигает, но менять ее никто не спешит. Из хриплых колонок орет какая-то песня, но слов совершенно не разобрать. Когда бармен поставил перед Баки джин, тот кивнул, выложил на стойку купюру и наконец-то устроился на высоком стуле. Потягивать алкоголь, озираясь по сторонам, совершенно не в его правилах, поэтому он в пару глотков осушил стакан, зажмурился и жестом попросил повторить. Можно бы конечно сразу заказать двойную порцию, но он отчего-то никогда так не делал. За спиной раздался грохот, и Баки инстинктивно обернулся. Какой-то парень опрокинул стул и теперь пытался его поднять одной рукой, удерживая другой пару бокалов с пивом. У него это получилось на удивление легко, и Баки мысленно улыбнулся. Парень поднял глаза, посмотрел на Баки, и на секунду замер. Можно было и не заметить, но Баки всегда замечал все такое. Бармен снова грохнул на стойку его выпивку, пришлось отвернуться и расплатиться. Он хлопал себя по карманам в поисках наличных, хотя всегда клал их в один и тот же. Ему вдруг показалось, что он на пороге чего-то… Чего-то важного. Вот еще секунда — и он поймет что-то, и это что-то изменит его жизнь. Но мысль ускользнула. Он досадливо поморщился, вытащил деньги — больше, чем нужно, — положил их на стойку, опрокинул в себя выпивку и ушел прежде, чем бармен отдал ему сдачу. Парня нигде не было видно. Баки его не искал, просто окинул взглядом бар, но тщетно. По пути домой он ухмыльнулся — жаль, что не получилось пообщаться. Парень был в его вкусе, худой, невысокий, с растрепанными кудрявыми волосами и весь похожий на какую-то пугливую птицу. Баки такие нравились, хотя с чего вдруг — непонятно. Раньше его вкус распространялся куда шире. А потом он поймал себя на том, что выискивает определенный типаж. Он знакомился с ними, увозил к себе, стаскивал с них одежду под звуки влажных поцелуев, стискивал в объятиях, но никогда не находил полного удовольствия, такого, от которого внутри расползалась звенящая пустота, а пальцы на ногах поджимались. Но в целом было неплохо. В том баре он несколько раз находил таких. Достаточно трезвых, чтобы они отдавали отчет своим действиям, но все же подвыпивших, чтобы не задавали лишних вопросов. Сегодня он отправился домой один. Зашел, включил свет, скинул одежду и включил воду в душе. Прежде чем залезть в него, он уставился на себя в зеркало — хмурый, постричься бы надо, синяки под глазами вызывали тревогу. На груди болталась цепь с жетонами и дурацкий кулон с жемчужиной. Баки не знал, откуда он появился. Если честно, ему даже не было интересно. *** Питер ругал себя всеми возможными словами. Идиот, дурак, зачем ты туда потащился? Какого черта? А если бы… Что именно могло случиться, он не знал. Ничего, конечно, но тревога расползалась по телу лихорадкой. Баки. Его глаза, уставшие, изучающие. Раньше они бы вспыхнули узнаванием, в уголках бы собрались морщинки, будто от улыбки. Баки умел так — улыбаться только глазами. А теперь он едва скользнул по Питеру взглядом и отвернулся. Питер часто представлял себе их встречу. А потом вдруг увидел Баки на улице — под одиноко горящим фонарем. Он стоял, опершись о столб, и смотрел куда-то перед собой. Из бара за ним вышел какой-то парень, Баки ожил, протянул ему руку и притянул к себе. Они постояли так какое-то время, нетрезво покачиваясь, а потом сели в приехавшее такси. Питер видел, как Баки целовал того парня на заднем сидении. Машина даже не успела отъехать! И нужно было бы выйти из тени, вдруг кто заметит его тут, в самодельном паучьем костюме, начнутся крики, вопросы, придется делать ноги, но Питер не мог сдвинуться с места. Сердце сжала невидимая рука, собрала в горсти и выдавила из него всю кровь. Он думал, что больнее, чем после смерти Мэй, ему не будет. Или когда он даже не сумел попрощаться с Баки перед тем, как Стрендж прочитал заклинание. Баки бы, конечно, не запомнил, но Питер… О, как он потом жалел, что у него не получилось в последний раз посмотреть ему в глаза, уткнуться лбом в лоб, прошептать на выдохе, скороговоркой “ялюблютебя”. Может, еще “прости”. Но никакого “прощай”. Питер думал, что больнее уже не будет. Как же он ошибался. Он приходил сюда снова и снова в надежде увидеть Баки. И порой ему это удавалось. Он жадно всматривался в одинокую фигуру, не в силах отвести взгляд. Иногда он позволял себе следовать за ним — на расстоянии, конечно, по крышам. Баки не переехал, все еще жил в той же квартире, которая помнит шепот Питера, его смех, их дыхание. Или забыла. Черт его знает, как это заклинание работает. Иногда Баки уходил из бара не один. В такие вечера Питер сразу же покидал свой наблюдательный пункт. Дома он стоял под горячим душем, пока кожа не становилась красной, пытаясь смыть с себя память о том, как переплетались пальцы живой руки Баки с чужими. То, что случайные любовники Баки чем-то напоминали Питера, было ожидаемо. Сам Питер кого-то напоминал Баки, и у этого кого-то было имя. Известное, самое американское имя в мире. Патриотичнее некуда. Питер нашел фотографию молодого Стива, еще до сыворотки — тощий, нескладный, какой-то нелепый, но трогательный до ужаса. Обида подступила к горлу удушливым комом, но Питер ничего не сказал. Да и зачем. Без того все ясно. Вот такая отрезвляющая пощечина для замечтавшегося героя. У Питера было, чем заняться, ему не обязательно было быть сталкером Баки Барнса. У него был костюм, паутина, преступники, соседи — дружелюбные и не очень, крошечная квартирка под крышей с отлично открывающимся окном и работа. Он писал курсовые за ленивых студентов, и заработать на этом получалось вполне прилично. На жизнь хватало. Питер решил, что больше не сунется в тот бар. Может, еще только раз? Или два… Теперь, когда он уверился в том, что Баки его не узнал, это в принципе было безопасно. Еще бы глупое сердце не болело. Но разве ж ему объяснишь… *** Баки снова зашел в бар по пути домой. Чуть было не прошел мимо, но в последний момент что-то потянуло его туда, и он не стал сопротивляться. Подошел к стойке, хотел было помахать бармену, но перед ним как из-под земли выросла вихрастая голова, он даже от удивления выругался себе под нос. — Что? — парень обернулся, взгляд его прошелся по лицу Баки, — Извините, я вас не заметил… — Все в порядке. Заказывай. Я не спешу. Парень попросил у бармена джин. Баки усмехнулся, припоминая, что в прошлую их недовстречу тот нес пиво. Видимо, сегодня нужна была тяжелая артиллерия. — Сложный день? — Не сложнее, чем обычно, — он бросил через плечо, забирая заказ. — Здесь сегодня народу как-то много, еле столик нашел. Праздник что ли? — Черт его знает. Не слежу за календарем. Парень улыбнулся, и у Баки закололо кончики пальцев. Такая открытая улыбка, он такую уже видел, но где, у кого? Он ни за что бы не вспомнил. Через пару минут он отправился на поиски с трудом добытого столика с двойной порцией джина в руке и с надеждой на близкое знакомство. Может, парень уже был с кем-то? Тогда можно просто уйти, не страшно. Но, может, он был и один. В конце концов, за спрос денег не берут. — Можно? — Баки указал на свободный стул. Парень кивнул, не сводя с него глаз. И пока Баки садился, и пока снимал шарф и тонкие перчатки, он чувствовал на себе его взгляд. — Питер, — парень протянул руку. — Баки, — он пожал ладонь, удивляясь тому, какой горячей была его кожа. — Крутая рука, — Питер кивнул в сторону металлических пальцев, едва виднеющихся из-под длинного рукава куртки. Баки ухмыльнулся. Вот уж глазастый! Обычно объяснять свой протез приходилось чуть позже, но никто не убегал в ужасе. А тут вот так сразу, в лоб… — Да ерунда. Взял первую, которая попалась на глаза. Питер рассмеялся, обнажая шею, и у Баки перед глазами пронеслись пророческие кадры — вот он прижимается к ней губами, ведет по ней языком, выше, до самого уха, чтобы слегка прикусить мочку. Вот он слегка сжимает ее живой рукой, чтобы чувствовать чужое тепло в полной мере. Вот он кладет на нее руку, сзади, и притягивает к себе Питера, а потом целует… — Слушай, как насчет… Но Питер не дал ему договорить, опустил на стол стакан, из которого так и не успел сделать ни глотка, и сказал: — Думаю, ко мне ближе. Я живу вон там, — он махнул куда-то за спину. — Пара кварталов. Можно пешком. Баки пожал плечами — пешком так пешком. Тоже неплохо. Они молча допили джин, то и дело бросая друг на друга красноречивые взгляды. Молча встали, молча вышли на улицу. Питер зачем-то остановился под фонарем возле входа — Баки обычно ждал там такси, — и пару секунд смотрел в пустоту перед собой. — Идем? — он протянул ему руку, и Баки ухватился за нее, переплетая пальцы. Ему отчего-то нравилось так делать. Это казалось правильным и совсем не дурацким, как он думал раньше. Питер потянул его за собой вдоль неосвещенной дороги. Они шли, с неба падал редкий пушистый снег. Баки поначалу хотел что-то сказать, разбавить тишину, но она внезапно стала уютной. Поэтому он просто следовал за Питером до самой квартиры. Питер потянулся к выключателю, но Баки успел перехватить его руку, сжать запястье. Они смотрели друг на друга в тусклом свете, пробивающимся из общего коридора, какую-то секунду, а потом все закрутилось в сумасшедшем водовороте. Поцелуй, еще, жалящий, безжалостный. Баки с треском захлопнул дверь, Питер выдохнул “замок, там еще замок”. Баки наощупь нашел этот замок и повернул его. — Где у тебя кровать? Веди. Питер попятился, на ходу срывая одежду с себя, с Баки, бросая ее под ноги. Не все ли равно? Баки не отставал, так что к кровати они подобрались практически голыми. Оставались расстегнутые джинсы и белье. От этого тоже нужно было срочно избавиться. Баки повалил Питера на кровать, взялся за пояс и потянул штаны вниз. Пресс Питера подрагивал, он неловко перебирал ногами, пытаясь помочь, но только все усложнял. Баки усмехнулся — какой нетерпеливый. — Тссс! Не дергайся, подожди. Баки наконец-то стянул с Питера штаны вместе с бельем. Белая кожа Питера светилась в свете луны, льющемся из окна. Красиво, черт, других слов нет для этого. Просто красиво. Баки быстро избавился от одежды и лег рядом, прижимая Питера к себе, снова целуя его, касаясь каждого сантиметра голой кожи, до которого мог дотянуться. Он провел пальцами по груди, по животу, чуть задержал руку у границы мягких волос в паху. — Ты… — Да. Да, я хочу. Шепот обжег его губы. Баки уставился на эти губы — тонкие, сухие, зацелованные. Ему показалось, что это самые лучшие губы в мире. Идеальные. Как и весь Питер. Как он отзывался, стоило коснуться его, сжать член, провести по нему вверх и вниз, а потом еще и еще, добыть такой сладкий стон. Как он вырвался из объятий, сел между его ног, пробормотал едва различимое “хочу тебя отсосать” и накрыл губами головку члена — мягко, медленно, обводя языком по кругу, нашел в складках покрывала металлическую руку Баки, вцепился в нее мертвой хваткой. Как он отсасывал — художественно, с душой, взгляд невозможно было отвести, хотя порой глаза грозили закатиться от кипучего удовольствия. Но Баки смотрел, перебирал пальцами его волосы, шипел сквозь зубы, когда молчать уже не было никаких сил. Питер улыбался — с членом во рту, довольный произведенным эффектом. Как он будто бы предугадывал его движения, повторял и повторял — да, давай. Сделай это. Ну же, быстрее! Еще, ближе, еще немного! И Баки подчинялся, завороженный этой магией. Питер отдавался ему, будто в последний раз, закусив мякоть ладони, чтобы не потревожить соседей своими стонами. Стены тонкие, картонные, давно уже ночь. Нужно бы аккуратнее, нужно бы… Но стоны то и дело вырывались на свободу, такие сладкие, такие желанные. Баки навалился на него, уперевшись руками по обе стороны от его головы. Нужно было заткнуть его, запечатать эти звуки поцелуем. Никому нельзя их слышать. Никто не должен. Только он. Только Баки. Питер кончил, выгнув спину, впечатавшись грудью в Баки. Он что-то шептал, но различить слова было невозможно. Баки в последний раз подался вперед, так глубоко, как только мог, и отпустил тормоза, позволяя себе кончить. Они никак не могли отдышаться, и Питер вдруг засмеялся — тихо, легко, будто вспомнил старую шутку. — Ты чего? — Баки посмотрел на него с любопытством. — Да так. Ощущение, будто сердце бьется везде и сразу. Знаешь, как будто других органов не осталось. Только сердце. Даже в пальцах ног — и там стучит. — Да. Да, есть такое. Баки провел кончиками пальцев по груди Питера и встал с кровати. — Нужно бы в душ. — Да, — Питер махнул рукой в направлении прихожей, — он там, не заблудишься. Чистые полотенца в корзине под раковиной. Баки стоял под душем и пытался распутать сложный клубок чувств — он до этого момента как-то и забыл, что они у него есть. Такие. Настолько интенсивные. Это было слишком. Нужно было уйти отсюда, остыть, смахнуть с себя всю романтическую чепуху. Но его тянуло назад, в теплую кровать, как магнитом тянуло. Неясно, какая сила преобладала, поэтому он продолжил стоять неподвижно. — Ты уж прости, но придется потесниться, иначе потом только с кожей отскребать от себя все вот это вот… Баки усмехнулся, отходя в сторону, прижимаясь спиной к стенке душа. У “всего вот этого вот” было название, но Питер, видимо, из стеснительных. Что было неожиданно — до этого момента он никаких признаков смущения не подавал. Баки обнял его, аккуратно, позволяя воде течь между ними. Питер же уничтожил и это расстояние — притиснулся, вжался в него, обвил руками и удобно устроил лицо у него на груди. Они постояли так пару минут, без движений и разговоров. Баки встрепенулся: — Ну так ты “все вот это вот” не отмоешь. Давай я вылезу. — Да, сейчас. Сейчас, — ответил Питер, но не отпустил его. Потерся щекой, вздохнул, тяжело, обреченно. — Конечно, иди. Баки вылез, схватил полотенце, вытер мокрые волосы и обернул его вокруг бедер. — Я пойду. — В смысле совсем? — Питер высунул голову из душевой, — Или из ванной? — Пока что из ванной. — Если хочешь, у меня в морозилке есть фруктовый лед. Баки уселся на кровать, озираясь по сторонам. На зеркале что-то блеснуло в свете туманной луны, какая-то точка, похожая на странный снайперский прицел. Можно было остаться сидеть, плюнуть, ну подумаешь, что-то там блестит, какая вообще разница? Но Баки был любопытным. Он медленно подошел, на всякий случай готовый к атаке — хоть в последнее время было спокойно, но мало ли? Чем длиннее затишье, тем мощнее потом взрыв, это он знал наверняка. Но ничего не случилось. На углу зеркала висела цепочка. Самая простая, копеечная. А на цепочке — тонкая, маленькая пластина. И жемчужина. Кто вообще просверливает жемчуг насквозь? Дурость какая-то. Баки вернулся за своими джинсами, вытащил из кармана цепочку с жетонами и кулоном. Поднес одну жемчужину к другой. Они были разной формы, неправильной, но выглядели сестрами. Странно, конечно. Но Баки ничего не хотел об этом знать. *** Питеру редко приходили сообщения. Он ни с кем не общался — может, пара знакомых, с которым раз в пару месяцев можно встретиться, чтобы окончательно не одичать. В основном с ним связывались по работе. Но это сообщение. Ох… Оно было другим. Он пялился на экран уже добрых пять минут, но никак не мог найти слов, чтобы написать ответ. “Привет, Питер! Как насчет прогулки и кофе? Сегодня или завтра вечером, выбирай сам. Баки” Баки. Он все же ему написал. Питер удивился, когда Баки попросил его номер. Думал, это так, для отвода глаз, чтобы Питер не чувствовал себя использованным. Но номер дал. А как же иначе, это ведь Баки. Дал, но ничего не ждал. Совсем не ждал. Просто каждые пять минут проверял телефон, в кои-то веки вывел его из беззвучного режима и пару раз выскакивал из душа — в пене и оставляя за собой лужи, — потому что ему показалось, что телефон пиликнул. Разве же это ждать. Как насчет прогулки. Сегодня. Или… Конечно, сегодня. Или это — слишком? Нужно сделать вид, что у него есть жизнь. Конечно, нужно бы ответить через пару часов, мол, прости, не сразу увидел сообщение, был занят чем-то неимоверно крутым, может, чуточку опасным. Сегодня уже не выйдет, да и завтра сомнительно. Я напишу, ага. Ага. “Сегодня я свободен. И завтра тоже. Выбирай сам.” Идиот. Отчаявшийся дебил. Ну кто вот так — в лоб?.. Но это же Баки. Сердце Питера до сих пор сладко сжималось, стоило ему вспомнить о вчерашней ночи. Как Баки смотрел на него, как целовал. Он изменился, нежности в нем поубавилось, но, может, его нежность была не для всех, может, только для Питера? Сердечко стучало бешено, голова отказывалась в это верить — Баки был здесь, с ним, над ним, в нем… Спустя столько времени, когда Питер уже похоронил всякую надежду. А стоило всего-то зайти в бар, а не висеть на стене дома напротив. Нужно было бы подумать о том, что делать теперь, когда Баки хочет увидеться снова. Сказать ему? Когда? Да и что тут скажешь… Привет, мы с тобой были дико влюблены, ты поставил сигнализацию на окна у себя в квартире, чтобы я среди ночи незаметно не сбегал разбираться с преступниками, ты предложил мне жить вместе, это было так в твоем стиле, так буднично, в одной руке ты принес мне чашку чая, а в другой — ключи от твоей квартиры (даже без бантика, а мог бы, знаешь ли, для усиления торжественности момента), я согласился. Но потом бух! бах! — и все обо мне забыли. Ты обо мне забыл. Ну что, к тебе или ко мне? Кажется, это не лучший вариант. Может, просто пока что… Мысль оборвалась, стоило телефону коротко пиликнуть. “Я купил кофе и уже иду к тебе. Был неподалеку. Собирайся.” Питер встал с кровати, подошел к окну и прижался к нему лбом. На улице было морозно, люди кутались в шарфы, начало смеркаться, и фонари вылавливали из наступающей темноты редкий снег и прохожих. Питер сразу же узнал Баки, как только он повернул из-за угла. Широкие плечи, уверенная походка, то и дело осматривается по сторонам. Привычка, объяснял он Питеру, мало ли что. А Питер смотрел только на него. Всегда — только на него. Питер подумал, что нужно бы одеться, а то расхаживает здесь в пижамных штанах, они собирались идти куда-то, гулять, кажется. Гулять. Нужно найти одежду. И завести привычку убирать вещи на свои места, чтобы не приходилось лихорадочно искать по дому второй носок, как сейчас. Где же он был? И футболка. Свитер. Нужен свитер… Когда в дверь постучали, Питер замер, как олень в свете фар. Выдохнул, бросил куда-то в угол найденные вещи и пошел открывать. Выдох. Вдох. — Привет! Заходи. Извини, я тут… В общем, подожди немного, пожалуйста. Баки окинул его взглядом, кивнул и закрыл за собой дверь. — Ты проходи. Не стой здесь. Питер тронул его за плечо, заглянул в лицо. Баки посмотрел ему в глаза, едва заметно улыбнулся и скинул тяжелые ботинки. — Садись, сейчас… Баки поставил стаканы с кофе на стол. Снял перчатки. Снял куртку. Сел на краешек кровати и уставился себе под ноги. Питер только сейчас понял, что Баки ни слова не проронил за прошедшие пару минут. — Хэй, у тебя все в порядке? Питер стоял перед ним, так и не успев одеться. Серые фланелевые штаны болтались на худых бедрах, в руках — добытая из недр шкафа футболка. Баки машинально протянул к нему руку, но отдернул ее. — Холодная. Он подышал на ладонь, потер ее о металл другой руки, и только потом позволил себе коснуться Питера. Притянуть к себе, уткнуться лбом ему в живот, зажмуриться. Питер старался не двигаться, чтобы не спугнуть этот момент. Он слышал, как по венам несется, бурля, кровь. Слышал, как тяжело дышит Баки. Он осмелился положить руку ему на затылок и запустить пальцы в спутанные волосы. — Серьезно, все хорошо? Питер начал всерьез переживать. Может, случилось что-то ужасное? Жуткое? Может, кто-то умер? Или Баки заболел? — Да. Да, — Баки откашлялся и поднял к нему лицо. — Ты не подумай чего такого, но может никуда не пойдем? — Останемся здесь? — Да. Питер кивнул, отогнул одеяло, валявшееся на кровати, забрался под него и выжидающе уставился на Баки. Тот ожил, скинул с себя всю одежду, только трусы оставил, и скользнул к Питеру. — Я холодный. — Это совсем не страшно, — выдохнул Питер, прижимаясь к нему. — Все в порядке. Все было в порядке. Он размеренно дышал Питеру в макушку, а тот устроил нос в ямке между его ключицами. Баки пах так… Как Баки. Если бы только он мог вспомнить Питера, боже, если бы это только было возможно! Какое это мучение — быть так близко, но быть практически незнакомцем. Но мучение сладкое. Это нужно признать. Питер знал, если он сейчас завозится, Баки обнимет его еще крепче, закинет на него ногу и недовольно что-нибудь пробурчит. Знал — если он прижмется губами к коже, поведет выше, на шею, на подбородок, Баки шумно выдохнет, прошепчет “неугомонный, а”, но ни за что не откажется заняться сексом. Питер все это знал. И остался лежать неподвижно. На улице окончательно стемнело, и лунный свет, разрезанный оконной рамой, выхватывал из темноты скромное жилище Питера. Вот стол, вот старый деревянный стул, покосившийся шкаф, в недрах которого, в пакете из продуктового, лежит костюм Человека-Паука, а рядышком, в другом пакете — паутинометы. Вот микроскопическая кухня, на столешнице которой остывают два кофе. Вот кровать, на которой лежит он, Питер, рядом с мужчиной, которого он любит. И вот мужчина, для которого это все — чужое. — Питер, — Баки говорил мягким, обволакивающим шепотом. — Выгони меня. — Что? Зачем? — Я боюсь, что сам не смогу уйти. — Почему? — Питер замер в ожидании ответа. — Потому что здесь ты. *** Баки рассказал ему, кто он, через пару недель. Питер усиленно делал вид, что в целом в курсе — видел его по телевизору, конечно, а где же еще. Кивал, задавал вопросы, ответы на которые знал, и обещал никому-ничего, хотя Баки от него таких обещаний не требовал. — Ну, а у тебя какие секреты? — Баки легко стукнул его по носу пальцем. — Рассказывай! Питер улыбнулся. Что угодно бы рассказал, но не это. Да и как такое расскажешь. — Никаких секретов. Я очень скучный человек. Живу себе, пишу курсовые и ботаню. — О да, я видел все эти книги. Признаться, даже пролистал одну, пока ты был в душе. Картинки не очень интересные. Легкий смех Питера разнесся над Центральным Парком, пролетел над замерзшей гладью озера и растворился в морозном воздухе декабря. — Я надеюсь поступить в следующем году, если получится. Нужно набрать баллы на стипендию. — Я уверен, что получится! — Баки взял его на плечи, для верности встряхнул. — Если что, говори! Не знаю, чем я могу помочь, но что-нибудь придумаю. Чем Баки мог ему помочь… Питер иногда просыпался среди ночи, когда они проводили ее вместе, и заставал Баки в какой-то прострации. Он лежал на кровати, глядя в потолок, и не реагировал на внешние раздражители. Порой его плотно сжатый кулак лежал над сердцем — костяшки белые, ладонь дрожит. Питер разжимал его пальцы, целовал каждый, успокаивая. Все хорошо. Все будет хорошо. Раньше такого не было. Он спросил его об этом, и Баки не сразу нашелся с ответом. — Я не знаю. Иногда накатывает. Пустота, знаешь? Как будто что-то должно быть, а этого нет, но я не знаю, что именно потерял. Странное чувство. Тревожное. У меня с эмоциями не очень хорошие отношения после… После всего, в общем. Не думаю, что это что-то страшное. Тебе не о чем переживать. Питер скомкал салфетку. Что он мог сказать… Их отношения миновали фазу неопределенности и сразу встали на уверенные рельсы. Все покатилось — ночи вместе, звонки, сообщения, какие-то личные шутки. Но радость Питера от этого была какой-то отравленной. Он чувствовал, будто обманывает Баки, крадет у него что-то, но не знал, как иначе. Особенно, когда Баки было тревожно. Пару раз Питер хотел рассказать, но закусывал губу, чтобы остановить грозящий вырваться на свободу поток слов. Баки потерял его. И снова нашел. Но пазл все равно не сложился. Баки отвез его за город. Взял у кого-то ключи от коттеджа, и они целые выходные провели вместе. Снега было немерено, куда ни глянь — белым бело. Они бросались друг в друга снежками, и Питер контролировал себя, чтобы не бросить слишком сильно и не вызвать лишних подозрений. Баки даже сварил глинтвейн, они пили его, расположившись на полу возле камина. — У тебя раньше так бывало? — спросил Баки, подкидывая дрова в огонь. — Чтобы — сразу? Может, я говорю только за себя, но у меня ощущение, будто я тебя сто лет знаю. Как будто мы какие-то кармические близнецы из прошлой жизни. Чушь, конечно. Скорее всего, это горячее вино. Не обращай внимания. — Нет, — без зазрения совести соврал Питер, потому что потом последовала чистая правда. — Только с тобой. Баки подхватил его на руки, прижал спиной к деревянной стене. Питер обвил его ногами, и горячее счастье накрыло его с головой. Такое огромное, что никак не могло поместиться внутри — и Питер рассмеялся. Баки целовал его улыбку, щеки, нос, шептал “ну зачем ты такой, а? Для кого ты такой?”, а Питер думал: “для тебя. Только для тебя.” Они занимались сексом на кухне, в гостиной возле огромного окна, на полу перед камином — пошлое клише, но какая разница, если он так хотел? Питер готов был отдать ему все на свете, все, что у него осталось. Время шло. Время бежало, неслось нескончаемым потоком. А потом врезалось в бетонную стену. Питер отлеживался дома после не самой удачной вылазки. Ребра болели, все тело болело. Голова трещала, грозя расколоться надвое. Телефон пару раз звонил, приходили сообщения, но сил дотянуться до него не было. Слишком больно. Через час, может быть, через два. Он почти уснул. Тяжелые шаги за дверью заставили его открыть глаза, чуйка вопила — спрячься! Сейчас же! Но плохо было настолько, что он зажмурился в надежде, что ему показалось. — Питер? — позвал Баки через дверь. — Питер! Питер молчал. Может, он уйдет? Может, подумает, что дома никого? Может… Дверь с грохотом распахнулась. Баки, в спину которого бил тусклый свет, казался великаном из сказки. — Твою мать! Питер! — он оказался рядом за секунду, падая на колени перед кроватью. — Какого черта? Почему ты… Что с тобой? — Все в порядке, — Питер закрыл глаза. — Мне просто нужно отлежаться. — Отлежаться? Тебе нужно к врачу. Ты можешь встать? Питер посмотрел на него. Казалось, что Баки по-настоящему страшно. Его взгляд скользил по лицу Питера, по телу — по синякам и ссадинам, по жутким царапинам. Слава богу, Питер снял костюм, слава богу, пнул его под кровать. Если достаточно глубоко — просто великолепно! — Баки, просто… Не нужно. Мне нужно полежать, дай мне поспать. — С ума сошел? А если сотрясение? Нельзя спать, Питер. Не закрывай глаза, ну же, смотри на меня. Я сейчас позвоню, за тобой пришлют вертолет. Потерпи, ладно? Не отключайся. Питер вздохнул. Собрал все оставшиеся силы и попытался сесть. — Да лежи ты, твою мать! Просто не двигайся. Где чертов телефон… — Баки. Мне не нужен врач. Послушай же ты, почему ты не слушаешь, — в голосе Питера послышались истеричные нотки, и Баки замер. — На мне все заживает. Я регенерирую. Нельзя, чтобы кто-то узнал об этом, могут быть проблемы. Баки поднялся на ноги, постоял пару секунд и зашагал к двери. “Вот и все”, пронеслось у Питера в голове. Он уйдет, конечно же уйдет. Но Баки закрыл входную дверь и вернулся, на ходу сбрасывая куртку. — Подвинься. Баки лег рядом, аккуратно устроил ладонь на щеке у Питера и сказал: — Спи. — Но я должен… — Все завтра. Спи, Питер. Питер подчинился. Утро застало Питера врасплох. Казалось, он только что закрыл глаза, а через секунду в них уже бил яркий солнечный свет. Он вскочил, потряс головой, оглянулся — Баки нигде не было. Конечно. Питер встал, подошел к зеркалу. Зажило не до конца, кое-где оставались синяки, но в целом все было не так плохо, как можно было ожидать. Он умылся, почистил зубы, засунул голову под холодную воду, чтобы немного прийти в себя. Думать о Баки не хотелось. Думать о нем было страшно. Он терял его однажды, но теперь это казалось таким нелепым, таким глупым. Все же было хорошо! Никаких пришельцев, заклинаний, сумасшедших людей с супер-способностями. Только он, Питер, который напортачил. Зачем вообще было лезть, почему ему не сиделось спокойно? Разбитое сердце же было неплохо склеено. А теперь снова пошло трещинами. “Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я так люблю тебя… Все люблю. Всю мрачность, всех демонов, каждый шрам, каждую ухмылку. Я люблю тебя. Прости.” А кроме этого в голове было пусто. Питер сел на пол возле раковины, холодная вода с волос стекала по плечам, по спине, по груди. Какая разница. Нужно бы залезть в душ, но сил стоять пока не было. Глаза закрывались. Нужно немного подремать. Нужно дойти до кровати. Нужно… Он очнулся, когда чьи-то сильные руки подняли его с пола. — Ты вернулся, — горячо зашептал Питер, — это правда ты? — Да. Баки сел на кровать, усадил Питера к себе на колени, прижал его аккуратно, бережно. Взял его за подбородок, приподнял лицо, заглянул в глаза. — Я тебя знаю. Это был не вопрос. Питер не знал, что ответить. — Я тебя знаю. Это как сон, все время ускользает, когда пытаешься вспомнить, но черт! Скажи мне, что я не схожу с ума! Я тебя знаю. Мое сознание, оно часто путается, потому что… Хотя, ты наверняка знаешь, почему. Питер кивнул, не в силах отвести глаза от его лица. Так близко. Так невозможно близко. — Я знаю. Прости. Это сложно объяснить. Баки вытянул армейскую цепочку из-под воротника свитера. На ней — два жетона и кулон с жемчужиной. — Ты дал мне его? У тебя похожий. Я видел, он был на зеркале. — Нет. Ты. Ты привез их с какого-то задания, отдал мне одну. Я даже не знал, что у тебя есть вторая. Ты мне не показывал. — То есть мы были близки? Скажи мне, я должен знать. Я не могу. Не могу. Мозг горит, будто я снова там. — Мы… Да. Мы были очень близки. — Я любил тебя. Я чувствую, что любил. Это так странно. Я забыл тебя, но у сердца своя память. Так нелепо! А я никак не мог понять, отчего я западал на тощих пацанов, с чего бы вдруг, раньше я никогда… — Это не из-за меня, Баки. Я думаю, это из-за Стива. Я думаю, ты и на меня сначала запал из-за него, а как уж потом — понятия не имею. — Что? Из-за Стива? — Баки нахмурился. — Но я никогда не смотрел на Стива в этом смысле. Нет. Питер выдохнул с облегчением, хотя радоваться все равно было нечему. Такой сумбур, такой бред. Что теперь будет? Что делать? — Послушай, как бы ты не был на меня зол или обижен, нельзя никому говорить обо мне. Никто не должен знать, что я… — Человек-Паук? — Баки поднял бровь. — Догадаться было легко. Единственный супер-герой, который орудует здесь и не суется в глобальные драчки — это он. Так себе маскировка, знаешь ли. И я не злюсь, — его взгляд смягчился. — я просто немного в замешательстве. — Я понимаю, — Питер кивнул, — что ты хочешь знать? Я все расскажу, спрашивай. — Ничего. Я ничего не хочу знать, Питер. — Но это ведь нечестно, что я знаю, а ты — нет. Баки улыбнулся. Открыто, будто наконец-то был счастлив. Сердце Питера пустилось вскачь, он обхватил его плечи, приподнялся, прислонил свой холодный лоб к его горячему. Так хотелось поцеловать эти упрямые губы, но он не знал, можно ли? Баки поцеловал его сам. Нежно, так аккуратно, что у Питера поджались пальцы на ногах. Как раньше, как тогда. Когда Баки был его, весь его, полностью. — Я знаю, что без памяти в тебя влюблен. Этого мне достаточно.