Память

В Гонконге уже отцвела слива, когда двери поезда открылись, впустив внутрь толпу пассажиров. Хуа Чэн всегда чувствовал себя неловко в общественном транспорте, предназначенном для людей на пятнадцать сантиметров ниже его, и этот день не стал исключением. Возвышаться над десятками голов мужчин и женщин — уже привычное дело, конечно, но всë ещë неприятное. Лучи солнца, пробивающиеся сквозь прямоугольные окна, щекотали его шею. День переходил в мягкий и прохладный вечер, какие всегда бывают в апреле. Хуа Чэн, уставший от очередной смены, нетерпеливо вглядывался в заученные пейзажи города. Многотысячные провода, россыпь низеньких домиков, которые были бы безликими без неоновых кричащих вывесок и люди, бегущих из стороны в сторону. Изо дня в день ничего не менялось. Работа на кассе была удивительно пресной и тоскливой: раньше и подумать было нельзя, что человеку может быть настолько скучно. В магазине часто пахло хлоркой, а иногда — Хуа Чэн так и не понял, почему — карамелью, и эти запахи теперь стойко ассоциировались с рутиной. Жизнь совсем обесцветилась в последние годы. Музыка в единственном наушнике, который не разрядился, отвлекала от гнетущих мыслей. Повторится обычный сценарий: ужин — ночь, проведëнная за компьютером — неспокойный сон за кассой — обеденный перерыв — конец рабочего дня. Ничего не менялось уже второй год. Не то, чтобы Хуа Чэну было, на что жаловаться, конечно. У многих и этого нет. "У многих и этого нет”, — эта фраза уже успела превратиться в девиз. Хуа Чэн, засмотревшись на потухающий закат, не заметил, как его рука соскользнула по поручню влево, туда, где ей совсем не место — к кисти другому пассажиру. Мужчина поблизости, кажется, заметил это недоразумение, но никаких попыток отстраниться не предпринял. Его волосы были слишком длинными для мужчины, такими, что достигали поясницы. Люди в вагоне, стоявшие около него, кидались осуждающими взглядами, но незнакомец в белой рубашке и белых джинсах был спокоен, даже равнодушен к окружающим. В его ухе Хуа Чэн заметил маленькую золотую серëжку. Поезд резко затормозил, останавливаясь на очередной безликой станции. Вместе с другими людьми, не сумевшими устоять, Хуа Чэна дëрнуло влево. Динамики громко объявили название остановки, а рука предательски продвинулась дальше, прямо к пальцам незнакомца. Хуа Чэна как будто ударило током. Шум десятков людей, плотно набившихся в вагон, теперь исходил из-под толщи воды. Дыхание перехватило, как если бы лëгкие наполнились влагой. Действительность стала далеко и незначительной. Хуа Чэн не понимал, где он находится и как он здесь оказался. Словно сторонний наблюдатель, Хуа Чэн смотрел...на себя. Посреди толпы протестующих, переливающийся энергией и праведным гневом, в жилетке, сшитой из пëстрых лоскутов, и облаченный в цветочный венок. Он моргнул и взглянул ещë раз. В ушах всë ещë гудел звон, но постепенно звуки возвращались. Крики доносились то справа, то из-за спины, но пара фигур, сжимающая ладони друг друга, продолжала держать плакат: "Занимайтесь любовью, а не войной". Хуа Чэн долго вглядывался в лицо мужчины в розовой рубашке, шея которого была скрыта цветным платком. Это лицо такое трепетное, но вместе с красотой в нëм читалась угроза. Где-то он точно уже видел этого мужчину. — А если они узнают? — крикнул низкий мужчина, чтобы его фраза не утонула в звоне нескольких тысяч митингующих. — Мы дадим им отпор. Поздно бояться, — Хуа Чэн из этого времени говорил спокойным, ровным, но ничуть не сомневающимся тоном. Если взглянуть чуть пристальнее, можно было заметить, как нежно он держит другого мужчину за руку, поглаживая чужую кожу большим пальцем. — Ты... всегда будешь со мной? Хуа Чэн в венке из цветов ответил быстро, ни секунды не размышляя над ответом: — Всегда. Шум людских голосов внезапно затих, разноцветная картинка исчезла. Свет перед глазами начал беспорядочно мигать и резко выключаться только для того, чтобы вновь выжечь глаза яркой вспышкой. Тело как будто вращалось в разные стороны. Хотелось бы ухватиться за что-нибудь, но пространство было пустым — приходилось лететь в неизвестность и надеяться, что это приключение закончится быстро. — Двести на двадцать три, — мужчина в ослепительно белом костюме уже поднял изящную руку, чтобы бросить шарик в беспощадную рулетку. Всë было окутано едким дымом сигар настолько плотно, что Хуа Чэн, наблюдающий за игроками из будующего, давно бы задохнулся в этой удущающей феерии. Он, к своему счастью, не принадлежал ревущим двадцатым и был всего лишь незримым для игроков призраком. Настоящее и прошлое для Ху Чэна сейчас ничего не значали. Это чем-то походило на сон, в котором понимаешь, что спишь, и потому делаешь всë, что пожелаешь. — Се Лянь, лучше я, — статный человек в красном деликатно забрал шарик из руки, зависшей над бездной. — Мне повезëт. Хуа Чэн хотел подойти ближе, но неизвестная сила не позволила ему это сделать. Се Лянь — так звали этого гордого на вид мужчину. Имя отскакивало от нëба, чтобы мягко остановиться на зубах. Три раза повторить его, чтобы понять чуть лучше — недостаточно. — Снова? — Се Лянь взглянул в высокого мужчину, пальцы которого уже отправили шарик в полëт. — Твоей самоуверенности только завидовать. — Моя убеждённость оправдана, — Хуа Чэн, стоя в красном костюме и выделяясь среди серых жилетов и клетчатых кепок, шептал в самое ухо мужчине за игральным столом, который сидел, закинув одну ногу на другую, и наблюдал за бешенным движением рулетки, — удача всегда на моей стороне. Я же смог познакомиться с тобой. — Настоящее чудо, — Се Лянь опустил последнюю фразу, хотя точно всë слышал и заметил, как шарик застыл точно на двадцати трëх, — сегодня почти всë проиграл. — Заканчивай уже, хватит. Поехали домой. Хуа Чэну не было интересно рассматривать себя из прошлого — почти ничего не поменялось, только вместо протеза на месте отсутствующего глаза была элегантая чёрная повязка, которая придавала обладетлю загадочности и мрачности. На Хуа Чэне, дышащим свободой, повязка была розовой, и тоже отлично дополняла внешний вид. Как эти невероятно похожие друг на друга люди из разных времëн лишились глаза? Хуа Чэн всегда стеснялся своей особенности, а этот мужчина, который решил помочь невезучему игроку Се Ляню, казался самоуверенным, несмотря на явное отличие от окружающих. Выглядел он как один из тех, кого люди стараются обходить стороной и лишний раз не беспокоить. Куда интереснее было смотреть на мужчину в белом костюме. Сшитый не из дешевых материалов, подчеркивающий широкие плечи, возможно, он был создан специально для этого прожигателя денег. Он бросал незаинтересованные взгляды на одинаковых девиц в мехах и европейцев в пресном синем, которые пили шампанское и даже не знали, что происходит между двумя непохожими на них посетителями. Теперь Хуа Чэн знал — их с Се Лянем связывает что-то необъяснимое, что-то, способное преодолевать пространство и время, чтобы заставить их встретиться вновь. Ничего не случается просто так, каждое стечение обстоятельств — не случайность, а уже запланированное вселенной событие. Брюки, шали и рулетки расстворились, вновь погружая Хуа Чэна во тьму. Теперь он летел вниз. Так стремительно, что даже голова закружилась и мысли рассыпались по разным углам сознания. Ступающий медленно и плавно мужчина шëл по пыльному игорному дому, позволяя белому ханьфу развиваться, как по дуновению ветра. Только сейчас ему всë стало понятно. Хуа Чэн вспомнил всë, что когда-то было, события прошлого наконец сложились в единый пазл. Каждая его встреча с Се Лянем, каждый их поцелуй был последствием старой истории о запретной любви. Всë это когда-то уже случилось в первый раз. Высокий хозяин игорного дома наблюдал из-за полупрозрачного красного занавеса за наследным принцем, освещающим мрак пристанища демонов. Се Лянь не вписывался в эту смесь истинной тьмы и пороков, он был совсем другим. Тем, о ком можно только мечтать. Хуа Чэн за занавесом крепче сжал ятаган, не в силах отвести взгляд и отстраниться от мыслей. Кто угодно способен на чувства, даже если с виду он кажется неприступным. Реальный мир вернулся обратно быстро — стоило только моргнуть. Вздрогнув, одарëнный воспоминаниями Хуа Чэн бросил беглый взгляд вниз, на мужчину, с которым его объединяло нечто намного большее, чем вагон метро. Щëки, розовые, как май, казались болезненно нежными на ощупь. Сам Хуа Чэн не понял, как его рука потянулась к лицу напротив. Очередная остановка поезда откинула парня в белом вперёд, на низкого старика, который недовольно пробурчал что-то себе под нос. Хуа Чэн чуть подвинул свою руку дальше по поручню, но на этот раз даже не пошатнулся, в отличии от остальных пассажиров, которые едва устояли на месте. Поезд остановился, двери разъехались, и таинственный незнакомец быстро выбежал из него, не дав опомниться. Сердце стучало в самом горле, когда Хуа Чэн рванулся с места и метнулся к выходу, расталкивая остальных людей. Он не мог упустить Се Ляня. В этот момент не особо думалось о вежливости. Лишь о сияющих глазах и связи душ, которая не должна обрываться. Мужчина двигался быстро, но Се Лянь тоже был физическим сильным. Волосы развивались за его спиной, когда он сбегал по ступеням платформы, чтобы направиться в город и потеряться в толпе. В голове Хуа Чэна мелькнула мысль, что не он один видел это наваждение. — У вас...прекрасные волосы, — отчаянный крик заставил Се Ляня остановиться и застыть. Каштановые пряди сияли в свете фонарей и ярких вывесок, напоминая горячий шоколад. — Да, благодарю, — он нашëл в себе силы обернуться и посмотреть на странного мужчину в красной куртке. Голос походил на лëгкий звон колокольчика, потревоженного ветром. Се Лянь бросил взгляд на заколку-бабочку, которая не позволяла длинным чëрным прядям спадать на лицо, и сказал так же мягко, как и во вновь обретëнных воспоминаниях: — Вам идëт серебро, — он поправил ворот своей лëгкой рубашки и улыбнулся уголком губ. Хуа Чэна трясло от охватившего тело холода. Он всматривался в точëные черты лица, которые были изящны и мужественны одновременно. Другая, пока неизученная, но родственная душа таила в себе невероятную, даже божественную силу. Хуа Чэн знал — это переломный момент в его жизни. Теперь всë будет по-другому, так, как и было задумано. — Вас зовут Се Лянь, да? — Мы уже встречались? Вы кажетесь мне знакомым. — Очень давно, да. Их красная нить тянется сквозь тысячелетия, и ничто не сможет еë разорвать.