Шинсо давно понял, что если человек знает о его причуде, то все его прикосновения будут нести только боль. Незнакомцы или люди, незнающие о его причуде, же просто проигнорируют, подумав, что «кто-нибудь другой» поможет, что придёт герой и спасёт. Большинство же даже не заметят затравленного взгляда ребёнка, скрытого за чёлкой лохматых фиолетовых волос, вздрагивания от случайных столкновений, да и в целом довольно типичные для любой жертвы действий. Жертвы. Не для ребёнка или подростка.
Шинсо тоже мечтал в детстве о герое, который придёт к нему домой или в школу, избавит от плотного намордника, так похожего на собачий, но надетый не от укусов, а от «лая», и расскажет, как стать героем, пообещав, что мечта Шинсо исполнится. Но время шло, герой не приходил, дети становились всё более жестокими, а родители всё более холодными, замечающими всё меньше или, скорее всё более равнодушными к собственному ребёнку и его проблемам. Шинсо смирился с несправедливостью мира, с тем, что злодейская причуда — достаточная причина, чтобы с ним не общались, чтобы его боялись, чтобы его ненавидели. Намного проще было просто не сближаться ни с кем.
Поэтому Шинсо стал держаться вдали от всех: от толп, от одноклассников, от людей в целом. Было сложно, но он научился наслаждаться одиночеством. Он предпочитал сам не пытаться заводить знакомств, нежели каждый раз видеть страх, злость или ненависть в чужих глазах, после рассказа о причуде. Спасибо, уже насмотрелся. Поэтому, даже попав наконец на геройский курс, встав на путь к мечте, почти поймав её за хвост, Шинсо не спешил менять давно устоявшиеся привычки. Он всё так же обедал один, занимая самый дальний стол, затыкал уши наушниками на переменах, отгораживаясь от класса, или усиленно делал вид, что учится, сбегал первым после звонка с уроков.
Однако в последнее время делать это становилось всё сложнее и сложнее. Количество тренировок и спаррингов увеличилось, что означало увеличение количества травм, сразу исчезающих от поцелуев Исцеляющей девочки, что приводило к усилению и так всегда присутствующей усталости, давно заглушающейся убойными, как бы сказал любой взрослый, дозами кофе, но ладно бы только это, учителя, словно сговорились, стали всё чаще ставить его в пару к определённому человеку. Причём все сразу на всех уроках и занятиях, где требовался партнёр. Очень шумному, высокомерному, яркому, никогда не утихающему блондину, который просто не умел держать язык за зубами, а стоило в разговоре хотя бы проскользнуть 1-а классу, тут же взрывался, начиная бросаться сарказмом во все стороны.
Но что было хуже всего, так это прикосновения, которых в жизни Шинсо становилось чересчур много. Постоянно какой-то контакт. Не важно, случайный ли, специальный ли, но он был всегда и его становилось больше с каждым днём. Схватить за руку, чтобы потянуть на ринг, шлёпнуть по плечу, радуясь победе и благодаря за труд, ударить по плечу от разочарования после проигрыша, ухватиться за рукав, не давая сбежать сразу после спарринга — всё это было для Мономы чем-то обычным, повседневным, до зубовного скрежета нормальным. Шинсо же это каждый раз вводило в ступор, заставляя замирать на мгновение, — из-за чего он чувствовал себя чёртовым оленем в свете фар, — чтобы потом каждый раз напоминать блондину о субординации, про которую тот забывал уже спустя пять минут, если не меньше.
Не прошло и двух недель, как Шинсо обнаружил, что этот просто неутомимый подросток тащит его к себе за стол за обедом. Там уже сидели Тецутецу и Кендо. Парень-сталь и девушка-большие-кулаки. Оба шумные, как и блондин, тянущий его к ним. Ни с одним из них Шинсо не собирался не то что общаться, даже быть знакомым, поскольку видел их лучащуюся во все стороны дружелюбную энергию, почему-то распространяющуюся и на него тоже, что было довольно необычно.
Шинсо сопротивлялся, пытаясь вырвать свою руку из чересчур сильного для такого тощего парня захвата, но эти попытки не увенчались успехом, поэтому уже спустя минуту он сидел рядом с Мономой, смотря на обедающих одноклассников, которые, вместо протеста против его присутствия в их компании или хотя бы вопросов по этому поводу, просто приняли его появление за должное и продолжили свой разговор с места, на котором остановились, умудрившись каким-то образом вытащить несколько реплик даже из него.
Один обед вместе перерос в два, два в три, а потом они стали обыденностью. Шинсо всё ещё продолжал ворчать, когда его хватали за руку и тащили к столу, но на деле уже и не сопротивлялся. С Мономой общаться становилось всё легче, его зацикленность на 1-а классе постепенно утихала, а на тренировках взаимодействовать становилось всё легче.
Прикосновения же... их не становилось меньше, наоборот, с каждым днём Монома продвигался всё дальше: хватал уже не за запястье, а за ладони, не хлопал по плечу, а приобнимал. А Шинсо... он начал привыкать. Он уже больше не замирал, когда Монома закидывал ему руки на плечи или внезапно зарывался руками в волосы. Шинсо понимал, что его привычки не уйдут в никуда, понимал это и сам блондин, но его это, казалось бы, совсем не волновало.
А ту довольную улыбку-оскал, которая появлялась на его лице каждый раз, стоило ему подобраться к Шинсо ближе, не вызывая никаких панических (конкретно паническими они не были никогда, скорее… шокирующими от того, что кто-то не испытывает неприязни, злости или страха от присутствия Шинсо рядом, да и в добавок сам хочет его касаться…) реакций его мозга и организма, не заставляя его замирать, отшатываться или начинать заикаться — то выражение счастья и удовлетворения на его лице, когда Шинсо не отстранился от его руки в собственных волосах, а расслабленно прикрыл свои уставшие глаза… Что ж, в тот момент Монома смело мог соперничать со всеми котами, искупавшимися в валерьянке и обожравшимися сметаной, а Денки, Сущий Мик и Мирио — самые зажигательные и солнечные люди во всём ЮЭЙ по общему мнению — не могли в тот момент соперничать с исходящими от Мономы лучами счастья и довольства.
***
— Кендо-сан, как думаешь, когда до нашего вечно-сонного-кота наконец-то дойдёт, чем конкретно занимается Нейто-кун? — В один из дней, наполненных обычной школьной рутиной, спросил стальной парень у своей пока-ещё-не-девушки.
— Знаешь, Тецу-кун… — парню в голову прилетает лёгкий, нежный практически, подзатыльник, — я сотню раз уже просила обращаться ко мне менее формально! — Привычно начинает ворчать рыжеволосая, но сесть на любимого конька ей не даёт прервавший её шутовским поклоном парень.
— Ну как я могу, Госпожа Староста, и не обращаться к вам в уважительной форме! — Улыбка на лице широкая-широкая, а в глазах привычные уже чертята, так и рвущиеся подколоть и пошутить.
Девушка на это предпочитает не отвечать, зная уже, что бесполезно и парня никак не переубедишь, так что она лишь вздыхает, пытаясь подавить рвущуюся на лицо от привычного уже ритуала улыбку и лишь продолжает незаконченную фразу:
— Доходить до Хитоши-куна долго будет. Как бы умён парниша ни был, но в общении с людьми всё чересчур у него плохо было. Но когда-нибудь он точно поймёт. Либо сам Нейто-кун не выдержит и скажет ему прямо. — Взгляд у неё тёплый-тёплый, когда она смотри на эту пока-ещё-не-пару, а всё потому, что Хитоши-кун вновь преодолел один из своих барьеров, с комфортом устраиваясь в объятьях блондина.
— У меня почему-то такое предчувствие, Дорогая Кендо-сан, что кот наш поймёт всё только на свадьбе… или, на крайняк, когда они съежаться будут, — Весело фыркает Тецу-Тецу, тоже наслаждаясь открывшимся им двоим видом.
***
А из своего кабинета за всем происходящим наблюдал один любопытный крысо-ласко-медведь, довольно потирая свои лапки не только от того, что у одного «проблемного ребёнка», как его называл Айзава-сенсей, всё налаживается, но и от того, что план мести уже был составлен и приведён к исполнению.
