Последнее письмо

      Володю трясло. Дрожащими руками он с силой вырывал листки из тетрадки, их с Юркиной тетрадки, в которую они вместе записывали сценарий, мысли и напутствия.       "Что бы ни случилось, не потеряйте друг друга," — корявыми буквами рассыпался текст на странице.       Смешно. Володя не верил в их встречу еще тогда, в лагере.       "Что бы ни случилось, не потеряйте себя."       К нему это особенно относится.       Володя поджигал листы зажигалкой, захлебываясь тоской. Горькой, погано невкусной, осевшей в горле. Вещи из капсулы времени, расстелившиеся под ивой, насмешливо смотрели на него, служа напоминанием о старой любви. Юра не приехал, разлюбил, даже не вспомнив об их уговоре — забыл, но Володя его не винил, у него там, в Германии, своя жизнь и того Юрки уже давно не существует.       Остатки бумаги сгорали, полыхая, Володя старался не смотреть на них, боясь нечаянно зацепиться взглядом за дорогое имя: "Юрчка". Увидев, не выдержал бы, наверняка потянулся прямо в пламя, обжигая руки. Все равно ему не привыкать.       Если бы знал, что так все получится, то ни за что бы не отпустил, разрешил бы ему приехать к себе в Москву, когда он так хотел и никогда не пошел к шарлатану-психотерапевту.       Володя, вытираясь от остатков пепла, пишет письмо, обещая себе, что это точно в последний раз. Долго думает над текстом, подбирает слова, исписывает много листов — поток мыслей бьётся из головы, ложась на бумагу вихрем, из которого он пытается собрать хоть что-то целостное. Получается гадко, Володе не нравится. Таким не должно быть последнее письмо Юрочке. Переписывает, проверяет, только убедившись в готовности, прощается. Он вкладывает стопку прошлых писем рядом с новым в надежде, что когда-нибудь они все дойдут от адресата, а если и нет, то станут могилой. Прямо под их ивой.       Укладывает коробку обратно, подолгу смотря на пионерские галстуки — два куска красного знамени, сплетенных между собой в тугой узел. До боли знакомые, вызывающие боль в груди.       "Наверное, так и не научился завязывать галстук", — проносится в мыслях, Володя улыбается. До сих пор помнит теплоту Юркиной шеи, дрожащей под его пальцами, смущённый взгляд из под ресниц и тяжелое дыхание. — Эх, Юра, — на выдохе произносит Володя. Зарекался же больше никогда не тосковать, не вспоминать свою первую и единственную любовь.       Железная лопата скрипит под ногами, засыпая землей капсулу времени. Володя утрамбовывает почву подошвой, вкапывая небольшой камень как надгробье, выцарапывает: "Ю+В", улыбаясь.       Отходит назад, бросает последний беглый взгляд, отворачивается.       Пора бы уже и отпустить.