On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before.
Then the bird said “Nevermore.”
Edgar Allan Poe
Солнечный свет золотистыми лучами падал на небольшой деревянный столик, разбиваясь на слепящие блики о небольшую белую чашку, которая была практически пуста. Рядом с чашкой стоял небольшой светлый ноутбук, по клавиатуре которого с огромной скоростью стучали тонкие, бледные пальцы его владельца. Воздух был наполнен густым, терпким ароматом кофе и лёгким, ванильным запахом выпечки, а с другого конца кафе время от времени слышались голоса, шум кофемашины и редкое шуршание бумажных пакетов. Чжун Ли устало потёр глаза под очками, откидываясь на спинку стула и допивая уже остывший кофе. На худом лице с высокими скулами вспыхнула мимолётная, чуть заметная улыбка, когда писатель мельком пробежался взглядом по недавно написанным абзацам. Ли занимался писательством уже довольно давно: за свои двадцать шесть лет жизни, последние четырнадцать он не помнил ни одного момента, когда не писал бы. Первый раз он напечатал в свои семнадцать, и уже тогда сыскал симпатии от критиков и читателей, пусть книга и разошлась совсем небольшим тиражом. Фыркнув от воспоминаний о своей первой обнародованной истории, писатель хотел было вернуться к тексту, но тут позади послышался раздраженный, сильный голос: – Я не собираюсь показывать тебе, что в чехле, мать твою! Обернувшись, Чжун Ли тихо рассмеялся. – Конечно, моя мечта - это устроить побоище в единственной нормальной кофейне рядом с моим домом, как ты угадал? – высокий рыжий парень саркастично, чуть фальшиво улыбнулся, смотря на полноватого охранника сверху вниз. Поверх белой футболки была накинута серая джинсовая рубашка с красной повязкой на рукаве, к чёрным джинсам пристёгнута тонкая цепочка, которая покоилась на бедре, а за спиной паренька висел чехол от гитары, который, видимо, и являлся причиной перепалки. Чжун Ли встал, подходя со спины к музыканту: – Аякс, мальчик мой, неужели так сложно показать, что в чехле? – в голосе Ли проскочил смешок, а на губах снова расползалась улыбка. Тарталья вздрогнул, быстро разворачиваясь, а когда он увидел писателя, в его пронзительных, серо-голубых глазах вспыхнули огоньки радости: – Привет, Чжун, – в голосе не осталось и намека на раздражение и сарказм. – Я как раз надеялся тебя здесь увидеть. Охранник, отчаявшись, отошёл обратно ко входу, а молодые люди прошли к столику. – Как продвигается книга? – Аякс кивнул в сторону ноутбука, ставя чехол на пол и садясь спиной к окну, прямо напротив Чжун Ли. – Прекрасно, просто прекрасно! – также сев, писатель закинул ногу на ногу. – На удивление, последние пару недель пишется очень легко, – тёмные, карие глаза Ли чуть затуманились, когда тот вспомнил о своем тексте, а уголки губ невольно поползли вверх. – Никогда не получалось проникнуться антиутопией, чтобы написать то, чем я буду доволен… Тарталья практически его не слушал. Он знал чуть ли не дословно, что дальше скажет Чжун Ли. Он регулярно рассказывал ему о своих проблемах с этим жанром, и Аякс прекрасно помнил каждую его ошибку в написании, каждый раз, когда писатель, матерясь и парой комбинацией клавиш удаляя весь текст, захлопывал ноутбук, а потом уходил на балкон курить. «А чаще всего тексты были хороши…» – Как у тебя дела на репетициях? – этот вопрос вернул Тарталью к реальности, и его взгляд моментально сфокусировался. – Э… – музыкант запнулся, подняв взгляд на Ли. Солнце бликовало на чёрной оправе очков писателя и ложилось на бежевый поношенный свитер огненно-рыжими лучами, а в его темных глазах рассыпалось на миллион ярких, чарующих искр. – …очень неплохо, – мотнув головой, Аякс вышел из ступора. – Пишем новую песню, но я всё никак не могу довести до ума партию… – А как группа называется, напомни? – Чжун Ли чуть нахмурился, пытаясь вспомнить. – Stone… – Queens Of Stone Age, – Тарталья чуть улыбнулся, а под столом сжал руку в кулак, впиваясь ногтями в ладонь. – Уже который раз забываешь. – Точно, спасибо! – писатель улыбнулся. – Красивое название. «Каждый раз он так говорит…» – Спасибо, – Аякс нервно куснул нижнюю губу и опустил взгляд. – Да, проблемы с партией… не могу ничего придумать на припев. Всё, что пробовал, очень не подходит к общей стилистике, а если и подходит, то звучит максимально скучно… – подняв взгляд, Тарталья увидел, что Чжун Ли что-то быстро пишет в небольшом блокноте, уже будто забыв про него. – Да, скучно… – Ли поднял немного расфокусированный взгляд. – Попробуй не пытаться ничего сочинять, не думай о техничности, интересности звука, просто выплесни то, что у тебя связано с этой песней. Аякс лишь грустно усмехнулся, пожимая плечами: – Если бы всё было так просто, ах, если бы…* * *
Выругавшись, Тарталья стёр все партитуры, которые написал за вечер, и рывком встал, зло оттолкнув от себя кресло. Небольшую комнатку освещал монитор компьютера и теплый желтоватый свет старой лампы на подоконнике. Под зашторенным окном стоял усилитель, обмотанный проводом, рядом лежал расстёгнутый чехол, а гитара покоилась на стойке неподалёку от стола. У противоположной стены стояла кровать, левее громоздился стеллаж с книгами, а справа была дверь, ведущая к коридору и кухне. – Почему, почему, почему я не могу ничего придумать?! – выпалил Аякс, раздражённо смотря на чистый файл проекта и меряя комнатушку широкими шагами. «Просто выплесни». – Если бы это было так просто, мать твою… Через пару минут музыкант немного успокоился, выключил компьютер и вышел на кухню, чтобы налить себе воды. Краем глаза поймав своё отражение в зеркале, Аякс чертыхнулся: рыжие волосы были растрёпаны и торчали во все стороны, глаза расчерчены паутиной лопнувших сосудов, а вытянутая домашняя футболка и спортивные штаны, явно на пару размеров больше нужного, завершали образ не слишком довольного укурка, которого выдернули из трипа раньше времени. «А сколько вообще времени..?» Придя на кухню, Тарталья глянул за зелёный циферблат часов. Давно перевалило за три ночи, а сел за партию он ещё в восемь вечера. – Семь часов, а толку… – пробормотал музыкант, наливая воды и тяжело вздыхая. Лунный свет холодными лучами растекался по комнате, с трудом разгоняя ночную темноту и серебряными дорожками ложась на пол и мебель. Залпом выпив воду, Аякс обессиленно упал на табурет у стены и достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. Щелчок, пляшущие тени на стенах, и с тихим шипением сигарета опалила терпким дымом язык и горло Тартальи. В памяти всплыло, как Чжун Ли в очередной раз спросил, как называется группа, его отсутствующий взгляд и пустая улыбка, когда он слушает рассказы о репетициях и концертах. Очередная затяжка. «Он улыбается искренне, только когда говорит о книгах и о том, что он сейчас пишет…» Неторопливый, протяжный выдох. На обветренных губах остался горько-сладкий смолистый привкус, который Аякс почувствовал, когда нервно облизнулся. «Ему просто плевать на тебя, ты ещё не понял?» – Вовсе нет… – пробормотал Тарталья, вдыхая порцию дыма. «Не обманывай сам себя, ради всего святого» Быстрый, судорожный выдох. Огонёк на конце сигареты мелко затрясся вместе с руками, а между лопаток стекла капля холодного пота. «Нравится чувствовать себя просто наблюдателем чужой жизни? Он тебя даже другом не считает…» – ХВАТИТ! – рявкнул музыкант и порывистым движением прижал тлеющую сигарету к запястью. Острая, жгучая боль, хлопья пепла, падающие на пол. Быстро и рвано дыша, Тарталья бросил окурок в мусорное ведро и сжал пальцами обожжённое место. Боль пульсирующими иглами впивалась в руку, а перед глазами всё плыло. Холодный лунный свет смазывался в белые бесчувственные стены, напоминающие обивку в психбольнице, а тихий шум машин под окнами превратился в оглушающий грохот. Запрокинув голову и хватая ртом воздух, Аякс прижался спиной к стене, пытаясь почувствовать хоть какую-то опору. «Ты просто недооцениваешь себя, а его неправильно понимаешь». По худой щеке скатилась слеза, а потом ещё, ещё, и ещё… Обида, боль и злость комком подступили к горлу, а каждый вдох давался Тарталье все сложнее. Рыдания сотрясали широкие плечи музыканта, а слёзы жгли глаза и щеки, заставляя Аякса дрожащими руками вытирать их. «Я не хочу чувствовать всё это.» Сознание боролось с бурей бессилия и безысходности, которая захлёстывала все мысли, оставляя после себя лишь белый шум, доставляя чуть ли не физическую боль. Тишину квартиры прорезал тихий всхлип, потом ещё один, а потом и протяжный, хриплый вой, переросший в крик.* * *
Чжун Ли неторопливо шел по узенькой дорожке в парке, мечтательно смотря куда-то вдаль и улыбаясь кончиками губ. Руки писателя были спрятаны в карманах длинного черного пальто, за спиной висел мешковатый рюкзак, поношенный бежевый свитер был местами прожжен сигаретами, а широкие джинсы и высокие сапоги добавляли лишь большего сходства с бездомным. Холодный ветер заставил Ли поежиться и поднял с земли с десяток золотых, кроваво-красных и бордовых листьев, закрутив их в небольшом урагане, а затем нещадно отбросив в сторону. «Как-то очень быстро похолодало…» – недовольно отметил писатель, бросив взгляд на затянутое серой пеленой небо. – Чжун! Чжун Ли развернулся и, увидев знакомую фигуру, махнул рукой: – Привет, Аякс, – чуть склонив голову в сторону и подняв брови, Ли внимательно осмотрел музыканта. – У тебя разве не репетиция сегодня? – Решил сегодня отдохнуть. Сказал, что мне нездоровится, – Тарталья пожал плечами. – Видок у тебя и правда… паршивый, тут ничего не скажешь. Привычную джинсовую рубашку заменила фиолетовая застиранная толстовка, которая болталась на подтянутом теле мешком, узкие джинсы были небрежно заправлены в берцы, а за спиной отсутствовал привычный чехол с гитарой. Огненно-рыжие вихры как попало пушились, волной падая на затылок и щёки музыканта. Однако, куда больше писателя напрягли глаза Тартальи: всегда горящие живым, искрящим огнём, сегодня они были пугающе пустыми, холодными и выгоревшими. – Уж спасибо, – Тарталья безрадостно усмехнулся. – Не против, если я присоединюсь? – Отнюдь, только за. Следующий десяток минут прошёл в молчании. Тишину нарушал лишь тихий звук их неторопливых шагов, шуршание листьев и редкие вскрики птиц, то и дело пролетавших над ними. – Не пишется? – Тарталья первый прервал затянувшуюся паузу, обратив свой взгляд на Ли. – Наоборот, пишется, и очень хорошо, – Чжун Ли пожал плечами. – Просто решил сделать себе выходной, дать мыслям уложиться в голове. Глубоко вздохнув, писатель продолжил: – Когда текст идёт слишком легко, чаще всего думаю, что я делаю что-то не так, недоговариваю… – Возможно, в этом есть смысл, но когда у меня получается что-то легко придумать, я рад, что смог хоть что-то выдать, – Аякс усмехнулся. – Справедливости ради, всё что ты сочиняешь – прекрасно… Его речь прервали крепкие объятия, в которые его заключил музыкант. – Ты чего..? – не получив ответа, Чжун Ли вздохнул, мимолётно улыбнулся и обнял Тарталью в ответ, прижав к себе. От пальто писателя пахло свежим кофе и ванильной выпечкой, а терпкий запах табака контрастировал на фоне этих нежных ароматов. – Ты правда так считаешь? – сдавленно проронил Аякс, уткнувшись в воротник. – Смысл мне тебе врать? – ответил вопросом на вопрос Ли, отпуская лёгкий смешок. – Ты талантливый музыкант: один из самых талантливых, которых я только встречал. Тарталья выпрямился, но рук с плеч писателя не убрал, судорожно их сжимая. Глаза нервно бегали, при этом стабильно возвращались к неподвижному, но по-домашнему тёплому взгляду карих глаз. – Спасибо, Чжун, – голос Тартальи предательски дрогнул, а в уголках глаз собрались крупные слёзы. Писатель лишь тепло улыбнулся, похлопав по плечу Аякса и аккуратно, но твёрдо высвобождаясь из его рук. – Пошли, выпьем кофе, – Ли мотнул головой в примерную сторону их любимой кофейни. – Я угощу, вижу, что тебя что-то гложет, а ничего лучше кофе с корицей и сигареты в такой момент я придумать не могу… – Чжун приподнял одну бровь. – По крайней мере, для тебя. Тарталья тихо рассмеялся, направляясь вслед за Чжун Ли.* * *
– Я бы и сам мог дойти… – проговорил чуть заплетающимся языком Тарталья, высвобождаясь из рук писателя и, несмотря на выпитый алкоголь, твёрдым шагом направляясь к кухне. – Да уж… – Чжун Ли скептически посмотрел на то, как Аякс припал к пятилитровой бутыли воды. Молодые люди сами не заметили, как кофе с корицей и сигареты плавно перетекли в вино, а потом и в ванильный ликёр, а вечер стремительно сменился ночью. – Останешься у меня, пожалуйста? – Тарталья прислонился к дверному косяку, умоляюще смотря в глаза писателю. – Хорошо, без проблем, – немного подумав, ответил Чжун Ли, тепло улыбаясь и снимая пальто. Тарталья ушел в комнату, и через минуту Ли услышал странное гудение, которое прервалось так же неожиданно, как и началось. Зайдя в комнату, писатель пару раз моргнул, привыкая к полумраку, и наконец-то рассмотрел силуэт Аякса, сидящего на кровати. Единственным источником света в помещении был десяток красных лампочек на усилителе, который Чжун Ли моментально узнал. – Не поздновато ли играть? Ответом ему был чистый, красивый аккорд, который Тарталья практически сразу заглушил и наклонился к усилителю. Улыбнувшись себе под нос, писатель сел рядом, заинтересованно смотря на Аякса, который увлеченно настраивал аппаратуру, иногда дёргая одну струну и тут же глуша. Красный свет освещал худое лицо музыканта, частично скрытое рыжими прядями, а голубые глаза, казавшиеся фиолетовыми из-за освещения, уже не казались пустыми и холодными. Выпрямившись, Тарталья тут же ударил по струнам, испугав погрузившегося в раздумья писателя. Тишину вдребезги разбил хриплый, чуть ли не рычащий тон гитары, который раскатился по квартире мощной волной. После секунды раздумий, Аякс стал играть быстрый незамысловатый ритм, чередуя всего-навсего два аккорда. Всё тело музыканта пружинило в такт движениям рук, однако было видно, что тот нервно кусает губы и его немного трясёт. Чжун Ли задумчиво смотрел в одну точку и покачивал головой, слегка улыбаясь, однако через долю секунды он изумлённо обратил свой взгляд на Тарталью: тот начал петь. Плотным, высоким голосом, который заполнял собой всю комнату и даже перекрывал гитару. – And I realize you're mine… Каждое слово он протягивал, поднимая голову и прикрывая глаза, а голос сквозил отчаянием и болью. – Indeed a fool am I… На последнем слове Аякс сорвался на крик, жмурясь и уже крупно дрожа, но продолжил играть. Эти строчки жгли его сердце, как и в тот день, когда он их написал, в очередной раз вернувшись от писателя. – And I realize you're mine… Только сейчас Чжун Ли заметил, что Тарталья играет без медиатора, а пальцы музыканта покрыты кровью, которая уже успела алыми разводами покрыть белую деку гитары. Cам Аякс не чувствовал боли в руке. Он не чувствовал вообще ничего, кроме щемящего, жаркого ощущения в груди. – Indeed the fool am I… Эти строчки Тарталья буквально прокричал, а потом обессиленно отбросил гитару, часто дыша и уперев взгляд широко распахнутых глаз в одну точку. – Твои… твои руки, – тихо проговорил Ли, ошарашенно осматривая Аякса. Повернувшись к писателю, Тарталья тихонько, дрожащим голосом пропел: – The gift that you give to me, no one knows. После последнего слова музыкант разрыдался, рывком заключая Ли в объятия и прижимаясь к нему. – Мне давно следовало догадаться… – прошептал Чжун, крепко обнимая Аякса в ответ и гладя того по непослушным, мягким волосам. – Я люблю тебя, идиот, – выдавил сквозь слёзы Тарталья, выпрямляясь и хватая Ли за плечи. – Последние три года я сходил с ума от того, что ты буквально не замечал меня, ты жил своими мирами, своими персонажами, а я пытался вписаться в твою историю, но каждый раз оказывался лишним! – музыкант немного запинался, а его взгляд был полон страха неизвестности. – Я устал, Чжун, понимаешь? Каждый текст, что я пишу, посвящён тебе, а ты этого не видишь! Сердце писателя сжалось, а по позвоночнику как будто прошел электрический разряд: перед его глазами пронеслась каждая их встреча, каждый тёплый и сияющий взгляд Аякса, когда тот смотрел на него, каждое его прикосновение, зачастую заплаканные глаза музыканта по утрам. – Я чувствовал себя лишним в твоей жизни, Чжун, я пытался избавиться от своих чувств, но я не могу, понимаешь?! – Тарталья вцепился в свитер писателя, размазывая по нему кровь и протяжно, шумно всхлипывая. – Я боялся тебе сказать, потому что не хотел тебя терять… Чжун Ли нежно и порывисто поцеловал Аякса, не дав ему договорить.Хлопок резко закрытой крышки ноутбука.
За окном небольшой комнаты хлестал проливной дождь, шумно барабаня по стеклу и размазывая пейзаж, превращая его в собственное смазанное подобие, а на ветке дерева, напротив окна, жались друг к другу мокрые, взъерошенные вороны, пытаясь хоть чуть-чуть согреться и укрыться от ливня. Чжун Ли сжал кулаки, уперев взгляд в одну точку. Обычно собранные в аккуратный хвост каштановые волосы беспорядочно лежали на плечах, поношенная фланелевая рубашка мешком обвисла на исхудавшем теле, а карие глаза безжизненно отсвечивали отчаянием, болью и ненавистью. Тишину комнаты нарушало только размеренное тиканье часов и шумное, дрожащее дыхание писателя. «Эта история не должна была закончиться так» Память Чжун Ли вновь нарисовала перед его взглядом знакомую картину, которая преследовала его в ночных кошмарах: маленькое надгробие без надписей, к которому прислонена гитара с кровавыми разводами на белоснежной деке, свежий грунт могилы и два черных ириса на нем. На похороны никто не пришёл, кроме самого Ли и худого рыжего паренька, который представился братом Аякса. «Это только моя вина» Каждый день писатель приходил на могилу Тартальи и падал на колени, сотрясаясь от рыданий и судорожно шепча слова извинений, получая в ответ лишь порывы ветра и глубокое леденящее осознание: он один. Тарталья был единственным, кто принимал его настоящего, кто понимал его увлечённость творчеством и всячески поддерживал её, всегда был рядом и помогал всем, чем мог. В тот вечер, когда Аякс попросил его остаться, он отказал, сказав, что ему нужно дописывать книгу. Чжун Ли не заметил ни умоляющей интонации в голосе музыканта, ни отчаянный взгляд, ни слёзы в уголках его глаз. Писатель не замечал многого в их общении. А на следующий день к нему пришёл полицейский, начав свой разговор с фразы: «нам очень жаль». – Мне тоже очень, очень жаль, – прошептал Чжун Ли, закрывая глаза. Жгучее чувство вины, ненависть к себе и сжимающая горло писателя ледяной хваткой боль потери высвободились в оглушающем выстреле, из-за которого испуганные вороны взвились в небо, стремительно исчезая в серой пелене ливня.