Три дня холода

      Ниалл до последнего старался держать собственные чувства за тяжелыми закрытыми дверьми. Каждый раз был неподходящим для них, или нет времени, или усталость слишком сильная, или мысли слишком тяжелые, чтобы напрасно держать их в своей голове. Он до последнего убеждал себя, что делает это ради Никки, ради ее пылающих радостью глаз, ради ее теплой улыбки, за которую он готов был сложить к ее ногам хоть целый свет. Он искренне старался заставить себя в это поверить, однако в момент, когда он видит освобожденного Кингу, вся былая уверенность канула в лету.       Эти некогда карие глаза, на мгновение блеснувшие радостью, смотрели точно на него, и он был не в силах пошевелиться, сделать шаг навстречу или прочь, сказать что-то или молча развернуться и уйти. Ему на голову как снег свалились все давно погребенные чувства и первое, что он достал из этого скопища эмоций, было облегчение. Такое радостное, поддернутое дикой усталостью, но светлое, теплое и яркое, что в нем хотелось раствориться. Потом была минутная заминка, Кингу опустил глаза и Ниалл только сейчас обратил внимание на побелевшие кончики его волос.       И все же не сказал ни слова. Формально кивнул, приложил четыре пальца к ключице и развернулся, оставляя это на совесть Никки. Она хотела его вытащить — пусть сама с ним и нянчится, это не его забота уже как целый год. Он лишь коротко обнимает Ияра, кладет руку на плечо Этана — тот жив, здоров, и смотрит на своего Повелителя обожающим взглядом. Ниалл старается не видеть в нём себя из прошлого.       Они разбивают лагерь. Какими бы отважными они не были всего пару часов назад, они до сих пор были живыми людьми с потребностями. Усталость давила на плечи, опускала веки тяжелыми пальцами. После всего случившегося за сегодняшний день, уснуть было бы самым логичным и верным решением, неизвестно, сколько всего им предстоит преодолеть впереди — отныне будущее было затянуто туманом, все, что еще вчера казалось реальным, теперь было подвергнуто сомнению: что будет дальше? Что будет с ними? Что будет со всем миром? Тиамат, Пятеро, слова Энки…       Укрывая провалившуюся в сон Никкаль собственным одеялом, он лишь надеялся, что сможет защитить всех своих детей. Что они будут в безопасности, но о какой безопасности теперь может идти речь? Теперь это непозволительная роскошь, о которой они могут только мечтать. Но так или иначе, он готов пожертвовать собственной жизнью, если это принесет долгожданный покой.       Он игнорирует пристальный взгляд Кингу. Как бы он не хотел расставить сейчас все точки — язык заплетался, да и сказать ему, по большему счету, было и нечего. Может дело в той пропасти между ними, а может и в обыкновенной усталости. Так или иначе, когда мужчина поддается к нему, открывает рот, чтобы что-то сказать, Ниалл только качает головой. На мгновение он так и застывает, глядя в ясные глаза напротив, пытается прочитать эмоции на чужом лице, выцепить сочувствие или чувство вины, хоть что-то, на что собственное сердце отозвалось бы забытым трепетом. Может это и вовсе не тот человек, которого он видел в последний раз, когда прогнал из своего кабинета?       Угольными остались лишь корни его волос. Кожа смуглая, но Ниалл даже не прикасаясь чувствует ее холод, может так было всегда? Может перед ним всегда был именно этот Кингу?       На мгновение ему показалось, что он сходит с ума — вертикальный зрачок напротив расширился, сделавшись большим и круглым, на тонких губах расцвела неуверенная улыбка. Всю следующую ночь, ему снится, как он падает в пропасть, такую же черную, как зрачок некогда любимых глаз, из нее не выбраться, он тонет в этой пустоте, снимает с себя плотные лоскуты тьмы и лишь сильнее вязнет, окутанный страхом и холодом. Просыпается он в холодном поту.       Они не разговаривают весь следующий день, перекидываются лишь парочкой фраз о случившемся, настолько сухо и пресно, что каждая фраза скрипит песком на зубах. Ияр косо поглядывает на них, Этан медленно пережевывает картошку из рагу, пока Никки и Су брезгливо морщатся, чувствуя этот сквозящий холод в каждом брошенном слове. Едва ли хоть кто-то догадывался, что их связывает чуть больше кроме простого знания о существовании друг друга. Ниалл обрывает дальнейшую коммуникацию острым взглядом, Кингу, поджав губы, не протестует, принимая из рук Никкаль собственную порцию завтрака.       Добравшись до заброшенной деревни, Ниалл на мгновение чувствует облегчение. Оно длится пару секунд, прежде чем он правильно истолковывает слова Ияра. Ему хочется схватиться за голову, сжать ее изо всех сил, вытиснуть все мысли и оставить ее совершенно пустой, лишенной усталости, переживаний и воспоминаний о былом. Он чувствует себя измотанным, избитым морально. Несмотря на то, что собственные раны ему приходилось зализывать чуть ли не на ходу, в этот раз он хочет просто встать и оказаться неподвижной статуей. Весь его ресурс ушел на Церемонию, теперь ему был необходим отдых, желательно наедине с собой, желательно без вмешательства голубых глаз. Ияр его желания не разделяет, лишь коротко хмыкает, хлопает по плечу, бросив серьезное: «вам нужно поговорить» и остается в доме с девочками и Этаном, уступая Кингу свое место в заброшенном доме.       Зачем им говорить? В кои-то веки Ниалл не был сторонником конструктивного диалога и разбора полетов. Ему хотелось пожать Кингу руку, скупо улыбнуться и пожелать удачи, оставив гнить в одиночестве. Эрешкигаль в самом деле будет с чем позабавиться, когда она будет высасывать его воспоминания, оставалось сделать их как можно более мрачными, чтобы она удавилась от той горечи, которую будет испытывать. Он даже пугается собственных мыслей, замирает, блуждая взглядом по покрытой пылью комнате и тяжело вздыхает, возвращая себе рассудок. Ему хотелось рвать, метать, сгущать воздух, перекрывая дыхание и найти в себе хоть какие-то эмоции. Присутствие Кингу, как и всегда, просто истощало его, оно высасывало все силы, он словно питался его эмоциями и поэтому их совершенно не оставалось, только усталость и головная боль.       — Я лягу в другой комнате, — произносит он, не оборачиваясь на вошедшего мужчину. Подхватывает свою котомку, резко разворачивается и впечатывается прямо в чужую грудь. Боль пронзает сердце, на мгновение он чувствует запах тела напротив, голубые глаза оказываются совсем близко, ему вновь кажется, что он падает, теряет опору под ногами и проваливается в пропасть. Он даже не заметил, когда Кингу оказался так близко. Его дыхание опаляет переносицу, чужие руки инстинктивно ложатся на его плечи; Ниалл чувствует, что дрожит, словно его окатили ледяной водой. Страх, боль и… нечто еще, нечто настолько забытое, именно то, что он пытался ощутить тогда ночью, глядя в его глаза, нечто трепетное, нечто приятно-волнительное. Но оно пугает его настолько, что он почти сразу же делает шаг в сторону. — Прошу прощения.       — Ничего… — он слышит эти слова, когда запирает дверь в другой комнате.       Он сползает по стенке, роняя на пол сумку и прижимает руку к груди, напрягаясь всем телом. Это приятно настолько же, насколько и больно. Даже крепко зажмурившись, сжав пальцы до хруста в костяшках, осознание отчаянно кричит о том, что как раньше уже не будет.       «Раньше» умерло, сгнило, сожрало само себя и поперхнулось.              Заснуть не получается. Он ворочается целый час, накрывается с головой одеялом, задерживает дыхание, отсчитывает от десяти, пытается унять бешенный ритм сердца — что бы он не делал, избавиться от вороха мыслей никак не получается. Он сильный духом и телом, его магия величественна, но он слаб перед обычными чувствами, перед запахом чужого тела и этим взглядом… каждый раз, когда он пытается заснуть, мысли навязчиво подкидывают образ чужого лица, как каряя радужка сменяется на светлую, как круглые зрачки вытягиваются и угольные волосы покрываются сединой. Он трижды вскакивает с кровати, дважды ложится обратно, пока в конце концов не выходит из дома. Осторожно, бесшумно, надеясь, что Кингу давно спит.       Воздух на улице прохладный, он вдыхает его полной грудью, садится на ступеньках и смотрит на поросшую травой землю перед собой, повторяя счёт.       Нет ничего ужасней этого. Те чувства, которые он держал за тяжелыми дверьми, просочились через щели, окутали, с головой окуная в былое. Ему казалось, что он достаточно четко для себя решил — все в прошлом, ему нет дела до чужих капризов и его совершенно не задевает то, что случилось между ними. Все кончено, они чужие друг другу люди, так зачем переживать о том, чего не можешь изменить? Он сам говорил, что реальность нужно принимать, но оказывается с разбитым сердцем так не работает. Внутренне он надеялся, что это действительно так, и все равно, с каждым разом он задерживал взгляд на окне, прислушивался к запахам вокруг и в поздние вечера надеялся увидеть его на своем пороге. Он не появлялся — Ниалл больше не верил.       В висках прострелило болью. Он зажмурился, утыкаясь носом в кулак. В голову закралась мысль, что тогда, впервые увидев его после всего — он мог бы обнять его, обнять и они оба списали бы это на дружеский жест, никто бы не подумал, что это нечто большее. Он бы, может быть, закрыл какой-то гештальт в себе и больше бы никогда к этому не возвращался. Едва ли в тот момент в нем говорила гордость, но теперь он чувствовал, словно навсегда упустил возможность.       Ночь пожирала его, ледяные языки ветра облизывали кончики пальцев, так что он запрятал руки под накинутый на плечи пиджак. Ему бы раствориться, стать собственной магией всего на пару часов и не думать, не уничтожать себя этими мыслями. Нет ничего хуже, чем думать о том, чего никогда больше не будет, вдобавок ко всему, это попросту бессмысленно.       Его светлые волосы прядками спадали по обе стороны от лица, не было ни Луны, ни звезд, все было окутано мраком и заполонившими небо тучами. Наверняка, скоро начнется дождь и им придется застрять тут еще на несколько часов.       Позади скрипнула половица, он вздрогнул, напрягся всем телом, когда рядом на ступеньки опустилась еще одна фигура. Лицо исказилось болью, он словно и вправду нарочно мучил его, стараясь сделать как можно больнее.       — Не спится?.. — Ниалл не знал что ответить. Проигнорировать, кивнуть или просто уйти. Только в этот раз он был уверен, встанет — упадет, от ужасной головной боли. Так что отделывается коротким кивком и взглядом в сторону. — Мне тоже.       Может, если он просто даст ему то, что он хочет, Кингу сам от него отвяжется? Перестанет бросать свои пристальные взгляды, тянуться к нему каждый раз и начнет игнорировать? От этой мысли, почему-то, все его нутро сжалось с пронзительным воплем боли.       — Ниалл… — ему хочется прервать его, попросить не говорить ни слова, но в горле не находится голоса, он только сильнее жмурится, опасаясь того, что будет дальше. Он чувствует колебания воздуха, не видит, чувствует, как Кингу поднимает руку, но она так и замирает в сантиметре от его плеча. — Позволь мне рассказать тебе кое-что.       Он не задумываясь качает головой.       На самом деле, качается он весь.       Из стороны в сторону, как маятник, подвешенный за нить.       — Зачем?       Кингу явно ожидал отказа или молчания, но не этот вопрос. Потому как он замолкает, проводит рукой по своим волосам и не сразу находится с ответом.       — Потому что тебе нужно это знать.       — Позволь спросить, что именно из всего, что случилось за последние дни? А то, может, я уже в курсе и тебе не стоит напрягаться?       — Это касается того, что случилось тогда.       Ниалл пожимает плечами.       — Если тебя терзает совесть, то можешь быть спокоен — я давно отпустил эту ситуацию.       — В самом деле? — голос Кингу не кажется удивленным, напротив, Ниалл слышит в нем нотки сожаления, тоски… Он качает головой, чувствуя себя все более истощенным с каждой секундой. — Вот как…       — Так что, можешь не утруждать себя лишним сотрясанием воздуха. Я не держу обиды, в самом деле — не держу. Ты сделал свой выбор, — его тон беззаботный, но видит Пятеро, с каким трудом ему дается этот тон. — Я уже не в праве осуждать тебя за него, в общем-то, никогда не был в праве. Ты ясно дал понять кто мы друг другу еще тогда, так что теперь, полагаю, мне остается только смириться и верить, что мир не развалится на кусочки.       — Речь не о мире.       — Между нами не может быть речи о чем-то другом, Кингу. Хватит, — он поднимается, резко, рывком, не желая и дальше мучить себя. — Если ты хочешь перед кем-то извиниться, то извинись перед Никкаль, за то что ты заставил её пройти через все это.       Он разворачивается, воздух свистит от каждого его движения.       Руку обжигает холодом.       — Прошу, выслушай меня.       Кингу хватает его за запястье, подрываясь с места. Ниалл почти что шипит, выдергивая ладонь из чужих пальцев. Задетое самолюбие надрывно кричало где-то внутри. Он не выдерживает. Если последняя капля и была, то именно в эту секунду, потому как Ниалл скалится, сжимает пальцы в кулак и громко произносит, со всей накопившейся болью, обидой, ненавистью, со всем разочарованием, тоской, мучением, которые он испытывал весь этот год.       — Да с чего ты решил, что имеешь хоть какое-то право прикасаться ко мне? Ты думаешь, раз я спас твою задницу, то теперь буду скакать вокруг тебя с радостными воплями и внимать каждому слову? Я не собираюсь тебя слушать — да, был шанс, что я это сделаю, но ты просто рушишь все, к чему прикасаешься! Будь то мое доверие, моя дружба, моя… — произнести последнее слово ему не дает вставший поперек ком в горле.       Он чувствует острую боль в висках, как темнеет в глазах на мгновение. Ниалл ощущает крепкое широкое плечо перед собой, в которое упирается подбородком. Чувствует сильные руки, что прижимают его, вдруг обессиленного и обмякшего к себе, так цепко, жадно, словно он вот-вот распадется. Кингу обнимает его так крепко, так судорожно, тычась носом в его щеку… Ниалл не находит и грамма сил, чтобы отстраниться. Он повисает безвольной куклой в его руках, делает глубокий вдох — родной запах наполняет его легкие, царапает веки; хочется разбиться о землю, быть подхваченным морскими волнами и напороться прямо на скалы. Только бы не чувствовать этого всего.       — Я знаю, что не заслуживаю твоего прощения, после всего, через что тебе пришлось пройти. Я не спорю с тем, что я поступил ужасно, просто бросив тебя, я знаю, что мне недостаточно признать свои ошибки, и пройдет несколько сотен лет, прежде чем ты позволишь приблизиться к тебе хотя бы на километр. Я не прошу ни о чем из этого, Ниалл. Просто выслушай меня…       — Давай ускорим твой монолог, — его голос безжизненный, лишенный эмоций. Он лишь смотрит поверх чужого плеча, не чувствуя ничего, кроме вселенской тоски. Кингу чуть отстраняется, держит руки чуть повыше локтей и смотрит ему прямо в глаза. — Ты никогда меня не любил.       — Я всегда любил только тебя, — Ниалл горько улыбается и опускает голову так, что волосы скрывают его лицо. — Позволь мне просто рассказать тебе. Ты не обязан принимать меня с распростертыми объятиями, просто, позволь мне объясниться перед тобой.       — Ты не обязан.       — Да, не обязан. И возможно я буду делать это бесконечно долго, искать шанса и возможности объяснить тебе все, пока ты меня не выслушаешь. А ты едва ли хочешь видеть меня в своем будущем…       Ниалл вновь вздыхает, закрывает лицо ладонью и выпрямляется.       — Я ничего тебе не обещаю.       — Я и не требую…       И он рассказывает. Все, начиная от их первой встречи и заканчивая недавними событиями; о своих чувствах, о том, что не знал куда себя деть от страха подвергнуть его опасности; о постоянном нахождении рядом, о том, что он никогда не исчезал, всегда был рядом, но лишь скользкой тенью, гулял за ним по коридорам, охранял покой; о пожирающем сожалении, о собственной глупости и идиотской затее отвадить от себя грубым поведением; о любви, о том, что испытывал неуместную ревность, испытывал злость, испытывал сочувствие, всякий раз корил себя за поспешность, что не смог поступить иначе, что решил взвалить все на себя, не оставив Ниаллу выбора. О том что каждое утро было ледяным, каждая ночь была изматывающей. Он несколько раз порывался рассказать обо всем, но каждый раз останавливал себя. Пока Ниалл не знает — Ниалл в безопасности; пока Ниалл в неведении, к нему никто не придет. Но в конце концов, проблемы находились и без этого.       Ниалл слышит сожаление в каждом слове, презрение Кингу к самому себе и он почти допускает мысль, что тот действительно хотел как лучше. Но, получилось как всегда и не удивительно, что им с Никки удалось поладить.       В конце концов, Ниалл просто уходит спать. Позволяет обнять себя, как будто на прощание и почти сразу же проваливается в сон, едва его голова касается подушки. В эту ночь ему ничего не снится. Но он чувствует себя отдохнувшим.       Утром все-таки пошел дождь.       Гроза бьет в деревья в поле, дождь заливает в дыры в крыше, так что собравшись, они, в восемь рук заколачивают каждую щель, подкладывая сено. Кое-как растапливают печь в доме, готовят обед и ютятся как можно ближе к источнику тепла. Су с Никкаль и Этаном сидят в обнимку под одним одеялом, Ияр расположился на скамейке за столом, читал найденную в каком-то шкафу книгу и изредка бросал на Ниалла короткие насмешливые взгляды, за то что они с Кингу сидели довольно близко друг к другу, хотя раньше разбрелись бы по разным углам. Со стороны казалось, будто они лишь кучка путешественников, от чего становилось дурно, одна только мысль, что мир на грани войны, а то и чего-то более ужасного, делала все происходящее словно нереальным. Но им был нужен этот отдых, короткая передышка, где они на пару часов могут забыть обо всем — в такую погоду едва ли кто-то помчится за ними.       Кингу случайно касается его плеча своим, тут же шепотом извиняясь и поспешно стараясь отодвинуться. Ниалла это веселит, он косится на него, скрывая лукавую улыбку за сжатой в кулак ладонью и нарочно пододвигается следом, пока никто не замечает. Повелитель поднимает брови и сузив глаза, касается еще раз. На пробу. Ниалл отвечает тем же.       Чуть позже, они сталкиваются в дверном проеме соседней комнаты. Ниалл протискивается боком, задирая голову, Кингу смотрит на него затуманенным взором, с жадностью поглощая каждую эмоцию, каждое движение, он нарочно мажет пальцами по чужому оголенному запястью, вызывая у Кингу волну мурашек. Ниалл словно играет с ним, водит как кошку за ниточкой с бантиком, но всякий раз дергает вверх, не давая вцепиться в добычу когтями.       Всякий раз он вязнет в этом зеленоглазом омуте, опускается на самое дно и цепляется за стенки, надеясь пробыть в нем как можно дольше. Он как зачарованный ведет носом, стоит Ниаллу невзначай провести по его щеке, украдкой, просто проходя мимо или оставаясь наедине — он был влюблен в этого Ниалла. Игривого, туманного, за которого едва можно ухватиться и удержать, — Кингу не разрешает себе, не позволяет распускать руки, все еще чувствуя хрупкую опору под ногами, — он весь воздушный, тянет легкими порывами ветра, касается дуновением кончиков прядей. Кингу влюбленно вздыхает, когда этой же ночью Ниалл ложится в одной с ним комнате.       Ему удается урвать поцелуй в уголок губ, легкий, мимолетный, но такой звонкий, что он, как опьяненный, тянется за ним следом, когда Ниалл отстраняется.       В кровать его не пускают.       Дождь прекращается к середине ночи.       Утром, глядя друг на друга, они глупо улыбаются, не говоря ни слова. Кингу поглаживает свободное пространство на своей постели, Ниалл, фыркая, бросает в него подушку, отворачиваясь, и собираясь проспать еще полчаса. Но подушку забирает лишь после того как садится рядом на кровать.       После того, как красные от поцелуев губы, рождают усталый вздох, Кингу отстраняется, накрывает их обоих одеялом и радуется как ребенок, ощущая тонкие пальцы в своих волосах.       — Они теперь всегда будут такие? — Ниалл задумчиво перебирает светлые пряди, позволяя чужим рукам обвиться вокруг собственного тела.       — Пока амулет у меня — да, — он ластится к мягким рукам, трется об них щекой, подставляет лицо и млеет, когда Ниалл оставляет поцелуй у него на лбу. — Не нравится?       — Навевает воспоминания о прошлом, о, мой Повелитель.       — Бывший Повелитель, — поправил его Кингу. — Теперь их снова Четверо и я никак не хочу к ним относиться.       — Трое.       — Трое, точно.       — Отец говорил, что рассматривал меня на место Энлиля, — Ниалл сонно хмурится, покрываясь мурашками от того, с каким трепетом чужие руки провели по его бокам. — А я едва ли хочу прожить больше тысячи лет.       — Ну, в этом есть свои плюсы.       — Например, эта роскошная седина?       Кингу кривится.       — Я не настолько стар, — вопреки выражению лица, его интонация игривая и Ниалл охотно подыгрывает.       — Да, подумаешь, всего-то тысяча лет. Ты хоть точное число знаешь?       — Перестал считать после пятисот.       — То есть тебе может быть еще больше?       — К чему это мы? — он сопит, переворачиваясь на спину и утягивая за собой Ниалла. Он вдыхает запах светлых волос, зарываясь в них носом, касается губами темечка и довольно улыбается. — Начать конец света стоило хотя бы ради того, чтобы снова вот так лежать…       Ниалл весело фыркает.       — В самом деле, зачем нужен мир, в котором дракон не может охранять свои сокровища.       Они на мгновение замолкают, прежде чем Кингу спрашивает:       — Ты видел?       — Да, — Ниалл трется щекой о его плечо, спихивая волосы за руку. — Стараюсь не думать о том, зоофил я или же нет.       — Чисто теоретически…       Ниалл легко накрывает его губы ладонью.       — Я не хочу об этом думать.       — Тебя совершенно не интересует моя природа, — с театральной обидой произносит Кингу. — Только моя оболочка.       — Но ты ящерица…       — Ящерицы произошли от другого вида.       — Скажи, из скольких яиц состоит кладка?       — Я скину тебя с постели.       — Ох ты, — Ниалл лукаво щурится, приподнимаясь на локтях. — Скидывай.       Кингу молча смотрит на него, опускается взглядом на его губы. Минуту они смотрят друг на друга, прежде чем Ниалл поддается вперед и скрепляет их губы в поцелуе. Любит. Спустя год холода, он все еще его любит.