Растопи мой реактор

Он заявился на стройплощадку сразу в день приезда. В мягких на вид замшевых туфлях, узких по-модному брюках и чёрном пальто — пижон, хоть бы шарфом обмотался! — ходил среди штабелей панелей и блоков, снимал на планшет и часто строчил в сложенной папке. Мои уважаемые коллеги — дилетантов нет! — следили за его осторожными перебежками среди куч рассыпанного щебня и гравия. Следили и выцеживали единое мнение: этот столичный упырь и пяди не стоит нашего бывшего главспеца, тоже уважаемого и, главное, профессионала, о как. Я сам не так давно прибыл на вахту, матушка постаралась, а отец для вида был против — обещанного жалованья должно было хватить до весны. Империя расширялась, как знак пустоты на её алом флаге. И каждый от мальца до старика слышал её тихий непрерывный зов. Меня же списали после колледжа, как сменщика на оборонный объект. Повторюсь, это всё матушка, сам бы я только за. Не успел я пообвыкнуть, как нашего «главного», вместе с десятками бригад строителей, отправили к рубежам пустоты. Так и оставили наполовину вырытый котлован под фундамент второго энергоблока и недостроенную градирню, а технику увезли. Моя бригада осталась возводить переходное звено между энергоблоками будущего генератора — из-за малых сил стройка грозила растянуться на полвека. Про бывших коллег говорили, что они строят мост за грань тумана. Туда, где простирались забытые земли, про которые уже несколько веков не было ничего известно. А на освободившееся место главного инженера выслали новенького сменщика. Прямиком из столичного проектного института. Старик-главспец был невысокий, громкий, много смеялся и рассказывал байки из богатой на курьёзы работы строителя. Всегда в потрёпанной спецовке, из которой торчали разные измерительные «приспособы». А новый главный инженер вышагивал по строительной грязи, будто никогда не носил ничего тяжелее бумажной папки. Он был как деревце из солнечных долин, рос стройным и прямым, и не знающим пустоты. Мои же коллеги были как сорный кустарник, приземистые и крепко держащиеся за жизнь — таких не вытравить ядовитым туманом. Какой же он всё-таки нелепый, этот наш новый начальник: встал, облокотился на груду, закрытую брезентом, а та завизжала сиреной, мда. — Чаво? — высунулся из вагончика заспанный прораб и вспугнул ошарашенного «главнюка». — Ничаво! — рявкнули по-человечески и тут же перешли на начальственный тон, — Хлам под сигнализацией — отключить немедленно, — и, немного подумав, добавили на вежливом диалекте, — Будьте так любезны. К слову, прораб был тот ещё громила: высокий, как штабель бетонных плит, и с мощными ручищами. Говорили, что он одной левой перехватил сорванный стопор с грузом и протащил его почти на метр в сторону — как раз, чтобы не убить рабочих внизу. Враки, наверное. Груза меньше двух сотен на той высоте не бывает. Они ещё что-то друг другу сказали, но из-за металлического визга мало что было слышно. Прораб вывалился из вагончика, попутно накидывая спецовку, и парой ударов по брезенту вырубил надоедливый вой. Резко стало тихо, а «главнюк» с прорабом уставились друг на друга с глупым и недоверчивым видом — каждый подозревал второго, что именно тот виноват в переполохе. Мы начали выползать из наших убежищ — нехорошо исподтишка разглядывать начальство, пока оно носится по стройке, да и зная характер нашего прораба, не стоило их так сразу знакомить. Я спустился с лесов на петле из троса — верхний блок страховал мои движения, — а по губам зыркнувшего на меня инженера прочёл: «Техника безопасности, тварь!» Ну про тварь я сам додумал, больно взгляд был говорящий, поэтому решил затеряться за спинами старших коллег. Увы, бубнёж впереди стоящих было не разобрать, а затем два раза хлопнула дверь — и наши начали расходиться: «Пошли пить чай, малец». Про чай я сам додумал, да мне и не предлагали другого. Мал ещё. Из разговоров за столом я понял, что столичному засланцу не понравился темп работ, безнадёжно отставший от графика. А прорабу не понравилось, что его любимую «четвёрку» назвали хламом —древнюю развалюху он заботливо укрывал брезентом от цементной пыли и редкой мороси. Поэтому прораб скрылся от обиды и, наверное, желания выругаться в вагончик, а засланец пригрозил достать чертежи и отправился за ним следом. «До утра засядут», — решили за столом, и мы плавно перешли к обсуждению столицы и её жителей. Мне пока не приходили выплаты из центра, другим не закрывали оклад за полгода — как раз с тех пор, как Родина проснулась и рванула двигать границы. Кто-то помянул о пустоте, немного помолчали и вновь заговорили о новоприбывшем. Я допил чай, засунул пайку — крекеры и пастила — в карман и вернулся к работе: нужно было добить несколько стыков для завтрашней опалубки. Большего мне и не доверяли, я же всего год отучился в колледже. Да и дело это было несложное: смешивай крошево с резиновым клеем и заделывай щели. Я забрался по лесам до нужного места и потерялся до конца смены. Спускавшиеся мимо меня товарищи позвали на отбой, и я крикнул, что нагоню попозже. На севере империи небо мрачнело рано, но медленно. Я успел доделать почти половину нужной нормы, доел крекеры и решил возвращаться в спальный модуль. Тут нужно сказать, что рабочие жили недалеко от стройки. Для вахтовиков на «оборонке» выстроили мобильные казармы, для каждой смены отдельный модуль, чтобы не мешать отдыхающим. А в середине был модуль из столовой, медпункта и душевых. Наверное, в конце смены казалось, что мы роимся у неправильной формы сот. Головной офис был ниже к долине, почти на въезде в Академгородок. Где-то там жил наш прораб, хотя, понятное дело, чаще мы его видели на стройке. Внизу снова послышались разговоры, хотя ночной смены сегодня не было, и я удивлённо перегнулся через ограждение — неужели пришли опять звать, не такой уж я ребёнок, сам дойду. Да и сторож подсвещал фонарями дорожку к входным воротам. — Кристофер, — позвали дружелюбно, или я временно обрёл слуховые галлюцинации, — Кристофер, право, не стоит сейчас… «Четвёрка» вновь взвизгла и тут же заглохла — послышался смех. Дверь вагончика была распахнута, и в прямоугольнике света качался маревом высокий силуэт. Прораб же — я узнал его по сердитому пыхтенью, — стаскивал брезент с любимого пустошного самохода. — Тсс, Крис. Просто Крис. — «Четвёрка» заурчала. — Крис… — Нет, ты послушай. А? Нет, поехали. Поехали. До-ве-зу. Домчу! — Крис. — Силуэт качнулся из света наружу и шмякнулся прямо в груду сложенного на земле брезента, — Всё. Я тут это, ага. Я немного подождал, но разговор не продолжился — в тишине размеренно урчала «четвёрка», — и спустился вниз. В осуждающем свете фар дремал инженер, удобно расположившийся на брезентовых волнах. Рядом на капоте сидел прораб и задумчиво курил. Про «задумчиво» я сам додумал, больно долго он делал затяжки, позволяя белому тихо тлеть, разгораясь. Я махнул ему на прощанье и поспешил «домой» к теплу послеотбойного ужина. Утром первых рабочих встречала делегация из головного офиса — рой из белых касок. Гладковыбритый прораб возвышался над ними мачтой. Делегаты повторили вчерашний путь нашего нового главспеца, но ничего не записывали, а только внимали объяснениям и дружно качали головами. У инженера нехорошо блестели глаза — он оттеснил прораба и начал что-то показывать на планшете, — скомканные чертежи полетели на землю, и их дружно затоптали. Замша ботинок инженера покрылась цементной пылью и грязным песком. Я посмотрел на одного из мастеров, тот проворчал: «Консерва». И все разом погрустнели. У меня зажгло ближе к сердцу, там, где я хранил военник, а туман на миг встал стеной, отделяя меня от пустоты. Зов Родины пробился через внезапную глухоту — я сморгнул и облегчённо узнал вой разбуженной «четвёрки». Белые каски зароились, пытаясь перекричать сигналку, прораб пожимал плечами, а инженер молча наблюдал за всем этим. В конце концов он зло крутанулся на месте и решительно направился вон со стройплощадки. Прораб сплюнул в ноги. До вечера мы заливали новый уровень — официального приказа законсервировать стройку и остановить работы не было. На выходе у сторожки встретили «ночников» — те шли с понурым видом, должно быть, уже слышали дневные новости. Мне стало совсем тошно и ссыкливо. А ночью снился наш алый флаг с ожившим знаком пустоты в центре — тот перебирал петлями, и я не видел конца этому движению. Дни потянулись однообразно: «главный» больше не прибегал ругаться о сроках, а прораб цедил о завершении работ по графику. Никогда не видел его таким сосредоточеным. Мы вновь вошли в ритм, сбитый вначале массовым отъездом рабочих и сменой начальства. Дневные заливали бетон, ночные вязали сетки и петли. Мы сплотились, понимая, что только работа спасает нас от тумана и его извечной борьбы с пустотой. Когда-то давно, когда родители моих родителей и сами были детьми, нашу Родину поразила пустота, а границы залил ядовитый туман. Империя запеклась кровью, но уже следующее поколение освоило пустошные самоходы, а прежде уничтоженную столицу возродили в центре Родины — подальше от туманных границ. Я рос на севере, мечтая увидеть солнечные долины столицы, а теперь меня ждала граница. «Пустота за спиной, и туман впереди», — так мы пели на школьных утренниках. Наверное, иного пути ни у меня, ни у моих одногодок никогда и не было. А ещё через пару недель к нам заявились телевизионщики. Инженер провёл их мимо изумлённых нас к первому энергоблоку, который строил его предшественник. Опять его ступни были обтянуты чистой серой замшей — я подозревал, что у него было несколько одинаковых пар ботинок, — сам он был запакован в строгий синий костюм, только ворот белой рубашки не сковывал галстук. «Общественность привлекает», — глубокомысленно заключили мои товарищи. А на следующий день на местном канале вышло короткое обзорное интервью про стройку, где инженер с красными пятнами на щеках горячечно обещал, что «сердце» энергостанции, её реактор, заменит солнце и растопит поражённые пустотой северные земли. Смешно было, что как раз в момент пламенной речи инженера телевизионщики врезали наши удивлённые рожи и возвышающегося над нами прораба с нечитаемым выражением лица. Ещё через день ролик про «оборону на севере» вышел на федеральном канале — мне об этом сообщила матушка, неимоверно гордая, что «её взрослого мальчика показали на ТВ». Она вновь напомнила о жалованье, но мне нечего было ей ответить — я так и не получил ни копейки. Не знаю зачем, я попёрся в перерыве к прорабу. Тот размешивал кофейную бурду из пакетика в кружке и имел вид такой же кислый, как и получившийся напиток. — Мистер Хэмсв… Сэр! — Чего тебе, малой? — Да из дома звонят, допрашивают… Как думаете, мы успеем достроить? — А что, ты так в туманном запасе и числишься? — Как все, сэр. На колледж не дают отсрочку… Вы не подумайте! Но и строить ради обороны нужно, — я сглотнул неуверенность и бодро продолжил, — Это важно, я верю. Вот и господин инженер думает также… — Думаешь? — прораб усмехнулся, и я увидел его редкую улыбку. Я растерянно замолчал, не зная, как продолжить разговор. Так было, когда я уезжал — родители говорили о радости расширения нашей Родины и вынужденности моего отъезда, внутри меня собирался комок, и за словами я прятал честность. На высоте я порой повисал на ограждении и думал, что лучше не бояться, а закончить всё разом. Прораб вытянул перед собой кулак — на фаланге среднего пальца был вытатуирован знак пустоты, отметина пустошных группировок: — Вот, видишь? — Я кивнул, и он продолжил, — У господина инженера тоже такой есть. — И я снова кивнул, смутившись. Не думал, что столичный пижон тоже мог пройти Пустошь — так называли бывшую столицу, — обычно туда отправлялись неудачники из бедных северных земель — «пустошные крысы», как их обычно называли, — чтобы запечатлеть былое величие и заодно привезти фонящие ядом артефакты. — Я… — Горло перехватило, но когда, если не сейчас. — Я очень боюсь, сэр. И я не хочу… — И я боюсь. — Прораб отхлебнул кофейной бурды и поморщился, — Уже полгода нет бондов ни на строительство, ни на зарплату. Центр забыл о нас, а сейчас ему так внезапно напомнили, мда. В твоей учебке рассказывали про пустоту и туман? — В школе. Это был наш школьный гимн. — Даже так, эх. Если пустота отступи-и-ит, то туман отрави-и-ит, — затянул прораб знакомый каждому ребёнку мотив. Я прикрыл глаза, вспоминая алые флаги на школьной линейке, и тоже присоединился: — …и если любимая забуде-е-ет, то Родина никогда не остави-и-ит… По ногам потянуло холодом, я оглянулся и увидел удивлённого инженера. Он тихо приоткрыл дверь вагончика и слушал нас, стоя в проёме. За месяц мы покрыли весь возведённый уровень плитами. Инженер составил нам новый график, по которому смен в сутки стало больше, но они были короче. Я вновь начал спать без снов, просто валился на кровать в спальном блоке и дрыхнул до самого утра. В общем, работали как смазанный механизм. Мы привыкли к командам инженера, а когда узнали, что его обучал наш бывший главспец — уважаемый из уважаемых, — то и породнились. Даже «четвёрка» больше не ревела при его появлении, наверное, тоже привыкла. Я часто видел их двоих, прораба и инженера, сидящих на покрытом брезентом капоте и пьющих кислую бурду из дымящегося кофейным паром термоса. Инженер даже не морщился, вот такой он был воспитанный. К нам ещё раз приезжали журналисты, всполошенные ими благотворители из академического совета и один раз даже лично редактор местной типографии. Почему-то их заинтересовал наш долговязый инженер и совсем не было интересно, что мы строим. Они ходили за ним по пятам, а на следующий день в местном новостном блоге появлялись заметки, вроде «что стоит носить осенью, если работаешь на благо империи». Мы же на завершение очередного уровня звена подарили «главному» вязаный шарф. Он был смущён, но без пререканий обмотал шею чёрно-зелёной лентой. Прорабу всучили пухлый пакет кофе, который тот скептически оглядел, но принял. Тем более, что мы все заметили новенькую кофемашину — не для себя же он её притащил из города! Ну и не могли мы рисковать единственным инженером, пусть лучше поит его бурдой, похожей на кофе, а не на замоченные в кислоте опилки. Когда я стыдно признался в страхе, то тот будто от меня отступил, прекратив предательски нападать ночами. И я перестал просыпаться на пропотевшей до мокроты подушке. А ещё позже прораб вернулся из головного офиса с долгожданными деньгами. Их выдали «налом», потому что это была не официальная зарплата, а гранд из благотворительного фонда. Нам, честно говоря, было всё равно на такие тонкости, многие не видели денег больше полугода. Я сразу же отправил домой перевод, всё равно тратить мне было не на что. А вечером на послеотбойном ужине шептали, что и на завершение градирни и строительство второго энергоблока поступит бонд из центра. Я давно не замечал такого воодушевления. Мы даже решили, что тоже выступим перед телевизионщиками, если они снова появятся ради вдохновляющих речей инженера. Следующим днём мне захотелось лично поблагодарить его, раз он сдвинул дело с мёртвой точки. Я дождался перерыва и спустился — обычно после обхода инженер сидел у вагончика и пил дерьмовый кофе. Из приоткрытой двери доносились голоса, похоже, наши начальники опять о чём-то спорили. Я немного подождал, но решил, что подслушивать будет хуже, и заглянул внутрь. Прораб то ли отталкивал, то ли держал инженера на плечи, из-за чего тот почти лежал на столе и шипел: «Что это? Что это?!» — в одной руке у него был рваный клочок бумаги, другой он пытался высвободиться. Я невольно взглянул на доску за спиной прораба — к ней обычно крепили визитки, графики и расписания смен, — и вначале не разобрал, что за плакат был на ней. А когда понял, то тут же выскочил. Тем более, что прораб меня заметил и, весело подмигнув, проорал прямо в нос инженера: «Это октябрь!» Нет, я подозревал, что благотворители не просто так расщедрились на помощь и что инженер был готов на всё, чтобы стройка не встала. Но чтобы так: плакат был страницей фотокалендаря, где в живописной позе наш главный инженер — уважаемый, сука! — возлежал на груде жёлтых листьев — и где они только нашли в наших пустошных землях листья? Возлежал он абсолютно голый и, кажется, изображал одного из тех божеств, которым поклонялись в прошлом. Клянусь, я не вглядывался, но заметил рунические символы на амулете, который висел на груди инженера. И больше ничего на нём не было! Я проработал до окончания смены с красными горящими ушами и даже не остался на ужин — сразу забрался в спальный модуль. Всю ночь мне снились игрища лесных божков, которые барахтались в листве. А ведь настоящий лес я видел только на учебных иллюстрациях.

***

Крис потёр горящую после удара скулу и прижал руку к ноющему боку — Том врезал ему вначале коленом, а затем кулаком. И не подумаешь, что интеллигентный, до дурноты вежливый инженер способен на такое. Хотя Крис тоже хорош: ударил его о стол и крепко держал, чтобы тот не добрался до календаря. И так почти разодрать успел, и откуда в нём это?! Хотя было что-то в его глазах, когда он толкнул речь перед журналистами про «энергию, что растопит лёд». Крис тогда будто проснулся, смотрел на него: «Вот же чудной». Он погладил фото на настенном календаре, который пришлось защищать с боем. Божество огненного леса льнуло к его ладони, чуть усмехаясь и купаясь в горящей золотом листве. «Чудной». С бывшим главспецом у Криса сложились вполне товарищеские отношения. Когда-то давно именно этот, уважаемый из уважаемых, вывез одичавшего его из трущоб бывшей столицы и позволил примкнуть к небольшому отряду рабочих — неофициально, в качестве случайного проводника. Главспец, тогда ещё обычный научрук из проектного института, возил экскурсии по Пустоши с самыми отбитыми и никому ненужными — как про себя думал Крис — студентами. Отряд рабочих выполнял утилитарную функцию «разгрести, разломать и собрать», а группка студентиков зарисовывала схемы и отбирала рабочие образцы техники. Позже Криса уже на полную ставку взяли на строительство жилых модулей в тогда ещё зарождающийся на севере империи Академгородок. Пока ещё простым строителем, он получил корочки по нужным курсам, аттестовался, а дальше пошло-поехало. Он набрался опыта, получил пару повышений и не удивился, когда старый знакомый позвал его на громадный оборонный объект — энергостанцию, способную запитать умирающий север. Это был первый его объект такой мощности, поэтому Крис внимательно выполнял требования, не дерзил, а больше следил за другими. Поначалу их была уйма народу: несколько десятков бригад, прорабы, мастеровые, спецы всех категорий. Ему достался молодняк и рабочие без специализации. Большего и не требовалось на несложный участок — звено меж энергоблоками. Крис забывался в работе, стараясь не отставать от графика и вовремя сдавать план. Вечером, отмокая в душе, он растирал гудевшие плечи и представлял, как греется в солнечном жаре столицы — годового оклада ему бы хватило на переезд из северных пустынь поближе к центральным долинам. Но пробудившаяся Родина, стремившаяся расширить границы, смяла его и многих других планы. Ставших товарищами коллег увезли в ночь, к утру остались он с его растерянными рабочими и главспец, который задержался, чтобы передать дела. «Ну что, ребята, будем?» — «Будем!» — «Ничё, прорвёмся!» Крис лично отвёз старшего товарища на сборочный пункт на местном вокзале. Тот не умолкал ни на минуту и, даже обнимая на прощание, сыпал советами, которые тут же испарились, стоило Крису выйти наружу. Перед входом толпились провожающие — чужие друзья и родственники. Он растолкался среди потерянной и вопрошающей толпы и сбежал к спасительной «четвёрке». Раритет из заброшенной Пустоши, она хоть и отличалась дурным нравом, но в нужный момент никогда не подводила и заводилась с полоборота. Раньше империя славилась выпуском подобных самоходов, теперь же их перестраивали из техники, чудом уцелевшей после разверзшейся в столице пустоты. Крис сжал крепко руль, пережидая тошноту, а издали доносилось: «…впе-е-реди, и туман за спино-о-ой…» Туман облизывал границы империи с юга, запада и востока, оставляя на севере узкую полоску чёрной воды. Небольшие рыболовные суда ходили вдоль берега, каждый раз рискуя сгинуть во внезапно хлынувшем по воде тумане и оставить после себя только редкий мусор и щепки. Крис много нашёл такого хлама в детстве. Но иногда, когда Родина пробуждалась и гнала пустоту к границам, то туман отступал, и Крис видел с берега громадное бескрайнее море. Чистое и холодное. Одним днём отец Криса со старшим братом пропали в этой обманчивой чистоте, после чего младший брат перенял их ремесло и остался с матерью, а сам Крис сбежал испытывать удачу в пустошных рейдах. В родной прибрежный городок он больше не возвращался. В конце смены Крис замкнул вагончик и зябко поёжился, запахивая куртку. Осенний воздух пах землёй и будущим дождём. Он погладил продрогшую «четвёрку» по гладкому боку: «Просыпайся, малышка», — и нырнул в холодную кабину. Ужасно хотелось курить. — И долго будешь стоять? Личный автотранспорт подан! Инженер избегал его весь остаток дня, внепланово устроив поверку креплений для следующего уровня колонн. Крис видел его в окошке, но не выходил. Так и сидел в вагончике, пил горький кофе из новой кофемашины — ничем не лучше обычной растворимой кислятины, только возни больше — и размышлял. Похабный календарь с оторванным началом месяца неумолимо отвлекал его и подразнивал. «Подрочить, что ли?» — Кристофер… — Крис. — Кристофер. — Инженер развернулся из тени и встал перед самоходом, раскачиваясь на носках и сердито сверля Криса взглядом через лобовое стекло. — Я не знаю, шутка ли это для вас или какая-то игра… — Том… Томас, прекращайте. Давайте вначале… Я тебя подвезу. — Крис неловко попытался в вежливость. По смурному виду инженера, лучше бы и не начинал. А начиналось всё так уж и плохо. Да, первое знакомство чуть не переросло в драку в тесном пространстве вагончика — ну не любил он, когда его дорогую сердцу «четвёрку» ругали, да и после отъезда старых товарищей к границам пустоты было тошно смотреть на чистенького столичного господина, — но стоило новенькому инженеру пару раз стукнуть по развёрнутым чертежам, указывая на нестыковки, а Крису приглядеться к его гладким ладоням без привычных жёлтых мозолей, как общий язык был найден. Инженер ещё что-то сердито молотил на птичьем, а Крис уже перехватил его руку и развернул кисть ладонью вверх. «Эй, в чём дело?» — «Да обожди ты». — «Сломаешь!» — «Видишь?» — «Ох… Неужели?» Крис и сейчас ухмылялся, зная, что два кольца на безымянном пальце плохо скрывают рисунок пустоты. Только пустошная крыса и узнает. Том не просто так вытатуировал его на внутренней стороне фаланги — за металлическими ободками виднелись только края пустотных витков. Тогда Крис накрыл его ладонь своей: магнитные чернила старых татуировок заволновались от сближения, а сами рисунки чуть исказились, создавая иллюзию движущихся петель. Том удивлённо их рассматривал, а Крису даже казалось, что он вспомнил Тома среди тех полузабытых пустошных студентов. Хотя рабочие и студенты почти не общались, да и вспоминать лишний раз пустошные дела не хотелось. Наверное, и Том его так «вспоминал», как размытое пятно из прошлого. За мгновение они из возможных недругов перешли в добрые знакомые, подчёркнуто вежливый тон сменился на доверительный, а чертежи свернулись и уступили место «энзэ» из нижнего ящика стола. Том нескоро, но разомлел, хоть и оставался слегка отстранённым. Потягивал оставшийся от бывшего главспеца коньяк, чуть поджимая тонкие губы, будто обжигался. Так пьют вино и дарят первый поцелуй — чуть смакуя, пробуя губами. Хотелось курить, но Том поморщился от вида сигаретной пачки, и Крис забросил её в угол. Он усадил его на диван, предварительно кинув под начальственный зад спецовку, а сам приземлился на стул напротив. Между ними в ногах стояла бутылка. Взгляд Тома блуждал по убогой обстановке вагончика, и Крис несильно стучал кулаком по его ноге, когда хотел привлечь внимание. Он задумался о чём-то важном, очнулся от наступившей тишины — Том смотрел на него, а ладонь Криса грелась на его колене. «Мне уже пора…» — «Подожди». — «Водитель не будет ждать меня вечность». — «Отпусти его, я сам тебя довезу». Крису понравился его смех. Разбуженная «четвёрка» запротестовала, не желая пускать подвыпивших коллег за свой руль. Том устало вытянулся на сложенном прямо на земле брезентовом чехле от самохода, а Крис влез на тёплый капот «четвёрки» и уставился в тёмное небо. В Пустоши он впервые увидел звёзды и теперь невольно искал их на севере. Внутри разливалось алкогольное тепло, пальцы грела медленно тлеющая сигарета. Фонари подсвечивали дорожку к воротам — Крис проводил взглядом последнего из рабочих и спрыгнул с капота, отключая ворчливую машину. Том то ли дремал, то ли просто пережидал опьянение. Крис опёрся на колено рядом с ним, собираясь похлопать того по лицу, пробуждая, но так и замер. Слепо ткнулся, исследуя сухими губами щёку, подбородок с пробивающейся щетиной, тонкие губы — искал ответное тепло. Послышались шаги по сухой гравийной дорожке — и Крис освободил тихого, замершего в ожидании Тома. Тот отряхнул пальто и поднялся, направляясь навстречу окликам водителя — головной офис выделил главному инженеру личный автотранспорт. На следующее утро Том вновь принял облик «господина инженера», а холодноватые прозрачные глаза продолжили смотреть сквозь любого, кто к нему обращался. Крис привык следить за ним, заранее отмечая по особенному напряжению плеч и наклону головы, зол ли главный инженер за промахи и несоответствия проекту или обход прошёл без происшествий. А обманчивая прозрачность глаз не сбивала его с толку. Ужасно хотелось курить. После кофе, особенно такого горького, всегда тянуло сбить вкус дымом. Когда Том приходил к нему с очередными замечаниями, которые скрупулёзно вносил в журнал для отчёта, Крис убирал пачку сигарет подальше: «Надо уважать друг друга». Затем они долго пили кофе снаружи и добирали тусклого северного солнца — оно едва пробивалось сквозь туманный купол. Чем дольше он терпел, тем медленнее Том тянул остывающую дрянь. Когда Крис уже начинал пощёлкивать языком по высохшему нёбу, Том с усмешкой замечал: «Ну, что ж, до следующей поверки». Будто делал ему одолжение, ха! Хотя Крис бы мог терпеть и дольше. Много дольше. Крис вышел, закуривая, и встал перед урчащей «четвёркой». Его тень упала на Тома. — Знаешь, я не люблю сюрпризы, но эта твоя идея была самым приятным из них за последнее время. Это всё, — Крис обрисовал в воздухе «всё», а дымок размыл контуры. — Это всё бессмысленно, — Том молча его гипнотизировал. — Честно. Но, должно быть, ты выиграл нам немного времени. — Времени? — Том бросил взгляд в темноту, где высилась недостроенная глава градирни, и едва заметно кашлянул. Крис выбросил недогоревший окурок. Наверное, даже не стоило показывать, что знаешь о фотографиях. Тем более демонстративно прикреплять календарь с ними на стенд, который мог увидеть любой желающий. Как тот случайный малец из обмазочников. Но Крис горел, как хотел увидеть краснеющее лицо невозмутимого и ледяного «господина инженера». Глупое желание. — Держи, — Крис подкинул в ладони ключи и, когда Том уже скрылся в вагончике, протянул: — Спасибо! Обратно до городка они ехали в полном молчании. Крис с сожалением заметил торчащий из-за пазухи инженера драгоценный календарь. «Стоило на него ещё хоть разок передёрнуть». Уснуть после бесконечного вечера было тяжело. Утро началось головной болью, но он смыл с себя вчерашний морок и отправился на смену. «Дневники» снова встретили его улыбками — внезапная премия после полугодового застоя заметно подняла всем настроение. Самый мелкий среди них, наверное, только из колледжа, покраснел до кончиков ушей и поспешил скрыться. Крис только на пороге вагончика вспомнил его же сконфуженный вид, когда они с Томом боролись за злосчастный календарь. Эх, какая же это была потеря! Крис случайно стащил календарь из бухгалтерии головного офиса. Два дня назад его срочно вызвали, чтобы забрать пачки благотворительных конвертов с премиями рабочим. И пока он заполнял бесконечные бухгалтерские бланки и акты, то приметил знакомый типографский знак на коробках в углу. Пара специально уроненных листов — и вот Крис бережно прижимал под свитером шуршащий запечатанный пакет из крафт-бумаги. Хотя манипуляции того не стоили, возбуждённые раскрасневшиеся сотрудники собрались у противоположной стены и практически не обращали на него внимание, только пялились на что-то, сгрудившись вокруг стола. Странно, что там за открытки такие сделали благотворители, что устроили переполох в офисе и заблокировали работу целой бухгалтерии? Уже в самоходе его телефон взорвался голосовыми: «Где согласования на блок Е64?» — похоже, утренняя поверка была особенно продуктивной на замечания. Мысли об открытках вылетели из головы, а на стройке он отбивался от одуревших из-за первой в этом году премии рабочих и особенно зловредно настроенного инженера. Они снова закрылись в вагончике, как в первый день знакомства: Том разложил чертежи с разрезами и сверялся по снятым отметкам, которые тщательно вносил в планшет, а Крис чертыхался, отбиваясь от его замечаний. «Я запишу каждую несостыковку по уровням под твою подпись». — «Вноси изменения!» — «Никаких изменений! Только проект!» В конце концов Крис, ещё раз сквозь зубы чертыхнувшись, свалился на продавленный диван. Том, явственно ругнувшись под нос, продолжил измываться над связующим блоком Е64. Этот межэтажный переход был с выходом на верхнюю площадку градирни. Но ни верхней площадки, ни самого верхнего каркаса градирни не было и в помине. Поэтому Крис справедливо отобразил переход на ещё не существующем звене второго энергоблока. Иначе бы их часть работы они не смогли завершить к сроку. Мысли раздражённого Криса, молча буравящего взглядом прямую спину Тома, его длинные ноги и связующий всю эту стройную конструкцию крепкий зад, прервал водитель казённого авто, отметивший окончание дневной смены. Том устало потянулся, хмуро кивнул Крису на прощанье, спешно одеваясь, и свалил вместе с кипой чертежей. Мудила. Крис ещё немного поёрзал на месте, раскаляя себя сердитым мыслями. Пнул стул — и собрался уже уходить, как вспомнил о пакете открыток, который он забросил в нижний опустевший ящик. Крис достал маркер, приготовившись по-детски мстить, рисуя усы и рога, но так к нему и не притронулся — в пакете оказались не открытки, а настенный календарь из плотной бумаги. Календарь был уже на следующий год. И первым листом на нём был праздничный январский месяц с Томом в красном новогоднем колпачке, наряжающим ёлку. Больше ничего на Томе не было. Вот это да… Крис ошарашенно сел на несчастный избитый стул, уставившись на голый зад уважаемого главного инженера, зажмурился — и, больше не моргая, жадно пролистал весь календарь. Так и было. Это был полностью Томов календарь. Календарь чёртова Тома. Голого Тома. Тома в шапочках, рожках и в чёрт-те чём ещё. Старые боги, имперские праздники, смена времён года — казалось, общей темы для календаря не было. Главное, был Том, его сливочно-белая задница и — раздери меня, туман! — хер. Крис всхохотнул, когда узнал свой деревянный кулон, который чем-то приглянулся Тому и был тут же без раздумий подарен. Это была одна из детских прибрежных находок Криса, когда он ещё не понимал, что это останки от исчезнувших судов, а не тайные послания из забытого мира за туманной стеной. Кулон он не носил, лишь иногда разглядывал выжженную руну. Том надел его для октябрьской фотографии. Божество осеннего леса усмехалось с фотографии над волнением Криса и смотрело прямо в глаза. Волосы Тома в редких для севера золотых листьях порыжели. Крис, потея, как подросток, накрыл его грудь ладонью, провёл пальцами по животу к тёмным кучеряшкам паха. Ровный член лениво свисал на правое бедро. Крис смутился: чёртов Хиддлстон его взбесил днём упёртым характером, а теперь его уменьшенная фотокопия не даёт дышать спокойно и после работы. Он сжал себя между ног и стукнулся лбом о стол. «Дрочила». За окном загорелись фонари ночных сменщиков. Крис выскочил из вагончика, боясь передумать. Жалюзи на окошках были предусмотрительно опущены, и никто с улицы бы не разглядел прикреплённый к стенду плакат с октябрём следующего года, пока хозяин вагончика не вернётся утром. Крис не доверял самому себе, он бы не решился возвратиться из дома с календарём за пазухой. Сохранил бы только для себя из жадности. Поэтому решил оставить его для утренней поверки инженера. Завтрашнее выражение его лица того стоило. Про секретную фотосессию для календаря он узнал случайно. В головном офисе вежливый надменный секретарь вместе с накладными выдал ему анкетные бланки, которые минуту спустя с испуганными глазами забрал. Крис только успел заметить оттиск местной типографии. А в благотворительном центре, где собирались посылки уехавшим на границу землякам — Крис туда заехал, чтобы передать точные данные на каждого, — к нему приклеился мутный столичный типок, представившийся фотографом. Крис только под конец уловил, что от него «желал» фотограф, как раз когда его начали оттеснять от него с ровно такими же испуганными глазами, как у заносчивого секретаря ранее. Что-то там было про удачный типаж и подходящую фактуру: «…брутальная мощь и строгость линий! Молот и кинжал! Вы и мистер Хиддл…» Крис закатил глаза и вышел. На самом деле не такое уж это было важное дело для такой секретности. Активисты из горожан любили памятные штуки, вроде значков, кружек и календарей. С началом осени они начинали работу, чтобы на новогодних благотворительных вечерах можно было растрясти спонсоров из столицы на лишний гранд для города. Крис примерно представлял себе фотооткрытки с улыбающимся мэром, перерезающим ленточку достроенной электростанции, или с поющими школьниками на фоне алого флага. «Молот и кинжал?» Крис тут же представил себя с кувалдой, вбивающим сваи, и Тома, втыкающего в его задницу нож, как дротик в мишень, за каждый пропущенный мах. Редкая горячность главного инженера пришлась по душе северянам — что он там вещал про растопленные реакторы? — они же не знали, что большую часть времени господин инженер холоднее льда. Крис хмыкнул своим мыслям, закуривая на крыльце типографии. Солнце пробилось сквозь туманный заслон, на мгновение ослепив и согрев Криса, что он не сразу разглядел выходящего из казённой тачки Тома. Тот явно замешкался, заметив его на входе, но всё-таки направился прямо к нему. «Дела?» — «Да, «граничные» дела… Тебя там, кстати, ждут» — «О, ясно». Криса развеселили два красных пятна, что начали расцветать на лице Тома, подбираясь к скулам. Наверное, тот уже сталкивался с тем липким фотографом. Бедняга. — Слушай, эти благотворительные штуки… Это просто нужно пережить. Спонсоры выбрасывают эти карточки и кружки, никто на них не обращает внимание. В прошлом году были дети из местного хора, в этом — ты. — Том странно посмотрел на него, а Крис утешающе хлопнул его по спине: — Держись уверенней, всё но-о-орм. И чего он испугался? Ну выпустят благотворители открытки, где «господин инженер» будет белозубо улыбаться и картинно держать карандаш над напечатанными чертежами. Или сделают неформальные фото: вот мистер Х. выходит из кафе — и тесные брюки обжимают его спереди, — а вот он входит обратно в то же кафе и замирает — и тесные брюки ещё туже обтягивают его господиноинженерский зад. Возможно даже, пара спонсоров сохранит подобные карточки на память. Вот Крис бы точно сохранил, но весь благотворительный скарб предназначался для гостей из столицы. В дверях Том обернулся к Крису, который по привычке провожал его взглядом: — Я делаю это не для них, а для нас. Крис прекрасно понимал, что под «нами» Том подразумевал всех попавших под удар империи строителей энергостанции, и тех, кто уехал, и тех, кто временно остался. Но «нас» касалось и его, и Тома одновременно. Крис прикрыл глаза, вспоминая на красной изнанке век, как солнце на мгновение осветило Тома, проявило рыжину его светло-каштановых волос. «Отрави меня, туман!» Новенькую кофемашину он затаскивал в вагончик под вытянувшиеся рожи рабочих. Всё-таки стоило размещать бытовки ближе к воротам, а не как ему было удобнее. Вскоре Том оценил варево из подаренного бригадой кофе: «Да, это, наверное, тоже кофе», — и послушно допил чашку. Крис особенной разницы не ощутил. То было на вкус, как прокисшие носки, это — как сгоревшие. Хорошее было время. Какая же всё-таки была потеря! Крис хмуро осмотрел серый в утреннем свете вагончик — без золотого похабства на стене ему сделалось тоскливо. Он уставился в окошко на роящихся рабочих, облепивших верхний уровень. Затем поглядел на оставленный журнал с замечаниями инженера — по-хорошему Крису нужно было отчитаться там же о выполненных задачах и проставить подписи — и на забытые чертежи со злосчастным блоком Е64. Тут его привлекли записи с расчётами под каждой отменяемой балкой переходного блока. Похоже, Том всё-таки прикинул предложенный Крисом вариант. Хм, стоило бы поразмыслить. Крис достал чистые листы и начертил упрощённую схему, проставил моменты и возможные места перегиба. Собственных знаний ему бы не хватило для серьёзных расчётов, но освоенная база позволяла понимать процессы, происходящие в конструкциях под нагрузкой. И без неё. А схема-то работала! В дверь постучали — и внутрь просунулась голова мальца: — Там, фу-ух, опять комиссия. Процентовку на завершение требуют. И отчёт! Крис скрутил рядом лежащий журнал, хоть и не подписанный на последних записях, это была меньшая из проблем. Сложил листочки с подтверждающими схемами и спрятал в карман. Ну, пора было идти сдаваться. В окошке он увидел стройную фигуру инженера. Видимо, его тоже вырвали на своеобразное совещание. Крис зажмурился — солнце в чуть рыжеватых волосах так же ярко проступило на тёмных от скудного освещения веках.

***

Направление на север вырвало Тома из невыносимой меланхолии, в которую тот впал с прошлого лета. Его научные измышления и старания, вдохновлённые идеями учителя, не находили применения и растворялись на бумаге. Работа теряла смысл, мёртворождённые проекты гнили в архивах — ни он, ни его окружение не имело сил, нужных для изменения, наполнения поражённых пустотой земель империи. Неправильные слова могли разрушить привычный уклад жизни, и день от дня молчание разъедало Тома изнутри. Новости о старом учителе, которого бросили к границам тумана, застали Тома в институте — трансляция шла на установленных в фойе экранах. Он молча скрылся в кабинете, пережидая охвативший его жар. В столице он считался блестящим специалистом, но его творческая энергия тратилась на конкурсные эскизы и «картинки», которые исчезали в архивах. Многопролётные конструкции украшали выставочный зал проектного института, важные чиновники на их фоне вручали грамоты и завершали часовые речи внушительным: «Всё для империи». Том терял себя среди череды любовников, не способный выговорить страхи и болезненные воспоминания, и замерзал в одиночестве и пустоте. Порой он жалел, что среди сотен сокурсников учитель позвал в Пустошь его. Так бы он продолжал жить, наслаждаясь привычной пустотой дней, размеренным темпом столичной жизни, не зная и не замечая, как сжимаются границы и что пустота не спасает, а разъедает саму плоть империи. Тогда, в преддипломную практику, Том вместо работы в автобюро отца выбрал отправиться вместе с сокурсниками в центр разверзшейся пустоты — бывшую столицу империи. Учитель попутно требовал, чтобы они искали «пустотные язвы» — следы вековой давности. Ещё их сопровождали рабочие, собиравшиеся вывезти всю технику, которую они, будущие инженеры, смогли бы запустить. Том угадывал по схематичным наброскам узнаваемый контур нужного самохода и попутно заглядывался на своего темноволосого напарника, а тот в свою очередь вносил нужные данные в картотеку и отбивался от неловких ухаживаний. Это было их последнее лето перед выпуском. Позже Том жалел, что не был наглее, и тут же ругал себя за подобные мысли. Они провели в бывшей империи уже шесть дней и забрались так далеко, что на картах учителя были лишь общие отметки — и он торопливо зарисовывал их новый путь. Том остановился подле разрушенной постройки, по разбитым колоннам он предположил театр, а его уставший напарник — музей. Том с улыбкой промакнул его покрытый испариной лоб, раздумывая, стоит ли поцеловать застенчивого друга или привычно дождаться ночи. Один из сопровождающих их рабочих, молодой северянин из пустошных крыс, нервно позвал вернуться, учитель обернулся к нему с расспросами — и тогда пустота взмахнула первой плетью. В Пустоши он замёрз, казалось, навсегда. Разбуженная пустота метала невидимые петли, съедая всё на своём пути. Тома окатило горячим — кто-то вцепился в него и потащил назад, прочь от окровавленных останков. Взлетели найденные самоходы, уже в воздухе исчезая прахом. Том заторможенно следил, как мохрой вскипает асфальт и прежде каменные стены зданий разъедает невидимый яд. Они успели добраться до транспортёра, и тот вынес немногих выживших из обрушившейся части города. Том сидел на полу и разглядывал остальных, наконец понимая, что его друга среди них нет. Он принялся оттирать липкое с лица, и его вырвало себе под ноги. Учитель сухо ткнул ему в руки флягу воды и продолжил марать карту Пустоши отметинами. Домой они смогли вернуться только через неделю — всё это время ядовитые плети возникали на их пути, будто преследуя. Откат от пережитого застал Тома в конце года. Хуже было то, что говорить о живой и растущей пустоте было не принято. Пустота спасала — и это было единственно возможное объяснение, а прочее казалось на грани измены и мыслепреступления. Молчание снедало его, ломая вылепленную корку из вежливой безразличности. Он смотрел на имперский алый флаг и убеждал себя в ложности воспоминаний. Учитель вызвал его за месяц до сдачи диплома. Он держал в руках оставленную на коррекцию записку, Том вытянулся в ожидании. «И что это?» — «Мои измышления, сэр». — «Я вижу, что твои. Я спрашиваю, что это и зачем?» — «Я не хочу обманывать свой разум, сэр. Если мои измышления ложны, я всё равно хочу знать, что увиденное мной было взаправду». Снятые пустошные показатели, фоновая нагрузка, налипшая на транспортёр, даже отметки на карте, которые запомнил Том — всё это подвело его к единой схеме. К простой, укладывающейся в логику движения частиц, схеме. Чтобы её осознать, было достаточно допустить одну единственную мысль: «Разделение ложно». Том понял это в тот же миг, когда его возлюбленного и десяток сокурсников вспороло и испарило ядовитой туманной плетью. Он ещё не осознал это разумом, но глаза видели и запоминали. Туман, атакующий границы Родины, пустота, спасающая и укрывающая империю от него — это было два лика одного чудовища. Чудовища, которое постепенно сжирало пустошные земли столицы внутренней пастью и разметало громадные петли внешней отравы. Учитель молча слушал его научные объяснения, постепенно перерастающие в первую искреннюю исповедь. И Том не выдержал. «Если вы знали… Если. Вы. Знали. То зачем?» — «Что зачем? И я не знал всего». — «Зачем вы собрали нас туда, зачем показали и теперь требуете замолчать?» Тогда он впервые увидел за образом всезнающего учителя человека. Растерянного, уже стареющего, не уверенного в старых знаниях и не имеющего сил бороться за новые. Том и в себе не ощущал подобного, пустота невидимыми петлями сожгла и его. Учитель взял его за руку и усадил рядом с собой — под широким браслетом он показал татуировку выжженный знак пустошных крыс: «Я никогда не забываю». О многом он догадывался, когда был молод и видел на севере исчезающие в тумане корабли каждый раз, когда Родина просыпалась и звала к границам. Он облазил подступы к бывшей столице, собирая отметины пустотных язв, но ни разу не видел живых петель. Том сжал голову, и учитель склонился ниже к его уху, шепча то, что ещё узнал о появлении пустоты. Позже он выписал ему допуск на пересдачу через полгода, а Том подготовил шаблонный выигрышный проект, который удачно выглядел на бумаге и никогда бы не был построен. За успешную сдачу диплома Том наградил себя парой узких колец, за которыми горел выжженный знак пустоты. Север встретил его рваным ветром и тусклым солнцем. Издали он увидел возвышающуюся градирню с мигающими маячками высоты и её массивные пристройки. Подъезжая, рассмотрел обширную территорию, обнесённую бетонным забором. Виднелся провал котлована, тускло освещаемый фонарями. Том прошёлся по участку, пока серые лица рабочих, которые неловко прятались на верхних уровнях, следили за ним. Мысленно он достраивал незаконченные объёмы генератора и считывал в стройных линиях руку учителя. Он мог бы закончить его работу, вместо этого ему приходилось заигрывать с вниманием прессы, манипулировать важностью обороны забытого севера и молить о незначительных выплатах из центра. Вдали раздался гудок обеденного перерыва — и мимо зашуршали спецодеждами рабочие. Том поморщился, заметив среди них совсем молодого парня, вчерашнего школьника, с испуганными глазами — казалось, он был старше, когда поступил инженерную академию. Отправить почти ребёнка к границам? Хотя ни возраст, ни знания не помогли самому Тому, когда пустота разъела стены зданий, вспорола землю под ногами и уничтожила половину их пустошной учебной группы. «Всё для империи — твоя жизнь, твоё право, дыхание. Ты — ничто… И что там было дальше?» — Том прекрасно знал, что дальше: «Часть пустоты, навечно должный и обязанный. Да, долг и обязанность. Её голодный ребёнок, рождённый для бла-бла-бла». — Приветствую. — Том кивнул, не удосужившись высунуть руки из карманов — ему было холодно. Точнее, ему было постоянно холодно. Высокопоставленный член комиссии снисходительно ему улыбнулся, возобновляя прерванную речь. Ничего нового Том не услышал, они снова говорили о «невозможности завершения строительства в сложившихся условиях». Родина рвалась к границам, и ничто не могло замолчать её призыв. — …достижения и неоценимую услугу! — Члены комиссии поменьше рангом заинтересовано обернулись к Тому: «Хм, ясно, собираются чествовать моё бездарно потраченное время». Раздались негромкие хлопки — Том растянул губы в вежливой улыбке и чуть склонил голову. Впрочем, не особо напрягаясь. — Ага, ты молодец, — горячо шепнули в затылок, и Том едва удержался от закатывания глаз: «Мистер Хемсворт и его манеры, приветствуем вас». От однородной — «одномордной» — толпы отделилась парочка начальственного вида. Том направился к ним, перед этим вновь вежливо раскланиваясь, пока очередной выступающий ему кисло улыбался. — О, господин Хиддлстон. — Господа… — Ваше особенное проявление преданности нам известно. Похвально. — Изумительная работа. — Да, вы неимоверно щедры, я того не заслуживаю. — Право, столь отдалённый край и вы, изумительно. — Сердце империи согревает меня. — Да-да, сердце империи. Родина взывает расширять границы, и нужна любая помощь. — Особенно верных империи строителей. — Согреть северные границы — чем не помощь? — Ну, право… Смёрзшаяся в камень северная земля не интересовала глав спонсорского комитета, пока не было угрозы туманного прорыва. Том смог привлечь их внимание не более, чем скачущая блоха. Крис встал за его плечом — и две пары тусклых глаз уставились на него. Том сморгнул ледяное оцепенение, представляя главам единственного оставшегося «спеца», брошенного на громадном незавершённом обьекте. Тот не растерялся и продолжил на просторечном отчитываться о строительстве. Том вздохнул, про себя благодаря за передышку. Они не торопясь направились к недостроенному звену между энергоблоками, оставляя позади аплодирующих речам друг друга штабистов. Том вслушался в речь Криса, заметив заинтересованность в прежде безразличных лицах спонсоров. Тот убеждал, что проект допускает запуск только одного из энергоблоков и частичную работу генератора, что, конечно же, не было правдой. Крис развернул исписанные листы, и Том с удивлением узнал в начертанных графиках собственные расчёты. Когда он расписывал возможное исключение из работы переходных блоков, он даже не учитывал получившееся прямое соединение через звено энергоблока и градирни. «Хм, а это могло бы сработать». Крис подмигнул его вниманию, и Том вклинился, привнося в его неторопливые объяснения научную подоснову. — …поэтому требуемая энергетическая нагрузка будет восполнена. С учётом открывшихся возможностей было бы жаль терять столь многие силы, что были вложены в строительство. — И всё же… — И всё же потребуется завершение верхнего уровня градирни, работы по переходному звену идут по графику. Только время и необходимая техника. Возможно возвращение состава рабочих… — Исключено. — Затраты империи и ваше участие окупятся сполна даже на неполной работе генератора. Теперь две пары тусклых глаз буравили только его. Том скрылся за остекленевшим взглядом и вежливой улыбкой — годы муштры набили ему непробиваемый панцирь из учтивых манер. Учитель щипал его за предплечье, когда замечал, что ученик вновь прячется за маской, заставляя выползать на свет и «видеть». Порой он успевал уловить верный ответ, ещё не понимая его, лишь полагаясь на собственное видение. Теперь же Том прикусывал щёку, чтобы сдерживать давление глав спонсорского комитета. Крис вновь перевёл на себя внимание, достав из-за пазухи свёрнутый журнал надзора. Он заговорил о «процентовке» и успешно выполненных этапах работ, пролистнул бегло журнал в поисках последних записей — из середины вылетел аккуратно сложенный календарный плакат. Том закатил глаза: «О боги, Хемсворт! Он даже не заглянул в него со вчерашнего дня». Том поднял развернувшийся лист и вложил его обратно закладкой в журнал. — Эта октябрьская съёмка была особенно хороша. — Да, необычайно. — Право, не стоит… — Вы привлекли внимание. Ваше рвение похвально. Нахлынувшая толпа «белых касок» отсекла спонсоров от Тома. Он не глядя вернул журнал Крису и ссутулился, рассматривая роящихся на стройке людей. Начальственная делегация волнами продвигалась к выходу — Том зло смотрел им вслед, раздумывая, сделал ли он всё возможное. Тень от недостроенной главы градирни печально расползалась на опустевшей стройплощадке — дневная смена ещё не вернулась с перерыва. Том развернулся, пихнув плечом подошедшего ближе Криса — эй! — и направился к строительным бытовкам. Крис нагнал его на пороге, прижал за горло к двери. Он был взбудоражен так же, как и Том. Нервно горел и дрожал. На полу валялся выпавший из его куртки журнал с вылетевшей закладкой — сложенным плакатом. Том затих и позволил себя поцеловать, с любопытством ожидая, на что же тот решится. Он любил этот момент узнавания, когда только догадываешься, что именно любит случайный партнёр, как он выглядит без одежды, как пахнет его вспотевшая кожа и горячее дыхание. Хотя Криса он не мог назвать случайным и одним из многих. Его запах пропитал старый строительный вагончик, смешавшись с пылью и гарью — Том пил его вместе с дешёвым кофе, подарком от рабочих. Вкус его рта больше не обжигал дурным алкоголем, Том попробовал его языком, скользя по твёрдой гладкости зубов и увлекая исследовать себя. Почему-то вспомнился его друг, потерянный в Пустоши. Он не был первым, но не был и одним из многих. Том настойчиво целовал его ночами, забравшись в тесный спальный мешок, пока другие сокурсники крепко спали или делали вид, что спят. Он потирался всем своим обнажённым телом, ощущая дрожь неопытного любовника, но не заходил дальше. Тогда ему казалось, что всё ещё будет. Том выпытывал за поцелуями обещания, шептал ответные в вспотевшие тёмные кудри. А утром просил прощения у невыспавшегося напарника. — Ты со мной? — протянул Крис на выдохе, бегло оглядывая его лицо. Том взял его руку, влажно облизал центр ладони и засунул себе под рубашку. — А ты со мной? — Да, давай. — Крис встал на колени и полностью выпростал его рубашку, расстёгивая брюки и стягивая их до колен. — Ты красивый, — выдохнул Том, когда Крис высвободил его вставший член. — Очень красивый. А-ах. Хорошо. Да, оближи его. В дверь быстро застучали, но Том не позволил Крису оторваться и прижал его голову к себе. Он расставил насколько можно шире ноги и подавал бёдрами навстречу, трахая раскрытый влажный рот. В спину продолжали глухо стучать, кто-то настойчивый подёргал за ручку, а Том смотрел сверху вниз на напряжённое лицо, сомкнутые подрагивающие веки и красные щёки и не мог остановиться. Крис шумно дышал через нос, а вокруг губ собралась белёсая слюна. Стук наконец-то прекратился, тогда Том оттолкнул Криса, вздрочнул упруго качающийся член и, не давая откашляться, вновь воткнул промеж мокрых губ. — Да, сука, да! — Том чувствовал подрагивания языка под головкой и толкался навстречу задыхающимся спазмам. Хотелось запачкать лицо этого сильного мускулистого мужчины и в то же время залить в самое горло и заставить проглотить всё до капли. Опустошающее злое желание. Крис больно сжал его ягодицы, останавливая. — Глотай. Всё глотай. — Том вновь оттянул его голову от себя и высунул язык, корча хищную гримасу. Крис послушно раскрыл рот, показывая перемазанный в сперме язык. Том застонал, выжимая из себя последние капли, и обессиленно сполз вниз. — Ну ты даёшь, — Крис вытер рот ладонью и зачем-то поцеловал его руку. Наверное, это что-то значило. Крис подобрал календарный плакатик с октябрём и спрятал в нагрудный карман — Том усмехнулся. Сидеть голой задницей на холодном полу было неприятно — Том хотел было подняться, но Крис его остановил: — Позволь. Ещё. — Его взгляд неуверенно скользнул по лицу Тома, а руки осторожно погладили бёдра. Том чувствовал себя грязным и неготовым, он потянулся к натянутой ширинке Криса: — Ответная услуга? — Не так. — Ну тогда сам. — Том, — Крис огорчённо поцеловал его в расслабленный член, так и оставаясь на коленях, пока Том поднимался и пытался подтянуть упавшие брюки. — Ну хоть дырку покажи. Том закрыл лицо ладонями, чтобы не заржать. Впрочем, это было искренне высказанное желание, и оно стоило поощрения. Он неловко повернулся лицом к двери, снова спустил трусы и прогнулся. Тут же ощутил сильное влажное давление — Крис толкался в него, скользя по расщелине. В конце концов он обхватил его за живот и застонал в шею. Том кое-как выбрался из настойчивых объятий, и Крис потащил его к видавшему виды дивану. Хорошо хоть додумался бросить сверху куртку. Том откинулся на спину, позволяя Крису стащить с себя брюки вместе с ботинками. Пришлось вновь стукнуть его в лоб, чтобы не лез пальцами, а только смотрел. Том прикусил губу, стараясь не смеяться — он и сам возбудился от этой возни. Он сильно растягивал ягодицы и разглядывал Криса, пока тот держал его за лодыжку и дрочил себе. Том принялся сжимать и разжимать анус — после секса было бы эффектнее, но и этого хватило перевозбуждённому Крису, чтобы забрызгать его ягодицы. Позже, уже в казённых апартаментах, Том отмывался от дневной пыли и растирал мышцы. Он скользнул мыльными ладонями по животу, ласкающими движениями взбодрил член и подобравшуюся мошонку. Вспомнил покрасневшее лицо Криса, его вытаращенные глаза и жадное дыхание. Том ещё выдавил мыла на пальцы и принялся ласкать себя сзади. Затем аккуратно промыл расслабленный проход, несколько раз наполняя и выпуская из себя воду. Промакнул чуть вспухший от чистящих манипуляций анус, нанёс немного косметического масла и вышел из ванной комнаты — Крис, уже высохший после душа и замотанный в полотенце, ждал его в спальне. Отпустить водителя было несложно — нужно было развозить со стройплощадки целую толпу «белых касок». Каждый из них ещё раз подходил и благодарил Тома, отпуская комплименты и обещая, обещая, обещая. Он искал глазами глав спонсорского комитета, пытаясь угадать, неужели «граничные» дела были для них важнее личной выгоды. Ведь всё же они обратили внимание на брошенную на полпути стройку, хоть и, в основном, из-за Тома. Наверное, их позабавили его фотографии. Том бы хотел увидеть отца, как того перекосит от радения сына на благо Родины. Том, не глядя на Криса, забрался в кровать. Они вдоволь нализались днём, сейчас ему хотелось, чтобы его «дырку» — спаси Хемсворта и его язык! — хорошо обработали. Он опёрся на колени и локти, недвусмысленно показывая, как себя использовать. — Какой ты хороший. Матрас прогнулся, и на поясницу Тома опустилась тяжёлая ладонь, принуждая сильнее прогнуться. В раскрывшуюся расселину капнуло влагой, Том искоса поглядел на Криса — ему не требовалась подготовка, — но тот скопил слюну на языке и позволил ей жирно упасть. Том поморщился от грязи, отворачиваясь, и глухо ухнул, когда его начали туго натягивать. Он напряг живот, стараясь натужить и выпятить вход навстречу «толстяку» Криса. Шло тяжело, и Том начинал надеяться, что это не продлится долго. — Ух, бля, — смачно ругнулся Крис, наваливаясь на Тома и заставляя того упереться в изголовье. — Да выеби уже меня, — зло просипел Том. «Выебать» — какое сладкое слово. Наверное, северяне так и ебут в своих холодных кроватях. Накрываются душным одеялом, зажимают рот, чтобы не будить многочисленных родственников и соседей, и долбят тугие северные дырки. «Тугие столичные дырки». Том глухо стонал, надеясь не обгадиться — Крисов член влетал в него с размаху и давил изнутри, вызывая тянущие и стыдные ощущения. Напряжение копилось и искало разрядки. Том опёрся на одну руку, утыкаясь в её локоть, другой принялся тороплово дрочить себе, надеясь успеть до завершения. Он невольно начал сжимать Криса на входе, будто не пуская, и тот принялся часто и глубоко молотить его. Том сдавленно завыл — оргазм ускользал от него быстрыми ударами. Он попытался слезть с Криса, вернуть напряжённое ожидание разрядки, но тот вцепился в его плечи, с силой прижимая к себе. Крис развернул его лицо в поисках губ и дарил слепые жадные поцелуи, а затем расслабленно замер, утихая. — Эгоистично, — ворчливо начал Том, выбираясь из-под потного тяжёлого тела, — фу-ух, мистер Хемсворт. Крис с усталым любопытством проследил, как он добрался до ванной. Том усмехнулся себе в зеркало, расчёсывая руками смятую вспотевшую шевелюру. Ойкнул и уселся на унитаз, выдавливая из себя всё, что напускал в него эгоистичный мудак Крис. Вышло немного, но ощущение было, будто между ног застряла пробка. Том сжал себя между ног, тянущее ощущение медленно возвращалось. На глаза попал масляный флакон. Том вернулся как раз вовремя: Крис беспокойно ходил по комнате, успев замотаться в покрывало наподобие тоги. Он встревоженно посмотрел на него: — Тебе не понравилось? Я… Я ранил тебя? — Да, мистер Хемсворт, — Том прикусил губу и принялся подталкивать восхитительно взволнованного мужчину обратно в постель. Он разворачивал его из покрывала, как долгожданный подарок. — Вы поразили меня в самое сердце. — Пришлось несильно толкнуть Криса в грудь, понуждая лечь. Флакон удобно лёг на его живот. — Моё бедное замёрзшее сердце. Тугая северная «дырка» плотно обхватывала его язык и пальцы, но Том не сдавался. Он бы не стал долго мучать милого взволнованного Криса, хватило бы пары движений — лишь бы ощутить его, запачкать. Том капнул немного масла на головку, размазал его, наблюдая, как Крис следит за его движениями. Он поддерживал одну ногу под коленом и был едва возбуждён. Том ткнулся в промасленный вход: — Ну же, впусти меня. — Крис покраснел, его взгляд метался по потолку. Том наслаждался его смятением. — Совсем другие ощущения? Ты такой тугой — всё будет очень быстро. Раскачивать, растягивая плотные мышцы под член, и видеть, как краснота сползает с щёк любовника на шею и грудь — Том не продержался долго. Он старался не быть грубым — прежние партнёры любили его за нежность, — но сдавленные стоны Криса распалили тёмное желание: хотелось заставить его кричать. Он вынул перед тем, как кончить, и испачкал Крису живот. Боль в саднящих мышцах будет достаточной, а Том рассчитывал на утренний ленивый секс. — Я не ранил тебя? — Том обеспокоенно вздёрнул брови, передразнивая Криса. Улыбнулся и куснул в плечо, тут же зализывая. — Нет, — Крис потёр глаза и притянул Тома для поцелуя, — теперь я знаю, что можно и пожёстче. — О, какое похвальное рвение, мистер Хемсворт… Том ещё хотел продолжить говорить глупые нежности и целовать расслабленного, вытраханного им Криса, но раздался звонок на его личный номер и в тот же момент в дверь постучали. «Сорвался рабочий, вас требуют на место». Водитель ждал его, Том быстро собрался и кивнул уже одетому Крису ехать следом.

***

Признаться, я и не собирался наводить столько шороху своим падением. И не было это самоубийственным шагом, как ни допрашивал меня в больнице злой прораб. Ещё днём я хотел поговорить с ним, но так и не нашёл, хотя мог поклясться, что видел его вместе с инженером возле вагончика. Ночные смены были отменены ещё пару недель назад, поэтому я в полном одиночестве остался вечером на высоте, когда остальные отправились на отбой. Сегодня вновь приходили делегаты с важными унылыми речами, и вновь среди рабочих прошлись шепотки о «консерве». Мне было тошно, не хотелось возвращаться в спальный модуль к разговорам о пустоте и скорой встрече с приграничным туманом. Я просидел в одиночку до полуночи, пока урчание в животе не стало невыносимым. Попытался впотьмах найти фонарь и добраться до лестницы, но в итоге решил сократить путь, как я любил, и прицепился к блочному тросу. Вот только кто-то днём убрал верхний груз — и я полетел вниз. От удара оземь меня спасла короткая длина троса и петля, за которую я уцепился ногой. Но не от вывихнутой лодыжки, разодранных в кровь рук и разбитого носа с губой. Провисел я ещё пару часов, пока меня не заметил сторож, обходящий в ночи периметр. Лодыжка оказалась сломана, как и передний зуб, так что меня заперли на месяц в больнице, и ещё месяц я не выходил из спального модуля. Сильно хромал, да и боялся, что инженер влупит мне за просранную технику безопасности и за выпуск на местном канале про «погибающую на стройке молодежь» — и как журналисты про меня узнали? Но ему было не до меня: за это время стройку законсервировали и моих товарищей отправили на границу. Назвали это дело «доукомплектацией», о как. Зато страховые за моё неудавшееся самоубийство улетели родителям вовремя. Так вышло, что и в последний сбор вместе с начальством отправился только я — всё не мог пройти медкомиссию из-за поломанной ноги. У вокзала нас ждал весь благотворительный совет, местная редакция со всхлипывающими журналистами и даже заносчивый секретарь из головного офиса — я видел его раз, когда отдавал документы. Мы стояли с прорабом в сторонке, пока провожающая толпа чествовала инженера. Тот со стеклянными глазами принимал подарки и мелким шагом отступал ко входу в зал ожидания. Благо, внутрь никого без билета не пропускали. «Запомнили», — хмыкнул прораб, пока инженер складировал подарочные пакеты на ленту. На верхней полке в спальном вагоне я сонно следил за мелькающими столбами за окном. Внизу тихо переговаривались прораб с инженером. Проснулся я через пару часов в пустом купе, когда разносили вечерний паёк. Я быстро сжевал свою часть и отправился за кипятком, заодно нужно было позвать остальных. Нашёл я их в дальнем тамбуре — они сосались, как два бесстыжих подростка. Причём инженер был более бесстыжим: мял уважаемого прораба между ног. Я вздохнул и вернулся в купе пить чай — про то, что они трахались, знали все. Да и я сразу всё понял, ещё когда инженер давился дурным кофе, а прораб пытался бросить курить. То же мне, шифровальщики. Вновь заглянул проводник, но уже со списком пассажиров. Я достал свой билет и принялся шарить по полкам — где-то же они их оставили. Билет инженера нашелся в пластиковой папке на столе — аккуратист! — а билет прораба выпал из внутреннего кармана куртки. Вместе с похабным плакатом — я его сразу узнал по жёлтым листьям. И по голочленозадому инженеру в них. Проводник многозначительно промолчал, а я уронил на плакат папку с документами инженера — скрыл, так сказать. Я и сам хранил памятные вещи: последнее письмо матушки и выбитый зуб. Ехать нам было ещё несколько дней. Инженер расспрашивал меня о родных, об учёбе и разных всяких вещах, как то: хотел бы я, чтобы туманные границы исчезли, а пустота оставила нашу Родину. Я смущался, не зная что ответить: что должно или что мучило меня. На шее он не скрываясь носил знакомый деревянный амулет и порой стискивал его, когда глядел в пустынную даль за окном. На языке у меня вился вопрос: зачем он, не призванный и защищённый происхождением, едет к границе. Но я не хотел огорчать его неверием. Если так сложилась их судьба, сгинуть вместе, не моё дело в это лезть. Самому мне надоело бояться. Раз уж не удалось разбиться на стройке, то зато встречусь с товарищами, к которым успел прикипеть душой, да и у бывшего главспеца наверняка появились новые истории. А там будь, что будет. Может, мост за край тумана не такая уж безумная идея? Никто же не знал, что за внешний мир остался там. В последнюю ночь перед прибытием я услышал тихий рассказ инженера про то, как появилась пустота. В полудрёме слова представали образами, и я увидел громадный город, который закрылся золотым щитом. Затем этот щит начал расти, захватывая новые города. Он дробился и рассекал сам себя, в конце, разметавшись туманным мороком, поглотил и город, и закрытую им империю. Я проснулся в слезах, не понимая, что мне приснилось. За окном брезжил туманный рассвет — мы подъезжали к границам империи. Инженер всё так же сидел, уставившись в окно, на его коленях, уткнувшись ему в живот, дремал прораб. Я сомкнул мокрые веки, прогоняя дурной сон и вспоминая осенний лес, который никогда не видел вживую. Когда-нибудь я его увижу.