Никогда уже мир не будет прежним

Это был поздний вечер. Из аэропорта в каком-то итальянском городке поднимались в небо военные самолеты, направляясь на северо-восток. Альфред бодро говорил о необходимости спецоперации против Сербии ввиду геноцида албанцев в Косово, сравнивая действия югославской армии с Холокостом. Аня сидела в кресле и смотрела в телевизор, будто бы в некоем коматозе, не веря во все это. Знала она, что в Косово и Метохии орудуют албанские вооруженные формирования, так что Сербия имел полное право на защиту дорогой ему земли. Не верила она клевете Альфреда, как он только посмел позволить подобного рода гнусным словам выйти из своего рта! Впрочем, это же Америка... А она ему верила! Бедный Вук настрадался за последнее десятилетее выше крыши, сколько войн, конфликтов выпало на его душу, а к этому вдобавок ненависть со стороны западных стран, и санкции... — Ты же тоже к ним присоединилась, не противилась. — Что же я могла поделать, — глупо оправдывалась она. — У самой в стране высшайший кризис, с коим я не в состоянии была разобраться, эти придурки у власти... Куда уж мне было пытаться быть игроком на мировой арене? Честно, я виновата, прости, что мне сделать? Она будто бы ожидала, что он скажет, мол, да ничего, я прощаю тебя, но... — Прошу, прими меня к вам с Наташей в союзное государство, так ты сможешь навечно защитить меня от Америки и кого-либо еще, — озвучил абсолютно конкретную просьбу Вук. — Нет... Я не могу... — растерянно пролепетала Аня. — Почему же это? Ты же сильная, у тебя есть ядерные бомбы, только ты можешь помочь мне, — сказал Вук. — Я не могу... Не могу ссориться с Альфредом... Босс мне запретил... Прости... Но Сербия лишь обдал ее таким взглядом, полным непонимания, отчаяния и злобы, и удалился. Тогда она его предала, низко и глупо. Почему она считает, что ничего не может сделать, боится всего на свете... Аня схватила телефон и набрала Германию, ведь он казался ей одним из самых адекватных стран, состоящих в НАТО, да и больше идей, что делать, у нее не имелось. — Людвиг, слушай, ты, как член НАТО, способен сделать что-то, чтобы этот пиздец в отношении Сербии закончился? — вот так, без всяких приветствий выпалила в трубку Россия. Людвиг явно опешил. — Я так не думаю... — Так и знала, ты в этом тоже уча... — Я не уверен, что... —...ствуешь. Ты как был грёбаным фашистом, так и остался! — закричала Аня и запустила телефоном противоположную стену. От нахлынувших чувств она билась об стену, пыталась на неё забраться и раздирала обои, из грудей доносились крики, а из глаз ливнем катились слёзы. После какого-то времени проведённого в агонии, она обессилено рухнула на пол, свернулась клубочком и зарыдала, как вдруг резко остановила истерику, набирая в груди как можно больше воздуха. Наконец, выдохнув, она выпрямилась расправила плечи и взяла в руки ружьё. Она готова была идти на Приштину и собственноручно перерезать там эту албанскую дуру и всех остальных, и особенно Альфреда. В голове проносились приятные картинки, как его изуродованное тело лежит на пыльной траве в лужи крове, как она приближается к нему, раздирает груди, достаёт сердце. Оно ещё стучит, она держит его в ладонях, подкидывает в воздух, как мяч, смеясь от того, какой-же безславный конец настиг Америку, а она, она будет жить, будет жить вместе с Сербией! Надеется, что после такого он простит её за то, что сперва своей трусостью позволила Джонсу издеваться над народом Вука. Наконец, она кладёт сердце на землю и прыгает на него с разбегу. Раздаётся шлепок и плеск - алая кровь брызгает во все стороны. Однако неожиданно просыпается от мыслей и слегка удивляется им... Чрезмерно они кровожадные как будто. Но тут же гонит всё милосердие прочь - нельзя думать иначе, пока пылает Београд. Возбуждённая не на шутку от раздирающих её душу мыслей, Аня металась туда-сюда по комнате, не зная, куда приткнуться и размахивая винтовкой. Она хотела рвать и метать, и неслась на крыльях злости, но не имела никакого плана. Как вдруг, кто-то сзади аккуратно закрепил свою руку на её плече, вынуждая остановку. — Анечка, — спокойным голосом сказал ей босс и она развернулась на него уставившись. — Успокойся, пожалуйста. Я понимаю, что ты глубоко возмущена политикой США в отношении Сербии... — Политикой? Политикой? Это война, не политика. А я его люблю, понимаешь, люблю всей душой! — из нее вырвалось ревом то, от чего она сама удивилась. — Однако ты не должна вступать в войну против США из-за своей прихоти, — продолжил босс, стараясь оставться спокойным. — На тебе лежит более глубокая задача, чем защита любимых, твои руки являются одними из тех, чьёй задачей является обеспечить сохранения мира. — Я не хочу мира! — снова заорала она, вырываясь из руки, держащей её за плечо, и кидаясь в отчаянии в стену. — Зачем нужен такой мир, в котором проклятому Джонсу позволено варварски издеваться над моим Вуком, а? Поэтому я хочу, чтобы ты немедленно нажал на красную кнопку, чтобы миллионы ракет полетели на этого выродка! Чтобы у него там был миллион Хиросим! — Не ты приказываешь мне. Тут я босс, а не ты, — серьёзно, уверенно и слегка сердито молвил босс. — Не будет ядерной войны, я понимаю всю твою злобу, но и не надейся. — Ах ты! — закричала Аня, судорожно хватая воздух, котого не хватало от слёз. — Тупая вечнобухая панда! С этими словами Россия выбежала из комнаты, и не понимая, куда ей деваться она сама не понимала от чего, пронеслась в свою комнату и врезалась лицом в подушку, зарыдав в её нутро. Она ненавидела Альфреда и себя за то, что она ему не так давно на некоторые мнгновения поверила, думала, что теперь всё будет иначе, они могут дружить и быть в мире, но ведь он не меняется, он остаётся таким же исскусственным существом, которому чужды искренние чувства, который единственное что способен думать о том как сделать побольше денег, для которого нет никого и ничего дорогого и любимого. Она ненавидела своего босса всей глубиной своей души, и выкрикивала миллион ужасных проклятьев в его сторону, понимая, как это не имеет смысла, её ненависть, ведь она не в силах ничего изменить. Дальше её ненависть обращалась и к ней самой и раздирала её изнутри, втягивая в немыслимый круговорот чувств, что она не знала, что с собой сделать и хотела лишь выть от душевной боли, она ненавидела себя за то, что такая мягкотелая, что как послушная собака своего босса, который позволил только словами осудить Америку, что не несёт за собой абсолютно никаких изменений, и что когда она была единственной возможностью для Вука спастись от теперешнего ада, сама выгнала его. Осознавая свой грех, она начала рвать себе волосы, как вдруг вскочила с кровати, в какой-то агонии, едва ли осознавая, что она делает, схватила нож, провела по запястью, один раз, второй, третий, много-много раз. Когда из руки Ани уже вовсю плескала багряная кровь, она всё ещё не отдавая себе отчёт в просиходящем, с ужасом смотрела туда, а потом вновь упала на кровать и рыдала, рыдала, рыдала... Пока не забылась тревожным сном. Она проснется ближе к обеду следующего дня, когда бомбы возьмут паузу, чтобы потом начать падать на Сербию с новой силой. Мир уже никогда не будет прежним.