***
Благодаря той силе, что подарил ей Барбатос, голубка прожила намного дольше своих подружек-пташак, дольше многих людей и зверей. Она все так же была слепа, но ветра доносили ей множество различных историй и песен о людей Мондштадта и Тейвата в целом. Так она и стала невольной свидетельницей многих печальных событий, но один случи все изменил. Ветра в тот день не пели и не играли, они безжизненно носились по округе, несли на себе боль, печаль и гнев.Это был тот самый день, когда Селестия обрушила свою кару на подземное королевство Каэ’нриах.
Барбатос стоял на обрыве, наблюдал, такой же безжизненый, как и ветра. Из Каэ’анреи поднимался горячий черный дым высоко ввысь, а вокруг была гробовая тишина, казалось сама природа оплакивает подземный народ. Поэтому когда он почувствовал дуновение прохладного ветерка то сразу понял что пришла его маленькая подруга. Архонт протянул к ней свои ладони, приглашая, и с каким то опозданием понял что, окрасил ее белоснежные перья красным. На его руках было слишком много чужой крови. — Давно не виделись, моя милая голубка, какими ветром тебя занесло сюда в этот скорбный день? — говорить с присущей его легкости и радости. Будто не под ними сейчас гибнет целое государство. Но старую птаху не так легко провести, между ними сильная связь и она чествует пугающею опустошенность в родном боге. Заметив что голубка слишком долго молчит, Барбатос перестаёт улыбаться. — Ты слышишь этих людей? — скорее удверждегие нежели вопрос, кому как не ей знать как много доносят ветра до своего архонта. — Столько боли и не сбывшихся мечт… За чьи грехи платят эти люди, скажи друг мой? Птичке кажется будто она все сильней тонет в пустоте, что обхватила ее бога, находится рядом невыносимо, но голубка хочет знать. Знать что на самом деле произошло. Ведь… Это не первый раз когда происходить какое несчастие, а Барбатос стоит рядом, смотрит молча со стороны. Пташка может и слепа, но вовсе не глупа, она давно подозревает что ее дорогой друг связан с этими ужасными событиями больше чем кажется. Больше чем ей хотелось чтоб казалось. Просто она никогда не спрашивала его об этом. Может боялась узнать ту сторону его личности, может слишком уважала чтоб спросит такое. Решила что подождет когда он сам решить все рассказать. Вот только прошла почти тысяча лет, а не самые хорошие мысли о причастности друга только копились. — Так нужно было. — бесцветно, будто прорепетировано, произносит Барбатос. От такого ответа запятнанные перья голубки встают дыбом. — Нужно… Кому это нужно? — зло шепит слепая птаха, слыша очередной горестный вой ветров. Разве можно такое оправдать такими слова? — Селестий? Мондштадту? Или тебе? — Что… — Барбатос осоловело моргает, какие возмутительные обвинения. — зачем мне это? Я знал этих людей! Да знал. В былые времена бог анемо был частым гостем в Каэ’нрии, как и его слепая компаньонка. Он познакомил ее с великой грешницей Золото, гениальная женщина что желала сделать жизнь людей в королевстве без архонта легче, у нее еще был ученик, настоящий искусственный человек. Был Дурин, дракон который летал вместе с Двалином. Был хранитель ветви, что постоянно запрещал петь около артерий земли. Была еще, девушка, красивая и теплая, возлюбленная крио архонта и хорошая подруга анемо. Сейчас голубка может слышать как та плачет, шепчет страшные проклятие. — Астарот ты тоже знал и очень даже хорошо. — голубка злится, совсем не думает о чем говорить, чувства, как и энергия анемо переполняют ее. — А теперь во всем континенте не сыскать того кто хоть отдаленно слышал о ней. Будто ее никогда и не было. Когда-то среди друзей бога ветров была и богиня времени Астарот, или как нарек ее сам Барбатос, тысяча ветров. В былые времена, Мондштадтцы поклонялись ветру и времени что были неразлучны. А теперь единственным доказательством того что когда-то существовала эта богиня был полу разрушенный остров который даже на карте не отмечен. А ведь в тот день, Барбатос так же стоял и смотрел как исчезает место которое любил. Не давая божеству и слово вставить, продолжила голубка свою тираду: — Когда-то ты мне сказал, что все мы рождены быть свободными, но сам ты не свободен. Ни от тоски по своему барду вторую тысячу лет ни от твоих странных дел с Селестией. И меня не даешь быть свободной. — Барбатос нахмурил брови, его лицо выражало немодельное непонимание. Наверное его самая искренняя эмоция за сегодняшний разговор. — Даровал мне силу и приковал к себе. Кто еще у меня остался кроме тебя, мой друг? — пропевает пташка совсем не ладно. — Нет мне места сред молодых пташек, что не поймут мою тоску, либо сред людей на языке которых не пою. А ты уходишь на долгие года оставляя меня позади. — Приковал? — возмущенно переспрашивает бог. — Я не даровал тебе насильно полет, я его предложил и ты согласилась. А то что ты так долго живешь — последствие твоего же решение, дорогая голубка. У всего есть цена. — И у свободы тоже? — птаха смотрела на него слишком укоризненно для слепой птицы. — В том числе. — ответил архонт совсем не весело. — Я, за свободу своего народа, поплатился с полна. — Что значит поплатился? — нотки отчаяние искажают ее дивный голосок, разговор совсем не дает желанных ответов, лишь добавляет вопросов. Барбатос отводить взгляд, молчит, собирается с мыслями, что бы соврать подруги, ей правду знать совсем ни к чему. Да и не изменить это ничего. — Не важно. — обрывает ход его мыслей. — Все равно не скажешь. — голубка слишком долго знакома с этим богом чтоб понять, если Барбатос не желает о чем либо говорить, его не заставишь. И снова молчаливая пауза. Сегодня их что-то слишком много. — Значить наши пути расходятся? — Правильно понимает Барбатос. — Похоже на то. Пусть она так и не узнала полною историю, уклончивые ответы и молчание болтливого бога, были весьма красноречивы. А голубка, что слишком долго копила обиду на друга, не в состоянии здраво мыслить. Ей хочется убежать, раствориться в воздухе, выскочить из мокрых от крови родных ладошек. — Прощай, мой друг. Слепа пташка взлетает и уплывает далеко в облака черного дыма Каэ’нриаха, слыша на прошение: — Попутного тебе ветра, голубка. Барбатос умел отпускать, или так он себя старательно убедил, ведь уметь отпускать тоже форма свободы. Пусть снова терять друга очень больно. Пусть и хочется вместо прощание просить остаться. Так же Барбатос верил в свободу выбора со всеми вытекающими из этого выбора последствий. А то что так случилось ничто иное как последствие его многочисленных выборов. И хоть он не желал расставание, но он его смиренно принимает. А еще он знает, узнай голубка правду все равно ушла бы. Они это уже проходили. Просто она этого не помнит. Никто не помнит. Каэ’нрия уже была уничтожена хранителем небесного порядка, Асмодей. Его пташка уже улетала от него как от прокаженного. И в какой-то момент все начинается снова. Это наследие Астарот. Его наказания за то что предал ее - переживать одно и тоже заново и заново. Улетая проч с тяжелым сердцем, голубка убегала не только от друга, но и от его слов. Она не согласна с ним. Если за свободу приходится платить, еще и такаю высокою цену - это не свобода, а другой вид рабства. У свободы не должно быть цены. Как и у полета. Летя по горячему воздуху руинах Каэ’нрии, пташка остановилась когда почувствовала леденящий душу холод, он казался неуместным в горяшим до тла королевстве. Это была Царица. Она плакала, а в руках у нее был крио гнозис. Он морозил ее пальцы до красноты, но кажется девушка этого совсем не замечала. Почувствав колыхание ветра, она оглянулась. Увидев знакомую слепую пташка, она пришла в ярость. — Уходи! — сквозь зубы прорычала новоиспеченный крио архонт. — Мне не нужна жалость Мондштадтских крыс!! Когда она увидела что птаха, грязная от крови и гари - как и она сама, не уходить она со злостью кинула в нее камень. Тот не попал, но голубка, решила не испытывать терпение нового крио архонта и учтиво улетала по дальше. Ей показалось, они с Царицей похожи. У них ничего не осталось. Голубки было интересно, как поведет себя эта несчастная девушка, чия злость пробирала аж до костей. Вот и следовала за ней в морозною Снежной. Там было холодно, а ветра совсем не пели, они были суровы и беспощадны к чужакам. Кусали кончики перьев, больно били по крыльям, дышать ледяной воздух было тяжело и она без остановки дрожала, но чувствовала себя так свободно, много свободнее чем в самом городе свободы. Маленькою голубку промозглые ветра приняли лишь из-за благословения Барбатоса. Бог ветров в любом месте остается покровителем ветров. Она впервые улетела так далеко из родного Мондштадта, но уже не вернется туда. Не скоро, во всяком случии. Слишком долго она сидела в этом вольном городке. Вместе с Царицой в Снежною пошел уцелевший Каэ’нрианец, проклятие бездны затронуло его лицо, а сам он носил маску. Подслушав десятков разговоров между ними, голубка поняла что те планируют свергнуть небестный престол. Это лишь побудило ее остаться в городе снега и льда, место которому она совсем не принадлежала. Однажды бросив замершей пташке крошки черного хлеба, Царица спросила: — Тебе известны мои намеренья, от чего же ты не побежала рассказывать их своему хозяину? Чего ты хочешь, певчия-птичка? Голубка собрав все свои силы призвала ветров, лишь бы они нашли одно единственное и донесли до богини. — Свобода. — послешался чужой голос в ушах архонта. Царица выдержав короткою паузу, протянула руку, подзывая к себе пташку. Ладони Царицы были ледяными и маленькая пташка крупно задрожала в них. Эти руки так отличались от рук бога ветров. У него тоже были холодные руки, но от него самого выело теплом. — И от кого же ты ищешь свободу? От Барбатоса? Птичка качает головой. — От Селестий? Получив утвердительный кивок, Царица холодно улыбнулась, даже как-то по мертвецки. А ведь когда-то ее улыбка была полна любви. — Тогда помоги мне свершить мое возмездие. Голубка склонила голову в знак покорности, морозная рука погладила ее даруя благословение. Птичка наконец то перестала дрожать. С того дня ряды Фатуи пополнились одной маленькой голубкой.***
Коломбина напевает старый Мондштадтций мотив, который уже никто не сможет с ней разделить. Ведь Синьора, восьмая предвестница и единственная Мондштадтка в коллективе помимо нее самой, мертва. Вот третья и поет землячке Мондштатдскаю колыбель над гробом, провожая Розалину в последни путь. Как бы она была не согласна с Барбатосом, от песен отказаться не смогла. Даже от самых печальных. Вот и сейчас ее дивный голосок заполняет пространство в погребальном зале. За 500 лет службе Царицы, изменилось многое. Сменился ее облик, имя, глаза. Но голос остался все тем же. Голос так излюбленный самим богом поэзий. Царица даровала ей все это. Даровала страшенною силу, человечие обличие и новое имя — Коломбина. Интересно узнает ли ее старый друг встретясь они вновь? А может он уже все знает, одному Барбатосу известно о чем шепчут ветра. Коломбина их больше не слышит. С тех пор как Синьора вырвала сердце анемо бога. В тот день Коломбина впервые за долгие года услышала тишину у себя в голове. Ее связь с ветрами и их богом уничтожена вовеки. Тогда третья предвестница стала напевать с еще большим усилием, чтоб заполнить непривычною пустоту. В благословение бога ветров, она уже давно не нуждалась. Она предпочла глаза, дарованным когда-то крыльям. Ведь, попреки убеждениям Барбатоса, чтобы свободной быть нужны глаза, а не смелость.