Duo Lupi

      К большому сожалению, Гвен не успела убить зверя — тот дернулся, услышав шум и собачий лай за спиной, и, совершив резкий выпад, взмахнул огромной когтистой лапой и рассек, судорожно вскрикнувшей в последний раз, девушке грудь. Та, словно безвольная и прекрасная кукла — марионетка с подрезанными нитями, — упала на сырую землю.       Наряд полиции во главе с Эберлайном застыл в паре шагов от Тэлбота, который пребывал в личине адской твари и вряд ли осознавал, что только что натворил. Оборотень хрипло и низко зарычал, заставив окружающих его людей отпрянуть назад, ближе к стволам сосен за которыми можно было укрыться хотя бы для того, чтобы сделать выстрел, однако никто так и не выстрелил, малодушно струсив. — Мистер Тэлбот, — Фрэнсис, одной рукой зажимая рану и бледный от кровопотери, сделал шаг вперед, стараясь говорить спокойно и уверенно, — успокойтесь. Мы не сделаем вам ничего плохого.       Оборотень не шевелился, настороженно глядя на приближающегося человека, и нервно, угрожающе утробно рычал, стоило кому-то из полицейских пошевелиться. — Мистер Тэлбот, — мужчина не оставлял попыток достучаться до человеческой части сознания монстра перед собой, хотя и не знал наверняка, возможно ли это. Ещё всего неделю назад он не верил во всякую чертовщину, а уж в то, что человек может вот так просто обратиться чудовищем из баек, пусть и не по своей воле, тем более, но вот перед ним живое доказательство, только что убившее мисс Конлиф. Надежда была лишь на то, что уже скоро встанет солнце и оборотень вновь станет человеком, а до этого момента придется тянуть время. — Послушайте, — еще шаг вперед, но ноги подкашиваются — ему бы отдохнуть: несколько дней на ногах и чертова рана — что теперь будет с ним самим? Он тоже обратится в тварь, убивающую всех без разбора, лишь бы почуять запах крови? — Вам ничего не грозит, — каменистая и вся в кореньях земля подводит его и он почти падает, однако пистолета из рук не выпускает. У него ещё есть несколько пуль. — Сэр? — робко слышится из-за спины, и зверь, огромный черный зверь вскидывается, стряхивая секундное оцепенение, и под испуганный крик несется к скоплению людей, минуя самого Эберлайна. Прежде чем он оборачивается, слышится хруст, влажный звук разрываемой плоти и крики. Крики и вой, окружившие мужчину со всех сторон, сливаются в чудовищную симфонию. Перед глазами темнеет — рассудок отказывается воспринимать реальность и мир вокруг меркнет.       В предрассветной сизой дымке разносится протяжный волчий вой, вспугнувший стайки птиц, и несколько выстрелов.

***

      Голова нещадно гудит, словно вчера Фрэнсис побывал на знатной попойке, однако реальность куда хуже: память медленно, словно боясь спугнуть своего обладателя, подкидывает рваные ошметки воспоминаний, которые в итоге собираются в целую картину. Кровавое полотно. Крики о помощи, хруст, ночная погоня, снова кровь, влажно блестящие в лунном свете внутренности, хриплый рык и промелькнувший на краю периферического зрения зверь, раскидавший его людей.       Мужчина напряженно хмурит лоб, стараясь вспомнить дальнейшие события, но в голове пусто — он понимает, что не знает, чем все закончилось, хотя догадка, конечно, у него есть. И она ему совершенно не нравится. — Не старайтесь, все равно не получится, — слышится прямо над ухом, и следователь, еле разлепив глаза, по которым тут же резанул дневной свет, поворачивает голову в сторону источника звука. Мужчина понимает, что сейчас он не опаснее новорожденного котенка — его точно разоружили, может, он даже к чему-то привязан, потому что ощущение реальности происходящего не возвращается и он не чувствует своего тела. — Чт-… Что? — из горла вырывается хриплое карканье, заменившее привычные мягкие и вкрадчивые нотки, располагающие собеседников к себе.       Над ним нависает тень и он вновь открывает глаза, щурясь — Тэлбот, разумеется. Больше некому. Вдоль позвоночника пробегает холодная волна дурного предчувствия. — Вам не удастся ничего вспомнить. Я тоже не мог, — Лоуренс, кажется, хочет ободряюще улыбнуться, но эта улыбка настолько искусственная и вся насквозь фальшивая, что полицейскому становится тошно и он отворачивается.       Вокруг них сплошные деревья, особенно много сосен, через чьи ветви проникает рассеянный солнечный свет, не дававший открыть глаза минуту назад. Где-то недалеко шумит ручей. Берег его, должно быть, весь покрыт внутренностями и подсохшей бурой кровью. — Что произошло? Что с моими людьми? — эти вопросы мучают его с самого пробуждения, так что приходится повернуть голову обратно к оборотню. — Выслушайте меня внимательно, — Тэлбот устало вздыхает, — вам это совершенно не понравится.       Мужчина настораживается — ему и до этого происходящее не нравилось, но весь обращается в слух, давая понять, что готов услышать все, что ему готовы сообщить. — Я помню все смутно, но так все же лучше, чем совсем не иметь воспоминаний — после своего первого обращения я ничего не смог воскресить в своей памяти. Я приехал убить отца, сделавшего это со мной и убившего моего брата, и мою мать. В какой-то момент мне даже показалось, что я со всем справлюсь — что хоть что-то пойдет так, как нужно. Но я не знал, что меня будет искать Гвен, — голос Тэлбота становится все глуше, пока не затихает совсем.       Эберлайн терпеливо ждет продолжения трагичной истории, мучимый самыми разными предположениями, пока не понимает, что пауза вызвана тем, что Лоуренс плачет. Беззвучно, обхватив себя руками, сидит словно статуя — лишь плечи дрожат так, словно ему чертовски холодно. Кто бы что не говорил, а Фрэнсис неплохо понимал в людях, хотя порой в этом можно было и усомниться, так что он прекрасно знал, что еще пара минут и это перерастет в полноценную истерику.       Чувствительность телу вернулась противными колючками еще в самом начале монолога — очевидно, он пролежал на земле долгое время в одном положении, только и всего, его никто не связывал. Так что он встает и нетвердой походкой подходит к несчастному, и присаживается перед ним — все брюки и без того в грязи и налипших еловых иголках. — Лоуренс, послушайте, — слова подбирать тяжело, потому что полицейский может лишь догадываться о том, что чувствует мужчина перед ним: потерять все сразу, сначала брата, а затем и отца, поместье и возлюбленную, при этом зная, что сам убил ее. Еще и проклятье оборотня…       Мужчина перед ним прерывисто выдыхает, давясь всхлипом, и поднимает на него красные от слез глаза. — Я убил ее. Вы понимаете? Она хотела помочь вам, сделала бы всем лучше, если бы застрелила меня, а я… — слезы льются непрерывным потоком, кажется, Тэлбот их даже не замечает — или следователю только так кажется? — однако становится неловко. — Вашей вины в том нет, — говорит мужчина, отворачиваясь — тот самый момент, когда то, что говоришь, расходится с тем, что думаешь. Хотя, если подумать, то разве несчастный и рыдающий человек перед ним хоть в чем-то виноват? Может, это его вина, что Джон Тэлбот оказался оборотнем и ублюдком? Или, быть может, в том, что он убил брата Лоуренса? В том, что его отец передал ему проклятье волка? — Вам стоит услышать дальнейшее и ваше мнение непременно переменится, — хрипло сообщает ему «человек-волк», утирая слезы.       Фрэнсис замирает — вот оно. — Я смутно помню, что вы там были, что-то мне говорили, а я смотрел, слушал и никак не мог понять ваши слова. Дальше помню лишь то, что кинулся в лес, на одного из ваших, а потом, — ореховые глаза, под которыми залегли синие тени, опухшие от слез встретились с ясными голубыми. — Потом вы бросились на меня. Но не в этом обличье. Вы были зверем. Таким же, как и я. Повалили меня на землю и начали драть когтями, — в доказательство мужчина поворачивается, и Эберлайну не нужно видеть запекшуюся на спине кровь, ему достаточно грязных, рваных лоскутов, оставшихся от рубашки на спине. — Утром я очнулся рядом с чьей-то оторванной рукой и попытался найти хоть кого-то. Нашел трупы ваших людей, ее труп и вас.       Британец шумно втягивает носом воздух и раздраженно трет лицо — привычный мир пошатнулся и сошел с накатанной колеи, и теперь несся черт знает куда. — Великолепно, — цедит мужчина сквозь зубы, — однако все еще непонятно, почему я должен был изменить свое мнение. — Это ведь я вас укусил, — Лоуренс перед ним напряжен как струна, того и гляди удерет, если подумает, что ему что-нибудь угрожает. Однако бежать ему некуда — это новоиспеченный оборотень точно знает: вчера поместье знатно полыхало, а теперь от него, наверное, одна кладка и осталась, ну, балки, быть может, ещё не все догорели, кое-что из имущества. — Не вы, а волк. От вашего укуса мне бы ничего не сделалось, — отшучивается полицейский, прокручивая все доступные им варианты в голове. Когда «себе» превратилось в «нам» Эберлайн не знал, но понимал — теперь они в одной лодке и бежать с нее некуда, вокруг лишь бушующий океан. — Однако, нам стоит подумать, что делать в этой ситуации. — У моего отца был подвал, — неуверенно сообщает темноволосый мужчина, глядя в землю перед собой, — он запирался там в полнолуние. — Вы меня не поняли, мистер Тэлбот, что мы будем делать не только в полнолуние, но вообще? Вам есть куда идти? Поместье, квартира? Кто-то знает о вас, кроме кучки докторов из Лондона? Как вы собираетесь обеспечить защиту себе и людям в дальнейшем?       Все эти вопросы поставили актера в тупик — это ясно после первого же взгляда в его растерянное лицо. Очевидно, он не планировал ничего, кроме мести, и, вероятно, думал, что все окончится его смертью, так или иначе. — У меня есть квартира в которой можно остановиться, — говорит Фрэнсис вполголоса, щурясь от солнца, — в Лондоне, правда, но мы что-нибудь придумаем... За месяц мы наверняка что-нибудь придумаем, мистер Тэлбот. — Я… спасибо, что не убили. И за все остальное, — Лоуренс поднимает на него свои ореховые глаза, отдающие бутылочной зеленью на солнце, и следователь искренне считает, что они справятся, обязательно что-нибудь придумают и жизнь войдет в привычное русло, а пока им стоит смириться с тем, что есть.