Дилюк открывает дверь

— Я вот не понимаю, — с чувством и расстановкой тянет Розария, обнимая ладонями кружку, — Если вы двое перестанете тупить, то на Тейват обрушится проклятие, или что? Вот ты, если вернешься домой, наконец, и скажешь ему, что на языке вертится, то что? У тебя отвалится жопа? — Сама знаешь, Анемо архонт не наградил меня роскошной задницей, — насмешливо мурчит Кайа, проходясь пальцами по тонкой ножке винного бокала. Розария ухмыляется. — Договаривай уже. «Как у мастера Дилюка», ты это хотел сказать? Палишься же. — О, так у мастера Дилюка отменная задница, ты это хочешь сказать? — ещё более насмешливо выдыхает Кэйа нараспев, и вечно мрачная Розария приподнимет бровь. — Не думал, что ты так ей интересуешься. Я думал, тебя больше интересует… — У тебя на лбу бегущая строка. И буквы светятся. Дай-ка прочитаю: «У мастера Дилюка шикарный зад и я думаю о нём двадцать три часа и пятьдесят минут в день», — почти механически выдаёт девушка, глядя на лоб Кэйи, будто и правда там что-то читает. — Оставляешь на сон, еду и работу десять минут. Делаешь успехи, месяц назад было всего три! — Ой, отъебись, — всё-таки сдаётся Кэйа. Розария победно улыбается — знает, что если Кэйа снизошёл до настолько простой и очевидной грубости, значит, действительно всё непросто. — Ты сегодня снова ходил к винокурне. Кэйа выдыхает и не отвечает. Розарии это, впрочем, и не нужно — она утверждает, а не спрашивает. Как и всегда в таких случаях. И дело не в том, что Розария за ним следит — просто… Просто она знает. — Снова хотел его увидеть и снова обломался. Потому что снова зассал войти внутрь. — Я? Зассал? — мурчит Кэйа большим котом, снова строя из себя уверенного и всезнающего. С Розарией это прокатывает так себе. — Я — капитан кавалерии Ордо Фавониус, и это, вообще-то, и мой дом тоже, и… — И ты брешешь об этом каждый раз, и каждый раз заявляешься туда, как в гости, а потом как-то случайно надираешься в таверне. Каждый. Раз. — Вот не надо. Я надираюсь в таверне куда чаще, чем туда хожу. Выборка у тебя так себе. Кэйа ухмыляется, только его ухмылка выглядит так себе. Не большой и уверенный кот, максимум — собака побитая. — Не все погибшие цветы оставили на холоде, но все цветы, что оставили на холоде — погибли, — ровным тоном произносит Розария, снова ударившись в поэзию. К поэзии Кэйа относился с сарказмом ещё с прошлого праздника, где некий бард «учил» его писать стихи, но что уж поделать. — Всегда есть исключения. Туманный цветок не вписывается в твою философию. — Плевать. Не про него речь. Розария делает несколько глотков и с громким стуком ставит кружку на стол. Это уже вторая, поэтому Розария грубее, чем обычно… А Кэйа пьян. Снова. Состояние для него вполне привычное, конечно, но всё же. — Ладно, чёрт с тобой. Давай сойдёмся на том, что ты — весь такой особенный и холодный, тебе никто не нужен и я всё это время ошибаюсь. Только вот я думаю иначе. Она поднимает на него безжизненные глаза цвета покрывшегося ледяной коркой вина. — Я думаю, что ты просто слабак. И Дилюк правильно делает, что не пускает тебя на порог. Ты же всем вокруг врёшь напропалую, а себе — тем более. И если так хочешь возиться со своими проблемами, как пятилетка, валяй, возись, только других людей в это не впутывай. — О, неужели? Кэйа насмешливо улыбается, а сам похож на натянутую струну, а воздух вокруг них будто холодеет. Розарии, впрочем, плевать — она всегда отлично переносила холод. Да и… Крио — и её стихия тоже, не так ли? — Носишься сам с собой, как маленький. А у самого кишка тонка, чтобы припереться на винокурню, открыть дверь без стука и остаться там хотя бы на ночь без оправданий, что «это для дела» или «за компанию с Итэром». Это жалко. — Я? Жалкий? Ножка бокала, что небрежно держит Кэйа, покрылась изморосью. Пронзительно-синий глаз блестит из-под низкой чёлки, а на губах дежурная усмешка — примерно с такой он протыкает мечом чучело в тренировочном зале. Насквозь. С одного тычка. Розария и бровью не ведёт. — Жалкий. Просто уёбищно жалкий. Льдом покрывается и стекло бокала, и всё ещё остающееся на самом дне вино. Удивительно, что не леденеет пустая бутылка, стоящая у самого локтя внешне поразительно спокойного Кэйи. — Я бы насадил тебя на какую-нибудь ледяную глыбу, дорогая, — в своей привычной манере произносит он, слезая с барного стула, — Но мы слишком хорошие друзья, чтобы я не купился на такой дешевый развод и не помчался доказывать тебе, что всё не так. — Да ну? — флегматично хмыкает Розария, не трогаясь со своего места, но чуть сильнее поворачиваясь к Кэйе. Мало ли что. Вдруг он устроит цирк, а она что-нибудь пропустит. — Да. Поэтому, пожалуйста, покалечь себя как-нибудь самостоятельно. Он не красуется и не говорит больше ничего, когда выходит из таверны и направляется к южным воротам — знает, что Розария проследит за ним так или иначе, до самой чёртовой винокурни, и схитрить не получится. Да и в Бездну это всё. В Бездну Розарию, которая сегодня особенно сука (неужели разговор с Рэйзором так на неё подействовал?). В Бездну этот город, который Кэйа знает, как свои пять пальцев, и любит так, как любить не должен. В Бездну эту чёртову винокурню, на которую смотреть больно — вернее, не больно, а тоскливо и щемяще в груди, потому что то, что здесь было, не вернётся уже никогда, а бередить старые раны — вот что действительно жалко. И в Бездну Дилюка. Дилюка, который на вид умопомрачительно холодный, только внутри него бушующий огонь буквально виден. Тонкая ледяная корка, под которой ревёт еле сдерживаемое пламя, в руки толкается, только протяни навстречу. И Кэйа бы не прочь протянуть, только вот Дилюк не сова ни хрена, а волк настоящий хлеще Рэйзора — отхватит по локоть, и пикнуть не успеешь. Дилюка, который немногословен, но каждое его слово бьёт Кэйю как хлыстом по оголённым нервам. «Оставайся на ужин», «Ты же не посмеешь расстроить Аделинду». Выглядел Дилюк при этом так, будто на ужин хотел сожрать его, и Итэр — единственный, кто этому как-то помешал. Да и… Чёрт, Кэйа был бы не против. Пусть хоть сожрёт, если это перестанет быть так больно. Если в груди Кэйи перестанет бушевать тот же огонь, что живёт на задворках взгляда Дилюка. В дверь Кэйа всё-таки стучит. Да, третий час ночи. Да, слуги наверняка уже спят. Но в кабинете он видел свет от свечи, да и… И он совершает ошибку. И прекрасно знает это. С самого начала. И хочет дать Дилюку возможность избежать этого разговора, этой ситуации, из которой никто из них не выйдет победителем. Хочет дать Дилюку возможность закрыться от него, как Дилюк всегда это делал. Хочет дать Дилюку выбор. Дилюк умный. Дилюк никогда этим не воспользуется. Дилюк не будет с ним возиться, не будет слушать, ведь Розария права, и Кэйа просто жалкий. Вот такой вот Кэйа, жалкий — уверенный, пьяный в хлам, с прямой спиной и открытой грудью, соблазнительный, хитрый и всё равно — жалкий, а Дилюк… Дилюк открывает дверь. — Ты, — мрачно констатирует Дилюк, оглядывая Кэйю с головы до ног. Кэйа натягивает на лицо привычную наглую улыбку и готовится спросить, почему мастер Дилюк не спит в такое время суток, готовится выдать порцию какой-нибудь ядовитой чепухи, как и всегда, но вся она застревает в глотке под тяжелым взглядом Дилюка. Нет. Не тяжелым. Тоскливым. Забитым. Одиноким. Потерянным. Дилюку сейчас не менее горько и паршиво, чем самому Кэйе. И сейчас… Сейчас Кэйа это очень хорошо чувствует. — Рэйзору нужна ещё одна бочка? — хрипловато спрашивает Дилюк, складывая руки на груди. Смотрит. Этим своим взглядом. Нет уж, бочка нужна Кэйе. Чтобы он в ней утопился, а потом воду заморозил так, чтобы оттаять только лет через двести — в лучшем случае. — Нет, — на удивление спокойно произносит Кэйа. Без вечных своих насмешек и ухмылок. — Не нужна. Они молчат несколько секунд, буравя друг друга глазами. Огонь, лёд, усталость, одиночество и тоска — в обоих взглядах, они так похожи в этом, просто с ума сойти… — Я вернулся, Люк. Вернулся домой. На лице Дилюка не дергается ни один мускул. Дилюк смотрит на него, внешне уверенного и ледяного, и… Кэйа даже не хочет знать, о чём он думает и кого видит. Идея была паршивая. Розария — сука. Да и сам он дурак тот ещё. Действительно жалкий. По крайней мере, об этом Кэйа и думает, когда Дилюк размыкает губы и выдыхает сухое: — Наконец-то. Розария ухмыляется, крутя на пальце короткий нож. Из-за деревьев ей хоть и не слышно, о чём разговаривают Кэйа и открывший ему дверь Дилюк, зато она прекрасно видит, как Кэйю буквально втягивают в дом и захлопывают за ним дверь. Кто кого к этой двери прижимает спустя секунду в несдержанном поцелуе, она не знает и знать не хочет — просто ухмыляется, поворачиваясь к винокурне спиной, и неслышно уходит прочь. В конце концов, это можно назвать ночным патрулём. И насладиться видами напоследок — думается ей, что теперь этот маршрут по вечерам на себя возьмёт некий капитан кавалерии. По крайней мере, она сильно на это надеется. Потому что взять мальчишку на слабо ещё раз ей вряд ли удастся, и придётся придумывать план посложнее.