my blood

Естественно Тойя не озвучивает этого вслух (взрослым, по крайней мере), но у мелкого убожества явно есть какой-то ушибленный талант. Это помимо того, что он батин золотой сыночка корзиночка, нет… Тойя уверен, что это как-то связано с чем-то за гранью его детского понимания. И вообще чьего-либо, хотя в век причуд, такая хрень, как предсказывание будущего не самый редкий дар, но… Было во всех этих милых невинных брошенных фразах от мелкого засранца что-то до усрачки пугающее. Черт с ним, Шоточка никогда не болеет, ничем, в принципе, и это не то чтобы редкость, просто, наверное, крепкий организм, Тойя ищет логику там где ею не пахнет, лишь бы кожа не покрывалась мурашками при взгляде на цветную макушку. Он знает где найти все потерянные вещи, даже если не знает названия. — Чего рисуешь? — Тойя шмыгает носом, смотря на карикатурное изображение сестринских очков в чем-то зеленом, предположительно, траве. Мама настороженно оборачивается и вслушивается, ожидая плохого, Тойя не идиот, ее испуганный взгляд и то, как она незаметно старается задержать дыхание… это немного бесит, но, ее даже можно понять. Наверное. Обида колет под ребрами. — Очки, — нечетко проглатывая первый слог лопочет мелочь, поднимая цветные глазища на брата. — Очки там лежат! Для убедительности даже хлопает ладонью по рисунку. Лежат и лежат, Тойя изначально списывает это на то, что мелочь мог видеть предмет там где растяпа Юми его потеряла, но позже становится ясно, что все не так просто. — Где ты их нашел? — Фуюми вертит очки, найденные Тоей в высокой траве, на заднем дворе дома. — Была уверена, что разбила их или в школе украли. У нее ссадина на скуле и продранные колготки. Тойя не знает злиться ли он на одноклассников сестры или на нее за то, что она молча терпит. — На заднем дворе. Скажи спасибо убожеству, он видимо их приметил, когда с мамой гулял. — Не называй его так, — в голосе сестры сквозит зябкая детская обида и слезы, но не на эту ситуацию, а видимо, на одноклассников. Она просит Тойю не лезть, все говорит, что держит все под контролем, только под контролем ровным счетом нифига. — Мама с Шото сегодня не гуляли, они же весь день дома ни ногой из-за прихода семейного врача, забыл? Естественно это случай Тойя спускает на тормоза, ровно до утра. Пока мелочь не ляпает за столом звонкое: — Драка! — тыча при этом пальцем именно в Тойю. — Будет драка. — Какая тебе драка, я чихну ты… — Тойя, — мама устало потирает пальцами переносицу. От нее по утрам все острее пахнет мятой и, наверное, эта женщина свято верит, что сигаретный дым можно перебить мятной жвачкой, только ее тайник был обнаружен еще пару месяцев назад. Нацуо. И абсолютно случайно. «Кладоискатель» беспокойно вертит головой и вопросительно приподнимает бровь растерянно смотря на старшего брата. Тойя лишь жмет плечами, Фуюми к завтраку так и не спускается. Звонкий выкрик мелкого убожества вспоминается в тот момент, когда он заезжает кулаком в чужой нос, а ребятня вокруг скандирует чертово «драка!», да так что на эти звериный дикие вопли должно сбежаться полшколы. Полшколы не сбегаются, но по итогу Тойя прокусывает чей-то палец и разбивает нос задиры-одноклассника Юми. Та с расплетенными косичками, кусает губы и стоит в стороне. Рюкзак у нее полностью мокрый, валяется на кафельном полу, был утоплен в унитазе мужского туалета, где после этого побывала голова обидчика сестры. «Драка!» звонко звучит в ушах голосом убожества. Как в воду глядел. И этот звоночек пропустить мимо ушей уже сложно. Поэтому Тойя настораживается, приблизительно по этой же причине пропускает все разглагольствования директора в кабинете и приходит в себя, только когда на плечо опускается тяжелая отцовская рука. В его взгляде разочарование размером с целую планету или какой-нибудь крупный спутник, Луну или Европу (не ту Европу, а спутник Юпитера, ну же). Папа вздыхает так, что в этом вздохе чудится тысяча слов, не самых приятных и Тойя предчувствует очередной серьезной разговор, который закончится комом в горле и тренировкой на пике Секото. — Это я виновата, я попросила Тойю помочь, — Юми трет разбитые очки и жмется к нему, не к отцу, пряча заплаканное личико в изгибе шеи брата. Вау. Может сестрице в драмкружок пойти? Такой талант пропадает. Отец бурчит неразборчивое «Мгм» и ведет их к машине, серьезный разговор случается только по приезду домой и за закрытыми дверями… * — Он знал! — Он просто сказал слово и все, — Нацуо на полу ковыряется с домашкой по математике и вздыхает так, словно на плечи ему рухнул непомерный груз, а не чертово сложение. Юми складывает руки на груди (очень отцовский жест) и дает понять, что разговор окончен. Тойя машет рукой и складывает тетради со стола в рюкзак на завтра. Чуть побаливает синяк на руке и пара новых ожогов, но на тренировку идти надо, отца сегодня ждать бесполезно, но… кто знает. — Он про мамины сигареты знает, — отрываясь от созерцания учебника по математике и зажевывая кончик ручки, выдает Нацуо. — А я никому не говорил. — Может быть он просто их нашел, — у Фуюми все просто, хотя Тойя видит в ее глазах этот недоуменный огонек. Это зерно подозрений. Но как ребенок в таком возрасте смог найти сигареты, находясь под вечным присмотром, ему ж четыре, он без мамы ни ногой, ни рукой никуда. А при мелком мама бы не стала курить. В комнате виснет напряженное молчание. Тойя машет рукой и обещает себе подумать об этом завтра, ну или когда вернется с тренировки. * На какое-то время все они дружно забывают об этих ситуациях, почему бы и да, собственно. Шоточка тихий ребенок, только изредка выдает что-то странное, что можно списать на обычную удачу или совпадение, но Тойя машинально отмечает все. Начиная от найденной маминой кулинарной книжки, до того, что на сопляке заживает все как на собаке. Утром рана, вечером нет, а еще… Все эти полу фразы, брошенные невзначай и пугливый взгляд из-под цветной челки. Он словно знает что-то наперед, но не говорит. Однажды вернувшись с тренировки, Тойя застает убожество спящим рядом с его футоном. На полу так же находится перекись, заживляющий порошок и мазь от ожогов. Ну предположим, это даже немного трогает. Шоточка оказывается безумно легким, словно вообще ничего не жрет и донести его до маминой комнаты оказывается делом пары секунд. Так вот… Тойя запоминает, фиксирует в памяти все эти непонятки с братским предсказанием и всезнание, которое выскакивает максимально неожиданно, словно сигнал из космоса, но спустя год прекращает предавать этому хоть какое-то значение. До момента, как убожество решает, что прятаться в его шкафу от батиных тренировок очень грамотная идея. Он шумно дышит и не услышать его невозможно. Тойя резко открывает дверцы шкафа с одеждой и замечает красно-белую макушку, что видна в углу под ярко-желтым дождивиком. — А я если бате сдам? — стягивая с сопляка шмотку интересуется Тойя. — Не боишься? — Не сдашь, — в его голосе стальная уверенность, но губы дрожат, признак близкой истерики, в глазах слезы. Удивительно, что без соплей и слез не море разливанное. Тойя хочет подразнить, да не выходит, чужая уверенность бьет в голову так остро, что он и впрямь понимает. Не сдаст. — И с тобой он тоже заниматься не будет, — хватаясь мелкими ручками за синюю футболку лопочет убожество. — Не уходи! Тойя лишь пренебрежительно скидывает чужие руки и прикрывает дверцы шкафа. Не то чтобы он рассчитывает на что-то, ну а вдруг сопля просто ошибся? — Сиди тихо сколько хочешь, — холодно бросает он выходя из комнаты. Слепая надежда на лучшее заставляет сердце биться быстрее. * Он знает, где мама прячет сигареты, хотя ни разу не видел ее курящей, знает где лежит ключ-карта от отцовского сейфа, хотя никогда не был в отцовском кабинете, угадывает числа лотерейных билетов, что разыгрывают на ранних телешоу в шесть утра и то, что у Фуюми есть теперь парень. — Точно? А откуда? — Тойя, в принципе, готов к стандартному ответу от мелочи, который сейчас увлеченно рассматривает иероглифы в тетради по литературе. — Сопля, ау? — Просто в голове есть, — забавно морщит лоб Шоточка и ерзает на коленях Тойи в поисках удобного положения. — Тебе он не понравится. За полгода батя так и не допер, что его шедевр прячется в комнате его великой неудачи, но и хрен бы с ним. Шоточка оказывается сносным собеседником, не таким шумным, как Юми и Нацуо, а еще… эти его вспышки озарения ни с того ни с сего, даже кажутся не такими пугающими. Скорее даже, полезными. Тойя во вторник дергает сестру за косичку на завтраке и толкает в ее сторону записку. Та краснеет, бледнеет развернув ее и одним лишь только взглядом сигнализируя «откуда?». Реакция стоит того, но Юми пинает его под столом, в тот момент, как сам Тойя дважды стучит двумя пальцами по своей кружке кофе, щедро разбавленного апельсиновым соком. — Откуда? — одними лишь губами, пока ни кто из родителей не видит, спрашивает она. — От верблюда, — дразниться старший брат. — Ну и кто это? Она закусывает губу, теребит край юбки и возможно собирается ответить что-то решительное и грубое, что-то про нарушение личного пространства и что Тойя ей не указ. Хотя, в чем собственно дело, он понимает даже быстрее, чем чужое имя срывается с обветренных губ сестрицы. Шото опускает голову и обнимает пухлыми пальцами стакан яблочного сока. Эх ты, мелочь. Знал же кто это… Уже на улице тихая злоба достигает своего пика. — Да ты шутишь! — выходит почти крик. — Этот… этот… Он твой портфель в унитазе утопил год назад, а сейчас?! А вдруг это месть. Осенний ветер забирается под тонкую ветровку, на холоде чуть покраснел нос, хочется буквально выть. От злости. — А ты не лезь, — почти шипит Юми, краснея аж до корней волос. — Я сама с ним разберусь. И откидывая тугую косичку за спину, забирается в отцовский джип. Тойя и рад бы еще повозмущаться да только… Мелочь год уже как ходит на тхэквондо, так что если что, говнистому засранцу прилетит сосулька в лицо, для начала, а потом поставленный удар в бок с ноги. То, что сестрица может не фигурально задать жару даже в даже шуточной потасовке он убедился еще месяц назад. Ублюдку стоит беспокоиться за свой зад, если он ее разозлит, а Тойя, если что, просто добавит. * Он предсказывает, что Нацуо обгонит его на полголовы, предсказывает нарастающий нервный срыв матери и что-то неясное, что вызывает беспокойство и боль в левой стороне лица. Шото хмурится и прикладывает руку к лицу, говоря. — Будет больно, — и звучит это так испуганно и тоскливо, что сердце невольно ускоряет свой бег. Тойя приобнимает батин шедевр за плечи. — Да ладно, вдруг не сбудется, — то, что какие-то вещи можно менять, они догадываются чисто случайно. Теория сработала на кружке Нацуо. Шото утром свято веровал, что та разобьётся к вечеру, и в момент когда она была в опасной близости от края кухонного стола, а мама в попыхах ее задела, Тойя поймал ее на лету. Облился сладким липким горячим чаем (ожоги тогда ужасно разнылись под бинтами), но результат изменился. Кружка цела, все хорошо, все счастливы. Нацуо сияет беззубой улыбкой, последний молочный зуб выпал слишком неожиданно (для него и предсказуемо, для Тойи и Шото). Мелочь сворачивается на коленях калачиком и закрывает глаза, неосознанно теребя край бинта на руке старшего брата. — А что насчет меня? Папа придет ко мне на тренировку? — вопрос заведомо провальный. Но надежда теплится. Сопля хмурится, сжимает в ладошках край бинта и качает головой, говоря: — Придет. Но что-то не так. Все почему-то горит. Ответ на злополучный вопрос изменяется к зиме. Взгляд Шото стекленеет, и Тойя, несмотря на переполняющую его злость знает, что будет в следующий момент. Обычно брат изрекает что-то в духе: «Оу. Это не хорошо» или «Лучше не делай того или этого». Но не в этот раз все несколько иначе. Предвестника чисто детской истерики Тойя узнает по дрожащей нижней губе сопли, еще до того, как первая слезинка скатится из его глаз. Папа прекращает орать и недоуменно переводит взгляд с одного подозрительно притихшего сына, на другого. Будет потоп, как-то отстраненно мелькает в голове. Мелочь разревется так, что мировой океан здесь наплачет. И не ошибается. Слезы льющиеся в три ручья и невнятные всхлипы, не злые, а просто отчаянные по детски горькие. — Что?.. — отцовские слова тонут в звуках истерики, что звонко отражаются от стен тренировочного зала. Сильный ход, базара нет. Тойя оказывается рядом с ревущим Шото в мгновение ока, прижимает к себе брата, а тот жмется в ответ неразборчиво повторяя, как заезженная пластинка, какие-то слова. Только спустя минуту доходит, что это «не уходи». Мурашки бегут по коже, а цепляющиеся за майку руки стискивают ее до такой степени, что в каких-то местах ткань начинает тлеть, а в каких-то покрываться тонкой коркой льда. * Мелочь иной раз ревущий до рвоты на отцовский тренировках успокаивается только под железобетонным обещанием, что сегодня на тренировку ни ногой, ни рукой Тойя точно не сунется. Чужая реакция пугает, и если это ни какой-то актерский гениальный план (а актрисой в их семье заделалась только Юми), то что-то явно пошло не так. — Он испуган, — Нацуо прижимается щекой к здоровому плечу, ворочается на своей стороне футона. — Думаешь… — Не знаю, — в голове столько мыслей. — Хватит вошкаться! Спи давай. Тойя вслушивается в ночную тишину дома, и зарывается пальцами в светлые жесткие волосы брата. Те приятно пахнут детским шампунем «без слез», Нацуо расслабляется, утыкается носом в ложбинку между ключицами старшего брата и наконец засыпает, привычно пуская слюни во сне. Легкие по кошачьи еле слышные шаги слышны даже сквозь приближающийся сон и еще до того, как дверь открывается, Тойя точно знает кого увидит на пороге. Шото в обнимку с одеялом и подушкой ныряет под бок, сопит, обнимает поперек живота одной рукой и закрывает глаза притворяясь спящим. У него слишком шумное дыхание и он до сих пор всхлипывает и затихает после того, как чувствует горячую ладонь между лопаток. Задать интересующий вопрос страшно. В конечном счете, это может подождать до утра. За окном завывает ветер, а ветки голой вишни стучат по стеклам окна. * На кухне приятно пахнет таяки, а еще свежим кофе, апельсиновым соком и ментоловой мазью от ожогов. Шото дважды стучит двумя пальцами по свой кружке, а Тойя прячет улыбку, запихивая целиком в рот еще одну «рыбку» с нутеллой. Нет и следа вчерашней истерики, но за столом вместе с ароматом жареного теста чувствуется немой вопрос, который не решается высказать ни мама, ни отец. Шото беззаботно (даже слишком) болтает под столом ногами, вновь постукивая пальцами по кружку. Еле слышно. Тойя стучит в ответ, ловя через стол взгляды Юми и Нацуо. Ментоловая мазь забивается под отросшие ногти, Тойя после завтрака перебинтовывает свежие ожоги, Шото мостится рядом. Торопить его бесполезно, удачный ребенок откроет рот, когда посчитает нужным, когда соберет все слова в своей голове воедино. — Ты останешься со мн… с нами, — оговорка слишком явная. — Пообещай. Тойя рассматривает белые носки и поцарапанные круглые коленки брата. — И с чего такой вопрос? — неприятный холодок пробегает по позвоночнику. — Сначала пообещай, — требует Шоточка, аж ножкой притоповая. Беспокойство в его голосе заставляет улыбнуться. Тойя лишь подтягивает колени к груди и хмыкает: — Ну обещаю. И че с того? * Услышанное ему не нравится. Даже не так. Услышанное его пугает, до неясного беспокойства и урчание в животе. Липкий, вязкий страх такого будущего заставляет злиться и огрызнуться, в разноцветных глазах брата вновь застывают слезы. — Не разводи сырость, убожество, — выходит резко и грубо. Хочется наорать на него, мол, не мое это будущее, не меня ты видел, только вот… Синие искры срываются с его пальцев уже два месяца как. И предвидение синего пламени тянет на полноценное предсказание будущего, только вот другая часть подкачала. Пальцы невольно тянутся к нижней челюсти… Да нет же! Бред какой-то! Скачок роста, ссора, синее пламя, отец на пике Секото, обугленная нижняя челюсть. Тойя бежит по знакомой дороге глотая злые слезы и ненавидя себя за слабость и глупую веру. Скачок роста, ссора, синее пламя, отец на пике Секото… Ноги гудят, легкие горят огнем, когда он добегает до места своих тренировок. Он буквально задыхается, ему тяжело дышать, чужие слова словно выжжены на обратной стороне век. Скачок роста, ссора, синее пламя… Синие искры срываются вместе с отчаянным криком. Алое пламя становится синим, слезы продолжают течь рекой, а к груди подступает смех. Ну же, мелкий, ты не прав, все получится, и ничего не сбудется, только пламя синее и… Скачок роста, ссора, синее пламя… Топот чужих ног приходит вместе с острой болью в конечностях и частичной потерей контроля над ситуацией. Детский отчаянный плач, сбившееся дыхание, а потом в него буквально прилетает сноп мелких холодных брызг, что тушат зарождающийся пожар. Тойя непонимающе сплевывает холодную воду изо рта и непонимающе смотрит на виновника произошедшего. — Ты… как… — Шото весь тресется, то ли от страха, то ли от холода, то ли от всего вместе. Губы дрожат, только слез нет. На ногах разные кеды. Одни зимние, другие летние, тонкая куртка не спасет от сильного ветра. Заболеет же дурень! — Ты чего?.. Ты как дорогу нашел? — его куртка пахнет поленным, а от рук до сих пор идет пар, только мысли сейчас все обо одном, как сопля в его-то возрасте сюда добежать умудрился. Не заблудился. Не свалился в какую лужу, а добежал такой далекий путь. Тойя кутает брата в свою куртку и встряхивает за плечи, словно куклу. — Сопля, ты хоть понимаешь!.. — Ты обещал! — и снова топает ножкой, прямо по слякоти, мелочь. — Ты обещал, что не бросишь! Обещал, что не уйдешь! Ты обещал! Звонко и громко кричит он во всю мощь своих маленьких легких. Вроде и надо наорать на него, оттолкнуть, но… Тойя опускает руку на разноцветную макушку и прижимается лбом ко лбу брата, закрывая глаза. — Я бы вернулся. — Нет! — и снова эта железная уверенность. — Нет! Я же сказал… Я все тебе сказал, а ты… Глухое всхлипывание попахивает новым всемирным потопом. Ну, что за ребенок. — Сырость не разводи и без тебя тут влаги достаточно, — отстраняясь и разглядывая промокший летний кед на левой ноге брата, устало бормочет Тойя. Голова ноет, новые ожоги все еще причиняют боль, но потихоньку успокаивающийся мелкий волнует сейчас куда больше. — Никуда я не денусь. Обещал же. Я останусь со всеми вами. Я останусь с тобой, сопля. Выдыхай. Он шумно шмурыгает носом и трет его пухлыми кулачками. — Все? Реветь не будешь? — Шоточка отрицательно мотает разноцветной челкой. — Ну и отлично. Цепляйся за шею, донесу тебя, убожество, до дома, пока домашние не хватились. Брат цепляется руками за шею и обнимает ногами за торс. Двигаться проблематично, но возможно. — Капец, мелочь, ты карму отъел, — ворчит Тойя для порядка, обнимая брата. — Эй, не усни там только, слышь? Судя по заторможенному «угу» никто его особо не слышит.