Небесные хроники

Души мёртвых идут на крики живых, По тёмному лесу плывут в забытие. Им хочеться следовать и не думать, о горе живых людей. Тёмное зеркало и рама резная истинный облик ему показала, как голые деревья и земля будто пепел, колышется от не ощутимых шагов. Так тяжко даётся им следовать, но они вечно идут на тот отчаянный зов. И каждый раз, натыкаясь на зеркало, с той стороны, как чего-то боясь, Они разрезаются криками. То рыдая, то истерично смеясь. Как больно живому вновь на себе испытать этот взгляд пронзающий. Как за такую прекрасную смерть его самого осуждающий. Один задохнулся в куче душистых цветов, а второй, от судьбы убегая, В зеркале его образ нашёл, свою личность при этом теряя. Белые перья пропитаны кровью. Нож для писем, а в рукояти синий сапфир. Лезвие вóткнуто в мягкую плоть, все в крови обрамляя. Он оставит этот кинжал, всё время о нём вспоминая. В то время как его любовь в жутком и мрачном небытие для себя лишь одной заметно увядаяя, В сохлом остатке души цвет родных глаз сохраняя, молила сестру о встрече с ним, постепенно надежду теряя. Тонкое лезвие горло пронзило, а на лице застыл последний крик, так и не сумевший вылиться в мир. Он знал, это он, он пришёл как своя панацея, успокоя, уменьшив страдания. Тонкая слеза прочертила дорожку на коже, а в глазах отразился прощальный блеск. Последним словом было «прости», последним когда-либо сказанным. Возможно он изменил судьбу, как сестра на таро предсказывала. А возможно, и правда видел вдали белый блеск, а в близи лишь темнели такие родные глаза. Ярко-красные лепестки в кашле из горла срываются, не давая взгляд отвести от фигуры, его судьбу решающей. А за всем этим наблюдал портрет, так холоднó с высока взирающий. Она знала– этот Принц–идиот. Спасти его смог лишь холодный кинжал для писем, у которого в рукояти синий сапфир.