Плохих мальчиков необходимо наказывать

В тусклом, синеватом свете ламп бара, грудь Кэйи блестит неимоверно соблазнительно. Тот, будто специально, лишь шире распахивает свою рубашку и громче смеётся, подаваясь в сторону своего собеседника поближе. — Кэйа… — Дилюк тоже хочет его внимания, а потому жмётся ближе, но Кэйа вопросительно мычит в ответ, не оборачиваясь, и слегка сжимает его бедро ладонью, словно этого вполне достаточно. Дилюку тут скучно. Он не пьёт, не любит танцы и не знает тут почти никого. Но Кэйа чувствует себя комфортно, а ещё он говорил, что это все нужно по работе. Видя бокал в его руках и то, как он подмигивает мимо проходящим девушкам и миловидным парням, у Дилюка возникают сомнения. Сбоку начинают хихикать, и Дилюк переводит взгляд на смеющегося над его попытками привлечь внимание возлюбленного. Тот жмётся к высокому, широкоплечему мужчине, который тут же приобнимает сего за талию, и одаряет его снисходительным взглядом. Сначала Дилюк хочет просто фыркнуть и отвернуться, но как только он видит перед собой заострённый подбородок и то, с каким энтузиазмом Кэйа говорит с каким-то подозрительным типом, у которого волос на голове сосчитать можно на пальцах одних рук, что-то с недовольством переклинивает в нем. — Что такое? — спрашивает Кэйа, когда он снова ощутимо прижимается к нему и зовёт по имени. Взгляд его больше не сверкает той заинтересованностью, с которой он говорил с компашкой перед собой. Голос спокоен, но не особо счастливый, что его отвлекли. — Мне не нравится тут, — он шепчет ему на ухо, ощущая, как Кэйа начинает поглаживать его по ноге, — пошли уже. — Ты ведь сам вызвался пойти со мной, я ещё не закончил, потерпи, — пытается вразумить его Кэйа и только хочет повернуться, как Дилюк за ворот рубашки тянет его обратно, хмуря упрямо брови. — Мне тут даже выпить нечего, а ты совсем не смотришь на меня, — Дилюк видит, как улыбка постепенно спадает с лица Кэйи, но пугаться не спешит. Упрямство порой помогает добиться ему своих целей и заставить ситуацию идти по своим хотелкам. — Закажи коктейлей. — Давай хотя бы поднимемся наверх. Потанцуем. За спиной Кэйи начинают раздаваться перешептывания и смех. — Что, недовольна твоя куколка, Альберих? Дилюк мигом подрывается огрызнуться, но Кэйа, сразу смекнув, к чему это ведет, прижимает его уверенной рукой за плечи обратно к кожаному дивану и строго смотрит в глаза. — Не смей. Ты поставишь в трудное положение и меня, и их. Дилюк, возмущённо пыхнув через нос, все же остаётся сидеть, а Кэйа наконец переводит свой тяжёлый взгляд и возвращается в своё изначально положение. Отшучивается и разговор со смехом прокатывается по бару второй волной. Дилюк не знает, о чем конкретно думает, когда спустя минут пять, скользнув взглядом по Кэйе и убрав его руку со своей ноги, встаёт и направляется к барной стойке, где стоит темноволосый мужчина, разговаривающий с барменом. На нем одна тёмная рубашка с закатанными рукавами и классические, чёрные брюки в полоску. Он сразу же обводит его взглядом и тянет легкую улыбку, когда Дилюк намеренно встаёт поближе. — Выглядите подавленным, — первым делом говорит он, а Дилюк, делая вид, что заметил его только сейчас, облокачивается о стойку и упирается щекой в ладонь, переводя на него взгляд. — И чувствую, — соглашается Дилюк, а мужчина придвигается ближе. Бармен неоднозначно и, кажется, с волнением косится в их сторону. — И кто расстроил вас? Я могу чем-то помочь? Дилюк переводит внимание на подошедшую девушку с вопросом о заказе и спиной чувствует, как незнакомец подходит к нему ближе, обдаёт жаром спину. Он невозможно рискует, но Кэйю позлить хочется сильнее. — Скучно мне тут, господин, а выпивка меня ни капли не веселит. Провокация очевидная и на неё успешно ведутся. Тёплая ладонь касается талии, а внутри у Дилюка пробегает противный холодок. — Думаю, я могу попробовать исправить это, — поняв его намёк, хмыкает мужчина и чуть тянет его к себе, — потанцуем? — Не могу отказать, — натягивая улыбку, Дилюк откидывается головой на плечо незнакомца и позволяет направить себя чуть дальше от стойки. Ловит взгляд Кэйи, чувствуя, как все внутри сжимается, как воздух из легких выбивает за каждым шагом. — Вы заняты сегодня ночью? — спрашивает незнакомец и прижимает его поближе. Дилюк видит, как пытается не смотреть на него компания, окружающая Кэйю, пока сам он чуть ли не сверлит его взглядом, но этого недостаточно. Тот все еще остаётся сидеть, закинув одну ногу на вторую и облокотившись о спинку кожаного дивана. Не подходит, даже смотрит не прямо, а так, как получится. — Да, занят, — отвечает Дилюк, но тем не менее жмётся спиной к тёплой груди.

***

— Опускайся. Они толком не успевают зайти в дом и разуться, как Кэйа наконец за весь их путь обратно обращается к нему. Дилюк, сам еще не отошедший и считающий себя вправе обижаться, хмурится и открывает рот. — На колени, — бросает Кэйа и указывает пальцем на пол, отчего получается только сглотнуть. Игра начинается. Дилюк буквально падает на пол, больно ударяясь коленями и упираясь взглядом в свои ноги. — Что за вид побитой псины? Ещё час назад ты выглядел очень даже довольным, а теперь в стыд играешь? У Дилюка воздух застревает в горле, а на плечи давит тревогой так, что и не двинуться толком. — Чего голову отпустил? Для кого невинного строишь из себя? — рявкает Кэйа, а у Дилюка все внутри содрогается. Кэйа попросил его во время поездки обратно сесть на задние кресла, и теперь Дилюк понимает, для чего это было. Тот пытался остыть, но, видимо, получилось не очень хорошо. Он переборщил. Нужно извиниться. — Кэйа… — поднимая взгляд из-под ресниц, аккуратно зовёт он, но тут же со страхом жмурится, когда его хватают за волосы на затылке и с силой вздергивают вверх. — Что ты пищишь там? Как правильно нужно обращаться? Дилюк хватается за его руку и сдавленно шепчет: — Сэр-сэр… — Отпусти руки, не трогай меня своими грязными руками, ебаная подстилка. Тебе бы только и потереться задом о чужой член, что, не нравится обращение? Чего заныл? Хочешь сказать, что ты не подстилка? Что не блядь, раздвигающая ноги перед каждым встречным? Дилюк жмурится сильнее и пытается покачать головой, пытается сдержаться, чтобы не убрать натиск с волос. — Мне отстегать тебя? Когда ты уже научишься себя вести? Ты блядь, я тебя спрашиваю? Отвечай. Дилюк кивает. — Язык во рту есть? Голос подай, сучка, ты ведь так это любишь, ну, язык проглотил? — Да, — пищит Дилюк. — Кто ты? — Я блядь. Я блядь и потаскуха. — Да? Ты согласен с этим, верно? Какое твое любимое занятие? Дилюк поднимает на него жалостливый взгляд. Он не знает, как правильно нужно отвечать. Чувствует себя унизительно, что хочется зарыться лицом в подушку и заплакать. Но Кэйа ждёт ответа, и он не выглядит так, будто слёзы проймут его. — Раздвигать ноги..? Я не знаю, Кэ… сэр, я не знаю, — исправляется он, но тут же ахает и цепляется за запястье Кэйи, когда тот стискивает волосы сильнее, — я люблю подставлять зад! Люблю, когда меня имеют, как шлюху, ведь я и есть… сэр, пожалуйста, мне больно… таких, как я… нужно наказывать… ах..! Пожалуйста, накажите меня, сэр, только отпустите, пожалуйста! Кэйа с силой толкает его в лоб, и Дилюк едва останавливает себя от падения тем, что успевает упереться ладонями в пол. Он тяжело дышит и сидит, широко раскрыв глаза и упираясь взглядом в начищенные до блеска ботинки Кэйи. Те даже за весь вечер не запачкались. Хоть обида и не особо хочет уступать место совести, но все же горький, осязаемый голос шепчет в голове о том, что не нужно было этого делать. Что не нужно было по первому же возникновению "гениальной" идеи вестись на поводу у чувств и жаться к незнакомому мужчине, когда твой сидит в пяти метрах от тебя в окружении важных знакомых. — Ровно сядь. Голос у Кэйи твёрдый, не дрогнувший ни на децибел, не такой, каким он обычно говорит с Дилюком — ласковым, чуть игривый и теплым. Обращение к доверенному короне лицу, пойманному на измене государству — вот как все звучит сейчас. А потому Дилюк не может ослушаться — выпрямляется сразу, уложив ладони на коленях, а ноги плотно сомкнув вместе. Это их не первый раз подобного рода наказания, но что точно, так это то, что каждый раз — как первый. — Капризный ребёнок. Ты знаешь, в чем провинился? Знаешь, почему я сейчас веду с тобой себя так? — Кэйа вешает своё длинное, темное пальто на крючок и закатывает рукава рубашки, опуская холодный взгляд вниз. На покорно склонившего голову, — Кэйа знает, что это покорность лишь для вида, — упрямо поджимающего губы и держащего кулаки плотно сжатыми. У Кэйи есть в привычках всегда нежничать с ним, отпускать плохое поведение и огрызания мимо ушей, уменьшать количество шлепков, наказаний, их жестокости, если Дилюк просит хорошо и старательно, ласкать — если даже изначально обещал, что такого не будет. Но как только в памяти всплывает подкаченный, округлый зад, прижимающийся к чужой ширинке; плавно двигающееся тело, умело притирающееся к проклятому незнакомцу; как этот же незнакомец припадает губами к чувствительной шее, которую тщательно и с особым упорством всегда выцеловывает Кэйа; и то, как он же игриво шлепнул Дилюка по заднице, а тот только поджал губы и быстренько прибежал к Кэйе, который подошёл увести его под конец своей встречи — разжигает в нем невиданное пламя гнева. Дилюк гордый, упрямый и почти никогда не делающий то, что ему не нравится, все же отвечает спустя минуту: — Да, — но ответ не удовлетворяет Кэйю, и он понимает это по его недовольному вздоху, а потому добавляет: — потому что я вёл себя не очень хорошо. — Разве не нужно смотреть в глаза, когда разговариваешь со старшими? — холодно укоряет Кэйа. — Повтори ещё раз. Подробнее. Что ты сделал? — Я вёл себя нехорошо, — подняв подбородок и смотря исподлобья, повторяет Дилюк, — вы не уделяли мне время, сэр, и мне пришлось искать того, кто бы это сделал, поэтому вы разозлились. Кэйа нервно усмехается и упирает руки в бока, разглядывая возлюбленного сверху вниз. Это и стоило ожидать. Конечно Дилюк не чувствует себя виноватым. Пока. — Да? Бедному малышу не уделяли внимание? — Дилюк неуверенно кивает. — Так это Кэйа Альберих злой и жестокий монстр, мучающий такого невинного мальчишку? То есть, эгоистичная шлюха, ищущая внимания к своей текущей заднице, которой только и нужен тот, кто заполнил бы его дырку спермой — не ты? Дилюк сглатывает комок, вдруг подступивший к горлу, но соглашаться или отрицать не спешит. — Я бы тебя ударил, но ты разноешься, а у меня сейчас не хватит сил на то, чтобы возиться с тобой и успокаивать. Разочарование отчётливо проскальзывает в его голосе. Дилюк отводит взгляд, уже успевает подумать, что они обойдутся обычным разговором из-за его упрямости, а Кэйа сейчас пойдёт в душ и в наказание будет просто игнорировать его оставшийся день, как слышит холодно отчеканенное над собой: "пояс". И это бодрит. Дилюк разом вскидывается вперёд, хватается пальцами за пояс Кэйи, сразу поняв указание, но, как оказывается, не до конца. — Ртом. Убери руки, — дополняют сверху, и Дилюк неуверенно отпускает руки обратно на колени, а корпусом подаётся вперёд. Уставляется на ремень, очевидно раздумывая, каким образом это проделать. — Какой же глупый мальчишка. Мне нужно все разжёвывать? Ты был бы самой убыточной шлюхой на свете, Дилюк… хотя, возможно мордашкой и вытянул бы, — чуть приглаживая его по волосам, тянет он, но, вздохнув, возвращается к изначальной теме: — Цепляй зубами ремень и вытаскивай из пряжки. Ласку Дилюк почти не ощущает. Он тихо выслушивает все слова и аккуратно приоткрывает рот, цепляет зубами дорогую кожу ремня и пытается тянуть его в сторону. — Умелец ты в любых делах, кроме сексуальных, как я заметил, — замечание Дилюка задевает, судя по тому, как он подвисает на несколько секунд, прежде чем снова взяться за ремень, но на этот раз успешно вытянуть из пряжки, — ты же даже не задумывался, чем бы увлёк того лба, да? Он бы тебя оставил на том же месте, когда ты бы начал противиться тому, чтобы тебя взяли прямо там, на стойке, как обычную шлюху. Думаешь, ты офигеть как привлёк его внимание? Думаешь, кто-то помимо меня ещё будет возиться с твоей задницей, растягиваю тебя по полчаса, чтобы ты не ныл потом, что "все болит"? Он бы тебя взял при первой же возможности, даже не попытался бы раскрепостить тебя, просто сплюнул на твою маленькую дырочку вместо смазки, велел бы тебя не рыпаться и раздвинуть ноги, посчитав, что твоё смущение — попытка скрыть, какой блядью ты являешься. А может… тебе это нравится? Мне нужно было оставить тебя там, верно? Кэйа замечает, как подрагивают его пальцы, как весь он натянут, как струнка. Обижен и зол. Пытается прихватить зубами ткань брюк, выудить пуговицу, но дрожит и не может, до побеления костяшек сжимая кулаки на своих коленях. Его чувствительный, трепетный мальчик, для которого слова всегда нужно подбирать тщательно. Который лишь из-за неправильно тона может воспринять все иначе, чем изначально хотелось донести. Который чуть коснись ты не так, дай подумать не о том — готов покрыться панцирем и не разговаривать с тобой. Для него это много. Для него это слишком, даже если это просто провокационные слова, но он уже давно и многое спускал ему с рук, и даже если Дилюк сейчас откровенно разрыдается — они продолжат, пока тот не поймёт, что Кэйа пытается ему донести. — Бесполезный, — отмахивается Кэйа и, хоть и делая вид, что помогает потому, что ему уже надоело ждать, сам расстёгивает пуговицу и спускает молнию, потому что Дилюк не справится, это очевидно. Он даёт ему пару секунд прийти в себя, а затем снова берет за волосы, тянет за затылок к себе, не обращая внимания на жалобное хныканье. — Тебя нужно тыкать носом, как собаку? Бери в рот. Дилюк дёргается больше по привычке, но быстро вспомнив, что к чему, позволяет вести себя руке, позволяет унизительно возить себя лицом по ширинке, ощущая, как больно проезжается молния по щеке. — Сэр, можно… я сам? — голос хриплый от молчания и недавно пережитых чувств, но Кэйа не комментирует, только хмыкает и отпускает его, наблюдая, как Дилюк быстро жмётся губами к натянувшему ткань брюк члену, давит на него, елозит, словно сейчас они занимаются обычной любовью, а не стоят в прихожей, пока одного поставили на колени, а другой пылает праведным гневом. — Посмелее. Дилюк кивает, не может запротестовать, привстает слегка на коленях, кое-как стягивает брюки с бельём немного вниз, но достаточно, чтобы оголить крупную головку члена, которую губы вмиг накрывают. Без рук неудобно, и он даже почти теряет равновесия, удержавшись лишь из-за того, что вовремя сжимает бёдра. Губы жмут на головку, обводят языком и чуть впускают в себе, мягко посасывая и облизывая, чем полноценно лаская. — Котеночек, я уже жалею, что не заставляю тебя отсасывать мне каждый день для твоего обучения. Бери в рот, что это за игры? Дилюк выпускает головку из-за губ. Кусает щеку, опуская взгляд. Делать минет он не любил, а если точнее, то не особо умел, а потому всегда отнекивался, сомневаясь в своих навыках. Но как бы то ни было, каждое замечание — ранит, даже если хочется отрицать. — Либо приступаешь, либо я сам воспользуюсь твоим бесполезным ртом. Выбирай. У Кэйи терпение на исходе. Он и так многое спускает ему с рук, упуская из вида свой гнев, но не видит и капли благодарности в ответ. — Я сам, — парирует Дилюк чуть раздраженно и, быстро смекнув, что за такое можно получить, подаётся вперёд, вновь накрывая головку губами, но теперь уже пуская ствол в рот свободно, почти на половину. Хмурится, пытаясь сомкнуть губы сильнее и проскользнуть дальше, но как только член скользит чуть дальше конца неба — что-то заставляет его двинуться назад. Кэйа пока терпит. Его дыхание ровное, не раздаётся ни единого стона удовольствия, как будто не перед ним сейчас сидят и пытаются хорошо отсосать. Гордость это задевает ощутимо. Губы влажно чмокают, когда член соскальзывает мимо. Он вновь берет в рот, пытается насадиться, но страх и резкий рвотный позыв оказываются сильнее, а потому, виновато отстранившись и неловко опустив взгляд, даёт толкнуться головке в щеку. Руки сейчас необходимы как никогда. Дилюку хочется возразить, попросить разрешение, потому что он действительно не умеет брать глубоко и почти всегда помогает ладонью. И, Кэйа, вроде бы, никогда и не жаловался, но сейчас его недовольство чувствуется вязкостью и тяжёлой атмосферой буквально в воздухе. Его мучает вопрос, неужели Кэйа раньше просто притворялся, что всем доволен? — Прекрати лизаться, как собака, давай, глубже, ничего с тобой не будет, — Кэйа накрывает его голову рукой и Дилюка захлёстывает паника, даже если тот пока ещё не давит и не натягивает насильно, — двигайся, — велит он, а у Дилюка уже челюсть затекла. Он пытается взять глубже и этому ему по ощущениям даже удаётся, но ладонь сзади подбивает его продолжить и, крепко зажмурившись и открыв пошире рот, Дилюк слушается её. Подавляет тошноту, пытается отвлечься. — Расслабь горло, — команда, больше похожая на совет. Дилюк слышит в ней слабую нотку тепла и заботы и внутри него приятно скулит. Он резко втягивает через нос воздух и, слабо, почти незаметно кивнув, делая знак, что готов, расслабляет горло, стискивая свои колени от напряжения. И Кэйа дергает. Дергает без поблажки и жалости, натягивает его на член без колебаний, мягко шикая, когда слышит жалующийся скулёж. — Тихо, — осаждает Кэйа, будто говорит с щенком во время дрессировки, — да, молодец, вот так, не пищи, все с тобой будет хорошо, — он закатывает глаза, когда замечает влагу в уголках чужих глаз, но ладонью вести за красную копну волос не прекращает. Медленно снимает его с себя, выскальзывая из горла, и когда оказывается лишь на половину во рту, садит его обратно, заставляя упереться носом в лобок. Дилюк в панике не замечает ни похвалу в свой адрес, ни то как откровенно капает с уголков глаз. Сейчас волнует натянутое горло и покалывающие уголки губ. Хочется схватиться за чужие ноги, найти хоть какую-то опору, но без разрешения он на это не решится, а попросить его нет возможности, потому что рот, очевидно, занят другим. — Я предупреждал. Либо сосешь сам, либо я натягиваю тебя, — Кэйа стирает слёзы с одной его щеки и получше берет за волосы, откидывается головой назад и впервые за вечер протяжно, с довольством выдыхает, неспешно ведя его голову чуть назад, а затем резко входя в насильно открытое горло. Дилюк хнычет, дышит через раз, но ловит довольный стон — и это единственное, что дает ему хоть чуточку мотивации продолжить все это до конца. Кэйа тянет. Пользуется им медленно и неспешно, то разглядывает, останавливаясь и прислушиваясь к слёзным мычаниям, то вновь набирает темп, но, хоть и глубоко да нещадно, сильно грубо не берет — знает, что он не выдержит. — Ну что ты там пытаешься мяукнуть? — обратив внимания на ногти, скребущиеся по полу и поднятый влажный взгляд, спрашивает он. Дилюк сначала растерянно глядит в ответ, но отпускает чуть взгляд с намеком на свою занятость, и Кэйа заливисто смеётся, чем, очевидно, обижает его. — Ладно, даю передышку. Не брыкайся, — предупреждает он со строгим взглядом и неспешно тянет его назад за волосы, но как только член остаётся лишь на половине языка — Дилюка сотрясает кашлем, и он с силой дёргается назад, упав на локти и пытаясь отдышаться. Кэйа недовольно цокает языком и с холодом наблюдает за ним сверху вниз пару секунд, прежде чем сесть на корточки и позвать его по имени. Дилюк мотает головой и кашляет. — Эй, рано плакаться, успокойся. — Не хочу… это… — он вновь кашляет и сильнее отворачивает лицо. — Нужно было думать раньше, головой, желательно, а не задницей, — он закатывает глаза и дергает его за ногу, — садись на колени, не испытывай мое терпение. Дилюк поворачивается только лицом, всем влажным от слез и слюней. — Кэйа, давай просто в спальню, потом… — Кэйа? — холодное, без капли жалости. У Дилюка подрагивает нижняя губа. — Сэр, мое горло… — он исправляется, но звучит так же плаксиво и хрипло от убитого натиском горла, — можно… можно хотя бы воды. Усталый вздох Кэйи служит ему ответом. — Садись, — безучастно в спектакле Дилюка бросает он. И Дилюк, натужно и громко вздохнув, обратно садится на пятки, складывает руки на колени и дышит делая по два вздоха. — Ты выглядишь таким жалким, — Кэйа мягко берет его за подбородок, тянет чуть вверх, чтобы заглянуть в лицо, — ну все, тише, я даю тебе время, вдох, выдох. Дилюк жмурится, когда Кэйа тянется вперёд, но тот лишь жмётся губами к его лбу и это вырывает из него всхлип лишь громче. Горло саднит, но Кэйа ещё даже не кончил. Он не знает, протянет ли ещё один раз, но придётся — то, что его так просто не отпустят, очевидно. — Мой маленький, грязный котёнок, — он улыбается, трет его щеки пальцами, стирая влажность. А затем, — заставляя его натянуться по струнке и крепко свести бёдра с протяжным вздохом, — резко скользит ладонью вниз, гладит его между ног, заставляя теряться между лаской и суровым отношением. Контраст пугает, но заставляет приятно тянуть низ живота, и Дилюк толкается в ладонь, в противовес с сомнением заглядывая в темные глаза — кажется, он никогда не поймёт, что на уме у Кэйи. — Нравится? — вскинув брови, интересуется он и потирает его головку через ткань. Вместо ответа Дилюк натужно с хрипотцой стонет, пробуждая в синих глазах довольный блеск. — Твоя очередь. И ласка исчезает в то же мгновение, так же как и любимое родное лицо перед глазами. — Горло болит… — он поднимает взгляд и супится, чуть ли не позвав случайно его по имени. — Ничего, — смуглая, с очерченными венами ладонь пару раз скользит по стволу вверх-вниз, даёт ему вновь окрепнуть, — высунь язык, — наказывают ему, приставляя к губам член, и ничего остаётся кроме как подчиниться, ощущая оседающую тяжесть на язык и то, как ей хваляще похлопывают. Дилюк прикрывает губы, подавляет почему-то накативший рвотный рефлекс, хоть член не прошёл вглубь, хочет податься вперёд, как волосы у челки вновь пережимают. Снова ошибся. Не дождался разрешения. Дрожь начинает накатывать с новой силой. Он жмёт плечи к себе и прикрывает глаза, но боится даже двинуться, чтобы выпустить член изо рта. Слишком много. Слишком непривычно и страшно. — Не торопись, — но голос сверху слышится удивительно не злым, и это заставляет зажмуренные глаза чуть приоткрыться. Взгляд встречается со спокойным. С его сдержанным Кэйей, рядом с которым — как за каменной стеной. И внутри просыпается желания закапризничать, встать с коленей и потянуться к чужой шее, вдохнуть запах духов, отдающих свежестью, холодом, и ощущать ласковые-ласковые ладони, шарящие по спине в надежде успокоить. Кэйа его порыв, видимо, замечает, потому что тут же неодобрительно цокает языком и взглядом показывает, что ничего подобного не будет. — Приоткрой рот, вот, молодец, — он выскальзывает из него, гладит по уголку губ большим пальцем и стирает слюни с них, проникает им внутрь и давит на корень языка, заставляя Дилюка резко дернуться, — спину ровно, не сутулься, — велят, а он послушно выпрямляется, наблюдает за пальцем сквозь дрожащие ресницы. — Будь послушным и тогда я буду самым благодарным возлюбленным тебе. Ну разве это сложно? Давай, скажи мне. Дилюк мотает головой и шумно выдыхает через нос, когда головка вновь оказывается перед лицом. — Бери в рот и соси, а не лижи. Кэйа убирает руку с подбородка, но за волосы все так же держит — не удерживает, просто даёт ощутить, напоминает, что он все еще тут, все еще надзирает. — Хорошо, сэр, — хрипло соглашается Дилюк и наконец берет, втягивает щеки и, замешкавшись лишь пару секунд, неспешно подаётся вперёд, натягивает себя на расслабленное Кэйей горло и чувствует, как все снизу живота приятно тянет, когда сверху раздаётся низкий, приглушённый стон. Горло и уголки губ жгут нещадно. Дышать сложно, все во рту пересохло, а крупный член никогда не был удобной вещью для горлового минета. Особенно для Дилюка, которого Кэйа обычно хвалит даже если тот просто пару раз осиливает впустить член дальше корня языка. Сейчас он берет масштабно, сейчас в него входят и выходят, растягивая горло до хриплого кашля. Это не оральные ласки — возникает в голове. Тот же секс, но берут не в задницу, а в рот. Дилюк неприятно морщится от ассоциаций и насаживается глубже, пытаясь забить себе голову чем угодно, но только не этим: в сопровождении потяжелевшего дыхания и зарывшейся в волосы ладонью с явной похвалой, получается это неожиданно хорошо. У Кэйи звонит телефон. Дилюк косится чуть вверх и медленно снимает себя с члена, оставляется чуть больше головки во рту и работает ослабленным языком, лишь бы дать себе чуточку передышки. Кэйа, к счастью, понимает его нужду отдохнуть и ничего не говорит, лишь отстранённо почесывает его по затылку, посылая приятные импульсы по телу, и достаёт телефон, проверяя звонившего. Дилюк возобновляет движение, но берет не так глубоко, втягивает плотно щеки и то соскальзывает плавно к головке, то плотно вбирает до середины, повторяет, посматривая вверх — ждёт, пока Кэйа отклонит звонок, но того, кажется, начинает понемногу это не устраивать, что он понимает по ладони, подгоняющей его двинуться вперёд. Кэйа в одну секунду отпускает взгляд, и выловив его, Дилюк все понимает почти сразу, чувствуя нарастающую панику. — Вдохни поглубже. Дилюк шмыгает. Дыхание сбивается. Фоновая музыка, предназначенная только для его ушей, меняется на тревожную. Вдохнуть не удаётся. Телефон звонит снова. — Спокойнее, вдохни. Дилюк чувствует, как расплачется с членом во рту. Кэйа подталкивает его ближе, и ладони рефлекторно хватаются за чужие бёдра, сжимают ткань брюк. — Дилюк, — строго зовёт Кэйа, и он наконец глубоко и отчаянно вздыхает. — Расслабь горло. Кэйа принимает звонок. Дилюк вжат носом в лобок и не может шевельнуться, даже руки отпустить. — Извини, разговор по другой линии, не было возможности ответить, пока не закончу беседу, — Кэйа врет без капли сомнения. Дышать становится тяжелее. Он всегда был любителем личного, ненавидел, когда кто-то лез в его тщательно выстроенные границы и отношения, даже на шутливые вопросы в компании предпочитал отмалчиваться и бросать хмурый взгляд, показывая, что такое не одобряет. А представить, что такую интимную сцену с его участием не то что видел, а даже просто кто-нибудь спросил — было ситуацией верхом бесстыдства и Дилюк наверняка посчитал бы такого человека невоспитанным хамом. А прямо сейчас сам стоит на коленях насаженный ртом на Кэйю, пока тот говорит по телефону. Дилюк жалостливо скулит и царапает ногтями брюки. — Сегодня не приеду, семейные обстоятельства, пусть заменят, — "семейные обстоятельства" вновь хнычут и пытаются отстраниться, — но хоть пальцем тронут мои вещи — устрою вам всем взбучку, Джон. Через телефон слышится смех. Кэйа тоже коротко посмеивается. Но намёк Дилюк понимает сразу, как видит тяжелый взгляд, направленный на себя. Хоть пальцем. Дилюк спешно отпускает руки и затыкается настолько, насколько может. Если бы не рука, сдерживающая его на месте за голову, он бы уже давно отстранился, так что в какой-то мере он даже благодарен ей. Повторное наказание получать не очень хотелось бы. По начавшимся мягким почесыванием по голове он понимает — разговор оканчивается. Кэйа подстегивает его потерпеть, говорит без слов: осталось немного, потерпи. И Дилюк терпит, хнычет, но терпит, не желая его разочаровывать. — Хорошо. Удачного рабочего вечера. Разговор очевидно подходит к концу, и он начинает нетерпеливо ерзать. Прождать последние несколько минут всегда сложнее, чем всё остальное. — Хороший мальчик. Дилюк трудно сглатывает. Горло болезненно сжимается, вызывая хриплый стон сверху. — Не плачь. Не плакать. Дилюк даже не заметил, какие его щеки влажные и как щипает глаза. — Всё, тише, дыши, — Кэйа берет его за голову обеими ладонями, медленно, неспешно тянет за них назад, и Дилюк плаксиво, жалобно мычит, когда в горле чувствуется пустота, но мышцы остаются болезненно напряженными. — Ты был таким молодцом для меня, не дёргайся, подожди, — Кэйа цокает языком, но совсем не зло, просто с легким неодобрением, удерживая его на месте, когда тело Дилюка рефлекторно дергается в попытке прокашляться. Рвотный рефлекс уже не такой четкий. Можно сказать, даже не ощутим на фоне всего остального. Дилюк поднимает взгляд. Встречается с таким же сдержанным, твёрдым, но смотрящим с легкой теплотой. — Будешь хорошим мальчиком для меня? Поможешь мне закончить, м? Чуть-чуть, дай мне воспользоваться своим ртом, чтобы мне было хорошо, ты ведь хочешь быть умницей для меня? Дилюк дрожит и хнычет, но кивает, кивает и кивает, жмуря глаза и заламывая брови. — Ну, не плачь, все хорошо, тише-тише. Кэйа, продолжая держать его голову, трёт его щеки, веки и ресницы, убирает слёзы, оказывается, с таким большим количеством текущие из его глаз. — Кивни, как будешь готов. Легкие покалывают. Жар не сходит с лица с момента, как опустился на колени. Тяжело. Хочется побежать к окну, спрятаться под одеяло, залезть на руки Кэйе, сбежать от Кэйи и снова вернуться к нему. Но Дилюк хочет быть хорошим мальчиком, и он кивает. Сначала нарастает паника. Он уже тянется схватиться за чужие ноги, остановить толчки, но, как только член, так и не погрузившись глубоко в горло, скользит назад на язык, Дилюк передумывает. — Молодец, — тянут похвалу сверху, а смуглая рука накручивает волосы на кулак, с удобством насаживая распухшие губы на член, — видишь, нужно всего лишь быть хорошим, послушным мальчиком, чтобы не получать наказания. Я ведь к тебе так добр, если не быть упрямцем со скверным характером. — Давай, втяни щеки для меня, сделай приятно своему любимому. Дилюк втягивает, ощущает, как его берут не глубоко, в ровном, спокойном темпе, что, конечно, не делает лучше для затёкшей челюсти и горящего горло, но определённо хоть немного стабилизирует эмоциональное состояние Дилюка, не давая ему скакать то вверх, то вниз, в ожидании, когда дадут спокойно вдохнуть кислород. Кэйа близко. Капли уже стекают с головки по языку, а дыхание его сбивается с ровного, становится глубоким, хаотичным, ладонь в волосах сжимает крепче, а затем — в секунду — чуть ослабляется, и без предупреждения густоватая тёплая консистенция плещет на язык. Дилюк непроизвольно опускает голову, в живот отдаёт спазмом, призывая согнуться и выплюнуть всё, но Кэйа настойчиво дергает за подбородок, заставляя смотреть вверх. — А-а, это моя лесть тебе, проглатывай. Он выглядит расслабленным, лицо приобрело слегка тёплый оттенок, на губах растянулась улыбка. — Ни капли мимо, сладкий, — оттягивая за волосы, предупреждает Кэйа и, как только головка выходит между растянутыми губами, дергает его за подбородок выше, насильно заставляя закрыть рот. — Глотай. Позывы все еще волной поднимаются к горлу, но Дилюк делает усилие над собой, жмурит глаза с подступающими вновь слезами и глотает. — Молодец, — Кэйа хлопает его по щекам и давит пальцами между верхней и нижней челюстью, — теперь слизывай беспорядок, который ты устроил, — наказывает, вновь пристраиваясь у рта. Обессиленный и уставший, Дилюк поддаётся послушно, высовывая язык и, сначала слизав все со своих губ, приступая к остальному, чмокая и хлюпая слюной и смазкой. — Твой маленький член нуждается в заботе? — спрашивает Кэйа ласково, отстраняя его от себя и поправляя на себе брюки с бельём, даже ремень застегивая обратно. Впервые за вечер Дилюк опускает взгляд себе на ширинку, и стыд застилает щеки. Он стискивает бёдра вместе и прикрывает свой пах руками, поднимая смущенный взгляд. — Простите, — заламывает брови и пятиться назад, когда мысок ботинка касается коленей в ясном жесте раздвинуть ноги, — простите, сэр. Кэйа хохочет. — Тебе извиняться следует отнюдь не за это, Дилюк, давай, не мешай мне, — он снова давит, но уже настойчивее, вынуждая Дилюка от трусости вжаться спиной в стену и совсем немного раздвинуть бёдра. — Да это смешно, раздвигай я сказал, — темные брови начинают сводиться. Носок обуви ощутимо вжимается ему в пах и он хватается за чужую щиколотку, загнанно дыша и пытаясь отстраниться. Кэйа возвращает свой холод. Даже тень улыбки спадает с лица, он чеканит твёрдое: — Ноги порознь, колени согнуть. Выполняй. И елозит ботинком вверх-вниз по уже болезненно возбужденному стояку. Толком не успевший отдышаться и прийти в себя, Дилюк впопыхах расставляет ноги, натягивается, сродни струне, и с боязным взглядом наблюдает за всем. Стонет, не в силах терпеть. Он сдерживался долго. Должно быть, сначала у него встало из-за паники и сильных эмоций, а затем возбуждение перешло в более однозначный вид. Но продержаться удаётся ему немного. Кэйа водит ногой по круговым движениям, ухмыляется и бросает пару комментариев, распаляя лишь сильнее. Слишком стыдно и слишком возбуждающе. Дилюк кончает громко, выгибаясь в пояснице и протяжно выстанывая имя Кэйи. Кэйа убирает ногу сразу. Стоит, наблюдая, как бьет расслабляюще дрожью тело на полу. Но пока ни капли не жалеет. — Садись, как придёшь в себя, — он подходит и стоя запускает ладонь в волосы, приглаживает, успокаивая и помогая придти в себя. — Кэйа, — Дилюк накрывает его руку своей и мягко, совсем сокрушенно зовёт, ещё не переживший свой оргазм. — Ещё не Кэйа, — поправляет Кэйа и ласково улыбается на возмущённое мычание. — Порядок? — спрашивает он. Дилюк неуверенно кивает и сводит ноги. Смущение из-за осознания, как именно и после чего ему удалось кончить, накрывает с головой, и он отводит взгляд. Ноги все еще дрожат, тело чувствительно до невозможности, но он, с помощью Кэйи, который ненавязчиво поддерживает под плечи, садится в свою изначальную позу. — Руки на бёдра, ладони раскрыты, — указывая на свободно свисающие руки, одергивает Кэйа. Дилюк выполняет. Выполняет, но не понимает, как Кэйа все еще может оставаться… таким. Неужели Дилюк все еще не отстрадал своё? Дилюк начинает раньше, чем Кэйа успеет сказать хоть что-то: — Кэйа, сэр, я больше не могу, я не буду, — слёзы вновь копятся на уголках глаз. Горло ещё першит от недавнего воздействия и голос звучит совсем неровно, — я больше… больше не буду, я был… был не прав, я больше не выдержу… пожалуйста. Сэр. — Именно об этом мы сейчас и поговорим, Дилюк, тише, дай мне сказать, — Кэйа сначала гладит его по голове, но, осознав, что такая поддержка не слишком надёжна, присаживается на одно колено, чтобы быть поближе. Дилюку хочется впасть в его объятия и уткнуться в шею, но нужно терпеть — напоминает он себе — Кэйа будет недоволен. — Ты понял, зачем это было? Дилюк кивает. — Ты был плохим мальчиком? Ты заслужил это? Дилюк кивает. — Ты жалеешь о том, что ты сделал? Дилюк кивает. Кэйа мягко улыбается и смахивает слёзы с его щёк. — Дилюк, скажи мне, ты шлюшка? Тебе нужно внимание только на свою задницу? Он не знает, как нужно на это отвечать. Смотрит в такие родные глаза, ища в них ответ. Шлюхой он себя не считает, но, вспоминая, что Кэйа заставлял его говорить недавно… Дилюк несмело, неуверенный в том, делает ли правильно, кивает, и когда Кэйа вздыхает, чуть ли не вновь хочет забиться в слезах. Он ответил неверно. Его сейчас либо выпорют, либо, надоев возиться, оставят одного в коридоре, с мокрыми штанами и зареванным лицом, будут не замечать два дня минимум и даже не позволят обнимать себя в кровати, не будут целовать перед сном. — Нет, Дилюк, ты не шлюха, именно поэтому ты и не должен был бежать к незнакомому мужчине случись чуть что, особенно в таком заведении. Он мог оказаться кем угодно. Я бы не дал тебя в обиду, но это все равно был опрометчивый поступок. Ты не шлюха, и, если бы он захотел, ты бы не смог дать ему то, что он пожелал. Дилюк теряется окончательно. Он сидит и, сжимая ладони в кулак, пытается держать глаза широко открытыми, чтобы слёзы не смогли скатиться мимо век. — Я спрошу ещё раз: ты шлюха, Дилюк? — Нет, сэр, — он отвечает сдавлено, почти неслышно, сдерживаю натужный всхлип. — Тогда почему ты так разочаровал меня, Дилюк? Почему пошёл в объятия к незнакомому мужчине? Тут держаться становится уже невозможно. Эмоции бьют через край — плотину прорывает, и единственное, что может удержать на плаву — тёплые ладони, успокаивающе массирующее плечи и гладящие шею. — Я… я хотел… — Спокойно, подбери сопли, все хорошо, я не ругаю, — Кэйа по-доброму фыркает и чуть хлопает по спине, подбадривая, — четче и складнее, давай. — Ты совсем… совсем не смотрел на меня, все были с парами… обнимались, и даже когда я попросил… — он давится всхлипом и отпускает голову, по-детски, что стыдно самому за своё поведение, вытирая щеки ладонями, — я хотел внимания… но тот лысый… толстяк был тебе интереснее… и все смеялись надо мной, а ты… ты просто говорил… — Не три лицо, — перебивая его, фыркает Кэйа, и Дилюк видит его нахмуренные брови, когда тот дергает его руки вниз, убирая с лица. — Я хотел с тобой время провести… Нижняя губа начинает подрагивать, а говорить теперь становится совсем тяжело. Он раскрывает рот, глубоко вдыхая, чтобы продолжить. — И это все стоило того, чтобы пойти тереться задницей к чужому паху? Ты же не маленький, Дилюк, чтобы требовать к себе так внимание, почему мы должны всему учиться именно так? Дилюк превращается в совершенно не соображающее нечто. Он поджимает губы и из последних сил держится, чтобы просто не зареветь от строгости чужого голоса. Слишком устал. Слишком много мыслей и слишком опустошающее ничего в голове. Кэйа это, кажется, понимает. — Ладно, иди ко мне. Дилюк несколько секунд не верит в услышанное, но заметив руки, открытые для объятий, неуклюже кидается вперёд, тыкаясь в шею носом и уже не сдерживая всхлипы. — Ну всё, всё, тише, мой хороший, ты отлично справился, всё прошло, я тобой доволен. От поглаживания по спине и ласкового голоса, чувство облегчения, накатившего так яростно и так блаженно, он плачет лишь сильнее. Жмётся ближе, чтобы втиснуться в кожу и не чувствовать больше сдавливающего шею и руки тугим кольцом чувства вины. — Прости, Кэйа, мне так… так жаль. Кэйа целует его по растрепанным волосам и ласково шепчет, что простил, что не злится, что уже всё в прошлом, всё в порядке, и подхватывает под бедра. — А ты меня простишь? — неожиданно спрашивают. Дилюк не в силах ответить что-то внятное, только кивает, не отнимая лица от шеи и крепче обнимая, когда его подхватывают на руки. — Сильно больно? Я не переборщил? И тут Дилюк, протерев лицо о рубашку Кэйи, под его осуждающий смех, все же приподнимается, чтобы ответить. Кусает губу, строя обиженное лицо, и отвечает: — Больно. Горло болит и губы. — И губы? — Кэйа улыбается. — И губы, — повторяет Дилюк все с тем же лицом и чувствует, как его с теплотой и смехом чмокают в те самые губы. — Значит, сначала в тёплую ванну, а затем обработаем твоё горло и твои сладкие губы. Дилюк кивает и жмётся к его щеке щекой. — Не сладкие они вовсе, и ещё колени я натер. Мог бы что-нибудь бросить мне. Кэйа неопределённо хмыкает. — Наказание таким и бывает, принцесса. Позаботимся мы о твоих коленях. Дилюк ворчит на прозвище и вскидывается, когда его шлепают из-за этого по заднице. Но спорить сил нет. На веки наваливается свинцом усталость, заставляя прикрыть глаза и прежде чем провалиться в сон от утомлённости, он чувствует тепло, окутывающее тело и что-то мягкое, жмущееся ласково к виску.