не поможет ни небо, ни море

грубому шелесту волн хватило одного простого «‎почему», чтобы заткнуться. накрывшая сознание фальшивая звенящая тишина оказывается гораздо громче. аки определенно был влюблен в макиму. более того, влюбленность в макиму была величиной постоянной. иногда чувства казались навеянными, но возведенные в ранг почти что греховных мысли никогда надолго в его голове не задерживались. а одно простое, но вкрадчивое «‎почему» смогло ткнуть в них аки как нашкодившего котенка. никогда (слышишь, ангел, никогда) аки не спрашивал себя о первопричинах поселившейся в сердце любви. ведь никогда (никогда _ никогда _ никогда) в этом не было потребности. эти чувства просто были. аки с ними просыпался, с ними же ложился в кровать. с ними ел, шел на задания, убирал за дэнджи и пауэр. закуривал сигарету, ни на секунду их не отпуская, и выбрасывал хабарик в урну, бережно их баюкая. казалось, что влюбленность была с ним всегда. разве в макиму вообще можно не влюбиться? умна, красива, безупречна. аки смотрит на нее сейчас и, к своему бесконечному удивлению, не находит в сердце больше ничего: ни ответов, ни тех казавшихся всеобъемлющими чувств. в макиму был влюблен каждый, и уже на этом месте стоило начать задавать вопросы. только она не разрешала. будто с подписанным контрактом о принятии работу получала разрешение на вскрытие грудной клетки, проведении операции на каждом из органов по отдельности, цель которых — вшить в них эту обезоруживающую (ха-ха) любовь и запретить мыслить иначе. чтобы безнаказанно паразитировать на чужих сознаниях каждый божий день. ведь когда в тебя влюблены поголовно все, манипулировать происходящим становится гораздо проще. а сейчас в этом больше нет необходимости. ангел сам признал, что она, быть может, является последней надеждой. она уже достигла всего, чего хотела. так и что ей с того, что одно тело перестанет принимать любовь. его органам и так скоро отказывать предписано. совсем уже неважно, что аки влюблен был совсем не в макиму. это осознание не бьет его обухом по голове и не выбивает землю из-под ног по единственной причине. ничего уже нельзя изменить: он видит ее, стоящую на берегу, и поднимает руку в приветственном жесте. а ответный, увы, не заставляет себя долго ждать. аки, на самом деле, отвратительно сильно влюблен в жизнь. а еще, кажется, в ангела. сначала его приходилось терпеть, после — ждать следующих встреч. хаякаву не надо было просить зайти за пакетиком с кровью, он брал его на автомате, потому что где-то у ребер поселилась мысль, что об ангеле заботиться надо тоже. дурацкая судьба — касаться друг друга не позволено, но находиться рядом хочется до отчаяния сильно. во время каждой случайности дьявол не терял возможности напомнить, сколько времени отнимает в этот раз. иногда аки размышлял: каково это жить, убивая и переживая всех, кто тебе дорог? иногда ему удавалось себя убедить, что ангелу тяжелее всех, живущих на земле вместе взятых. потом, разумеется, приходилось напоминать, что он лишь еще один дьявол, сотрудничать с которым его принудили. по своей воле он никогда бы не — перед глазами проносятся все их встречи. аки радостно от мысли, что хотя бы ангеловой смерти ему не увидеть. и в ответные попытки помочь снова тыкают носиком за все то старательно не замечаемое. дьяволу давно уже было не все равно. дьявол карты ему раскрыл, дьявол его мечу гарду самую прекрасную на свете сделал. аки слышит гул пульсирующей крови до ужаса отчетливо. «прошу, поцелуй меня, когда все закончится,» — самую страшную фразу (почти что признание) аки произносит на ангела не глядя. боится, что не заметит в нем угаданного, ведь перед собою он не видит уже попросту ничего; необъятный и так глубоко любимый им мир давно от него отвернулся. самое страшное проклятие аки — знание о собственном ближайшем и таком страшном будущем. ему только начало казаться, что с ним он смирился. как глупо — сердечко бьется раненой несмышленой птичкой, пока грубый шелест волн безуспешно старается его успокоить. он юношеское сознание обнимает крепко, уверить пытается, что все еще будет хорошо, но у аки лишь к горлу ком подступает. ни-ког-да ему не будет хорошо. мучиться осталось совсем недолго, и в этом стоило бы искать утешение, но аки, с новой силой влюбленный, попросту не может. ему нужен еще один день, час, да хотя бы минута. ему нужно все время, что у мироздания он способен отнять. (как жаль, что он абсолютно беспомощен.) тихое ангелово «обещаю‎» в белом раздражающем нервы шуме практически тонет, но аки цепляется за него со всей силою, на которую еще способен, и почти начинает верить в возможность собственную судьбу изменить. почти. горькую улыбку дьявола аки зеркалит неосознанно. одной минуты им бы, конечно, не хватило. за шестьдесят секунд не объяснишь всего на душе происходящего, не расскажешь, как больно в груди, и не сможешь признаться, что ошибался так долго и не замечал очевидного. но за шестьдесят секунд можно было бы сделать вид, что все мечты аки сосредоточились в желании коснуться чужих губ своими без опаски умереть. славное краткое содержание, которым можно было бы довольствоваться; набатом по черепной коробке смех демона будущего разносится. у аки — какая жалость — нет и лишнего мгновения. подходит к концу совсем не бесконечная лестница, бетон сменяется мягким песком, который под ботинками хрустит практически бесшумно. хаякава пытается себя убедить, что так надо и что макима сможет помочь, но на лице ангела непривычная растерянность, а в собственном сердце — боязнь неизбежного. ощущение неправильности происодящего усиливается с каждой секундой, но уже поздно менять что-либо. потому что она приказывает ему согласиться. сопротивляться предложенному контракту невозможно; аки чувствует кожей приближение смерти. аки так сильно хочется разреветься, но — за три секунды до потери рассудка аки ясно осознает, что это первый нечестный контракт на его памяти. за две секунды до потери рассудка аки с грустью понимает, что в его чувствах к макиме никогда не было даже намека на любовь. за секунду до потери рассудка аки позволяет себе поймать взгляд дьявола и все-таки видит в нем все те эмоции, что совсем недавно лишь смог обнаружить в самом себе. теряет рассудок аки преисполненным сожаления. он ведь так бездарно потерял все отпущенное ему время. и этой бесполезной жертвой совсем не исполнит своей — уже очевидно последней — воли. ему впервые в жизни так страшно. как бы звали этого дьявола? дьявол потери человечености _ дьявол потери себя самого _ дьявол неизбежного. как бы этот дьявол выглядел? были бы у него рога или был бы он неотличим от человека. аки не знает, аки не хочет знать, аки все равно. аки просто цепляется за е-г-о голос. чужое еле слышное «обещаю‎» становится последней осознанной мыслью. все, что было дальше — насилие над остаточным сознанием. аки претит каждая секунда существования в такой форме: ему хочется выблевать дьявола, соскрести его из легких, выпустить всю кровь из вен, артерий и капилляров, но у него нет больше доступа к телу. нервные окончания не получают необходимых импульсов, каждое движение на автопилоте. в его голове слишком много дьяволов; приказы макимы не позволяют (пока) умереть, желания оружия порождают ненависть к себе не бывалой величины. аки так плохо, аки так хочет все происходящее прекратить — оказаться на пороге дэнджи оказывается даже приятно. самое страшное проклятие становится величайшим из возможных облегчений. его жизнь вот-вот оборвется, и отнять ее суждено именно ему. такому неразумному, грубому и такому противному, но отчего-то так сильно полюбившемуся. много лет назад дьявол отобрал у аки семью; другой дьявол семью названную ему подарил, а затем и эту отнял, первого призвав. если жизнь — это игра, то аки проигрывает. если же жизнь — это шутка, то у аки она совсем не смешная. никаких финальных объятий — только лезвия бесконечных бензопил, входящие в податливое мясо как нож в подтаявшее масло. вот, кажется, и все. (так упокой, господь, его душу, он заслужил отдых гораздо сильнее большинства твоих детей. позаботься о нем, пожалуйста. никто не смог уберечь его при жизни, так пусть он сможет быть счастлив хотя бы после смерти в твоей бесконечно обители.) аки! тебя не забыли, слышишь? дэнджи льет по тебе слезы; он в безопасности, у него все будет хорошо. он ведь справился, назло всем победил, и без тебя он бы не смог. слышишь слышишь слышишь — но аки уже ничего, к сожалению, не слышит. ему не переродиться ни в аду, ни на земле; и память о нем постепенно сотрется. пауэр уже должна была начать новую жизнь, дэнджи когда-нибудь обязательно умрет. ангелу тоже предстоит отправиться в преисподнюю. на земле не останется ни одного существа, для которого имя аки — какая ирония — хаякавы будет значить хоть что-либо. ангел ложится на мертвое тело и впервые за долгое время позволяет себе залиться слезами. больше он не отнимет у него драгоценных мгновений своими прикосновениями, ведь отнимать больше нечего. их первый _ последний поцелуй оказывается с привкусом соли.