— Вы пришли.
Сесилия Авейро выдыхает слова так, будто ее ударили длинной деревянной палкой по спине. Когда она поднимает испуганные глаза, дабы различить строгую фигуру Леонарда, утянутую в красный и белый мундир, желание убежать страшно ударяется в сердце.
Он уже ждал ее в назначенном месте — небольшой розовой комнате, больше походившую на будуар.
— Как иначе? Вы просили меня, — он совсем не волнуется или просто не выдает этого, ибо молодая дворянка видит лишь недоумение и отстраненность, упавшие тенью на его самое обычное, почти непривлекательное лицо.
Она замечает его сжатые губы и понимает, что ничего не выйдет. Истерика подкрадывается медленно и тихо. Авейро сцепляет руки за спиной, когда Манрик вынимает из внутреннего кармана ее письмо, точнее записку. Скомканную и помятую, как и ее содержание, писавшееся под диктовку. Стоит ему лишь вновь скользнуть взглядом по аккуратным строкам послания, щеки девушки вспыхивают.
— Или это не ваше? — генерал говорит тихо и спокойно. Не заметил…
— Нет! Мое! — она изображает возбужденную горячность не хуже любой другой придворной дамы, когда это действительно необходимо. Учиться у фрейлин легко.
Леонард стоит ровно, не шевелясь. Кажется, он совсем не заинтересован в тайном любовном письме, которое он получил прошлой ночью от одной из фрейлин, которой едва миновало девятнадцать лет и которая при дворе лишь третий месяц; будто оно не волнует. Но оно волнует.
— Ваше превосходительство, я бы не осмелилась просить вашего присутствия здесь, если бы уверенность в моем намерении не была столь тверда, — положив руки на панье юбки, она слегка нагибает головку, как ее учили и, не поднимая ее, кинула взор на адресата письма.
— И что же у вас за намерение? — капитан личной королевской охраны поправляет манжеты, почти так, как это обычно делает Ворон. Сесилию передернуло.
— Пообещайте, что не зависимо от того, что вы здесь услышите, это останется лишь между нами. Я вручаю вам свою честь и безоговорочно верю вашей.
Безоговорочно дворянка верит лишь своим словам, которые являются ложью. Последнее, во что она готова была бы поверить — честь Манриков. Авейро видит, как генерал прикрыл веки. Спустя секундное молчание он тихо произносит:
— Обещаю.
Почему? Почем он обещает так просто? Он все знает? Девушка повторяет раболепный жест с легким поклоном вновь, однако немую просьбу заменяет благодарность. Затем она встает прямо и находит силы посмотреть в глаза Леонарда. Он стоит возле небольшого туалетного столика, рядом с розовым пышным диваном, который занимает всю правую часть будуара. Руки за спиной, подбородок опущен — мужчина устал.
Сесилия долго не может начать, но когда Манрик поворачивает голову к плотно занавешенному окну, судорожно шепчет:
— Меня долго терзала безвыходная духота моих чувств…- она совершает усилие, чтобы продолжить, — к вам. Я долго скрывала их и молчала, но недавно поняла, что это несоизмеримо глупо.
Ей тяжело говорить. Она проговаривает заготовленные слова, сбиваясь и начиная вновь, пропуская целые фразы и предложения. Дворянка держит руки перед собой, не отрывает глаз от до конца зашнурованного ворота нижней рубашки Манрика, которая выглядывает из-под мундира. Нервный трепет ее слов вполне мог бы сойти за любовную горячку. И сошел.
— И вот я перед вами. Теперь, зная мою тайну, вы можете поступить так, как вам велит ваше сердце. Я в вашей власти — душой и телом, — она заканчивает на выдохе.
Глаза покраснели от напряжения, может, и от слез. Она делает шаг вперед, не сумев выиграть сражение с собой же, ценой которого было вновь взглянуть на Леонарда. Он хранит молчание, что заставляет сухой страх шуршать в сердце. Авейро поворачивается к нему спиной, когда оказывается в четверти метра от сущего, как ей казалось, безразличия.
Сесилия боится почувствовать его руки на крепкой завязке платья так же сильно, как и не почувствовать. А Манрик стоит и только. Либо он не понимает, что она имеет ввиду, либо…
Капитан личной королевской охраны аккуратно кладет левую ладонь на ее узкую талию, туго затянутую, правой накрывает шнуровку корсета. Девушка судорожно выдыхает, стараясь правильно определить последовательность последующих действий.
Мужчина точно и аккуратно расслабляет завязки, оголяет левое плечо юной фрейлины и замирает. Он замечает, как она дрожит и, немедля, поворачивает ее к себе лицом, обхватив за плечи по обе стороны:
— Что же вы?..- Леонард чувственно, но небрежно кладет руки на ее холодные щеки, тонет в тоскующих глазах.
Взгляд жалкий, но вместе с тем томный, губы раскрыты. Снова взглянув на ее блестящие от слез зеленые глаза, Манрик целует ее. Авейро вздрагивает. Ей холодно и тошно. Генерал, не отпуская ее, делает легкий шаг в сторону, к дивану, утягивая легкое тело за собой. Девушка неловко перебирает ногами, надеясь, не споткнуться о полы пышного платья. В следующее мгновение мужчина опускает руки вновь к ее корсету, прижимаясь щекой к оголенной шее. Сесилия поднимает тонкую руку с браслетами и ненадолго сжимает ее, прежде чем обнять ей спину «возлюбленного». Его мундир из жесткой и неприятной ткани; колет был бы мягче и приятнее. Дворянка закрывает глаза, прежде обратив их к светлому потолку с сияющей люстрой, стараясь свести мысли к лжи о том, что ей нравятся касания и объятия Манрика, что ее не бросает в дрожь от его влажных губ и уверенных движений.
Он отрывается от Авейро, когда она странно вздыхает. Леонард раздевает ее правильно: сначала корсет, потом берется за платье, стягивая к ногам. Синий дамаст с бархатными лентами падает к стопам. Сесилия стоит перед капитаном личной королевской охраны с красивой красной перевязью в одном лишь нижнем хлопковом платье; Манрик подхватывает ее на руки, дабы высвободить из обруча ткани, одной рукой поддерживая под коленями, другой — спину. Она успевает только широко раскрыть глаза и прижать руки к мужской груди.
— Не бойтесь, — он шепчет это, бережно укладывая ее на розовый диван, накрытый шелковым покрывалом почему-то оранжевого цвета.
Оно неприятно скользит, Авейро чувствует, как дергается сердце, когда Леонард оказывается прямо над ней, нависая; люстру больше не видно. До этого момента она и не боялась. Генерал вновь мягко прижимается к ее губам, почти трепетно целует, заставляя расслабится от неожиданности и принятия. От нее горько пахнет калиной и крыжовником. Когда Сесилия чувствует теплые пальцы на икре и колени генерала между своими ногами, желание притянуть свои к груди становиться невыносимо жгучим и пугающим. Она закусывает губу, чтобы не сказать лишнего.
Манрик все еще одет; Авейро истерично протягивает руки к его шее, сцепляя их в замок. Ей нужно успеть, прежде чем Леонард будет полностью нагим, иначе она не стерпит происходящего. Дворянка шепчет, касаясь губами мочки уха своего любовника:
— Вы нужны мне, — расцепляет пальцы и кладет на грудь Манрика туда, где бьется сердце, — Ближе.
Сердце мужчины стучит сильно — фрейлина отнимает руку, у нее, наверняка, оно скоро остановиться вовсе. Леонард никогда не был глупым, понять намек его дамы было гораздо проще, чем осуществить просьбу. Пока он разбирается с формой, девушка прикладывает тыльную сторону ладони к правой щеке — горит; опускает взгляд на бюст, скрытый полупрозрачным хлопком, затем поднимает глаза, смотрит на раздетого до брюк «возлюбленного». Стройный, этого не отнять.
Пока Манрик снимал мундир, он немного отдалился от любовницы, поэтому теперь он притягивает Сесилию к себе, ловко потянув за лодыжку, выбивая из груди дворянки тихий возглас; наклоняется совсем низко, опираясь одним локтем о мягкую обивку дивана, свободной рукой мужчина опускает ткань, скрывающую грудь. Пшеничные локоны Авейро распустились и спутались, ей кажется, что они прилипают к лицу от слез, которые кривым зеркалом стоят в глазах. Когда Леонард приникает поцелуем к ключицам, она ощущает грудью тепло его тела.
Теперь, когда она почти совсем обнажена, она может попробовать. Генерал не видит, как тонкая рука тянется к краю покрывала со стороны спинки дивана. Там, в небольшом кармашке, заранее пришитом, должен быть кинжал. Рокэ должен был спрятать его, именно Ворон показал, как его достать, именно он убедился, что сегодня их с Манриком никто не потревожит. Она находит нужный край на ощупь, не обращая внимания на томные ласки мужчины, зажмурив глаза. Однако он вновь целует ее в губы, медленно и глубоко, так, что Авейро непроизвольно касается нужной рукой его скулы, отвечает на поцелуй; кажется, они даже стукнулись зубами, из-за чего тошнотворное чувство близости не с тем человеком замирает на душе липким объятием. Когда Леонард проводит губами по ее веку, а затем по шее, опускаясь к левому плечу, дворянка нежно выдыхает ему в щеку, изо всех сил стараясь дотянуться до нужного места в скользящей ткани. Наконец, ей удается запустить пальцы в мягкий кармашек, она чувствует, как сердце замирает от страха предстоящего. Однако она готова, еще мгновение и…
Пусто. Там ничего нет.
Но как же?.. Нет. Рокэ все проверил, она точно видела его сегодня утром в саду, который ведет сюда. Этого просто не может быть, это невозможно.
Все существо фрейлины замирает, сердце болит. Безумный и горящий страх вспыхивает в груди, заставляя щеки стать бледными, а слезы горькими. Сесилия понимает, что плачет, когда новый поцелуй Леонарда становится соленым.
— Как же вы думали, я ничего не замечу, — его голос кажется слишком далеким, чтобы оказаться правдой.
Манрик небрежно кладет руку ей на шею, сжимая. Его глаза горят. Из-за новой волны испуга Авейро чувствует тошноту. Леонард все узнал. Леворукий, какая же она дура; нужно было самой ждать его в этом проклятом будуаре! Самой проверить, на месте ли кинжал. Однако генерал оказался здесь первым, и он дожидался ее, а не наоборот. Наверняка, перерыл всю комнату в поисках оружия, яда или писем. И нашел. А теперь Манрик решил воспользоваться наивностью и глупостью фрейлины, проучить ее, унизить и, может, даже разжаловать.
Нет. Нет. Нет. Разве теперь можно что-то сделать?
Дворянка чувствует, как волосы прилипли к щекам от слез; Леонард шепчет что-то ненужное и странное.
Если она попытается сбежать или, того хуже, совершить несовершенное — он одержит верх — Сесилия явно это видит. За дверьми, возможно, его люди, которых она — и Ворон, выходит, тоже — не заметила. Он имеет все основания выставить ее изменницей, убийцей или шпионкой. И у него это выйдет.
Авейро окончательно смиряется, когда Манрик приподнимает ее, придерживая рукой под лопаткой, снимает ее богатую заколку, уже плохо державшую волосы вместе, и распускает светлые локоны. Он поднимает длинную юбку нижнего платья, и девушка отворачивает голову к занавешенному окну, не сумев сложить в свой голове, почему все так; почему она просто лежит; почему не встанет и не уйдет; почему Манрик продолжает ее целовать, зная, что она — жнец его жизни.
***
Сесилия выходит из экипажа, едва не путаясь в полах юбки. Ноги дрожат, как и пальцы, которыми она сжимает тонкую ручку зонта. Лакей учтиво закрывает дверцу и подает ей руку — она отказывается, истерично дернув кистью в светлой перчатке. Поднимаясь по роскошным лестницам особняка Алвы, девушка думает лишь о том, что она будет говорить.
— Сесилия, как хорошо, что вы сами до меня добрались, — Рокэ неизменно вежлив и галантен. Он нежно прикладывается губами к ее перчатке и отступает обратно к большому окну, около которого он стоял до ее прихода.
Девушка замечает, что он не говорит о том, что ей не следовало приезжать одной. Видно, это не столь важно. Хотя оно так и есть, о какой чести может идти речь после вчерашнего вечера.
Она не может терпеть, соблюдая вежливость, дожидаясь, пока Алва сам начнет расспросы о прошедшем дне. Дворянка встает напротив его стола, когда он подходит к камину, который молча и безлико пустовал.
— Там не было…- ее твердый голос срывается, когда она сталкивается с синими глазами обернувшегося герцога, — Там не было кинжала…
Она судорожно снимает перчатки, держит их в правой руке, смяв, занимает время. Она знает, что Рокэ смотрит на нее, на ее опущенную светлую макушку. Она также знает, что Леонард узнал о предстоящем покушении, что и тихо произносит, не смея повысить голос, дабы тот вновь не подвел:
— Манрик… Он все узнал. Это он забрал его, я уверена.
Ей не достает сил на восклицания. Она лишь утверждает, незначительно понижая интонации.
Ворон не сводит с нее глаз, вынуждая обратить на него взор. Он улыбается лишь мгновение перед тем, как сказать:
— Какая неожиданность, и он тоже?
Фрейлина кладет руки на панье, нелепо задирая подбородок. Она не понимает суть вопроса, не осознает, к чему ведет Алва.
— Простите?
— Прощаю, — он садиться за кресло, небрежно махнув рукой, приглашая даму тоже присесть; она едва мотает головой. Рокэ становится чрезвычайно серьезен, Авейро понимает, что не чувствует ног, — Это я его не положил. Крайне занимательно узнать, какой другой кинжал забрал Манрик.
Дворянка не слышит. Она не понимает ни единого слова после сочетания «это я». Сесилия не успевает пожалеть, что не села, ибо Ворон продолжает:
— Вероятно, второго и не было. Вы, верно, что-то напутали.
— Но…
Голова кружится — Рокэ брезгливо отводит взгляд.
— Он…он спросил, неужели я правда думала, что он ничего не поймет, — девушка знает, что ее щеки горят от досады, как и сердце; что ее душа сжимается от страха и предательства.
Алва склоняет голову, едва прикрыв глаза. Не вручив ей взгляда, говорит:
— Вы признались ему в любви, сударыня, а Леонард влюблен в вас по уши. Если бы вы заплакали, он бы тотчас подумал, что это непременно от счастья.
А она правда плакала, и Манрик правда стирал ее слезы теплой ладонью и целовал в лоб. Но все это не правда. Оно не может ей оказаться, потому что Рокэ не мог ее предать, оставить, а Леонард не может ее любить.
Однако она смотрит на расслабленного и спокойного Ворона, затем на окно за его спиной, и ноги подкашиваются.
Алва не сдвинулся с места.
— Почему? — Авейро сидит на полу; чтобы увидеть лицо герцога ей приходиться высоко поднимать голову, однако колючие слезы все равно не позволяют увидеть что-то, кроме холодных черт лица хозяина особняка.
— Потому что это ваша цена за глупость.
— Не вам решать, что я заслужила, а что нет! — ярость вспыхивает в ней вместе с тоской и горечью. Ее использовали дважды, а она сама позволяет продолжаться этому унизительному происшествию, что вчера, что теперь.
По ее подбородку скатываются горячие слезы, однако они никогда не трогали Ворона. Он поджимает губы и вглядывается в бежевую ткань ее пышного платья.
— Меня давно занимала мысль узнать, кто так бездарно копает под короля, — мужчина начал как ни в чем не бывало. Монотонно и красиво. Сесилия слушает, как его слова накладываются на учащенный стук ее уставшего сердца, не вслушиваясь, — Гайифа никак не могла узнать о назначении нового капитана личной королевской охраны до официального оглашения. Им это просто ни к чему. Самая бесполезная информация… Прошу вас, не плачьте. Но вот Манрик, потерявший голову от любви к вам, — взгляд на ее твердый корсет, — мог.
Алва встает, отталкиваясь обеими руками от ручек кресла, вновь подходя к окну, оказываясь спиной к гостье, которая все также жалко и беспомощно сидела на полу, уставившись на каминную полку.
— Он, по всей видимости, разболтал все вам, а вы побежали к отцу — графу Авейро — который по своей недальновидности сказал, что Леонард — лишь новое бревно на пути, не рассчитывая, что его наивная дочь поймет все буквально. И тогда…
— Тогда я сама пришла к вам, — перчатки, которые прежде она сжимала в руке, лежат рядом с ней на полу. Авейро слишком душно, чтобы возражать. Только теперь она осознает, что все это время боялась Манриков, хотя на самом деле самый страшный человек стоит перед ней, отвернувшись к огромному окну.
— Вы сами пришли ко мне, — он размеренно произносит слог за слогом, наклонив голову в знак согласия.
— И в чем мое наказание? — фрейлина пытается встать от снова накатившего гнева, но она лишь глупо опирается на руки и вновь садится, — Лечь под Манрика?!..
— Какая догадливая, — Рокэ хищно поворачивается к ней лицом, вскидывая брови, — Сесилия, вы сообразительная девушка, помимо всего прочего — вы фрейлина. Понимая то или нет, вы знали, что, если бы вы вышли оттуда раньше Леонарда, вы бы оказались на эшафоте. Наверняка, вы думали, что Манрик сделает для этого все возможное, если не он — то его люди, которые знали о вас. Это и стало вашем спасением, ибо, если бы он этого не сделал, то сделал бы я. Убийство генерала ничего бы вам не дало. Даже у самой паршивой суки есть кабель. А у Леонарда — отец.
Он на секунду замолкает, касаясь висков. Но потом, обратив взгляд к восхитительной прическе дворянки, заканчивает:
— Перед вами стоял выбор: взойти на ложе с генералом или сойти за изменницу, что карается смертью. Ваше чутье не подвело, так что можете винить меня сколько вам будет угодно, сударыня, но вы сами купили себе жизнь ночью с Леонардом. Это будет для вас уроком, на кои я крайне скуп.
Герцог в самой сердечной форме подает ей руку, дабы помочь встать. Авейро безразлично ее принимает, чувствуя, как тошнота, вызванная прикосновением Алвы, жгуче похожем на недавние ласки Манрика, заставляет ее безвольно довериться чужим рукам. Она дрожит всем существом от осознания произошедшего.
— Но он… он меня.
— Взял? — Рокэ не отпускает ее предплечье, за которое придерживал ее, пока она вставала, — Все верно, вы же предложили.
Сесилия отворачивает от мужчины голову, вручая тишине глухое рыдание, которое сковало ее грудь. Это было глупо верить, что ей может помочь Ворон. Ее предупреждали, но она надеялась, на его… что? душу? великодушие? Понадеялась, что теперь? Она противна самой себе, любовь Леонарда пугает и отягощает. Она с самого начала, понимала, что что-то не так. Как только зашла в тот будуар. Может, она хотела быть обманутой?.. Раз позволила.
— Вы обещали… Я поверила…– Авейро шепчет это, почти не открывая губ, теряясь в разбитом доверии. Ворон сначала не отвечает.
— Вы меня услышали.
***
Когда она покинула особняк Ворона, дождь уже перестал. На улице пахло листьями и праздником, а ей хотелось утопиться. Оставить отца не может.
Пока Сесилия Авейро садилась в экипаж с королевскими гербами, прощаясь с надеждой и радостью, вновь вытирая слезы, ее белые перчатки лежали на роскошном ковре в кабинете Ворона, а Леонард Манрик просил благословения у своего отца.
