act

донмëн приподнимает футболку на уровень груди, чтобы через своё отражение в зеркале более точно разглядеть, как лучше ему снять корсет, чтобы не причинить особой боли себе. он делает глубокий вздох, поворачиваясь из стороны в сторону осматривает себя, и чувствует, как от вздоха этого неприятно сжимаются рёбра. в голову закрадываются потоком мысли о прошедшем дне, о проведённом выступлении, и взгляд его бегает по косметике, которая беспорядочно валяется на всей поверхности стола — девушки, которые помогали ему наносить грим перед выходом на сцену, в спешке не забрали и половины того, что сюда принесли. вероятно, за всем этим добром вернутся завтра после обеда, — уже после того, как проснутся с головной болью после ночной попойки. настенные часы над зеркалом показывают уже без двадцати первый час ночи; звуки с коридора постепенно затихают — весь каст собирается вместе, чтобы праздновать удачное окончание спектакля где-то в баре в центре города. донмëн ехать отказался; липкое чувство изнемождëнности, откровенной вымученности за последние два месяца подготовки к выступлению, которое пролетело словно за десять минут, никак его не отпускает. по окончании директор спектакля сказал множество лестных слов сону о том, как круто он справился со своей ролью (пусть и второстепенной, но не менее важной), и как всем им повезло, что донмëн у них есть; донмëн в ответ только скованно директора поблагодарил, и попросил не ждать его для общего сбора, ссылаясь на плохое самочувствие и усталость. тот заметно поник, но перечить не стал, пожелал удачно добраться до дома и не задерживаться в здании допоздна, потому что после часу ночи охрана зал закрывает. сон надолго и не собирался задерживаться — переоденется, соберёт некоторые вещи, которые взял с собой утром, и они с харином поедут домой. домой… наконец. он уже почти стягивает футболку с себя, когда петли деревянной двери, что служит входом в маленькую каморку, скромно именуемую этой ночью его гримёркой, неприятно скрипят, оповещая о том, что кто-то вошёл. донмëн сначала испуганно пятится немного назад, словно это его защитит, но, когда узнаёт вошедшего, расслабляется. харин, едва протиснувшись через полуоткрытую дверь, торопливо разворачивается обратно лицом к ней, чтобы защëлкнуть замок, запирая их в этой комнатушке. донмëн прижимает чёрную ткань футболки, которую успел снять, к оголённой верхней части тела, и возвращается в прежнее положение напротив трельяжа, лишь на мгновение взглянув на своего гостя. джу проходит вглубь, поднимает валяющуюся прямо под ногами пустую бутылку, отмечая в голове общий бардак, который стафф за собой оставил, и кидает её на кресло в углу. он подходит к донмëну со спины, располагает руки по обоим бокам, прямо на плотную ткань корсета, стараясь не прилагать к этому большой силы, чтобы не сделать больно. в огромном зеркале они встречаются взглядами, и харин не может сдержать нежной улыбки, когда видит перед собой такого уставшего, но от этого не менее красивого младшего — растрёпанные волосы (которые ещё час назад были красиво уложены), обнажённые острые плечи и ключицы, тонкие руки, согнутые в локтях и прижатые к груди. такой донмëн будит бабочек в животе, и иногда харину тяжело сдерживать себя от того, чтобы не сжать его в объятиях до хруста костей. просто немыслимо. — ты отлично справился сегодня, — негромко осведомляет харин. — мне кажется, ты был лучше всех остальных актёров. донмëн тихо смеётся, и замечает, как медленно и внимательно глаза джу через отражение изучают его тело, а руки в этот момент бережно поглаживают бока сквозь неприятно твёрдый материал злосчастного корсета. он тянется одной рукой за спину, призывно касается его застёжек, чтобы харин обратил на них внимание и сам расстегнул, а потом отвечает: — я не мог быть лучше, но хотя бы на них похожим, может быть. харин замечает безмолвную просьбу помочь, и сначала развязывает плотно связанные узлы шнурков, а потом приступает к металлическим крючкам, которые с максимальной осторожностью вытаскивает из их проволочных петель. после первых пару застёжек донмëн кривится от неприятного ощущения сдавленности в нижней части тела, что ещё обтянута корсетом, которая чувствуется особенно сильно, по сравнению с уже свободным участками кожи. харин отмечает про себя, что кожа эта, обычно девственно чистая и бледноватая, слегка покраснела и в некоторых местах, особенно ближе к рёбрам, протëрлась почти до ран. он мягко касается пальцами этих ссадин, легонько поглаживая, и замечает, что сон снова морщит лицо. харин тяжело вздыхает. — у тебя есть мазь? — с этим можно разобраться дома, — отмахивается донмëн, единственное желание которого сейчас — освободиться от «оков» на своей талии и свободно размять напряжённое тело. харин слышит нетерпение в голосе и торопится аккуратно расстëгивать корсет дальше. оба молчат всё это время, нарушая гробовую тишину только спокойным синхронным дыханием, которое, как казалось, заглушает даже размеренное тиканье часов на стене. когда последний крючок выскакивает из своей петли, поддаваясь сильным пальцам, донмëн выпускает стон облегчения, и чувствует, как тело тут же расслабляется. руки слабеют, ноги уже словно вовсе не держат его, и он, лишь бы не свалиться прямо здесь, поддаётся назад, почти ложась спиной на грудь харина. тот складывает вдвое корсет и оставляет его на столе, а потом кольцом обвивает руки вокруг его пояса, сцепляя в замок на животе. донмëн хихикает и прикрывает глаза, прижимает уже совсем размякшими руками свою футболку обратно к грудной клетке, чтобы хоть как-то прикрыться, но почти весь бюст всё равно остаётся открытым. и не поддаться искушению тяжело. харин оставляет несколько поцелуев-бабочек мягкими губами на худых плечах, на изгибе шеи, чем заставляет донмëна извиваться в руках от щекочущих прикосновений. — перестань, хëн, — почти пищит сон, но харин становится только напористее, лёгкие беспорядочные чмоки становятся более выраженными, и донмëн уже только бесшумно смеётся, едва успевая хватать ртом воздух. у сона в голове густой туман усталости, и тихий смех, рвущийся наружу от щекотки, понемногу рассеивает его, позволяя почувствовать острее каждое трепетное прикосновение. по всему телу, от кончиков пальцев на ногах до макушки, пробегает приятная дрожь, вызывая эйфорию от беспредельной нежности, которую харин вкладывает в любые свои действия по отношению к нему. у донмëна от этого сердце сжимается так, что становится трудно дышать. он уже не может сдерживаться, когда чужие пальцы дразнящими движениями пробегают по голому животу, разворачивается спиной к зеркалу и бедром опирается о длинный стол; тепло большого тела старшего сменяется прохладой сырой комнаты, и эта смена обстановки возвращает его обратно в реальность — пожалуй, уже действительно довольно поздно, и скоро охрана уже закроет зал. донмëн пронизывающе заглядывает джу в глаза, даже немного с вызовом, мол, а попробуй продолжить теперь. харин сначала теряется, и вроде получается собираться с мыслями, однако чем дольше удерживает он зрительный контакт, тем сильнее расплывается разум. у донмëна необыкновенно красивые глаза. сон пользуется этим, закидывает руки харину за шею, и притягивает к себе для поцелуя. касается своими бархатистыми губами его, привычно ощущая бешенный стук сердца, — каждый раз как в первый. он прикрывает глаза, и позволяет принять старшему инициативу на себя, становится податливее и только перекладывает ладони тому на плечи, крепко накрепко сжимая их, чтобы унять разрастающееся внутри волнение. но волнение приятное, полное безмятежности, и такие в моменты ему хочется совсем забыть обо всём — о любых заботах, переживаниях и напрочь о времени. времени всегда и на всё критически мало, и донмëну очень хочется верить, что у них друг на друга всегда его будет хотя бы немного: среди монотонных серых будней или особенных, значимых дней, в любой сезон и в любую погоду, в любое время дня и ночи. все люди всегда куда-то спешат, не задумываясь о том, как быстро пролетают минуты, часы, дни, а за ними и годы. донмëну только не хочется спешить никуда. он не гоняется за сотнями глупых, бессмысленных целей, желая в этом мире добиться лишь одного — свободы быть самим собой. быть самим собой рядом с харином. — я думаю, нам пора домой. — говорит он, когда отстраняется. харин мягко ещё один раз быстро целует его в губы, согласно кивает и улыбается, поправляя чужие взъерошенные рыжие волосы. у джу с собой вещей практически никаких, только маленькая сумка через плечо, поэтому он только ждёт, пока донмëн впопыхах одевается и складывает в свою сумку, уже побольше хариновой в пару раз, всякие мелочи вроде бальзама для губ, собственной расчёски и сменной футболки. накидывает короткую куртку на плечи, сменяет лёгкие тапочки на невысокие ботинки на платформе и они покидают гримёрку уже в без пяти минут час. уже по дороге домой в тёплой, комфортной машине, харин снова бросает пару фраз о том, что по-настоящему донмëном гордится и считает, что справился тот невероятно хорошо. и даже представить себе харин не может, насколько за всю эту поддержку донмëн ему благодарен.