Помоги, ты нужен мне, очень

Пришедшую домой Маринетт после прогулки, как и всегда, никто не ждал. Встретили ее не радушно, точнее не встретили вообще. Настроение, которое хоть как-то улучшилось благодаря шуткам друзей и заботливому отношению Адриана, сразу испортилось. К слову, он проводил ее. На самом деле, Маринетт стояла минут десять на улице с Адрианом, который старался заверить в том, что за сбитые костяшки ей ничего не будет. Она все не решалась зайти домой, ведь заведомо знала, что у матери возникнут вопросы насчет забинтованной кисти. Знала, что в любом случае получит выговор. Знала это всё, поэтому хотела, если не избежать, то хотя б отсрочить. Кое-как разувшись, Маринетт прошла вглубь квартиры, увидев там Сабин, сидящую на диване. Том обслуживал клиентов. — Привет, мам. — Сказала она, стараясь спрятать правую руку. Сабин посмотрела на нее пронзительным взглядом. — Привет. Проходи, — она кивнула на кресло, стоящее напротив, — поговорить надо. Маринетт вся напряглась, насторожившись. В голове уже было множество вопросов, где она могла напортачить. Она нехотя села в то кресло, почувствовав себя весьма неуютно. Кисть она постаралась закрыть рукавом, но не вышло, судя по раздраженному вопросу Сабин: — Что с рукой? Маринетт смотрела куда угодно, только не на маму. Она смотрела в пол, словно хотела найти там ответ. Но ответа не было написано, поэтому пришлось думать самой. — Поранилась. — Постаралась уйти от этой темы она, ответив размыто и неточно. — Сходила в медпункт, сказали, что надо забинтовать. — Неженка какая. — Язвительно произнесла Сабин. — Царапина, небось, малёхонькая, а она уже побежала в медпункт забинтовывать. Она сегодня явно была не в настроении, поэтому стоило ожидать колкостей в свой адрес. Маринетт сжала челюсти, сделав глубокий вдох, а на выдохе спросила: — О чем ты поговорить хотела? Сабин не стала томить или стараться выразиться мягче. Впившись серьезным взглядом в Маринетт, она сказала одну фразу, которую та так не хотела слышать: — Мы с твоим отцом завтра разводимся. — Она сказала это так просто, словно для нее это ничего не значило. Маринетт впала в ступор, а после осознания того, что этот ужасный момент настал, бросило в жар, а затем в холод. С губ сорвался нервный смешок. — Как это, мам? Как разводитесь? — Она большими от волнения глазами уставилась на нее. — Вот так. Сегодня мы уже подали заявление на расторжение брака, завтра официально нас уже ничего не будет связывать. — Будничным тоном говорила Сабин, а Маринетт почувствовала, как на вдохе сердце пронзила острая боль, но она даже не сморщилась. — И кстати, остаешься жить ты со мной, и это не обсуждается. Ясно? Повисло недолгое молчание, прежде чем Маринетт смогла выдавить: — Почему с тобой? Я почти совершеннолетняя. Разве я не имею права выбрать, с кем мне остаться? — Я сказала, ты остаешься жить со мной. — Жестким голосом процедила она, а затем, словно желая добить, проговорила с пренебрежением: — Ты все равно своему отцу не особо нужна, он даже за то, чтобы вас больше ничего не связывало. Не любит он тебя, вот и все. Маринетт почувствовала, как внутри что-то разбивается, а осколки больно впиваются во внутренности. Глаза заблестели, но дать слабину сейчас она не могла, поэтому она пару раз моргнула, пытаясь скрыть подступившие слезы. Хотелось взять ее за шиворот и в гневе закричать: «Заткнись! Ты лжешь. Папа любит меня. Я нужна ему, слышишь?!» Или отчаянно прохрипеть сквозь слезы, срываясь на фальцет: «Хватит делать мне больно! Ты же мать, в конце концов, как ты можешь такое говорить? Разве не понимаешь, что это чертовски больно слышать?!» Маринетт не стала показывать, что слова Сабин очень задевали, ранили без ножа. Она лишь спросила: — Это всё? — На что получила кивок. Тогда, не став медлить, она резко встала и стремглав покинула комнату. В голове было сотни мыслей, но среди них можно было различить лишь несколько. Первая — это то, что очень хочется выкурить хотяб одну сигарету. А вторая — она не хочет больше жить в этом доме. Опрометчивая, рискованная и отчасти безумная возникла идея. И она воплотит эту идею в реальность, если Сабин наотрез откажется от того, чтобы Маринетт жила с Томом. А сейчас она просто наспех достала сигареты, зажигалку, телефон и наушники, положив это все в карманы пальто, которое она так и не успела снять. Оставив рюкзак в комнате, она обула кроссовки и незаметно выбежала из квартиры, а затем и из пекарни, оставаясь незамеченной отцом из-за образовавшейся толпы клиентов. Оказавшись в паре метров от дома, Маринетт глубоко вздохнула, ощутив, что сердце болеть не перестало, а наоборот — начало болеть с новой силой. Она подняла голову к темному небу и позволила слезам покатиться по щекам. — Что я такого плохого сделала, чтобы оказаться изгоем не только в классе, но и в семье? — Едва слышно промолвила она, останавливаясь посреди полупустой улицы, чтобы дрожащими руками достать сигарету и поджечь ее. Неизвестно, кому был адресован тот вопрос, но Маринетт и не ждала ответа. Она шла по улицам, не замечая ничего и никого вокруг. Шла, плакала, раз за разом втягивая удушливый дым чертовых сигарет. Неизвестно, сколько точно прошло времени до того момента, пока слезы не закончились. Маринетт была в незнакомом переулке, докуривая четвертую сигарету, наконец успокаиваясь. Теперь она чувствовала опустошение, горечь и ноющую боль в сердце. Прошло уже больше двух часов, если не всех трех, а болезненные ощущения в области сердца так и не прошли. Возможно, стоило прихватить таблетки из дома, но тогда она об этом не подумала. Достав телефон и прищурив покрасневшие от слез глаза, Маринетт набрала знакомый номер. Она хотела просто отвлечься, перестать думать о разводе. Хотелось просто непринужденно поговорить с кем-то. Медленно шагая по тротуару и ожидая, пока закончатся гудки, она отметила, что на улице стало заметно меньше людей. Оно и понятно: время уже перевалило за десять часов вечера, да и к тому же стало намного темнее. А еще холоднее. — Привет, Принцесса, — наконец послышался приятный низкий голос Адриана, отчего она облегченно вздохнула. И из-за этого вздоха кольнуло сердце. — Привет, ты не занят? — Хрипло произнесла она. Не узнав собственный голос, она прочистила горло, но мало чего изменилось. — А то вдруг отвлекаю… — Нет, что ты. Что-то случилось? — Обеспокоенно спросил он. — У тебя голос охрипший, как будто ты или кричала, или плакала навзрыд. — Все… Нормально. — Она шмыгнула носом. — Вот, погулять вышла. — Маринетт старалась звучать убедительнее, но у Адриана, кажется, были какие-то подозрения. — Погулять? — Недоверчиво переспросил он. — Мы ведь сегодня все вместе гуляли. Или... Снова родители ссорятся? — Нет, — отчасти она не солгала, — просто решила подышать свежим воздухом. Адриан вздохнул, чувствуя, что от него что-то скрывали. — Где ты находишься? — Адриан, в-все в порядке, правда. — Почему-то ее голос дрогнул. — Хорошо, но уже ночь, и мне будет спокойнее, если ты будешь со мной. — Спокойно сказал он, после чего еще раз потребовал адрес. Маринетт осмотрелась, чтобы сказать, где она примерно находилась. Место неизвестное, она тут раньше, вроде бы, не гуляла. Недалеко было пару магазинчиков, некоторые из них закрыты. Рядом многоэтажки, на одной из которых удалось выцепить адрес и номер подъезда. Повисло недолгое молчание и какие-то шорохи в трубке, судя по всему, Адриан куда-то пошел. Маринетт же остановилась около подъезда, носком ботинка пнув маленький камешек. Спустя несколько секунд Адриан все же сказал то ли удивленно, то ли весело: — Солнце, а ты что у меня во дворе делаешь? — Маринетт сразу заозиралась по сторонам, но услышала тихий смех. — Вверх посмотри. Ты прямо у меня под окном. Она подняла голову вверх и на балконе, кажется, шестого этажа увидела улыбающегося Адриана, который смотрел прямо на нее из открытого нараспашку окна. Маринетт открыла было рот, чтобы что-то сказать, но будучи в ступоре, промолчала. — Зайдешь ко мне? — Поинтересовался он, облокотившись на оконную раму. — Сто третья квартира, седьмой этаж. Маринетт мысленно заметила, что почти угадала этаж. Она не поняла, зачем задала следующий вопрос. Это даже не ради приличия, а чтобы действительно не быть лишней. — А я тебе мешать не буду? — Тихо спросила она, не сводя глаз с Адриана. — Нет, конечно, дурочка. — Он по-доброму усмехнулся. — Так зайдешь? Замерзла, наверное. Это была правда — действительно на улице холодно. Предложение звучало заманчиво, да и можно было спокойно посидеть у него, ведь родители все равно не интересовались, где она была, с кем. Может сегодня и не возвращаться домой? Остаться на улице, а утром зайти за рюкзаком и уйти в колледж, как ни в чем не бывало. — Хорошо, зайду. — Она немного улыбнулась и, бросив трубку, направилась в подъезд. Подъезд был чистый, опрятный, а двери в него — открыты. Лифт тоже хороший, новый, с большим зеркалом, в котором многие могли бы фотографироваться для соцсетей. Нужную квартиру Маринетт нашла довольно быстро. Она постучала в черную входную дверь, и уже через несколько секунд увидела Адриана. Сразу взгляд зацепился за то, что он был без футболки, в одних только спортивках, с влажными вьющимися волосами. Маринетт пролепетала «еще раз привет», чувствуя, как к щекам приливает кровь. Адриан впустил ее и, пока она разувалась, повесил ее пальто. Проходя из коридора в гостиную, Маринетт убедилась в том, что у него хороший вкус. Спокойные, приглушенные тона стен, мебели и пола, минимализм. Нет лишних и старомодных вещей. — Хорошая квартира, — вынесла вердикт Маринетт, повернувшись к стоящему позади Адриану. — Ты можешь одеться? — Смущенно проговорила она, отчаянно стараясь смотреть ему в глаза, а не откровенно пялиться на его спортивную фигуру. Он усмехнулся и, сложив руки на груди, сказал: — Что тебя смущает? — Его явно забавляла эта ситуация. Ему нравилось вгонять ее в краску, это было мило. — Просто надень уже какую-нибудь футболку. — Маринетт специально отвернулась, словно ее ничего не интересовало, хотя она просто пыталась скрыть таким образом свое покрасневшее лицо. Адриан подошел к ней и, положив руки ей на талию, оставил невесомый поцелуй на шее, из-за чего послышался резкий вдох. — Ты издеваешься надо мной. — Возмутилась она, положив холодные ладошки на его руки. — Нет, я просто недавно вышел из душа и мне жарко. — Хохотнул он, все же выпуская ее из объятий. — Ладно, не буду дальше над тобой, как ты сказала, издеваться и оденусь. Маринетт облегченно выдохнула, увидев Адриана в футболке. Он пригласил ее на кухню. К слову, просторную. Она села за стол, немного согреваясь. Адриан открыл полку, в которой было пару видов чая, кофе, сахар и различные специи. — Кофе, чай? — Спросил он у Маринетт, включив электрочайник. — Чай, две ложки сахара, пожалуйста. — Ответила она, глубоко вздохнув, о чем пожалела. Сердечная боль напомнила о себе, так что Маринетт сморщилась медленно выдохнув. Адриан угукнул, достав кружки, сахар и сам чай. — Ну, рассказывай, что случилось. — Обратился он к ней, быстро засыпав сахар и достав пакетики чая. — В смысле, что случилось? — Переспросила она и опустила голову, разглядывая ладони, лежащие на коленях. — Я же сказала, что все хорошо. — На этот ответ он тяжело вздохнул и, развернувшись, подошел к ней. Присев на корточки, Адриан заглянул ей в глаза и аккуратно заправил прядку волос за ухо. Вдруг он нахмурился и спросил, почувствовав запах табака: — Ты снова курила? — Маринетт стало ужасно стыдно, поэтому она промолчала, но его это не устроило: — Мари, ответь на вопрос. И как вот теперь оправдаться? Она ведь не из-за скуки решила данное обещание нарушить. Морально было очень плохо, новость была слишком болезненной. Он уже наверняка в ней разочаровался. Все-таки Сабин была права, говоря, что она слабохарактерная... — Прости, прости, пожалуйста. — Пролепетала она, отведя взгляд в сторону. — Я обещала, что больше не буду, но уже столько раз подводила тебя... — Ясно, — выдохнул он, — объясни, что случилось. Это ведь все точно неспроста — сигареты, ночная прогулка. — Мама... Она... — Голос дрогнул, и Маринетт закрыла лицо рукой. — Наругала опять? — Спросил он, положив ладонь ей на колено. — Да лучше бы наругала... — Она рвано выдохнула, собираясь с мыслями. — Ударила? — Нехотя предположил Адриан. — Нет. — Маринетт все же не решилась рассказать ему о разводе родителей. Она ему доверяла, но сейчас была не готова рассказать. — Извини, я пока что не хочу об этом говорить. Адриан помолчал несколько секунд, а затем, погладив по плечу, сказал спокойным тоном: — Понял, хорошо. Если ты захочешь рассказать об этом — я всегда рядом. — Он встал и развернулся, чтобы пойти залить кипяток в кружки, но вдруг остановился, и с нажимом добавил через плечо: — И, пожалуйста, впредь не обманывай насчёт сигарет или, если ты сделала что-то.. Плохое. — Извини, я просто... — Она замялась, осматривая его профиль в полумраке, — Я не хотела, чтобы ты расстраивался из-за меня. Или злился.. Адриан сделал глубокий вдох и все-таки подошел к электрочайнику, в котором уже была горячая вода. Разлив по кружкам и перемешав готовый чай, он аккуратно перенес их на кухонный стол, за которым сидела Маринетт. — Послушай, Принцесса. — Начал он, сев напротив нее. — Ты можешь мне говорить все, что угодно. Будь то какие-то неприятные новости или что-то сокровенное, личное. Главное, не утаивай от меня чего-то. Мне важно знать, как ты себя чувствуешь, что тебе нравится, а что нет. Неважно, огорчусь я или обрадуюсь. Маринетт выслушала его, двумя руками обхватив горячую кружку, тем самым согревая ладони. Она поджала губы, желая возразить. — Подожди. Я хочу, чтобы ты меня правильно понял... — Она не смотрела ему в глаза, поэтому просто глядела на его руки. — Вот, когда я только пришла, ты, вроде, был в хорошем настроении. А после того, как узнал о том, что я курила, явно.. — Она постаралась подобрать подходящие слова. — Был недоволен. А я не хочу, чтобы ты нервничал лишний раз. Понимаешь? Адриан сложил руки в замок, внимательно глядя на Маринетт. — Понимаю, но обманывать, даже во благо, не очень хорошо. — Он тяжело вздохнул, потерев переносицу. — Я, конечно, не специалист, однако понимаю, что твоя позиция — последствие неправильного воспитания. И сейчас я хочу дать тебе понять, что скрывать свои проблемы, эмоции, чувства — плохо. Одно из главного в отношениях — это искренность. Неважно, любовные отношения, дружеские или родственные. Искренность и доверие — в любом случае очень важно. Маринетт хотела было что-то сказать, как ее перебил Адриан. — Вот скажи, о чем ты сейчас думаешь, что чувствуешь. Только не утаивая и не приуменьшая ничего. Она прикрыла лицо руками. Сказать ему, что она думала в тот момент о том, что он — едва не единственный человек, ради которого она продолжала жить? Нет. Это слишком. Об этом она промолчит сейчас, возможно, скажет позже. — Я думаю о том, что... «...я такое ничтожество, которое даже не может тебе говорить абсолютно все из-за необъяснимого страха» —...я очень благодарна тебе за то, что всегда помогаешь мне. Даже не помогаешь, а спасаешь. Спасибо, что терпишь меня... «...и не оскорбляешь, как мама» Маринетт вдруг почувствовала, как при вдохе снова заболело чертово сердце. — А чувствую... «...что у меня сейчас либо разорвется, либо остановится сердце, если я и дальше продолжу надеяться на то, что все пройдет» —...что мне не помешала бы таблетка от боли в сердце. — Она наконец убрала ладони, стараясь лишний раз не дышать. Взгляд, который она подняла на Адриана, был то ли усталым, то ли виноватым. Он сразу нахмурился и, встав с места, поспешно направился к какой-то полке на кухне. — Чего ж ты молчала? Сильно болит? Как давно? — Начал расспрашивать он, достав коробку с медикаментами, выискивая в ней что-нибудь от сердца. — Я надеялась, что пройдет, но, видимо ошиблась. — Она почувствовала, как стало стыдно и неудобно. Внутренний голос уже шептал о том, что она снова заставила его нервничать. А еще о том, что можно было потерпеть, и надо извиняться за то, что доставила неудобства. — Болит с вечера, но терпимо. Адриан наконец выудил нужные таблетки и, положив на место коробку, всучил их Маринетт. — Сейчас я тебе воды налью, — сказал он, собираясь отойти, но та схватила его за руку, тихо попросив: — Во-первых, спасибо, а во-вторых, сядь, успокойся, я чаем запью. Он покачал головой, нехотя согласившись. Сев снова напротив нее, он, подперев щеку рукой, не сводил взгляд с Маринетт. Она даже чуть не подавилась, запивая таблетку горячим чаем, из-за такого пристального взгляда. — Адриан, пожалуйста, не смотри на меня так. — Неловко потерев шею, сказала она. — Как — так? — Не понял он. — Так, словно я при смерти, — она нервно посмеялась. — Почему ты сразу не сказала, что тебе плохо? — Спросил он. Не получив ответа на свой вопрос, он посмотрел на ее щеки, а заодно и на шею. — А я-то думаю, почему бледная такая. Тогда это все обьясняет. — Мне уже лучше, не переживай. Ты так суетился и волновался, что мне даже неудобно стало... — Призналась она, потупив взгляд. — Я не могу не переживать, ты знаешь, как я тебя сильно люблю. — Он сделал пару глотков чая, а затем, переводя тему, сказал: — Знаешь, если смотреть со стороны, то ты выглядишь так, словно тебя ничего не задевает. Будто у тебя нет ничего, кроме безразличия и злости. Маринетт задумалась, даже как-то напряглась. Она хотела такой, если не быть, то казаться. Быть невозмутимой, чтобы некоторые поражались тому, насколько ей плевать на чьи-либо издевки. И, судя по словам Адриана, у нее это неплохо получалось. — Я считаю, что показывать, что тебе неприятно или больно что-то слышать — не самый лучший вариант. Люди поймут, что тебя можно задеть, и будут этим пользоваться. — Объясняла свою точку зрения Маринетт, пока Адриан внимательно слушал ее. — Лучше казаться бесчувственным человеком, которого ничего не задевает. Тогда люди не поймут, что тебя ранит, и не смогут этим воспользоваться. Повисло недолгое молчание, но его прервал Адриан своим полным сожаления голосом: — Это же насколько надо быть травмированной... — Он снова потер переносицу, вздохнув. — У меня сердце просто разрывается, когда я понимаю, насколько тебе психику покалечили. И это я еще толком не знаю твоего детства. В горле образовался ком. Воспоминания из детства были не самыми радужными. Она далеко не все помнила, некоторые годы своей жизни она не помнила вообще, словно их и не было. Но те моменты, которые остались в памяти, заставляли понять, что не все было так хорошо и гладко. Но Адриану не надо знать об этом. — Может, ты не видишь ничего такого. Однако думать о том, что каждый человек воспользуется возможностью ранить тебя — ненормально. Это жесткое недоверие и в каком-то смысле паранойя. — Но так ведь и есть! — Перебила она его вдруг. — Когда тебя не любят человек двадцать, с которыми ты вынужден видеться практически ежедневно, нельзя открываться и доверять. Стоит дать слабину хоть один раз, над тобой будут издеваться, тебя будут задевать, да побольнее. — На одном дыхании выдала Маринетт, иногда говоря громче, чтобы скрыть дрожащий голос. Переведя дыхание, она шмыгнула носом и затемно тише добавила: — Пусть другим кажется, что ничего меня не задевает. И неважно, что меня все задевает, и очень даже сильно. Она, поставив локти на стол, закрыла ладонями лицо. Адриан встал и подошел к ней, обняв со спины. Он сквозь ткань поцеловал ее в плечо, а затем зашептал на ухо: — Мышонок, успокойся. Ситуация плохая, не спорю, но мы что-нибудь придумаем. Клянусь, я сделаю все, лишь бы ты была счастлива. — Он погладил ее по руке, тем самым стараясь успокоить ее. «Мы что-нибудь придумаем» — это напомнило, как Маринетт сама говорила это Нуару, только тогда она была Ледибаг. Вдруг раздался телефонный звонок. По мелодии стало понятно, что звонили Маринетт. Она встала и направилась в коридор, где висело пальто. Она достала телефон из кармана, увидев, кто ей звонил. Мама. Пол первого ночи, почему она еще не уснула? Неужто отсутствие дочери повлияло? Маринетт напряглась и нехотя подняла. — Ты где? — Послышался голос Сабин из трубки, говорила она без явного гнева. Голос был холодным и с нотками нелюбви. — У Альи. — Коротко ответила она, оперевшись о стену. — Сегодня у нее переночую. Да, она солгала. Подумаешь, пробудет всю ночь на улице. Ничего страшного, зато спокойнее, чем дома. Ее такое вряд ли устроило бы, поэтому пришлось сказать, что она переночует с Альей. Сабин все равно не стает в такое время звонить ей, чтобы выяснить правду она сказала или нет. — Ты уроки сделала? — Похоже, это была единственная причина, по которой она звонила. — Да, я после колледжа в библиотеке задержалась и там все сделала. — Ну, смотри мне. Узнаю, что у тебя в четверти выйдет хоть одна шестнадцать, я тебе такое устрою... — Угрожающе произнесла она. — Я поняла. Спокойной ночи. — Дождавшись неохотное «и тебе», она положила трубку, устало вздохнув. Маринетт приплелась обратно в кухню, где ее ждал Адриан, потягивающий свой чай. — Мама звонила? — Поинтересовался он. — Да, спросила, где я, сделала ли уроки и напомнила, что мне будет плохо, если в четверти будет хоть одна оценка, которая ее не устроит. — Ответила она и зевнула, прикрыв рот ладонью. — Ладно, я пойду, наверное. А то не выспишься. Адриан насупил брови, будто она сказала какую-то несуразицу. — Куда ты пойдешь? Поздно уже. Переночуешь у меня. — Она хотела было возразить, но он добавил: — Все равно сказала, что у Альи будешь. А она уже спит, не откроет тебе, да и я тебя не пущу. — Услышал все-таки, что она говорила маме. Вот ночевать у него Маринетт точно не планировала. Конечно, этот вариант был намного лучше, чем пронзающий насквозь холод, темнота. И могло на улице случиться, что угодно. Все же было неудобно, неловко. Однако Адриан был настроен серьезно и не хотел даже слушать никаких отмазок. — Так, завтра нам ко второй паре, поэтому утром успею зайти к тебе за рюкзаком. — Уже рассуждал он. — Зубная щетка новая у меня есть, полотенце тоже, а одежда... — Он посмотрел на Маринетт снизу вверх и пожал плечами. — Найду тебе что-нибудь. Только вот нижнее белье.. Ну, извините, такого у меня нет. — Адриан... — Начала было она, но он лишь перебил ее: — Ничего нет такого в том, что ты переночуешь у меня. — Заверил он. — Ладно, хорошо. Дашь тогда одежду, я в ванную пойду. — Она вздохнула, а Адриан в это время направился в свою комнату к шкафу. Когда Маринетт пришла к нему, мельком оглядывая комнату, в которой чувствовалось необъяснимое умиротворение, Адриан уже выудил серое полотенце и закинул себе на плечо, теперь выискивая одежду. — Тебе кофту или футболку? — Спросил он, найдя домашние черные штаны с принтом зеленых кошачьих лапок. — Футболку. — Она хихикнула, увидев штаны. — Это тебе на заказ шили? Адриан улыбнулся и ответил самодовольно: — Нравятся, да? Мне тоже понравились, когда в магазине их увидел. Маринетт хотела вставить шутку «а с принтом божьей коровки не было?», когда Адриан достал черную футболку, но воздержалась. Это было лишним. Поэтому она просто приняла одежду и полотенце, довольно быстро найдя ванную комнату даже без подсказок. *** Вышла из душа Маринетт уже в вещах Адриана, что были, конечно, велики для неё. На самом деле, она любила носить вещи на пару размеров больше нужного, поэтому дискомфорт не ощущался. Она согрелась, наконец успокоилась. Пройдя в комнату Адриана она хотела спросить, где она будет спать, как увидела, что он надел наволочку на вторую подушку и положил рядом со своей. — Я так понимаю, буду спать с тобой, да? — Спросила она, оперевшись плечом о дверной проем, привлекая к себе внимание. — А ты против? — Он с любопытством осмотрел ее также, как при выборе вещей. — Нет, конечно. Просто, вдруг ты против. — Она прошла в комнату, еще раз оглядываясь. Маринетт села на большую кровать рядом с Адрианом, глубоко вздохнув. Глядя в окно, неприкрытое сейчас шторкой, она произнесла мечтательно: — Здорово, наверное, одному жить. — В какой-то степени нет. — Он придвинулся ближе, положив голову ей на плечо. — Одиноко иногда, поговорить с кем-то хочется. — Зато тихо, спокойно. Никто не трогает, не ругается. Можешь заниматься тем, чем хочешь. — Она погладила его по волосам. — Но одиночество, конечно, не самое приятное чувство, согласна. Адриан зевнул, а затем вдруг спросил, подняв голову с ее плеча: — Ты как чувствуешь себя? Сердце не болит? — Все нормально, не переживай. — Заверила его Маринетт. — Давай спать ложиться уже? — На этот вопрос он лишь кивнул, безмолвно соглашаясь. Выключив лампу на полке, стоящую рядом с кроватью, Адриан лег, накрывшись до пояса теплым пледом. Маринетт же чуть ли не с головой укуталась, прижавшись к Адриану. Тот хохотнул, обнимая её, и шепотом произнес: — Доброй ночи, Мышонок. — Доброй, люблю тебя, — услышал он её приглушенный голос, прежде чем прикрыл веки, медленно засыпая.