Твой пионерский галстук.

Она мне сразу понравилась. Никогда бы не подумал, что смогу влюбиться. Как оказывается, любить я могу, но иногда мне кажется, что я перехожу грани разумного. У Алисы красивые глаза и губы. Когда изо рта сочится дым сигарет, моё сердце начинает бешено стучать. Иногда мне даже кажется, что я теряю сознание при виде неё. Жанка разумеется тоже курила, как и все девочки с моего района, но вот Алиска… В ней что-то другое чувствуется. Родное что-ли? Меня неимоверно тянуло к этой девчонке. Она была стервой, это я могу сказать точно, но её красивые зелёные глаза, которые всегда сияли, выдавали в ней ещё несозревшего ребёнка. Может я и ошибаюсь, кто знает Алису? Верно. Никто её не знает. Пусть она будет со всеми общаться, строить глазки всем вожатым и посылать Шалаеву, всё равно никто и никогда не узнает, кто она на самом деле. Я пытался быть с ней ближе. Часто навязчиво составлял ей компанию, а Алисе хоть бы хны. Она разговаривала со мной, смеялась, но это безразличие можно заметить невооружённым глазом. Да как же я — Бекля, мог так бегать за какой-то девчонкой? Да и так тупо вести себя рядом с ней. Стыдно мне и всё тут. Пацаны мне даже слово про неё не говорят, потому что знают, что по шапке получат. Не люблю разговоры о Алиске. Не хочу делиться своими чувствами с кем то. Влюбленность делает нас жалкими, а я не позволю, чтобы кто-то видел меня таким. Но всё же перед Алисой я мог встать на колени. Как только узнал её имя, сразу вспомнил книгу «Алиса в стране Чудес». Никогда не увлекался книжками, да и не собираюсь. Ума не приложу, что за сюжет в этой сказке, но само имя дало мне отклик на воспоминания. Может быть моя Алиса пришла к нам в лагерь из этой страны Чудес? Если бы это было правдой, то тогда я бы сразу понял, почему она выглядит, как из сказки. Киселёва — такая была фамилия у зеленоглазки. Дразнил её киселем, потому что положено так. Я же хулиган и поэтому должен давать всем погоняло. Хотя наверное мне просто хотелось привлечь внимание Алисы и ещё раз увидеть её глаза, хоть и разъярённые. Девчонка часто клялась, что врежет мне. Мне только в радость было, вот честно. Интересно, а руки у неё нежные? Обычно у всех девочек руки мягкие и тёплые. У пацанов же они грубые и огромные обычно. Меня под пример взять можно. Ночью я часто ходил под окно её комнаты и курил с Алисой на пару. Она обычно сухо кидала мне: «Привет» и продолжала затягиваться, запуская в корпус комаров. Её светлые волосы переливались в лунном свете, делая Киселёву ещё прекрасней и волшебней. Всё бы отдал, чтобы смотреть на неё вечность. Хоть мы и молчали в наших ночных недо-посиделок, я всё равно ловил кайф с Алисы. Даже в её вздохах было что-то притягательное, сказочное. Днём я наблюдал, как зеленоглазка рисует. Рисовала она просто прекрасно. Почему её не называют великим художником? Алиска рисовала дольше всех в кружке и в конечном итоге, её картина была красивее всех других. Талант моего объекта обожания был самым заметным. Даже этот гомик-Стаховский не сравнится с моей девочкой. Когда она успела стать моей? Хочется мне, разумеется, чтобы Киселёва была со мной, но разве она полюбит меня — дворового хулигана, у которого всё тело в синяках, волосы не уложены, да и в принципе неухоженного? Толи дело этот Альбертик. Они идеально подходили друг другу. Оба художники, одинаковые виденья мира. Я ужасно ревновал её к Стаховскому. Мне ужасно нравилось зажимать этого художничка в тёмных углах и давать ему лещей, чтоб знал, что Алиса только моя. Мы ценим, когда теряем. Бабская фраза, но она идеально подходит под то, что случилось пару дней назад. Наше общение с Алиской оказывается, было очень даже хорошим. Правда понял я это, когда она совсем перестала общаться со мной. Просто так. Взяла и перестала. На все мои вопросы она молчала, а когда сильно донимал — огрызалась и посылала. Даже ночью она больше не курила. Я стоял под её окном четыре дня, но Киселёвой всё не было и не было. Неужели я в чём то провинился? Наверное ей надоело, что я постоянно дразню её? Моя Алиса теперь, как патриотка ходит в этой пионерской форме. Никогда не видел зеленоглазку без неё, а нет, видел. Это было только поздним вечером. Она шла куда-то в лес, постоянно оглядываясь. Понятия не имею куда художница идёт поздно ночью. Должен признаться, пионерская форма ей к лицу. Фигуру её подчёркивала, все дела… Глаза Алисы стали безжизненными, как у кукол. Кожа была фарфоровой. От смуглой кожи Киселёвой ничего не осталось. Губы теперь не извивались в гадкой ухмылке, а наоборот, безразлично не шевелились. С глаз куда-то делись огоньки, которые пару дней назад плясали в её зрачках. Хотя я просёк кое-что. Зеленоглазка светилась при виде булочек из столовой. Да, эти булочки, обсыпанные сахаром любили все — и взрослые и дети. Теперь я всегда смело подворовываю булки из пищеблока и тайно подношу их Алисе. Пусть спалят, пусть Свистуха выговор сделает. Мне всё равно. Лишь бы в глазах Алиски царила жизнь. Тоска поглощала меня день за днём. Тяжело без Киселёвой было. Когда я успел так заговорить? Мда, любовь делает нас не только жалкими, но и ещё творческими. Ну правда, кто-нибудь видел, чтобы я употреблял слово «тоска»? Кто-то вообще сейчас так говорит? Что-то мало мне в это вериться. Может я бы больше нравился Алисе, если бы как раз так выражался? Нафуфырился бы, весь из себя джентльмен и пошёл бы покорять сердце этой пионерки. После того, как девчонка разоделась в пионерскую форму, она начала таскаться с Альбертом, который теперь тоже гонял в форме. Всё я понял. Понял наверное, ещё когда она была прежней Алисой. Она всегда мне прямо говорила, что между нами ничего не может быть, а я, как лох, пропускал мимо ушей. Как же можно было не заметить шуры муры у Киселёвой со Стаховским? Обидно как то, хотя стоило этого ожидать. Ну и пусть! Всё равно не перестану любить и добиваться её. Такую Алиску сложно забыть, любую не забудешь. Такие, как она, сохраняются в памяти ещё очень много лет. Мою Алису я забывать не намерен. *** Иду, как ни в чем не бывало по лагерю. Октябрята боятся меня, а пионеры ненавидят. Сам виноват, сам сделал себе такую репутацию. Хотя похуй. Мне нравится, когда люди боятся меня. Гордость какая-то чувствуется. Самооценка взлетает. Солнце грело мою голову. Лагерь пустовал. Все в столовку залетели, а мне есть не хотелось. Не лезло в меня ни куска мяса да и еды в целом. Уснуть тоже не могу. Вся эта хрень делает мне только хуже. Такие мешки под глазами, будто это мешки с картошкой. Таким я точно не понравлюсь Алисе, но что мне делать, если сон никак не приходит ко мне в голову? Кстати на счёт Алисы. Нужно не забыть булочку раздобыть для неё. Лучше сейчас пойти, пока кипишь на кухне. Никто и не заметить пропажи одной булки! Я подошёл к пищеблоку, остановился и заглянул в одно единственное окно. Вон толстые, как бегемоты поварихи носятся по кухне. Не должны заметить меня. Рост мне позволяет спокойно подтянуться и взять горячую булочку с подоконника. Выпечка постоянно остывает там. Поварихи сами себе яму роют. Подтянувшись, булка оказалась у меня в руках. Тёплая такая, сам бы съел, если бы от еды не тошнило. — Так вот кто булочки ворует! — знакомый звонкий голосок прошёлся по моим ушам. Оборачиваюсь и вижу Алису. Стоит вся из себя важная, типо пионер, а я сознание при виде неё готов уже терять. Настолько красивой была. — А я тут это…– запинаюсь, как больной какой-то, — Булочку вот добыл тебе. Я же знаю что ты их любишь! — улыбаюсь, как ни в чем не бывало, а у самого каша в голове. — Я их и без тебя достать могу, — уже спокойно произнесла Киселёва, выхватывая у меня из рук булку и засовывая к себе в карман. — Кстати, — долго ломаюсь, ни могу чётко сказать и выразить свою мысль, — Не хочешь погулять после кружков? — глупые надежды, Саня, ты ей нахуй не сдался. — Боже мой, Александр! — Алиса покачала головой и серьёзно посмотрела на меня. Глаза не светились, поэтому грустно на душе становилось, — Успокойся ты уже! Между нами ничего и никогда не может быть! Ты мне не интересен любым. На свидание я с тобой никогда в жизни не пойду, потому что ненавижу тебя! Мы, как Инь и Янь, — зеленоглазка хмыкнула, — Да ты даже не знаешь, что это такое. Ты глупый хулиган и ничего более! — Так что же мне сделать, что бы ты полюбила меня? — безнадёжно спросил я. — Когда станешь таким, как я, посмотрим. Пока, — сухо ответила моя Алиса и ушла, оставляя меня на едине со своими мыслями. Коротко и ясно. «Пока». Стыдно признавать, но мне хотелось заплакать. Она действительно ненавидела меня? Да, моя репутация хулигана всё испортила, всё пошло по жопе. Если бы я только знал, что встречу Алису, не становился бы таким! Всё кончено. Можно даже и не бегать за Киселёвой. Не нужен я ей и никогда не был нужен. Не заслужил. Какой же я никчёмный. Столько раз унижался, ради улыбки какой-то девчонки! Но эта улыбка приносила радость в мои дни. Что же мне теперь делать? Как по вашему я её забуду? Да никак. Буду страдать до конца смены. Можно было переключиться на Шалаеву, но это совсем не то. Точнее Жаннка совсем не та. Не такая она, как Алиса. Сажусь на лавку, депрессняк ловлю. На душе начал возрастать огромный по размерам ком. Хочется самого себя ударить. Дорос Бекля, из-за девчонки страдает. Раньше страдал из-за того, что сиги кончились, а сейчас из-за стервы какой-то. Ну не хотел влюбляться! Как же так получилось, что теперь сна не знаю из-за Киселёвой. Так тяжело теперь. Хочется спрятаться куда-то и не высовываться до конца смены. Меня девчонка отшила, так еще и сказала, что ненавидит. Я и так старался прятать от неё все свои худшие стороны, но должно быть, Алиса видела меня насквозь. Конечно, как же можно не знать хулигана, который прославился на весь Куйбышев? Бесит этот город. Стану совершеннолетним и в Москву уеду. Забуду эту Киселёву и создам новую жизнь. — Любовь делает нас жалкими, — сказал старый голос. Я посмотрел на место, откуда исходил голос. Слева от меня сидел Серп Иеронов — ветеран гражданской войны. — И без вас знаю, — почему бы не огрызнуться? Не хочу ни с кем разговаривать сейчас. Я зарылся пальцами в волосы и поджал тонкие губы. — Ну-ну, чего ж ты так? — старик поглаживал рукоятку своей трости, — Знаю я, как тяжело тебе сейчас. Тоже был влюблен безответно и так же тяжко на душе было. — Ну и что? — незаинтересованно ответил я. Плевать мне, как и когда этот хрыч влюблен был. — А хочешь, чтобы тебя все любили? Чтобы не заикались больше о том, что ты хулиган? Хочешь, чтобы Алиса полюбила тебя? На душе ведь легче станет, — Серп наклонил голову и попытался посмотреть в мои глаза. — Конечно хочется, — я усмехнулся. Было бы хорошо, если бы это являлось правдой. Не бывает такого. Я уже запятнал себя. — Пойдём тогда ко мне. Чай попьём, поговорим о наболевшем! — ветеран сухо посмеялся и встал на ноги, делая медленные шаги в сторону. — Ну… Пошлите, — покорно встаю с лавочки и иду за ним. *** Ночь покрыла лес густым туманом. Сегодня необычайно холодно, но теперь я ее чувствую этого. Пусто внутри. Ни жара, ни холода, ни чувств к чему то. Ощущаю только вкус никотина на языке, который пытается прожечь моё горло. Не получится, я перестал чувствовать боль. Моей мёртвой душе теперь легче. Ком, который стоял в душе с обеда растворился в крови. Я сижу на зелёной и помятой траве. Делаю затяжку за тяжкой и выдыхаю тонкую струйку дыма. Нашёл себе развлечение. Нужно как-нибудь научиться делать колечки. Теперь мне всё подвластно. Могу хоть сейчас сделать эти колечки, без знаний даже. Серп был прав, на душе стало легче, да и не только на душе. Лошком я был, когда влюбился в эту Алису. Все те чувства испарились, как только я умер. Понимаю теперь всё. Понимаю почему Киселёва, как мертвец ходила. Теперь я и сам такой, как она — пиявец. Завтра приготовлю себе новых тушек. Простите, Сифилек и Рулет, но для вас же лучше будет. Потом можно и ещё одну девчонку приручить – Машу Милатову, а то Альберт все никак не решается. Как был Стаховский размазнёй, так и остался. Слышу, как кто-то подходит ко мне сзади. Трава похрустывает у незнакомца под ногами. Пусть делает что хочет, мне то ничего не будет. Пусть хоть в спину ранит, всё равно выживу. Только нужно надеяться, что не серебренным оружием ранит. Я обернулся и увидел её при свете луны. Такую же красивую и сказочную, но сердце теперь при виде неё не бьётся. — И зачем? — Алиса садится рядом со мной, выхватывая сигарету из моих пальцев. — Любви твоей хотел, — произнёс я, потирая идеально выглаженный пионерский галстук.