Не молчи

Доля ангелов сегодня встречает его полным молчанием. Удивительно, не правда ли? Как будто бы даже сама таверна уже всё понимает, знает, что должно будет произойти сегодня. Будто бы понимает, что сегодня будет сказано и сделано. Дилюк, сегодня подменяющий Чарльза в роли официанта за барной стойкой, как обычно смиряет новоприбывшего далеко не доброжелательным взглядом и поворачивается ко входной двери спиной, явно давая понять что сегодня, ему здесь не рады. В прочем, как и всегда. В прочем, как и на протяжении уже четырех с лишним лет. На самом деле Альберих толком даже и не считал, просто, возможно, ещё помнил что-то из прошлого. Из их когда то общего прошлого, когда они оба ещё были беззаботными детьми и когда у них совершенно не было серьезных взрослых забот и хлопот. Тогда можно было совершено ни о чем не думать и не переживать. То прошлое, когда мастер Крепус, их отец, ещё был рядом.... Кхм. Впрочем, уже не важно. Ах как же быстро все таки летит время..... И вот сейчас, уже порядком взрослые Кейа и Дилюк, так и не смогли поговорить. Все ещё не смогли, да и наверное, уже никогда толком не смогут сделать это. Одному, мешает дурацкая гордость, с рождения засевшая где-то далеко далеко в голове, а другому, пожалуй, нечто большее. То, что, нельзя так просто объяснить, описать словами, и то, что приносило только лишь одни неприятности и боль, которая не спешила утихать с годами, а наоборот, с каждым днём только росла и росла. Кейа идёт вперёд как на каторгу, ноги и тело предательски не слушаются своего хозяина. Его руки, облаченные в дорогую черную кожу с металлическими шипами и вставками, предательски дрожат, да и он сам, пожалуй, тоже выглядит не лучше. Но не смотря на всё это, обладатель крио так же упорно продолжает делать вид что все в порядке, делать вид что всё, конечно же, нормально. В прочем, как и всегда. В прочем, как и на протяжении всей своей достаточно короткой жизни, все что он делал, это врал. Врал себе и окружающим. Врал близким и друзьям. А ещё притворялся, это получалось у него лучше всего. Играть роль послушного сына и хорошего брата, когда являешься посланником из другой, давно забытой и никому не нужной страны, когда в то же время являешься последней надеждой своих, по настоящему, по крови, родных людей. По другому он уже просто не мог, даже толком и не умел наверное. Кажется, будто бы Кейа уже родился таким. Таким не настоящим. С трудом но Альберих всё таки садиться на неожиданно высокий барный стул, разве они всегда были такими высокими? Да и не удобными... И Дилюк, чувствует это, чувствует его присутствие, хотя, в прочем, сложно было просто не услышать Кейю со всеми то его побрякушками. А ещё, Рагнвиндр, возможно понимает, что сейчас будет, что сейчас скажет ему Кейа, и для него в этом не будет ни черта удивительного, потому что он знает. Знает обо всем, потому что вообще сложно было не заметить что-то такое. Все эти взгляды и не осторожно брошенные фразы и слова под винной негой, когда капитан кавалерии мог наконец-то забыть о всех всех своих проблемах и заботах, жаль, что не на всегда, жаль, что не на всю жизнь. Но не смотря на все, Рагнвиндр не поворачивается и упорно не хочет делать этого. Он все так же продолжает настойчиво и раздраженно натирать бокал тряпкой так, что казалось бы, хрупкие стеклянные стенки просто не выдержат и лопнут под таким напором. Так, в молчании, проходит ещё пара минут, которые ощущались, пожалуй, как целая вечность. – Люк.... – Кейа по истине выдыхает его имя, смакует на языке когда-то, что-то такое родное и теплое, что-то из детства, но во рту чувствуется лишь фантомный вкус пепла который не приятно липнет к языку и нёбу. К чему бы это всё. – Ты действительно единственный человек которому я хочу помочь, но совершенно не знаю как... – Кейа хриплым от отчаяния и усталости голосом, сам начинает этот, по истине, тяжёлый для них обоих разговор, который, на самом деле, стоило начать уже давно. Пожалуй, слишком давно, но видимо лишь он один уже настолько отчаялся и устал. Сидя за барной стойкой такого ненавистного ему, и в то же время, дорогого сердцу заведения, синеволосый понимает, что сейчас, они наконец-то по настоящему остались наедине. Впервые, за все то время бесконечного бегства от своих, да и не своих проблем, переживаний, мыслей, забот и чувств. Даже, казалось бы, доля ангелов, поспособствовала этому. Таверна сегодня была пуста как никогда. Посетители не хотели задерживаться на долго, ссылаясь на свою занятость и даже постоянные клиенты в лице Венти и Розарии сегодня, видимо, предпочли проводить свой досуг в другом месте или заведении. Вечно шумных рыцарей Ордо Фавониус сегодня так же не наблюдалось. Это с самого начала не могло не насторожить ее хозяина. Сегодня, в прочем, у него было плохое предчувствие с самого утра, и он, видимо, не прогадал. Но в ответ на все его откровения, Дилюк, даже не поворачивается, лишь сильнее стискивая стеклянный стакан в своих руках. – Ты единственный человек которому я дарил и пытаюсь дарить свои настоящие чувства и эмоции, но ты, видимо так и не понял, что с ними нужно делать. Я сам порой совсем не понимаю, что нужно делать с этим но деться от них, увы, уже никуда не смогу... – он с огромным усилием протягивает голую, обнаженную и такую беззащитную уже без перчатки, руку вперёд, не решаясь даже дотронуться до названного брата, и лишь со вздохом опускает ладонь на всю ту же деревянную поверхность стойки. Сегодня, его судьба уже предопределена, совсем как и тогда, четыре года назад..... Поразительно. – Люк, мне больно от того что я вижу тебя, – поразительно что Альберих вообще ещё помнит это его детское прозвище, поразительно, блять, что он помнит хотя бы что то! – Я вижу как порой тебе плохо и больно, но ещё хуже осознавать что я ничего не могу сделать. Ты, блять, просто не даёшь мне ничего сделать. – Кейа повысил голос и надрывно всхлипнул только потому что уже не мог держать это все в себе. Сколько лет подряд, изо дня в день, он думал и думал об этом, о нем, о их детстве, и, пожалуй, о них...... Но их никогда не могло быть, они просто не могли существовать вместе, огонь и лёд, масло и вода, и третьего не дано. Ничего не выйдет. Занавес. Дилюк нехотя поворачивается и со звоном ставит чистый бокал на ту же стойку, только, пожалуй, подальше от обладателя крио. Он, не читаемым взглядом алых и таких блять обворожительных и любимых глаз обводит фигуру того. Кейа сейчас выглядел жалко. Он положил обе руки и голову на барную стойку а его плечи подрагивали. Фактически, он не видел аловолосого, но знал, что тот стоит здесь и сейчас внимательно смотрит, слушает его. Наверняка, делает какие то неутешительные выводы у себя в голове, но Кейе, никогда не суждено будет узнать об этом. "Что же ещё сегодня выкинет сэр Кейа Альберих" Через какое то время он вновь начал говорить иногда всхлипывая давая волю эмоциям и конечно же, слезам, которые копились в нем всю его жизнь. Кейа, это же так прискорбно, показывать себя таким слабым и жалким, плакать при том, кого с раннего детства обещал защищать и оберегать. А что теперь..... – Сколько раз я пытался, и что с того? Каждый раз я оказываюсь всё там же, а твоё мимолётное внимание или забота просто выбивают меня из колеи. А я ведь даже не знаю как мне общаться с тобой.... – поток всех этих слов просто льется из его горла, хотелось кричать от того какой же не справедливый этот мир по отношению к нему! – Всё, что у меня есть, это чувства, в которые не верю ни я, ни тем более ты. – на выдохе произносит капитан поворачивая голову набок и видя того прямо перед собой. Из за слез, картинка перед единственным глазом расплывается, но он видит. Их взгляды встречаются. Кейа очень хочет, что бы именно сейчас, его выкинули на улицу под привычное "сэр Кейа, покиньте таверну пожалуйста" но этого не происходит, и Дилюк, лишь молча наблюдает за тем не отводя взгляд. Он, по правде сказать, и сам не знает что сказать и что сделать. Единственные чувства которые он питал к когда то такому родному и близкому человеку, теперь, после всего, были далеко не дружеские. Он все ещё злился и таил обиду из за того что произошло четыре года назад. Он все ещё помнил все, что произошло тогда. Он всё ещё иногда видит кровь отца на своих руках и от этого теперь уже никогда не избавиться, а мертвых не вернуть из могилы, как бы сильно этого не хотелось. Да, он чертов эгоист и думает только о себе. Глупо? Да, Дилюк знает что это всё глупо. Но с этим уже ничего не поделать, они сами выбрали быть по разные стороны баррикад, или, по крайней мере, за них все уже давно было выбрано судьбой. Каэнри'ах и мондштадт. Синий и красный. Лёд и огонь. Со временем Кейа становится намного тише, и все так же, смотря тому в глаза, такие блять красивые глаза, он снова открывает свой рот. – Это сложно, это блять чертовски сложно и не логично на самом деле. Я не знаю что с этим делать, я так устал. Я чертовски устал и не знаю что мне делать. – слезы снова предательски подступают к глазам, а вернее к единственному глазу, и он жмуриться стараясь прогнать их, что бы хотя бы на мгновение выглядеть сильным в таких блять любимых и родных глазах брата. – Я не смог понять и помочь тебе, ни тогда, ни сейчас. Глаза Дилюка выражали лишь ничего? Есть ли там хотя бы проблеск жалости? Нет?... Ладно. Ему стоило хотя бы попытаться... – Кажется... – Кейа прилагает не маленькие усилия, что бы опереться дрожащими руками на барную стойку и подняться со стула. Дилюк по другую сторону от барной стойки, замирает, а затем, делает пару аккуратных и не решительных шагов назад. Он никогда не хотел мириться и уж точно никогда не хотел прощать его, да и кого нибудь другого тоже. Ноги Альбериха ватные, толком и не слушаются своего хозяина, но он заставляет себя сделать эти чёртовы несколько шагов до входной двери таверны. – Кажется, мне действительно не повезло в этой жизни. – судорожно смеётся сэр Кейа Альберих напоследок. Сегодня, как и тогда, 4 года назад, как и во все остальное время, Дилюк, не проронил ни слова. Когда нибудь его дурацкая гордость погубит и его самого, но это, видимо, наступит ещё не скоро. Альбериху придется одному нести весь этот непосильный груз на себе, всю свою оставшуюся жизнь, пока, пожалуй, сама госпожа смерть не разлучит их. Весь этот непосильный груз вины за их чёртово общее прошлое, за их беззаботное детство, о котором, ему, теперь уже, никогда не удастся забыть.