С этой улыбкой я застрелю тебя.

— А ведь знаешь, мы с тобой чем то похожи. Мы любим свободу, любим, когда нас ничто не ограничивает и не может удержать. В детстве я ненавидел правила и всегда их нарушал, а теперь мир следует моему сценарию. И знаешь, что не сочетается в идеальной картине? В ответ незримой и тихой пустоте послышался лишь неразборчивый хрип и оскал безумно гуляющий и словно нож режущий, все шире растягивался на расколотом лице. Америке и ненужен был ответ, он придумает его сам, как и все, что придумал не раз. — Ты и твой образ жизни, союз, совершенно не складывается в пазл. А ведь все могло быть иначе, так? Ты мог бы не совать свой пытливый нос в чужие дела и я бы даже не заметил. Как жаль, что все так обернулось, мы могли стать друзьями, хах, ты бы этого хотел, ведь так? Можешь не усердствовать над ответом, я все вижу и так. Конечно хотел бы, если бы не был так глуп. Тяжесть рук наполненная свинцом в высь подняла металл, что душу успел очернить, сверкнул и в свете лунном, ужасом трясся. Пистолет тот был металлический и носом своим упирался в грудь наглеца. В место, где сердце его когда-то билось. Но тот лишь зловеще все пуще улыбку черствую пропускал на лице потускневшем от тьмы, и чему то своему ухмылялся. Ушанка, что бежевым солнцем недавно была, теперь бордовым растекаясь лежала и так же неподвижно, как и хозяин от чего-то рыча, бессильно взглядом рвала на куски и страдала. Курок визжа и скрипя, щёлкает наконец обезумя. Осечка, звенит провалом и чуть не падает мертвецом в сырую и черствую землю. — Вот, что нас с тобой отличает. — ласково, приторным шёпотом летит из уст осквернённых и носок чужих туфель изящно под повязку проникает и ее приподняв. — Я звезд не рву, они уже у меня были, я никогда не оступаюсь. Ну а таких, как ты... Жизнь не любит. Выстрел. Глухой и стремительно свистящий врезается в рослое плечо и пиджак дорогой пачкает веселясь. Отшатывается под вспышкой боли запад, что только языком и лепечет, речам своим окрас омертвляющий придает. Пистолет все так же держащий на прицеле юношу, опустить мужчина не смеет никак, в луже своей алой крови медленно восстает из руин и дыханием спертым воздух хватает. Земля впитала капли багрового отчаянья, но пленника вольного желает отпустить благородно. СССР медленно, опираясь сначала на колени, потом на пальцы искалеченные и дрожащее, шатаясь и раскачиваясь на ноги наконец встает. И вдвоем они застыли. Застыли две пары глаз жаждущие скорого отмщения и впиваясь друг в друга, подобно острым зубам дикой собаки. В небе голубом и невинном пляшут черти и плюются желчью, отражая напротив туманный малахит. Оба смеются, обоим от чего хочется плакать. Как две части сверкающего кристалла разбились и осколками рассыпались по разным сторонам. Это было началом конца. На свете должен остаться лишь один Кристал, думал про себя каждый и каждый сражаться хочет, но не знает, чем обернется пристрастье.