После прощания

Вода в купели оказалась холодной — или Ноэ просто был не в настроении, и потому все происходящее воспринимал в штыки. Вода-то неправильная, и прислужницы нерасторопные — хотелось поскорее закончить с ритуальной частью новой жизни, перерубить пуповину, связывающую со свободой. Но церемония растягивалась, правила включали смакование абсолютно проходных моментов: даже из купания придумали целый ритуал. — Анна, вотрите ритуальное масло в плечи адитума. Вы ведь помните порядок ритуала? — Септентрион саркастично усмехается, и прислужница едва не падает, прижимая к груди кувшин. Его движение ей навстречу Ноэ почти игнорирует — в любом случае демоница почему-то решила не падать на руки советнику, а остаться на ногах. Опытная прислужница, а ведет себя так, будто впервые на подобной церемонии… Ноэ сразу заметил в Анне неладное, но узнал ее только с прикосновением знакомых пальчиков к собственной коже. Это никакая не Анна, это Лайя! Но что ей делать в темном мире, куда он очень просил ее никогда не показываться? Против воли напряглись плечи; девушка, стоявшая за спиной, замерла. Ее пальцы нервно скользнули с человеческой кожи на демоническую, дрогнули, коснувшись незнакомой текстуры. Стоило ли провести с ней больше времени в истинном облике, успела бы она привыкнуть к нему как к чему-то естественному и нормальному?.. — Наверное, Лайя скучает по тебе, — насмешливо произнес Септентрион. — Но, думаю, кто-нибудь обязательно пожалеет бедную девочку. Возможно, это даже буду я… Советник знает? Он ведь знает, кто стоит за купелью и неумело втирает масло в плечи нового адитума, иначе бы не завел этот разговор. Как далеко простирается лояльность учителя, будет ли он молчать об этом? Появление гостьи из человеческого мира противоречит ровно всем правилам. Наказание в половине из этих случаев — смерть; Септентрион криво ухмыляется, пугающие светлые глаза скользят по фигурке Лайи, все еще с дрожью оглаживающей плечи Ноэ, и больше всего на свете хочется, чтобы он ушел. Немедленно, прямо сейчас. Что значило его движение ей навстречу? Неужели он говорит серьезно? — Зачем это тебе? — почти весело интересуется Ноэ. Советник сыто скалится, разглядев в поведении ученика что-то очень веселое. — Просто так. Из любви к искусству, так сказать… — он пожимает плечами. — Пора бы проверить, как проходит подготовка к ритуалу… Симона, идемте. Для оставшейся работы вполне хватит одной Анны, вы понадобитесь мне в другом месте. Септентрион небрежно склоняет голову в некой имитации почтительности, довольно облизывает нижнюю губу заостренным языком и уходит, прихватив с собой последнюю прислужницу. Ноэ уже не сомневается в том, кто стоит за его спиной — Септентрион практически прямо его об этом предупредил. Прямее было бы только убить нарушительницу на месте, как того требовал закон — но учитель решил помолчать и дать им время. Для чего? Какая разница… куда-нибудь оно обязательно применится. — Ноэ… — Лайя произносит его имя очень тихо, будто не уверена, что их больше не слышат. Пальцы замирают на его плечах, чуть сжимают кожу. Нос забивает тяжелым цветочным ароматом, и Ноэ отчаянно тянет воздух, чтобы ощутить запах живого человека. Единственного, возможно, на весь темный мир. Но не отвечает, будто не слышит ее голоса; пальцы девушки дрожат и снова пускаются в сложный танец, не имеющий с церемониальным растиранием ничего общего. По коже остро и тонко пробегают ноготки, это движение выходит неожиданным и сладким; Ноэ чуть вздрагивает, выдавая свое внимание и, чертыхнувшись, наконец-то оборачивается. На ней черный балахон — такой же, какой на всех высокопоставленных жрицах. Капюшон скрывает лицо, делает его неясным, мутным — и золотистая конструкция украшения возвышается над головой. По тонкой талии ниже, к бедрам, сбегают цепи, скрепляющие воедино свободный подол и узкий, будто собранный из двух темных лент, лиф. Ее руки замерли в нерешительности; Ноэ не видит, но чувствует, что Лайя настороженно уставилась на него сквозь вуаль. — Привет, детеныш, — улыбнуться получается легко, но скрытые за улыбкой чувства от этого никуда не деваются. — Что-то случилось или ты просто соскучилась? Она откидывает полог с лица; тяжелое оголовье опадает за спину, тянет вуаль вместе с капюшоном так резко и тяжело, что мантия грозит вот-вот вовсе сползти с ее тела. Лайя вздрагивает, ершится, расправляя плечи, но при этом умудряется смотреть на Ноэ все с той же уверенностью, граничащей с упрямством. Глупый Бэмби еще не понимает, что в этот раз сказать «бу» уже не получится. Единственное, чему сейчас стоит уйти — это она сама. Из этого мира, из его жизни — обратно, в свою, к человеку-Владу, к рыжему увальню Лео, к ведьмочке Сандре. К пугливой мамаше, способной разрыдаться от вспыхнувшей на столе тарелки. — Случилось, — Лайя зачарованно кивает, будто бы совершенно забыв, каким был вопрос. Но быстро берет себя в руки. — Некоторые проблемы с освобождением Влада. Но Советник уже ответил на мой вопрос, так что мне, наверное, пора. — Как ты вообще сюда попала? — Ноэ хмурится, выбираясь из купели. Церемониальные брюки намокли и крепко прилипли к бедрам, но избавляться от них сейчас почему-то не хочется. Будто только вымокшая до нитки тяжелая ткань разделяет безумие Ноэ и его собственный самоконтроль. Не будет ее — и Лайя не сможет уже просто уйти. Он не отпустит. Она подхватывает полотенце и накидывает мягкую ткань на плечи, обвивает ею, чуть не пеленая, и отстраняется раньше, чем Ноэ успевает счесть происходящее объятиями. — Твой портал… знаешь, отличная штука, — она улыбается. Влажный взгляд проходит по его телу, задерживаясь на демонических отметинах. — Вероятно, я теперь смогу свободно заявляться к тебе в гости, — Лайя пожимает плечами, перехватывая наконец его взгляд. — В любое время, когда мне заблагорассудится. Ты ведь не против? — Подай мне мантию, — получается хрипло. Лайя понимает его правильно — и всегда правильно понимала. Она не развивает тему, не убеждает, не требует и не умоляет. Из двух мантий, ожидающих своего часа, она выбирает именно ту, которую создал он сам. Безошибочно. И протягивает будущему адитуму не столько тряпку, сколько судьбу — бунтаря, отщепенца, иного среди равных. И улыбается — да, она снова улыбается, возвращая Ноэ его же любезность. Он принимает одеяние из ее рук, почти касаясь пальцев в небрежном жесте, но Лайя ускользает, не позволяя себя поймать. Неизвестно, кому на зло: Ноэ или самой себе. — Я просто хотела сказать, что тебе не стоит бросать изобретения, — он одевается, а она отступает на шаг, сложив руки за спиной. — Они могут помочь. И людям, и демонам… ты нам нужен. Ты, Ноэ Локид, каким бы титулом не пришлось тебе еще обзавестись. Ноэ незаметным пассом заставляет полы одеяния чуть разойтись между лопатками — ровно настолько, чтобы получилось выдать это за застежку. — Поможешь? Там, на спине, застежка. Мне самому не справиться, — будничный тон, легкая полуулыбка — он поворачивается к ней спиной, изо всех сил делая вид, что не слышал этой речи. И она ведется — потому что хочет повестись, потому что хочет обмануться. Тонкие пальцы будто невзначай снова касаются кожи, Лайя возится с застежкой на несколько секунд дольше, чем могла бы, и вдруг обвивает Ноэ руками со спины, прижимаясь всем телом. Ноэ позволяет себе короткое движение — проводит пальцами по ее запястьям. Невесомо — чтобы не схватить, не обнять, не вцепиться и в конце концов отпустить туда, где человеческим детенышам самое место. — Еще увидимся? — она отстраняется так же резко, как и обняла. Они улыбаются друг другу. Ноэ не отвечает, не позволяет себе согласно кивнуть — но не может и покачать головой, как то следовало бы сделать. Нельзя, не увидимся, никогда — не приходи. Не подвергай себя опасности, тебе нечего здесь делать… больше нечего. Но Ноэ молчит, и Лайя почему-то кивает ему, разворачивается и бросается к гардеробной — оттуда заметно поблескивает портал в черный замок. Секунда, негромкий хлопок, и после Лайи Бёрнелл остается только шлейф живого человеческого запаха, все же перебившего тягучий аромат ритуального масла. Ноэ смеется — негромко, широко растянув губы, — и качает головой. Маленький Бэмби сделал ему «бу» — и победил очередное порождение тьмы. Сердце чувствует — не в последний раз. Она… еще вернется. Непроизнесенное обещание осталось висеть в пресыщенном влагой воздухе, в тишине, и рассыпалось осознанием произошедшего, разбитое дробными шагами прислужницы. — Адитум Локид, вас уже ждут… вы… вы собираетесь идти в этом? — А что не так? — Ноэ усмехается, поправляя оголовье с сияющим лазурным камнем. — «Это» подчеркивает цвет моего глаза. Правого. А дедулин балахон я не надену, даже не надейся.