***1***
Всё началось в то пятничное утро. Ну, начнём с того, что это ложь. Почему я лгу, даже когда просто разговариваю сам с собой? Это признак безумия? Нужно поискать контрольный список, который вёл Майкрофт. Он сверяется со списком каждый раз, когда я делаю что-то, чего он не одобряет. Благодаря этому списку он всегда занят; я удивляюсь, что у него остаётся время продолжать свой стремительный взлёт по лестнице государственной власти. Если быть до конца честным, то, вероятно, всё началось в тот день, когда я родился. И вот мы здесь, шестнадцать лет спустя, чёрт возьми (я однажды слышал, как кэбмен кричал это на Оксфорд-стрит. (Когда я повторил эту фразу дома, меня отправили спать без пудинга.) Возможно, правильнее было бы сказать, что всё это произошло в пятницу утром. Занятия закончились накануне, и теперь все ученики готовились к отъезду на рождественские каникулы. Пока я собирал вещи, пришло сообщение, в котором меня вызывали в кабинет директора. Это нехорошо. Но по крайней мере, на этот раз я знал, в чём дело. Меня не пригласили сесть, поэтому вместо этого я встал перед столом директора, заложив руки за спину, и попытался выглядеть раскаявшимся. Не одно из моих лучших выражений, и я сделал мысленную заметку попрактиковаться в нём для будущего использования. Я не сомневался, что это будет необходимо. Вероятно, часто. Некоторое время он болтал без умолку, как это всегда делают директора школ, пока я размышлял об эксперименте с плесенью, спрятанной под половицей в моей комнате. Было бы весьма интересно увидеть результаты, когда я вернусь в январе. Затем кое-что, сказанное директором, привлекло моё внимание. − Простите? − сказал я. Он глубоко вздохнул. − Я сказал, что мы не видим способа позволить тебе вернуться в Итон в следующем семестре. Взрыв лаборатории действительно выходит за рамки дозволенного, а также далеко не первое твоё нарушение, как мы оба знаем. О, Боже. Очевидно, как и всегда, была достигнута точка, когда даже ещё одно пожертвование семьи Холмс в стипендиальный фонд меня не спасёт. Мои родители уже были проинформированы о решении школы. Плохие новости. Мама и папа будут расстроены. Майкрофт будет в ярости. Доктор Маккенна захотел бы поговорить об этом и, вероятно, дал бы мне ещё один из тех тестов для психологической оценки. Всё это очень скучно. Конечно, я мог бы аргументировать свою правоту, но, во-первых, выражение лица директора ясно говорило, что это бы не помогло. Ну, а во-вторых, потому что на самом деле я ещё и ненавидел Итон. Это была моя третья подготовительная школа. Единственная причина, по которой я мог бы даже подумать о том, чтобы прибегнуть к любому милосердию, которое могло быть доступно, заключалась в том, что я боялся всех последствий, которые обещал Майкрофт. «Серьёзных последствий» были его точными словами. Это Рождество не обещало быть счастливым. В конце концов меня отчислили и отослали домой с искренним пожеланием, чтобы я использовал этот опыт как возможность двигаться вперёд лучшим образом. Это казалось маловероятным, учитывая тот факт, что я всё ещё был собой. Я поплёлся обратно в свою комнату, стараясь не обращать внимания на хриплые крики мальчиков, которых вот-вот освободят от правил Итона на три недели. Через два часа должна была приехать машина, чтобы увезти меня домой. И вдруг всё это стало невыносимым. Вместо того чтобы продолжать собирать свою большую сумку, я достал из шкафа рюкзак и запихнул в него кое-какие вещи. Одна пара чёрных брюк. Одна пара джинсов. Две рубашки и две футболки. Носки. Нижнее бельё. Зубная щётка и зубная паста. Кроссовки. Мой экземпляр Периодической таблицы: Её история и значение. И пакетик имбирных орешков. После минутного колебания я также взял футляр со своей скрипкой. Всё остальное можно было собрать позже; к счастью, перемещение моих вещей с одного места на другое было привычной задачей для семьи Холмс. В общем шуме было достаточно легко скрыться. Я оставил эксперимент с плесенью там, где он был, для следующего обитателя комнаты. Это было бы приятным сюрпризом, особенно если бы у него оказался научный склад ума.***2***
Поезд был ужасно переполнен, и мне повезло, что я вообще нашёл место, хотя оно было рядом со старушкой, от которой пахло лавандой и мятой. Она немного напомнила мне мою бабушку, которая умерла, когда мне было двенадцать. Я очень любил её, не в последнюю очередь потому, что она подарила мне мою скрипку. − Ты едешь домой на каникулы? − спросила меня пожилая леди, когда поезд тронулся. О, она была болтушкой. Просто мне повезло. Поскольку поезд был так переполнен, я сжимал футляр со скрипкой на коленях. − Нет, − ответил я. − Я надеюсь немного подработать, чтобы заработать немного денег. Чтобы купить пару подарков для моей матери и сестры. С тех как умер старик, дела идут очень туго, хотя мама делает всё, что в её силах. − О, бедняжка! Как мило с твоей стороны хотеть сделать свою семью счастливой. − Она похлопала меня по руке. Доктор Маккенна сделал подробные записи о моей склонности ко лжи. Однажды я прочитал их вверх ногами, и он написал, что я лгу «потрясающе и ярко». Довольно лестно, как мне показалось в то время. В течение короткого времени нашего путешествия на поезде я продолжал рассказывать о неумолимой печали своей соседке. Когда мы добрались до Паддингтонского вокзала, она сунула мне в руку десятифунтовую банкноту и сказала: − Благословляю тебя. Я улыбнулся ей, игнорируя уничтожающий взгляд мужчины средних лет, сидящего напротив нас, и сбежал. (Просто чтобы вы не подумали обо мне слишком плохо, я скажу вам, что, поскольку у меня было достаточно средств и я не нуждался в десяти фунтах, я на самом деле отдал их уличному музыканту на станции метро. Майкрофт обвиняет меня в сентиментальности. Он не имеет в виду это как комплимент.)***
Вы, вероятно, хотите узнать больше о тех несущественных деталях, которые я пропустил ранее, потому что обычные люди заботятся о подобных вещах. Скучно, на самом деле. Меня зовут Уильям Шерлок Скотт Холмс. У меня есть один надоедливый брат, который однажды станет очень опасным, и обычные родители, которые в равной степени любят и встревожены своим младшим сыном. Раньше у меня была собака. Вы уже знаете, что мне шестнадцать лет, и меня только что отчислили из Итона. Из-за того, что я там натворил. Но я не сразу поехал домой. Я пошёл в Музей естественной истории. Папа впервые отвёл меня туда, когда мне было шесть. Это должно было стать особым подарком на мой день рождения, так как вечеринка на самом деле не планировалась. Кто бы пришёл? Я уже заслужил презрение своих товарищей по первому классу. Как бы то ни было, мне очень хотелось увидеть Диппи, 32-метровый скелет диплодока карнегли. Или, по крайней мере, точная копия этого скелета. Папа был довольно терпелив со мной, когда я потратил почти час, разглядывая Диппи и делая тщательные заметки. Позже мы пошли в «Fortnum & Mason's» на чай. Я думаю, что это был мой последний счастливый день рождения. Сегодня я просто быстро помахал Диппи, проходя мимо него по пути, чтобы посмотреть на вещи, консервированные в спирте. Но часть моего разума оставалась с Диппи, когда я думал о вымирании. Знал ли последний динозавр, что он был последним? А когда он исчез, кто-нибудь заметил? Был ли кто-нибудь, кто оплакивал этого последнего динозавра? Иногда у меня в голове возникают подобные полёты фантазии, но я пытаюсь избавиться от этой привычки. Со мной в зале был только один человек. Она была не из тех девушек, которые понравились бы кому-либо из моих (бывших) сокурсников по Итону. Недостаточно худая, недостаточно блондинка. И её груди были слишком маленькими. Я задавался вопросом, почему она была здесь одна и смотрела на мертвецов, плавающих в спирте. Если вы ещё не знаете, она мне тоже не нравилась. Но я не возражал против того, чтобы в зале была компания. Мы стояли бок о бок, размышляя о смертности. Или, по крайней мере, я это делал. − Однажды я видела мёртвое тело, − внезапно сказала она. − Это был бездомный мужчина, который умер внутри своей картонной коробки рядом с «Прет». Ну, это было немного раздражающе. Я никогда не видел мёртвого тела. − Это было убийство? − с надеждой спросил я её. − Нет. Он просто умер. Старость, или холодная погода, или что-то ещё. − Какое разочарование. Она неуверенно взглянула на меня. Люди часто не уверены во мне. Мы перешли к следующей витрине. − Однажды я раскрыл убийство, − прокомментировал я, не глядя на неё. − Правда? − в её голосе звучал скептицизм. Пока мы ходили по залу, я рассказал ей о мальчике в бассейне, о его неожиданном утоплении, о пропавших кроссовках. О том, как я собрал всё это воедино и сообщил о своих выводах в полицию. Теперь она казалась слегка впечатлённой; не то чтобы меня это волновало. − Они арестовали убийцу? − Конечно, нет. Кто в Скотланд-Ярде стал бы слушать ребёнка? Идиоты. Я посмотрел на свои часы. Мне пришло время двигаться дальше, потому что я знал, что Майкрофт поставил бы музей на первое место в своём списке мест для поиска Шерлока. (У моего брата есть несколько списков на меня.) Я ещё не был готов к той судьбе, которую Майкрофт уготовил мне. Девушке, казалось, было немного грустно видеть, как я ухожу, но я уверен, что это было только потому, что наш разговор был таким коротким. Я склонен довольно быстро утомлять людей. Я забрал свой рюкзак и скрипку из гардероба и вышел на улицы Лондона, на холод позднего декабрьского дня.***3***
Двоюродный дедушка Руди когда-то был русским шпионом. Конечно, я не должен был знать об этом. Что ж, в таком случае Майкрофту следовало бы быстрее научиться охранять свои личные бумаги. Был дождливый день, и мне было скучно. Больше никого не было дома, поэтому я забрёл в кабинет Майкрофта и обыскал его стол. Конечно, большая часть того, что я нашёл, была ужасно скучной, в отличие от самого Майкрофта. Но одна толстая папка была очень интересной. Казалось, правительство так и не обнаружило, что Руди шпионил в пользу России. Я предполагал, что то, как Майкрофт узнал об этом, всегда будет загадкой. Тот факт, что он не выдал Руди за его шпионаж, был ещё большей загадкой. Теперь вы должны понять, что двоюродный дедушка Руди всегда был белой вороной в семье Холмсов (хотя я, по-видимому, помазанный наследник этой должности). Я видел его всего несколько раз, на том или ином семейном приёме. В таких случаях Руди в основном стоял или сидел в углу, потягивая шерри или чай, и говорил только тогда, когда к нему обращались, что случалось с ним редко. Всегда идеально смотрелся в костюмах, которые, хотя и были далеко не новыми, когда-то были дорогими и даже сейчас находились в хорошем состоянии. Его густые седые волосы были похожи на волосы моего отца и на то, какими я помнил своего дедушку. На похоронах какого-то дальнего родственника я ускользнул от родителей и сел рядом с ним на диван, не обтянутый шелком. У нас состоялся довольно увлекательный разговор, прежде всего, о пчеловодстве. Я забыл, почему мы затронули эту тему, но он объяснил мне, как строить скипы для пчёл. − Когда-то у меня был любовник, − продолжал Руди тихим голосом, то ли не зная, то ли не заботясь о том, что в то время мне было всего восемь лет. − Его звали Йен, и он держал пчёл в замечательном старом коттедже в Сассексе. Я никогда раньше не знал, насколько увлекательно пчеловодство. − Он отхлебнул шерри и задумался. − Общество пчёл похоже на какой-то сложный танец, в центре которого находится королева. И мёд, который создавали его пчёлы, был самой великолепной вещью. Амброзия на языке. Чистая амброзия. − Затем он замолчал, погрузившись в воспоминания. Прежде чем я смог спросить больше, Майкрофт послал за мной. − Спасибо, двоюродный дедушка Руди, − вежливо сказал я, прежде чем меня увели. − Мне понравилось слушать о Йене и его пчёлах. Он улыбнулся мне. − Кто такой Йен? − спросил меня Майкрофт, когда мы пересекали комнату. − О, просто его бывший любовник, который разводил пчёл, − ответил я. − Боже милостивый, − пробормотал Майкрофт. Это был последний раз, когда я разговаривал с Руди, хотя примерно через неделю после похорон я получил посылку по почте. Внутри был экземпляр старой книги под названием «Медоносные пчёлы и волшебная пыль». Конечно, она была предназначена для детей, и она не была той вещью, о которой я, восьмилетний, когда-либо беспокоился. Но по какой-то причине потёртая обложка и несколько хрупкие страницы очаровали меня. К посылке не было приложено ни записки, ни открытки, но я знал, от кого она пришла. В тот вечер я перечитал книгу несколько раз, а затем надёжно спрятал под носками.***4***
Конечно, не было никакой гарантии, что адрес восьмилетней давности всё ещё будет действителен, но поскольку у меня не было других неотложных дел, а также потому, что, если я продолжу переезжать, Майкрофту будет сложнее найти меня, я решил рискнуть. Каждый час, когда можно было избежать этих ужасных последствий, был бонусом. Поэтому я поймал кэб и поехал в Сохо. Это было крепкое здание в георгианском стиле, которое когда-то было элегантным таунхаусом, но теперь представляло собой три отдельные квартиры. Имя рядом со звонком на верхний этаже было «ХОЛМС». Руди всё ещё был здесь. Я отступил назад и посмотрел на лампы, а затем протянул руку, чтобы нажать на звонок. Прошло несколько мгновений, прежде чем раздался звон, а затем смутно знакомый голос. − Что? − в его голосе не было злости на то, что его потревожили. Может быть, любопытно. Мне стало интересно, сколько посетителей было у Руди. − Привет... э-м-м... возможно, вы меня не помните, − сказал я. − Шерлок. Ваш племянник. Последовала пауза, прежде чем он сказал. − Конечно, я помню тебя. Дверь заскрипела. Я толкнул её и вошёл. Там был крошечный холл с маленьким лифтом, спрятанным в одном углу, и я вошёл внутрь. Он стоял у открытой двери своей квартиры. Руди сейчас должно было быть за восемьдесят, но он всё ещё выглядел элегантно, в некотором роде хрупко. Как старинная фарфоровая статуэтка, с которой нужно обращаться осторожно. Поэтому, когда он протянул мне руку, я осторожно взял её в свою, не столько пожимая, сколько просто сжимая. − Заходи, Шерлок, − сказал он. − Это неожиданное удовольствие видеть тебя. По какой-то нелепой причине его слова заставили меня почувствовать себя виноватым за то, что я не пришёл раньше. Я последовал за ним в квартиру. На нём был шелковый халат поверх мягкой пижамы. Комната, в которую мы вошли, была уютной, с горящим камином и тихо играющей музыкой. Хотя там было прибрано, казалось, что внутри находилось всё, чем когда-либо владел Руди. Произведения искусства, книги, то, что мама называла безделушками. Много фотографий, почти все чёрно-белые. − Я как раз заваривал чай, − сказал Руди. − Садись, садись. Я сел перед камином, но потом снова вскочил, чтобы помочь ему внести поднос с чаем, бутербродами и бисквитом. Он тихо рассмеялся. − Я действительно балую себя, но возраст должен иметь какое-то преимущество, не так ли? Мы съели бутерброды с огурцом, а также моего любимого коронационного цыплёнка , за которым последовал бисквит «Виктория», запив всё это чаем «Ройал Бленд». Беседа была лёгкой, поскольку Руди рассказывал мне забавные истории о людях по соседству. Наконец, он отодвинул поднос в сторону и откинулся назад, глядя на меня гораздо более испытующим взглядом, чем я ожидал. − В чём дело, Шерлок? Почему ты здесь? Я колебался, глядя на фотографию молодого человека, стоящего среди пчелиных ульев. − Майкрофт собирается отправить меня в больницу, − сказала я наконец. − Он думает, что мне нужна помощь. Руди ответил не сразу. Затем он сказал: − А ты как думаешь? Нужна помощь? − Нет. Мне просто нужно, чтобы меня оставили в покое. − Чтобы делать что? − Чтобы продолжить мои эксперименты. Играть на моей скрипке. Разгадывать головоломки. − Я пожал плечами. − Всё это звучит завораживающе. − Он казался искренним. − Меня высылают из Итона. Произошёл небольшой взрыв в химической лаборатории. Слишком скучно, чтобы об этом говорить. − Я сделал неопределённый жест пальцами вокруг головы. − Я ненавижу, когда мне скучно. Мой разум... − Я слышал, что ты ужасно сообразительный. − Так и есть. Люди ненавидят то, что я намного умнее их. Или что я продолжаю указывать на это, по словам мамы. Руди потянулся за серебряным портсигаром, открыл его и достал коричневую турецкую сигарету, которую я узнал по небольшому исследованию пепла, которое я начал проводить. Он зажег её и глубоко затянулся. Долгий выдох. Дым плавал вокруг его головы. − Зачем ты пришёл сюда? − снова спросил он. Ну, в этом и был вопрос, не так ли? − Я думал, вы, возможно, поймёте меня. Но это глупо. Вы даже не знаете меня. − Я вытер внезапно вспотевшие ладони о брюки. − Мне страшно, − прошептал я. − Иногда жизнь может быть ужасно пугающей, − ответил Руди. − Но это то, что есть. Я впился в него взглядом. − Это не очень помогает. Через мгновение он усмехнулся, а затем даже я немного рассмеялся. Наконец, мы просто улыбнулись друг другу. − Я верю в тебя, Шерлок, − сказал Руди. − Вы единственный верите, − пробормотал я. Было кое-что, что я действительно хотел узнать, но я не хотел ранить его чувства или злить его. Но он, как и я, похоже, ценил честность, так что... − Почему вы были шпионом в пользу России? − спросил я его. − Как, чёрт возьми... − его слова оборвались, и последовала долгая пауза, прежде чем он заговорил снова. − Не потому, что я люблю Россию. Может быть, потому, что я люблю свою страну, хотя Англия не всегда любила меня в ответ. Я только хотел предотвратить ещё одну войну. Даже игровое поле, так сказать, чтобы никто не захотел нанести первый удар. − Он пожал одним плечом. − Ещё одной мировой войны не было, так что, возможно, я сделал что-то хорошее. Это было не то, о чём я когда-либо думал раньше, но я кивнул. − Я думаю, может быть, вы это сделали. − Мне пришло в голову задаться вопросом, может быть, Майкрофт согласился бы с нами, и именно поэтому он никогда не передавал Руди МИ-5. Мне пора было уходить. Он пытался уговорить меня остаться, но я вдруг почувствовал себя слишком беспокойно, чтобы оставаться. Надевая пальто и шарф, я уставился на фотографию молодого человека рядом с ульями. − Вы любили его? − Очень сильно. − Что с ним случилось? Руди раздавил окурок сигареты. − Он умер. − Вы скучаете по нему? − Каждый чёртов день. Я направился к двери, а затем остановился. − Спасибо за чай, − вежливо сказал я. − В любое время. Я кивнул и ушел. Мы ещё раз пили чай вместе, несколько лет спустя, когда я только что вышел из своего первого наркологического реабилитационного центра. Однако в тот день это было в резиденции для престарелых, где он к тому времени жил. Там не было ни сэндвичей, ни бисквита «Виктория», только несколько упакованных бисквитов из «Теско», но двоюродный дедушка Руди сказал, что он всё ещё верит в меня.***5***
Пока я ел коронационного цыпленка, прошло время, и вдруг стало очень поздно. Однако Лондон на самом деле никогда не ложится спать, так что вокруг всё ещё было много людей. Я прошёл через Сохо, а затем через площадь Пикадилли. Если бы не было так холодно, я мог бы стоять под Эросом и играть на своей скрипке. (Кстати, Эрос на самом деле не Эрос. Это его брат, Антерос. Бог Бескорыстной Любви. Делайте из этого что хотите.) Поскольку у меня было немного странное настроение, я бы, наверное, сыграл что-нибудь романтическое. Может быть, Концерт для скрипки №3 соль мажор Моцарта. Но было слишком холодно. Поэтому вместо этого я вышел на узкую улочку недалеко от Шафтсбери и нашёл круглосуточное кафе. Это был не «Старбакс», не «Коста» и не «Неро». На самом деле называется «У Боба». Он был крошечным и пустым. Идеально. Я вошёл и заказал американо, который отнёс на маленький столик у окна. Начинал идти снег, большие пушистые хлопья, которые лениво плыли по воздуху, прежде чем коснуться земли грациозно, как балерина. Старик − Боб? − был занят своими делами за прилавком и не проявлял ко мне никакого интереса. − Вы не возражаете, если я сыграю на своей скрипке? − спросил я. − У тебя всё хорошо? − ответил он, не отрываясь от чистки кофемашины. − Очень хорошо, − был мой ответ. − Тогда займись этим, − сказал Боб (я решил, что это будет его имя, даже если это было не так.) И скрипка, и мои пальцы разогрелись, так что я сразу же переключился на Моцарта, о котором думал ранее. Я был так увлечён музыкой, что не заметил, как вошел ещё один клиент. На исполнение пьесы ушло двадцать пять минут, и когда затихли последние ноты, я вздрогнул, услышав звук аплодисментов, что меня удивило, потому что Боб не казался таким человеком. Однако это был не старик; теперь он вытирал стойку. Нет, моей аудиторией, что тоже довольно удивительно, был мальчик примерно моего возраста. Он сидел за соседним со мной столиком, пил горячее какао и был одет в ужасный джемпер с оленем спереди. Но его волосы были золотистыми, глаза яркими, и он улыбался мне. − Это было блестяще, приятель, − сказал он. − Спасибо, − пробормотал я. Никто никогда не называл меня «приятель», если только это не было сказано в насмешку. Но это было не так, я мог бы сказать. Он отпил горячего какао, сделав себе усы из взбитых сливок. Я приподнял бровь и вытер пальцем верхнюю губу. Его язык высунулся и слизнул сливки. Без приглашения он подошёл и сел за мой столик. Я не возражал. − Тебе следовало бы выступать в Лондонском симфоническом оркестре или что-то в этом роде, − сказал он. − Слишком много правил. − Я окинул взглядом его крепкое тело. − Но тебе нравятся правила. По крайней мере, правила регби. Он улыбнулся. − О, ты очень умный. − Да. − Затем я ему улыбнулся.***
Мы проговорили больше часа. Что было странно, так как большинство людей устали от меня очень быстро. Но не в этот раз. Мы говорили о моей скрипке, о его регби. Мои эксперименты, его планы относительно медицинской школы. Я рассказал ему об убийстве, которое раскрыл много лет назад, и он был очень впечатлён, назвав меня блестящим и удивительным. − Не обращай внимания на симфонию, − сказал он наконец. − Ты должен быть в Скотланд-Ярде. Я посмотрел на него и открыл рот, а затем мы заговорили в унисон. − Слишком много правил. Мы рассмеялись. − Тогда, может быть, частный детектив? − сказал он. − Может быть. Но берусь только за интересные дела. − Конечно. − Он посмотрел на свои часы. − Чёрт, мне лучше поторопиться. Моя мама беспокоится. Именно в этот момент мой взгляд устремился к окну. Снег всё ещё падал, но я едва замечал это, потому что чёрная машина стояла на холостом ходу перед кафе. Я никогда не мог понять, кем был мой брат, что это обеспечило ему такие особые привилегии. Это заставило меня испугаться власти, которой он будет обладать в будущем. Я встал и натянул пальто. − Это моя машина, − сухо сказал я. − Я бы предложил тебя подвезти, но тогда тебе пришлось бы иметь дело с сатаной в образе моего брата, а этого никто не заслуживает. − Не беспокойся. Мой ночной автобус прямо за углом, − сказал он. Наступил неловкий момент. Затем он подошёл к стойке и попросил ручку и бумагу. Боб протянул карандаш и страницу из своей квитанционной книжки. Мгновение он что-то строчил. − Моё имя и номер телефона, − сказал он, отдавая его мне. − Джон Ватсон. Я сложил его и сунул в карман. − Шерлок Холмс, − сказал я. Мы вышли вместе, и он смотрел, как я сажусь в машину, прежде чем свернуть за угол. Майкрофт усмехнулся. − Новый друг? − Не будь задницей, − ответил я. − У меня нет друзей.***6***
Вы, наверное, хотите знать, что произошло дальше, но всё это ужасно утомительно. В клинике забрали мою одежду, а когда я получил её обратно три месяца спустя, бумажки с нацарапанным на ней номером телефона Джона Ватсона уже не было. Впрочем, всё в порядке. Наверное, лучше было не встречаться с людьми, не разговаривать с ними, не смеяться вместе с ними. Потому что тогда вы будете скучать по ним. Каждый чёртов день. Каким-то образом Майкрофту удалось устроить меня в Тонбриджскую школу, и я не беспокоился о том, чтобы меня выгнали. Потом какое-то время я учился Кембридже. Я изучал химию и принимал наркотики. Как я уже сказал, мне было скучно. В конце концов я переехал в Лондон и стал консультирующим детективом. Который брался только за интересные дела. Всё это объясняет, если вас это вообще волнует, как я здесь оказался. В данный момент я нахожусь на месте преступления, глядя вниз на тело убитого садовника. Лестрейд и остальные стоят вокруг и пристально смотрят на меня. Они ожидают, что я разгадаю тайну того, кто его убил, и, без сомнения, я это сделаю. Потому что это то, что я делаю. Даже несмотря на то, что они пристально смотрят на меня. Однако иногда я действительно задаюсь вопросом, полностью ли я в своём уме. Это главным образом потому, что я всё ещё могу верить в счастливый конец, как бы невероятно это ни звучало. Кто в здравом уме может быть таким оптимистом? Так что до тех пор, пока эта нелепая невероятность не сбудется, если это когда-нибудь случится, я просто буду продолжать в том же духе. Если всё это станет слишком скучным, чтобы выносить дальше, всегда найдётся маленькая марокканская шкатулка, спрятанная под доской пола. Когда-то был наркоманом, как говорит мой брат. Однако сейчас я просто наклеиваю пару никотиновых пластырей. Или три. При необходимости. В любом случае... время от времени я представляю себя стоящим на крыше, может быть, на крыше «Бартса», смотрящим на Лондон и знающим, что это мой город. Каждая дорога, переулок и тупик. Парки, река и моя сеть бездомных. Я воображаю себя чем-то вроде его ангела-хранителя, хотя в реальной жизни я настолько далёк от того, чтобы быть ангелом, насколько это вообще возможно. Но, тем не менее, Лондон принадлежит мне, и я должен его защищать. Город прошлого и будущего, глубоко сидящий в моих костях, пропитывающий каждый мой вдох. Ярдовцы начинают бормотать и беспокойно переминаются с ноги на ногу, поскольку я слишком долго пялюсь на тело садовника. Мне всегда нравится небольшая драма на месте преступления, поэтому я резко повернулся к Лестрейду. − Ну, всё это ужасно очевидно, не так ли? Лестрейд только вздохнул. − Я буду на связи, − сказал я, уже направляясь к главной дороге. − Просто пара деталей, которые нужно проверить. Честно говоря, очень незначительные детали, но иногда Лестрейду и остальным тоже нужно немного поработать. Завтра я напишу инспектору и расскажу ему о зелёной лестнице и брате. Мне всегда нравилось ездить в кэбе по ночному городу. Огни, движение, шумные толпы театралов и пьяниц, выходящих из пабов, бессмысленные комментарии таксиста. Всё это мне так знакомо, и я даже представить себе не могу, что когда-нибудь окажусь где-нибудь ещё. Я анонимный наблюдатель за тем, как машина движется по улицам, подобно тому королю из Шекспира, который прошёл через свою армию неузнанным. − Мания величия, − сказал бы Майкрофт. Что-то новое для того списка, который он всё ещё хранит. Лондон не знает и не заботится о том, что я присматриваю за ним, и это прекрасно. Я не жду благодарности, хотя некоторое уважение не помешало бы. Может быть, однажды. Но не берите в голову. Несмотря ни на что, я буду продолжать делать (блестяще, конечно) то, что делает Шерлок Холмс, всё время ожидая, когда этот невероятный счастливый конец случится. Безумие, правда?