Полковника никто не ждёт...

— Зачем? В подвале ужасно сыро. Где-то на другом конце помещения с потолка капает вода. Это может раздражать кого угодно, но не Лебедева. Ему всё равно. Теперь всё равно. Женя сразу понял, о чём конкретно говорит полковник. Он опустил струны на пол и улыбнулся. Валентин наконец понял, как он ошибался. И не просто в какой-то конкретный момент, а постоянно. Всегда, каждую секунду своей жизни Лебедев ошибался. Самой главной его ошибкой был он — Шаманов. Следователь из Питера, который зачем-то приехал в Москву. А Женя просто помог полковнику эту ошибку исправить. Ну, как помог — исправил за него. К тому же, у Осмысловского был ещё один мотив. Владимир начал вести дело маньяка со струнами. Напал на нужный след и быстро начал подбираться к Жене. Тот психанул и решил убрать следователя. Поступил с ним так же, как и со всеми своими предыдущими жертвами. Подобрался со спины, накинул струну на шею и задушил. Потом отвёз в квартиру Лебедева и оставил там. Чтобы Валя нашёл, чтобы увидел. Чтобы понял. — Так надо было, ты же понимаешь. — Не понимаю. И никогда не пойму, — хрипло ответил полковник. Он выглядел совершенно раздавленным, обречённым. Усталый взгляд неотрывно был прикован к Жене. Чёрную радужку глаз обрамляли лопнувшие капилляры. Осмысловскому почему-то показалось, что Валентин совсем недавно плакал навзрыд. Хотя, возможно, так и было. Взгляд маньяка привлекал высокий ворот чёрной водолазки. Создавалось ощущение, что полковник что-то прячет под водолазкой. Лебедев проснулся в холодном поту. Тот кошмар, в котором он находит уже остывшее тело Шаманова с тёмно-фиолетовой бороздой на шее, повторялся вновь и вновь. Сколько бы Лебедев не плакал, сколько бы не кричал, срывая голос, изменить что-либо он был не в силах. Дышать было трудно. Практически невозможно. Ощущение было такое, как будто кто-то забрался на грудь мужчины и с силой сжал горло полковника, мешая сделать хотя бы вдох. Лебедев схватился за горло и начал царапать кожу, словно хотел содрать со своей шеи невидимые руки, душащие его. Он хрипел, пытался сделать хотя бы глоток воздуха, сдирая кожу на шее в кровь. Шаманов так же пытался освободиться. Пытался подцепить струну и сбросить с горла. Вот только у него не получилось. Осмысловскому удалось убить его. Только потом Лебедев обнаружил множество кровоточащих полос на шее. Сам себе разодрал горло. Ну ничего страшного. Промыть, обработать рану, наложить повязку, закрыть водолазкой с высоким горлом. И ничего не было. — Кому так было нужно? Кому? Тебе? — Я знаю о спецах снаружи, — просто произнёс Женя, улыбаясь. Боль поселилась в полковнике сразу, с той секунды, когда Лебедев понял, увидел наконец всю картину целиком. Так было нужно Жене. Даже не потому, что Шаманов мог раскрыть дело о маньяке. Мотив вовсе не в этом. Боль. Она пустила корни в сердце полковника, разрастаясь, когда Валентин десять раз проверил и перепроверил невероятное, невозможное подозрение. Начала рваться наружу, когда он заставил себя смириться с неизбежным. Боль заставила Лебедева принять единственно возможное в этой ситуации решение. Боль заставила Женьку пойти на убийство. — Откуда знаешь? — так же хрипло спросил полковник, не сводя взгляда с юноши. — Валь, ну это ж очевидно, — усмехается Осмысловский. — У меня просьба к тебе будет. — Какая? — Мне реально жаль, что с Шамановым так получилось. — Да что ты, — все слова маньяка для Лебедева не больше, чем пустой звук. — Да, и я прошу тебя. С той стороны есть ещё один ход. Там спецов быть не должно. Помоги мне выйти через него. Валь, пожалуйста. — Хорошо, я тебе помогу. Иди. Осмысловский направляется к тайному ходу из подвала, благодарно кивнув полковнику. Конечно же, он не видит, что Лебедев достаёт из-под плаща пистолет и направляет прямо в затылок Жени. Шепчет при этом что-то совершенно бесшумно. Он хочет сам оборвать жизнь маньяка. Практически точно так же, как Женя сделал это с Владимиром. Только не гитарной струной, а пулей в затылок. Выстрел раздаётся оглушительный. Слишком громкий. Он едва не сводит Лебедева с ума. Позже, намного позже, он найдёт записку, написанную быстрым Женькиным почерком и адресованную ему: «Валь, я знаю, что ты меня всё равно застрелишь. Но прежде я хочу, чтобы ты прочёл эту записку. Хочу, чтобы знал правду. Мне не важно было, что твой обожаемый следователь вычислит меня. Мне нужно было убить его по другой причине. Я приревновал. Тебя к нему. Да, я тебя люблю. Причём сильно и давно. Ты даже представить себе не можешь, насколько давно. Но сказать тебе не смог бы никогда, поэтому пишу. Знаешь, я надеюсь, что когда-нибудь сможешь простить меня. За всё.»